Sharp knife blade

Йоханнес, в отличие от прошлого раза, сидел на небольшой террасе, задумчиво смотря, как вернувшиеся из-за звонка полиции соседи проверяли окна и двери. Обеспокоенный муж уже подходил к нему, но, получив весьма исчерпывающий ответ, коротко поблагодарил и поторопился вернуться в дом. Наверняка следующим утром здесь уже будут мастера с новыми замками и парой-тройкой камер видеонаблюдения, которые обеспокоенная пара решит поставить по всему периметру участка. Размышляя, как бы повежливее запретить им как-либо трогать его территорию, Йоханнес не сразу заметил светлые кудри замершей в нескольких шагах от террасы Эшли. Когда же он повернулся, намереваясь подобрать со стеклянного столика большую связку ключей, чуть не подпрыгнул от неожиданности. — Детектив! Прошу прощения, я не заметил вас, — на его лицо спешно набежала лёгкая улыбка, скрывшая глубокую задумчивость в серых — немного темнее, чем у Акселя — глазах. Эшли вежливо кивнула и с позволения хозяина выбрала наиболее чистое по своим меркам место. От одного — как раз на котором разместился мужчина — очень сильно несло Альсиной Уоргрэйв, от другого алкоголем и провалившимся под седушку пеплом; лисица попросту побрезговала садиться на одно из них и выбрала непримечательную с первого взгляда небольшую табуретку. — Чем обязан, детектив? Вы уже третий раз навещаете мой дом без своего напарника. — На самом деле, мне нужно было встретиться с Эбигейл. — Вы всё никак не отстанете от бедного ребёнка? — Йоханнес вздохнул, словно пытался успокоиться, и прикрыл глаза. — Эби рассказала всё, что знала, незачем тревожить её лишний раз. Я бы хотел, чтобы вы по возможности сократили свои походы к моей семье и спрашивали только самое необходимое. Нам и так сейчас нелегко, незачем тревожить старые раны. — Вы сейчас о чём? — Я слышал, ваш напарник слишком много времени уделяет моему сыну. Будто он подозреваемый, — проигнорировал вопрос мужчина. — К сожалению, сейчас мы не можем исключить его из списка подозреваемых, — без лжи признала Эшли, — но, если вам станет легче, Грейс не считает Акселя виновным. — Он и невиновен! Аксель всего лишь ребёнок, не впутывайте его в дело. Я хочу, чтобы он продолжил жить своей жизнью, без вмешательства детективов. Эшли промолчала. Что ей стоило на это ответить? Аксель сам втянулся в расследование, Грейс давал ему выбор. Помочь или отступиться. — Когда вы снимите с моего сына обвинения? — Мы их не выдвигали, Аксель волен делать, что пожелает, и он сам выбирает, помогать нам или нет. — Мой мальчик всегда желал лишь свободы, закончите всё это как можно скорее, детектив. Чтобы ему не приходилось жертвовать собой. Упрямый баран, — подумала Эшли, когда Йоханнес в очередной раз, поджав губы, недовольно покачал головой. Разве от неё зависело, когда Акселю надоест? Она заставила его прийти на ту встречу в кафе? Послушно пойти за Грейсом в пропахшую квартиру оборотней? Не из-за неё, чёрт возьми, сейчас он отходил от раны у Вика! — Я понимаю ваши опасения, но могу заверить, что Аксель… знает, что делает. Вернёмся к теме. В тот день, когда Альсина отправилась на встречу с Джеймсом Бергом, в пятницу вечером, вы остались дома? — Разве я уже не говорил этого? Я поехал на работу, чтобы отвезти кое-что. — Вы получили сообщение, или вам позвонили? — продолжила Эшли, обращая внимание на то, как мелко подрагивали руки мужчины на протяжении всего их разговора. — Точно не помню. Сообщение, мне написали. — И вы поехали? Знали ли вы, куда именно отправилась ваша жена после ссоры? — Конечно знал! Она мне в лицо бросала его именем. Каждый раз, как мы ссорились, она уходила к нему! — И вы не пытались поговорить с убитой, сразу уехали на работу? — Я был не настроен на ещё один разговор с ней, — Йоханнес хмыкнул. — Мы часто ссорились, Аксель, наверное, уже рассказал об этом. Я знаю свою жену лучше всех, я понимаю, когда не время дергать её. Хотел обсудить всё на следующий день. Мне нужно было время подумать. — Из-за чего вы поссорились? — Как обычно. Я пытался вразумить её, что тратить всё время на работу и пренебрегать своими обязанностями матери вовсе необязательно. Я хотел вернуть её в семью, убедить, что их роман с Джеймсом затянулся. — Сколько это длится? — Много лет, — он невесело усмехнулся, — может, семь, может, восемь. Сколько в этом году исполняется Акселю? Всё началось ещё до того, как его обратили. Тогда Акселю только исполнилось двадцать. Ещё год, и он мог навсегда покинуть семью. Их отношения с матерью становились всё хуже и хуже, они не могли долго находиться в одном помещении. Эбигейл приходилось разрываться между своей «привязанностью» к старшему брату и жаждой угодить матери. Она только-только осознавала, к чему всё шло. Джеймс появился в их доме внезапно. Даже слишком, Йоханнес никак не мог вспомнить, когда и где увидел его в первый раз. Он лишь знал, что привёл его именно Аксель. Они были знакомы — это было видно по глазам. Ещё больше Йоханнес убедился в этом, когда увидел, какую гримасу состроил Джеймс, переступив порог. Альсина узнала в нём крупного акционера — а после и владельца — финансовый компании, с которой накануне заключила соглашение. Так этот вампир впервые появился в доме номер 8 на улице Дорстрит. Чуть позже Йоханнес стал замечать весьма явные посылы своей жены и недвусмысленные намёки со стороны Джеймса. Он стал всё чаще и чаще заявляться на пороге и слать обворожительные улыбки младшей Эбигейл, ещё чуть позже Альсина призналась мужу в своей измене. С того самого момента спокойная жизнь Уоргрэйвов оказалась разрушена. — Вы тогда сильно разозлились? Захотели вернуть всё на круги своя? — Я чувствовал себя преданным и обманутым. Альсина изменила мне! Мне! С каким-то мелким упырем! Он уничтожил мою семью, разрушил то, что мы строили годами. — У вас не возникало мысли, что это могло произойти неслучайно? — На что вы намекаете?! — ощетинился мужчина, стоило Эшли озвучить свой вопрос. На самом деле она всего-лишь пыталась понять, было ли у Уоргрэйвов всё так прекрасно, как описывал Йоханнес. Возможно ли, что муж с женой рассорились ещё до того, как появился Джеймс? — Вы до этого не ссорились со своей женой? Могла ли Альсина просто отомстить вам? — Да, бывало, мы спорили по поводу воспитания детей и проделок Акселя, я был возмущён её подходом к собственной семье, но чтобы Альсина стала мстить мне? За то, что я был не согласен с ней? Невозможно! — Значит, вы уверены, что всё произошло случайно? Что ваша жена действительно устала от семейной жизни и выбрала более… Джеймса? — Случайно?! — Йоханнес сжал кулаки, но что-либо сделать себе не позволил, закрыв глаза и нашептав цифры от 1 до 10. Когда он вновь посмотрел на Эшли, его взгляд потускнел, как у истратившего все силы старика. — Этот упырь соблазнил её! Ещё тогда, в первую их встречу! А потом и моих детей! — Но вы сказали, что привёл в дом его Аксель. — Не совсем, детектив, — с нажимом повторил Йоханнес, — они просто были знакомы. Возможно, Аксель упомянул о состоянии своей семьи, и этот ублюдок решил воспользоваться возможностью. Жаль, что Альсина купилась на этот дешёвый трюк! — Вы помните, что сказал Аксель, когда Джеймс пришёл в этот дом? — Ничего, лишь смотрел так, словно желал убить его на том самом месте. Ему это также не понравилось. Йоханнес вновь прикрыл глаза, погрузившись в воспоминания. Совсем скоро после того, как Джеймс стал вхож в этот дом и их семью, Аксель изменился. Незначительно, первое время Йоханнес даже не обратил на это внимания, но со временем игнорировать проблески его агрессии и незнакомые повадки стало невозможно. Ещё чуть позже он наконец понял, в чём причина столь резкого изменения Акселя: его обратили. Как оказалось, знали об этом все, за исключением самого Йоханнеса. Джеймс был непередаваемо доволен, даже казалось, что он стал больше времени уделять самому Акселю, а не его матери или сестре. Это зародило подозрение, что именно он и мог превратить наивного парня в жестокого монстра. Но Йоханнес ошибся, Джеймс оказался непричастен к обращению его сына, и, более того, Аксель вовсе не был наивным ребёнком. Отношения брата и сестры оставались запертыми в семейных рамках, однако то один, то другой раз во взгляде Акселя что-то менялось, иногда он становился совершенно непохожим на себя. Йоханнес предпочитал думать, что это последствия вампирской крови, которая теперь текла в жилах его сына и заменяла его собственную. От одной только этой мысли, его мутило и становилось вовсе не до загулявшей жены. Несколько раз Йоханнес хотел избавиться от незнакомца, носящего личину его сына, но каждый раз рядом оказывался Джеймс. Спустя практически год тесные связи Уоргрэйвов разорвались. Близилось совершеннолетие Акселя. Он и его мать с нетерпением ждали этой даты; Джеймс стал нервным, а Эбигейл по-настоящему поссорилась с братом. Впервые за много лет. В ночь, когда Акселю исполнилось 21, он покинул дом и спустя несколько месяцев пропал на два с половиной года. За ним растворился Джеймс, лишь иногда заглядывавший в дом Уоргрэйвов, но Йоханнесу казалось, что лишь за тем, чтобы проверить, не вернулся ли Аксель. Не получив ничего полезного, он уходил, чтобы опять вернуться через несколько недель. Стало понятно, что старший ребенок Уоргрэйвов вовсе не такой беспомощный и неумелый, каким казался своей матери. Аксель обманул их всех. Писать заявление не стали так же, как и обращаться в полицию. Альсина была против; она всё ещё не простила сына за выходку в школе, из-за которой — по её словам — им пришлось переехать в новый дом. Йоханнес был готов проверить каждый уголочек города, обвинить гадкого упыря Берга в похищении, но Акселя хотел найти. Как позже признал, находиться одному в компании жены и дочери ему стало некомфортно. Но даже уговоры жены, в последствии которых она всё же согласилась поговорить с одним своим знакомым, не помогли Йоханнесу сгладить растущую пропасть внутри. Спустя два с половиной года вновь появился Джеймс. Он никуда и не уходил — к какому выводу пришёл мужчина, покопавшись в изрядно испортившейся памяти, — и в очередной свой приход принёс в дом нежелательные ссоры и — лично Йоханнесу — унижения. Выглядел Джеймс посвежевшим, и через некоторое время стало понятно почему: вернулся Аксель. Заявился к матери на работу, переполошив всех сотрудников и порядком напугав только слышавшую о нём Лизавету. Йоханнес узнал об этом от Альсины; лично сына увидел ещё немногим позже, когда прошло ровно три года с их последней встречи. Аксель возмужал, превратился из наглого щуплого подростка в раскрывшегося серьёзного молодого юношу, в котором, тем не менее, угадывалась ребяческая насмешка и жажда веселья. И хотя ему только исполнилось 24, выглядел он не в пример взрослее и вёл себя, по воспоминаниям Йоханнеса, соответствующе. Однако мужчина никак не мог отделаться от ощущения, что его мальчик был всё тем же шкодливым непоседой, который попросту замкнулся от семьи. В чём-то он оказался прав: Аксель больше не видел необходимости открываться семье и тем, кто называл себя его родственниками и близкими знакомыми. За прошедшее время ему пришлось резко повзрослеть и отпустить прошлую беззаботность, которую теперь видеть могли только люди, не принадлежащие Уоргрэйвам. — Он был словно чужим. Внешность, поведение… Я не узнавал в нём своего сына. Будто он больше не был Уоргрэйвом, которого я вырастил. — Детям свойственно меняться после того, как они разделились с родителями. — Он был совершенно другим! Я грешным делом подумал, что это не мой Аксель, что его подменили. Эти гордые упыри! Могли ли они забрать моего мальчика и превратить его в это? — Но что именно изменилось? — Эшли, хоть и видела Акселя уже после обращения, могла с уверенностью сказать, что он был в здравом уме, с собственными планами. Она знала многих, кто менялся после обращения, некоторые из них становились полной противоположностью себя, возможно, это неизбежно, и Аксель, как и говорит его отец, стал другим, однако, что бы кто ни утверждал, свою человечность он не растерял. Эшли чувствовала это так же, как живущую в Грейсе боль, которая привлекла её в самом начале их знакомства. Ей тогда было только двенадцать. — Вы не поймёте, детектив, — прервал её мысли Йоханнес, — я ощутил это как отец. Он мой ребёнок, конечно, я замечу перемены в его душе. — У вас есть мысли, что могло так повлиять на него? — Что он мог встретить за эти три года? Кто заставил так его измениться? Я постоянно задаюсь этими вопросами. И Альсине говорил, она каждый раз из-за этого злилась. — Что произошло после того, как он вернулся? — Да что могло произойти? Всё продолжило быть так, как было три года назад. Только Аксель у нас больше не жил. — Он стал общаться с Эбигейл? Или с Джеймсом? — Эбигейл тоже изменилась, на неё повлиял этот побег брата. Она постоянно спрашивала меня, как он мог нас бросить. Вся в мать. — Так они стали общаться после этого так называемого побега? — не услышав ответа на свой вопрос, вновь спросила Эшли, очень много внимания уделив не совсем подходящему Акселю слову. — Они, как и все другие, часто спорили. Если говорить честно, Эби ненавидит Акселя. Я уже говорил, что между ними никогда не было особой семейной любви, была тонкая привязанность Эби к старшему брату, но после его обращения и ухода, — всё же заменил слово Йоханнес, — их отношения стали ещё более нейтральными. Я уверен, Эби постоянно припоминает Акселю его пропажу на три года. — И с Джеймсом они не общались? — Я немногое знаю, не могу сказать точно. Наверное, виделись, когда Аксель приходил в компанию матери или по работе. — Вам не показалось странным, что Джеймс так отдалился, когда исчез Аксель? — Я видел, какие отношения их связывали, — презрительно поморщился мужчина, — уж не знаю, с чего всё началось, но Джеймс с самого начала был знаком с моим сыном. Думается мне, из-за Акселя это и произошло. А вот Эшли была полна недоверия к этому выводу и мысли Йоханнеса Уоргрэйва не поддерживала. Аксель — судя по его отношению к собственной семье, по которому оборотень могла судить, — не гордится, что носит фамилию Уоргрэйв, существует лишь небольшой процент, что он стал бы хвастаться перед кем-либо своей матерью или, ещё менее вероятно, по случайности сболтнул бы это. Потому суждения мужчины ей казались нелогичными, а столь беспринципное желание найти виновного — козла отпущения — во всей это ситуации раздражало. — Вы когда-либо говорили Акселю, что вините его в выборе вашей жены? — Что? — казалось, Йоханнес и сам не до конца понял, какие слова привели Эшли к такому выводу и что навёл её на него он сам. Ему потребовалось некоторое время, чтобы как следует обдумать вопрос и попытаться найти на него удовлетворяющий его самого ответ. Врать Йоханнес не хотел, как минимум потому что знал о способности оборотней различать ложь. Что будет, если детектив засечет его на обмане? Эшли, рассмотрев что-то во взгляде мужчины, что дало вполне очевидный для неё ответ, прервала его размышления с новым вопросом: — У вас с женой не было личным проблем, по которым она могла захотеть изменить обстановку? — лисица явно намекала на переезд, однако Йоханнес, либо не заметив, либо не захотев ответить, сдвинул тему к Джеймсу и изменам Альсины. — У нас с женой были разногласия, но я не считаю, что какие-либо из них способны довести наш брак до такого. Мы были счастливы, когда обручились, и Альсина бы развелась со мной, если бы захотела. — Это был бы сильный удар для вас, в конце концов, вы столько лет вместе, — чуть сильнее надавила Эшли. — Вы правы, но, к счастью, этого не произошло. Не представляю, что было бы, если бы Альсина захотела развестись. — Вы её очень любите. — Вы, детектив, поймёте это после того, как испытаете на себе. Я так понимаю, вы не замужем? — Нет, и попрошу вернуться к делу, — в этот раз Эшли улыбаться не стала. Тема замужества ей не нравилась, особенно сейчас, когда такое рассуждение не имело никакого смысла. Это было её слабым местом, которое она тщательно охраняла от посторонних. Лисица, может, была бы и рада обзавестись семьёй, пусть даже весьма скромной, по меркам оборотней, но она предпочла посвятить себя расследованиям, опасным путешествиям и частым — ещё несколько десятков лет назад — сменам места жительства. В этом был некий шарм, который пересилил желание засесть в одной норе с выводком лисят, стремление увидеть мир и ощутить на себе всю безграничность людского существования, широкие просторы ночного неба, отличающиеся от уклона, широты и долготы. Эшли последовала за Грейсом, подарила ему своё время, и ей нравились результаты, которых она достигла, преимущества, которые получила. — Если вам неприятно говорить об этом, прошу прощения, я не хотел поставить в неловкое положение. — Нет, я… — она запнулась, поняв, что в который раз проиграла. Прежде всего себе, соскочив с темы, и только потом тому, кто завел этот разговор и сумел отвлечь. — Значит, после того как Аксель вернулся, ничего необычного не происходило? — С тех пор как появился Джеймс, всё в моей жизни стало необычным. Что вы имеете в виду? Одно существование кого бы то ни было помимо людей уже считается необычным! Эшли нахмурилась. — Вы недолюбливаете другие расы? — Нет, что вы, детектив, я просто говорю, что это не вписывается в рамки нормального, несколько сотен лет назад, что вампирам, что оборотням приходилось прятаться по лесам и деревенькам, чтобы не попасться и не сгинуть от своих собственных «необычных дополнений», — с некой небрежностью разъяснил Йоханнес. Его голос сквозил гневом и враждебностью, что весьма странно: при первой встрече ему было всё-равно на то, представители каких рас жили в мире, помимо людей. — Но не думайте, от этого своего сына я люблю не меньше, в нём течёт моя кровь и кровь Уоргрэйвов. — Тогда я попытаюсь перечислить, — Эшли задумалась, подгоняя всё, что ей нужно было узнать под один стандарт и выискивая там то, что можно охарактеризовать как «необычное». — Отношения, может, у Акселя кто-то появился, что повлияло на Джеймса или их взаимоотношения. Необычные люди, вы не замечали, что с возвращением вашего сына, вокруг дома или в местах, куда вы ходите, появились странные личности? Может, за вами следили или вы заметили что-то подобное? — Вы считаете, что мой сын принёс что-то или кого-то с собой? Что из-за него всё произошло? Да вы спятили! — Йоханнес от негодования приблизился к Эшли, отчего её окатило не совсем приятным запахом одеколона. — Пожалуйста, подумайте как следует, я просто пытаюсь понять причины, — не сдалась она, — что-то пропадало? Поступали необычные звонки? Ваша жена стала что-то прятать или, может, просто стала нервной? У Эбигейл появились новые знакомые? Что-нибудь, что вам показалось странным за последние несколько лет? Йоханнес, успокоившись, ненадолго задумался. Эшли показалось, что осознание всего, происходившего последние три-четыре года, разом навалилось на него огромной волной, под которой остались скрыты секреты далёкого прошлого, которые она затронула своими вопросами, но пока так и не нащупала. — У меня ухудшается память, многого не помню. Может, что и происходило года три назад, но помню только последний. Альсина была слишком занятой на работе, не всегда ночевала дома, внезапно решила подписать некий контракт с оборотнями, сблизилась с ними. Лизавета, секретарша её, внезапно уволилась, хотя были они, помню, неплохими подругами. Последние несколько месяцев до своего переезда чаще приходить к нам стала, всё на сына моего поглядывала, когда приезжал. Представляете? Взрослая женщина на ещё ребёнка! Сколько ей? Она на год-два младше нас, в одном университете учились, я помню её мужа! А Аксель что? Как с Джеймсом связался, так и с ней мог? Она ему в матери годится. Тьфу, плохо мне становится, когда думаю об этом! Эшли про себя посмеялась, но лицом осталась бесстрастна. Тот Аксель, с которым она не так давно встречалась в квартире, её подозрения бы разделил. — А до этого то завещание, — Йоханнес вполне успешно переключился на другое, словно только вспомнив, — Альсина будто знала, что скоро умрёт. Может, чувствовала, что ей недолго осталось. — Она просто так решила создать это завещание? — Оно у неё всегда было под рукой. Сначала были выписаны оба ребёнка, потом она вычеркнула Акселя, когда он на три года ушёл. Оставила всё Эбигейл. Но за несколько месяцев до смерти переписала. Я говорил это вашему напарнику, но как раз примерно в то время между Эби и Акселем произошла очередная стычка. Больше они не разговаривали. — Если я правильно помню, вы говорили, что они всегда были дружны, но рассорились за несколько месяцев до смерти Альсины Уоргрэйв, — подчеркнула Эшли, Грейс рассказывал ей об этом, когда проходился по самым важным частям их разговора с мужем убитой, — однако сейчас похоже, что они поссорились уже давно. Ещё до того, как было утверждено завещание. — Не спорю, детектив, здесь я немного преуменьшил, — Йоханнес едва заметно улыбнулся, и в уголках его глаз скопились крупные морщинки, — мне неприятно признавать, что моя семья давно уже развалилась. Вы, наверное, поняли это после разговора с Эбигейл, а может, сам Аксель рассказал, но мои дети никогда не были близки друг с другом. Я как родитель чувствую свою вину, но что уже можно сделать? Боюсь, ненависть в их сердцах никуда не денется. Эбигейл упоминала что-то подобное. Она тянулась к старшему брату, увидев в нём авторитет, помимо матери, а иногда и поддержку, когда не оправдывала ожиданий. Однако они всё же были слишком разными — об этом говорил и Аксель. Они не понимали друг друга, у каждого были свои ценности и желания, и, когда Эбигейл, казалось, была близка к тому, чтобы разобраться в собственном брате, его поступках, он вернулся обращённым. Потом уже стало поздно. Аксель с самого детства чувствовал в младшей Эбигейл соперницу материнской любви и до определенного возраста взращивал к ней тихую ненависть, которая плескалась в его глазах и вырывалась наружу, когда сестра позволяла себе то, что не было позволено ему. Эбигейл же жила бок о бок с завистью, которой ничего не могла противопоставить. Большой и красивый старший брат, повзрослевший куда раньше неё несмотря на маленькую разницу в возрасте, был свободен в её глазах, от него ничего не требовала мать и многое спускал с рук отец. Он защищал его перед женой, но корил — пусть одним только взглядом — натворившую дел младшую. Эбигейл жила в некоторой материнской любви, которая усиливалась, когда она получала идеальный результат, и которая обходила неудавшегося сына стороной, но, в отличие от Акселя, была породистой кошкой, пригодной только для выставки. Из неё сделали идеальную дочь, но не научили жить своей жизнью. — Вы были весьма молоды, когда родился Аксель, не стоит винить себя. — Я уже и не вспомню, сколько мне было. 25? 26? Мы с Альсиной учились в одной группе, так и познакомились, — Йоханнес легко погружался в своё прошлое без грустных воспоминаний, Эшли уже и не считала, сколько тем он вот так закрыл. — Сначала я встречался с Лизаветой, удивительно, правда? Она уже тогда была… невыносимой. Впрочем Альсина была такой же, поэтому они подружились. — Поэтому вам показалось странным, что Лизавета вот так уволилась? — На самом деле, я узнал об этом не сразу. Мы договорились с Альсиной, что не будем рассказывать друг другу рабочие проблемы, если они никак не затрагивают нас и нашу семью. Об увольнении Лизаветы я узнал совершенно… случайно. Мне сразу показалось это странным. — Она долго работала на вашу жену? — Со времени открытия фирмы. Альсина сразу определила Лизавету на пост секретаря. — И вы не знаете, почему она уволилась? — Без понятия. Я знаю, что с моей женой непросто, но они дружили с университета, их тяжело было поссорить. — Альсина как-то пыталась вернуть Лизавету или нанять нового секретаря? — Ей это было не нужно, Лизавета ещё неделю помогала моей жене с работой, кажется, Альсина даже один раз на неделе к ней заезжала. В четверг, если я правильно помню, — он пожал плечами. — На машине? Вы не можете попытаться вспомнить, был это вечер или утро? Она была в тот день на работе? — В четверг у меня была дневная смена, я не виделся с женой до вечера, — Йоханнес вздохнул, — ничем не могу помочь. Я лишь слышал, как Альсина говорила об этом. — Вы, кстати, не работаете в бизнес специальности, но учились с женой. — Мои родители настояли на этом университете. Я пообещал, что от учусь, и тогда они позволят мне жениться, на ком захочу, и занимать, чем захочу. В юности у меня были свои увлечения, и моему отцу они не нравились. — Жениться, на ком захотите? Альсина не подходила вашим родителям? — Им не угодила её родословная и семейный бизнес. У моего отца была собственная компания, и он намеревался поженить меня с дочерью своего партнёра, чтобы расширить влияние. Поэтому я должен был унаследовать компанию отца. Но в моей жизни появилась Альсина Уоргрэйв. — Вы взяли фамилию жены? — Мой отец отказался от меня, вычеркнул из всех реестров. У него больше не было сына. Официально. Мы обручились с Альсиной и стали жить в квартире, купленной её отцом на последние сбережения. После всего в бизнесе я так и не работал, а вот моя жена преуспела в этом. Эшли едва сдержала растущее удивление. Она часто задумывалась о семье, но каждый раз возвращалась к самому началу: к пониманию, что сейчас она даже не представляла, как правильно поступить. Оставить ли Грейса одного решать все дела и уйти искать свою пару? Или остаться рядом с добрым вампиром, с которым Эшли чувствовала себя по-настоящему как дома? Но она даже представить не могла, что могут найтись такие люди, как Йоханнес, готовые пожертвовать собственными семейными связями для создания новой, некрепкой первое время и неустойчивой, как учащийся ходить ребёнок. — Вы не жалеете, что поступили так? — Сложно сказать. Наверное, стоит ответить нет, в конце концов, я сам сделал такой выбор, но, понимаете, моя жена… непростой человек. Временами с ней было очень сложно, с рождением второго ребёнка стало ещё тяжелее, но я всё ещё её люблю. Мы прошли через многие трудности и ссоры, нам пришлось уехать из прошлой квартиры и купить этот дом, я не могу так просто от всего отказаться. — Тогда, — Эшли задумалась, подбирая более подходящий вопрос, — вы когда-нибудь видели в Акселе себя? Свою ситуацию? То, как давят родители, заставляют сделать сложный выбор, склоняют к чему-то определенному? Вы не жалели, что ему приходится через всё это проходить из-за вашего выбора? — Мне кажется, вы зашли слишком далеко в прошлое, детектив, — Йоханнес нахмурился, и Эшли вмиг почувствовала себя неуютно, — я понимаю ваши намерения, но мне больно вспоминать о прошедшем. Пожалуйста, давайте не будем ворошить старые раны. — Извините, я действительно слишком углубилась, — Эшли виновато склонила голову, хотя и не очень верила в наигранную боль мужчины. Ей, научившейся разбираться в людях, проще давались эмоции, будь они скрытые или явные. Однако, будучи так воспитанной, за свои промахи лисица привыкла просить прощения, даже если другой стороне до её извинений всё равно. В делах — особенно новых и интересных — Эшли была свойственна нетерпеливость, которую она удачно заглушала последние несколько лет. — Вы хотели ещё что-то спросить? Мне нужно разобраться с оставшимися делами перед сменой, — уставший от расспросов Йоханнес постарался свернуть разговор к завершению, но прямо прогнать детектива не решился, как бы сильно ни хотел закончить с вопросами. — А, да. Скажите, вы далеко отсюда работаете? — Десять минут езды на машине без пробок. — А общественным транспортом? — Пятнадцать-двадцать. Вы хотите съездить к моему начальнику? — Нет, что вы, просто Гр… мой напарник говорил, что этот дом расположен достаточно далеко от компании Альсины Уоргрэйв, я подумала, что в таком случае ваша работа должна быть ближе. Йоханнес улыбнулся, но ничего не сказал. Он собирался было подняться, но Эшли не позволила ему. — Скажите, кто-нибудь был в доме в вечер пятницы, когда Альсина ушла? — Моя дочь, Эби, она пробыла дома весь день. Я говорил с ней об этом, она сказала, что к тому моменту, как моя жена ушла, уже спала. — Тогда, может, вы помните, в каком часу вы уехали на работу? Это же произошло сразу после того, как ушла Альсина? — На самом деле, я уехал чуть раньше после того, как мы поссорились, она ушла в комнату переодеться, я же сразу завел машину. — Вы видели, как она выходила? — Нет, не видел. Мне сказали привезти дополнительное оборудование как можно скорее, был практически вечер. Через какое-то время после этого я вернулся домой. Альсины уже не было. — На машине ездили. — Я практически всегда добераюсь на машине, так удобнее. Йоханнес поднялся и, подняв со столика связку ключей, открыл входную дверь. На неозвученный вопрос Эшли он улыбнулся и, понизив голос, указал на устанавливающих камеры видеонаблюдения мастеров. Они действительно приехали, но на день раньше, чем ожидал Йоханнес. — После того как с соседям залез вор, я не хочу оставлять дверь открытой, даже если Эби дома. Думал, они приедут завтра, — кивнул он на работников в однотонных комбинезонах, — будут спрашивать, можно ли зацепить часть моего участка, но, кажется, жена решила всё ускорить. И вошёл в дом, неодобрительно качая головой. Эшли посмотрела в указанную сторону, присматриваясь к молодому мужчине, видимо, хозяину дома, и его суетящейся у входа жене. Прежде она редко имела дела с наёмными рабочими, ими в основном занимался Грейс, но по работе пересекалась и даже помогала одному из них избавиться от обвинения в преследовании. Однако Эшли знала, что, иногда, они брали доплату за установку или внезапные просьбы заказчика, а потому внимательнее следила, как загорелый мужчина, доставив картонную коробку ко входу, поклонился мужу и, пожав ему руку, крикнул остальным. В его ладони остались несколько дополнительных купюр. Когда работники с удвоенным усердием принялись заканчивать работу, Эшли прошмыгнула в дом, чуть не столкнувшись нос к носу с Йоханнесом Уоргрэйвом. — Я могу поговорить с вашей дочерью? — Только если это необходимо, но учтите, что это может быть последний раз, — он повесил ключи на крючок, рядом с точно такой же связкой, лишь на порядок меньше, и, не глядя на Эшли, прошёл в гостиную. Он был практически на сто процентов уверен, что Эбигейл ничего нового детективу не расскажет, а если и расскажет, то вряд ли это окажется полезным. Ему же будет лучше, закончись всё это как можно быстрее. Эшли медлить не стала, как только Йоханнес весьма усталой походкой двинулся к большому креслу в гостиной, втянула носом запах и, уловив знакомый женский аромат в одной из комнат, юркнула в соседний коридор. Где-то за спиной тяжело вздохнул овдовевший мужчина, а потом совсем тихо прошептал: «Аксель никогда не испытывал подобного. Я знаю, что Альсина не смогла полностью отказаться от него. Оставила его в документах, эгоистка». Так и не разобрав, к чему было последнее слово, Эшли тихо постучала в дверь. Ответа не последовало. Йоханнес не жалел, что выбрал Альсину и её семью. Ни тогда, много лет назад, ни сейчас, после её смерти. Несмотря на то что она ни разу не упомянула его имени в реестре — он был уверен в этом — всё было не так уж и плохо. Ему осталось прожить практически половину той, прошедшей, жизни, многое тратить у него уже не осталось сил. Альсину его родители не приняли сразу. Она была из неблагополучного рода, лишившаяся матери, с обанкротившимся бизнесом. Она была недостойной партией для Йоханнеса Мойлтона, отец которого подмял под себя практически все крупные универмаги страны. Бедная, ненаученная, с проклятой бабкой — такие ходили слухи — дурная нравом. Да и какая может вырасти женщина из той, которая в детстве воспитывалась заграницей, в чужой культуре? Родители Йоханнеса были полны недоверия к такого рода личностям. Однако молодого Мойлтона Альсина покорила сразу и, как оказалось позже, надолго. Йоханнес понял свою ошибку позже, когда только их отношения стали проедаться частыми, но не всегда сильными ссорами. С Альсиной было сложно, настолько, что порой хотелось не говорить с ней вовсе. Однако Йоханнес понимал, что это не только совершенно не поспособствует улучшению их семейной жизни, но сделает только хуже, тем более уже тогда у них в соседней комнате за тонкой стенкой дремал только родившийся Аксель. Со временем он нашёл способ оставаться в равновесии после эмоциональных всплесков своей жены и даже научился успокаивать её. Но гармонию это не принесло. Связь с семьёй Мойлтон восстановилась с рождением Эбигейл. Несмотря на искреннее презрение к Альсине, мать Йоханнеса прониклась сильной любовью к её маленькой дочери. Общение между женщинами это не наладило, однако создало некое примирение с «предавшим» их Йоханнесом, от фамилии, который, всё же, отказался. На жалкие несколько лет установился хрупкий мир, который собственноручно разрушила Альсина своим отношением к Акселю. В этом её поддержал отец Йоханнеса, который надеялся увидеть во внуке продолжение дела, но слишком быстро разочаровался. Эбигейл до самого конца оставалась любимицей бабули Мойлтон, которая позволяла себе слишком грубо отзываться о семье Уоргрэйвов, несмотря на носящего такую же фамилию сына. Для неё, как и для её мужа, Йоханнес перестал быть родственником так же быстро, как юный Аксель разочаровал всех своих родных. Мать Альсины погибла, когда ей было 20. Её подрезала машина на автостраде, семеро пострадавших, трое погибших. Практически сразу же после этого умерла её бабушка, однако точной причины почему названо не было. Через год обанкротился её отец, и Альсина была вынуждена поддерживать свои оценки на достаточно высоком уровне, чтобы продолжить учиться на бюджете. К тому моменту, как она познакомилась с Йоханнесом через Лизавету, её прабабушка, которая была настолько близка к переходу в иной мир, что, казалось, водила дружбу с самой смертью уже какое время, вдруг излечилась, помолодела на добрый десяток лет и наведалась к отцу Альсины, чуть не вогнав его в инвалидное кресло. От этого и пошли слухи, что «бабушка» — проклята, когда на самом деле была обычной обращённой никем неизвестным вампиром. Йоханнес узнал правду от самой Альсины спустя несколько лет совместной жизни. Тогда у них в районе появился всплеск вампирской деятельности, Аксель притащил выпитого досуха кота в дом, чем сильно испугал зашедшую поиграть с Эби бабушку. Сама Эбигейл упала в обморок от страха, стоило брату поднять животное за хвост на уровень её глаз. В тот день Альсина впервые подняла на сына руку и наказывала его каждый раз, когда замечала предмет неизвестного происхождения в его комнате или комнате его сестры. Чаще всего, между прочим, Аксель любил использовать большой родительский шкаф и неглубокие ящички Эбигейл, в которых она хранила детскую косметику и письменные принадлежности. А больше всего Аксель не любил свои многострадальные ноги и спину, на которых всё слишком долго заживало и нестерпимо болело при каждом движении. Однажды, после того как притащил с урока распотрошённую лягушку и понёс хвастаться сестре, к которой в тот момент пришел единственный друг мальчик, которого Аксель когда-либо видел в окружении Эби, он не смог три дня спать на спине, пришлось изловчиться и засунуть между ног скомканное одеяло, чтобы ничего не касалось израненных икр, всунуть под живот небольшую плоскую подушку и соорудить что-то напоминающее колбасу из собранной по всей комнате одежды под шею. На следующее утро Йоханнес заметил расплывшиеся синяки под его глазами и, недовольно покачав головой, запретил жене вновь поднимать на ребёнка руку. Это был один из немногих, если не единственный, случаев, когда отец действительно защитил Акселя от матери. Йоханнес тихо рассмеялся, пригладив спешно седеющие волосы. Он хорошо помнил те времена, Аксель учился в начальной школе, был очень любопытным и постоянно притаскивал что-нибудь домой. Но это также было время, когда он сам допустил большую ошибку, позволив Альсине взять главную роль в воспитании на себя. И пусть позже вмешался, эта дыра в груди Акселя останется навеки незакрытой. Дверь тихо скрипнула, Йоханнес поднял голову. В гостиную вошла Эшли. Сверив время на кухонных часах, он убедился, что пробыла гостья у Эбигейл всего ничего. Её плечи были заметно напряжены. Ничего не сказав поднявшемуся на встречу мужчине, Эшли с коротким кивком вышла из дома. Йоханнес поспешил проведать дочь. Громкие гудки казались бесконечными. Как бы тихо Эшли ни делала, ей казалось громким. Звук неотвеченного звонка оглушал; её начало мутить. В воздухе слишком сильно пахло цветами, у неё никогда не было на них аллергии. Наконец спустя очередной неизвестно какой по счету гудок — может, уже второй или даже третий неотвеченный — трубку сняли. — Ты… ты где? — Исправляю чужие ошибки. Ты встретилась с ней? — Да, я передала твои слова. — Теперь осталось только ждать, — на заднем плане что-то громко упало и послышалась неразборчивая ругань. Грейс, судя по звуку, насмешливо хмыкнул, свидетельницей чего Эшли не становилась уже достаточно долгое время. Глубоко вздохнув, так что в носу защекотало от насыщенного запаха совсем рядом, она быстрым шагом направилась подальше от дома Уоргрэйвов. — Эбигейл передала сообщение. — Что-то сказала? — Не совсем. Но я не знаю, что оно значит. — Отдай его Вику или Акселю, а заодно забери оттуда Алекса. — Что он там делает? — Развивает головную боль.

***

Алекс знал Вика недостаточно, чтобы начать предугадывать его действия, но достаточно, чтобы понимать, когда он не собирался что-либо объяснять. И сейчас, когда Грейс, вероятно, не скрывая своего негодования, добивался разговора с ним, был такой случай. Вик действовал на своё усмотрение, поэтому Алекс решил лично поговорить с ним. Надежду на ответы это, однако, не прибавило. Такси остановилось прямо перед непримечательной обшарпанной дверью, вводящей в подвал здания. Если ничего не изменилось с прошлого раза, весь дом принадлежал Виктору Горфилду, включая расположившуюся неподалёку высотку с вертолётной площадкой и старый дряной бар на углу улицы, точно так же спрятанный за скрипящей решётчатой дверью и оборванными плакатами. Алекс там никогда не был, но, по словам самого Вика, местечко не из приятных, и в общем-то его с трудом можно было назвать баром. Недалеко от входа уже несколько месяцев дежурил бродячий пёс, несколько раз в день охранники Вика приносили ему миску с едой и наливали воды. Алекс видел это через экраны мониторов. Следил за зданием с знаменательным подвалом он давно, это вызывало извращённое чувство удовольствия, которое тут же отбивали не менее извращённые просьбы Грейса в новых делах, хотя и обращался к нему за помощью детектив не постоянно. Иногда Алекс удивлялся, почему ни одного, ни другого ещё не посадили за их дела, но сразу вспоминал, что сам старался делать всё возможное, чтобы два престарелых, по его мнению, вампира выбирались сухими из воды. Со временем он даже стал требовать оплату, пусть и не в денежной форме. Пёс лишь сдавленно рыкнул, стоило Алексу подойти ближе. Такси уже уехало, улица осталась пустой. Лишь внимательные небольшие собачьи глаза наблюдали, как незваный гость приоткрыл дверь и, всмотревшись, исчез в здании. Будь здесь Эшли, сперва бы обязательно постучала. Внутри было также грустно, как и при первом впечатлении. Узко, сыро, обветшало. Весьма неприветливо, как выразился Алекс в свой первый визит. Однако с первым же поворотом стало светлее и как будто шире. Запах сырости истончился, в воздухе появился отчётливый аромат сжигаемой палочки для благовоний. — Этот старик ещё помнит, что такое благовония? — тихо пробурчал Алекс, сворачивая в сторону, где запах усиливался. — Я думал, ему никогда не надоест вонь собственного дома. Не в благодарность к своему везению, Алекс очень редко попадал во временные промежутки, когда весь подвал Вика пах свежемолотым кофе, только залаченной древесиной, новыми товарами и всем остальным, что перекрывало въевшийся в стены запах крови, пота и железа. И немного сырости, всё же это был подвал. Поэтому каждый раз, когда к его приходу появлялся новый запах чего-то приятного, Алекс инстинктивно напрягался. И всё же он понятия не имел, что последние несколько дней, что здесь находился Аксель, в помещении постоянно чем-то пахло. Вик старался перекрывать возможный след крови. Дверь, откуда шёл запах, была открыта. В знакомом и столь же переполненном кабинете оказалось пустынно, софа Вика пустовала, а на горчичного цвета диване валялось какое-то тряпьё. Присматриваться Алекс не стал, хотя наличие недавно зажжённой палочки его порядком удивило. У Вика не было столь сильного нюха, как у оборотней, но резких запахов он тоже не любил. Грейс как-то рассказывал, что любая новинка вызывала у него любопытство, если только это не пахнущая бомбочка для ванны или благоухающие на многие метры вокруг цветы. — А старик-то ещё не совсем позиции сдал, травит кого? — палочка для благовоний пахла непонятной смесью трав, названия которых Алекс мог только выдумать. Он никогда не был силён в своём обонянии. — И где он сам? Всегда пропадает, стоит мне прийти. Словно услышав его слова, в комнату вошёл человек, вампир, если быть точнее, и совершенно не тот, с которым он хотел бы встретиться. Если бы Алексу давали выбор, Аксель остался бы преимущественно в жизни Грейса — но и то нежелательно, — а из его вылез бы навсегда. Но такой исход невозможен, пока дело не закрыто, а детектив с каждым новым обстоятельством выясняет, сколько сокрыто в жизни Акселя Уоргрэйва. — Ты что здесь делаешь? Твоя рана уже зажила, не так ли? — Приятно знать, что даже такого грубого человека заботит моё состояние. Пусть даже и не по-настоящему. — Я? Грубый?! — Алекс подавился возмущением и разозлился ещё больше от безмятежного лица Акселя. — В каком месте я груб?! — Разве вежливые люди стали бы первым делом спрашивать, что я тут делаю? Второй раз подряд, если вдруг забыл. — Почему я должен быть вежлив с тобой? Ты мне не нравишься! — Ты мне тоже, — Аксель прошёл к дивану и занял тоже самое место, на котором сидел во время разговора с Грейсом. В комнате ещё сохранились частицы его присутствия. Алекс недовольно нахмурился, впервые за весь день пожалев, что сменил удобную куртку с карманами на толстовку. Теплело, ещё и Эшли начала весьма явно намекать, что её пора было бы постирать. — Как долго ты ещё будешь оставаться здесь? У тебя есть своя квартира, чего там не сидится? — Грубость из человека не выбить, — Аксель хмыкнул, — мне сказали остаться тут и немного подождать. Но явно не твоего визита. — Будто мне это нужно, — фыркнул Алекс, тем не менее, заняв стоящее рядом с диваном кресло. — Где Вик? — Развлекается, судя по тому, как давно он там заперся, осталось не так много. — А ты чего вышел? Меня почувствовал? — Не бери на себя слишком многого, меня начал раздражать этот запах, — он указал на всё ещё пахнущую и усиливающую аромат палочку для благовоний, — стало интересно, кого таким способом он пытается изнурить. — Он очень давно не пользуется благовониями, их запах слишком силён… — Вик не любит концентрированные запахи? — Нет, ему… — задумавшийся Алекс осёкся, когда понял, кому отвечает и на какой вопрос, — чёрт, что ты меня спрашиваешь? Не стану я отвечать тебе! Если так интересно, спроси сам! Аксель тихо рассмеялся, но допытываться не стал. Терпение Грейса, позволяющее ему самому выбирать, на какие вопросы отвечать и сколько правды утаивать, проело сильную брешь в его броне. Настолько ощутимую, что ранее не позволявший касаться себя ни под каким предлогом Аксель без долгих раздумий ответил на вопрос и вовсе не ждавшего ничего Алекса. — Зачем тебе помогать Грейсу? Вовсе необязательно ходить за ним хвостиком и глубже пробираться в дело. Ты и так числишься подозреваемым и близким родственником жертвы. Знаешь ведь, что детективам ни в коем случае нельзя допускать свидетелей и родню убитого до материалов? Они же не могут знать, что у них на уме. Вдруг ты попросту хочешь обдурить всех нас и скрыться при первой возможности? — Алекс невольно вспомнил человека, которого мельком увидел у аэропорта и так сильно похожего на Акселя. Но спрашивать не торопился, хотя и прекрасно понимал, что от людей Вика тот так просто бы не сбежал. — Я ведь тоже не знаю, копает под меня детектив или нет, — в ответ произнёс Аксель, на время проигнорировав часть с «бегать за ним хвостиком», хотя она и давила на его самолюбие. — Я не хочу, чтобы всё зашло слишком далеко, моя мать уже лишилась собственной жизни. В этом есть и моя вина, можно сказать, я просто пытаюсь очистить свою совесть. — Это значит, что убийца не ты? Опять притворяешься? — Убавь скептицизм. Можешь верить, во что хочешь, меня это не волнует, я помогаю, чтобы избавиться от прошлых ошибок и, как и хотел отец, хоть раз в жизни проявить уважение к своей матери. Она не заслужила подобного, не таким способом. Аксель едва ощутимо улыбнулся, и было в этой улыбке столько боли и сожаления, что Алекс смягчился, затолкал едкие речи поглубже и отдал главенство тишине. В этот момент Аксель сильно напомнил его самого в период сломленности, когда только и оставалось, что корить себя за бессилие, когда он сидел на полу своей квартиры, весь в слезах, с разбитым сердцем и зловещей пустотой в голове. Алекс не смог заставить себя и дальше относиться к Акселю с пренебрежением. — Ты… Грейс поможет тебе с этим. Он помог мне, когда я даже не просил. Дважды, между прочим. — Как великодушно с его стороны, я думал, он не очень хорош в словах утешения. — Что за бред, он их вообще никогда не говорил, — Алекс отвернулся в другую сторону, чтобы не было видно его лица. — И вообще, это не твоё дело! Ты, как я вижу, не особо нуждаешься в чём-то подобном. — Я научился справляться без них, было время привыкнуть, — легко согласился Аксель, сделав вид, что не заметил иронии в его замечании. Алекс, в отличие от него самого, большую часть своей жизни прожил в родительской любви, у него не было возможности научиться жить без чужой заботы, которую Аксель получал в очень маленьком количестве. Сначала Алекс лишился отца, тогда ему было не больше двенадцати, рак крови уничтожил взрослого мужчину за три года. Через несколько лет он стал свидетелем смерти своей матери — последнего близкого человека, который у него остался. Это событие пошатнуло не только психику, но и физическое здоровье парня, он стал чаще болеть, испытывать несильную слабость во всём теле. У него не было возможности свыкнуться с мыслью, что теперь он один. Алексу пришлось учиться жить самостоятельно, на этом его и поймал Грейс. На этом и началось их знакомство, переросшее в дружбу. — Я стал сиротой в семнадцать, мою мать убили. Грейс расследовал то дело. Я до сих пор точно не знаю, что произошло. Аксель заинтересовался, его нечасто посвящали в чужое прошлое, — в большинстве случаев из-за того, что он сам отказывался — однако сейчас прислушался к каждому слову этого, казалось бы, грубого и бездушного человека, насквозь пропитанного грустью. — Моя мама была вынуждена переехать в бедный район, чтобы накопить деньги на мой университет. Всю свою зарплату она тратила на покрытие арендной платы и закрытие кредитов, которые мы взяли во время болезни отца. Иногда она голодала, чтобы отдать мне чуть больше. Не все такие богатые, как твоя семья, мы не могли себе позволить даже съездить лишний раз за одеждой, потому что могло не хватить на еду. Тогда я и решил, что должен что-то сделать. Из-за возраста Алекс не мог пойти работать даже на полставки, до совершеннолетия ему было ещё далеко. Приходилось искать что-то, связанное с чёрным бизнесом, где не нужны были документы. Сначала он подался в дешёвый бар баристой, но из-за несдержанности его быстро выкинули оттуда, потом нашёл возможность у одного дилера, которому нужна была замена в некоторые дни. Пошло всё хорошо. Алекс проверял все патрули и их маршруты днём, когда возвращался со школы, и вечерами ожидал клиентов в укромных уголках. Было несложно, главное, научиться прятать товар, который иногда приходилось забирать домой на передачу и видоизменять лицо макияжем, чтобы на случай чего его потом не смогли узнать. Благодаря прибыли жить стало проще. Но через некоторое время дилер, которого Алекс заменял, вдруг пропал, а к обычному месту его расположения пришли незнакомые вышибалы. Все забитые, огромные. Тощий невыразительный подросток едва мог встать рядом без страха, что его заденут по неосторожности. Испугавшись, Алекс сбежал. Он не был силён физически, выступать против таких огромных мужиков было чистым самоубийством. Но на следующий день всё повторилось и так ещё около недели. Поняв, что ждали они именно его, Алекс выкинул оставшиеся наркотики в ближайшую мусорку — о чём потом сильно пожалел — и в том районе старался больше не показываться. Перекрасил волосы в синий, избавился от всей одежды, которая осталась с того случая, постарался даже изменить тембр голоса. Но это не помогло избавиться от страха полицейского сигнала и идущих мимо офицеров, он шарахался от них, как от преступников. А чуть позже в той самой мусорке нашли остатки травки, прочесали весь район с полицейскими собаками, дали им обнюхать каждый подъезд, каждую дверь. Алекс наблюдал за всем со стороны, стоя у одного из домов, и слишком явно молился, чтобы его дверь пропустили или нашли что-то в другой стороне, что-нибудь, что помогло бы ему избежать очевидного. Тогда он ещё не знал, что дело закроют в ближайшие несколько дней, выставив виновным одного из живших в соседнем районе бездомного, а из-за шумихи, которая привлекла внимание к этому району, его мать умрёт. — Ты так сильно трясёшься, что это заметит даже слепой, — внезапно раздалось за его спиной, и Алекс в ужасе развернулся, готовясь натолкнуться взглядом на одного из офицеров или даже на того самого растатуированного бугая, которого он испугался в первый раз. Однако сзади стоял молодой парень, может, на несколько лет старше его самого, с множеством забавных косичек на голове. — Да не парься ты так, я не коп. Твоя наркота, да? Зачем ж так выкинул? — Нет, я… не моё. — Чувак, ты серьёзно думаешь, что я в это поверю? Даже прохожий поймет, в чем тут дело! — Всё не так! Я здесь не при чём. — Травка сама от тебя убежала? — парень внимательно следил за эмоциями Алекса и, заметив что-то, широко улыбнулся. — Да ты ещё более поехавший! Как кстати мы с тобой встретились! Зови меня Чёрным, сам кто? — Ты накуренный? — принюхавшись и присмотревшись к поведению незнакомца, точнее уже Чёрного, удивился Алекс. — Не, друг, сегодня я эту херню ещё не пробовал. А ты, видать, сечёшь? Отлично, пошли со мной. — Зачем мне с тобой идти?! — Тебе деньги нужны? Если бы не были нужны, копы бы не вызвали в тебе трясучку. И так Алекс познакомился с Дью и его бандой, жившей в старом общежитии. Там же он встретил Лию, с который поразительно сошёлся характерами. Благодаря подкинутой работе деньги были, мать Алекса могла позволить себе взять несколько дней отдыха, хотя и не знала, откуда сын приносит такие суммы каждую неделю. Помимо торговли травой и порошком Дью заставил его еженедельно доставлять что-то определённому человеку или участвовать в так называемых «переговорах» между бандами и клиентами. Иногда Алекс уходил за Лией и наблюдал, как она обхаживала некоторых клиентов в одном из клубов, а потом и выкрадывала из их квартир некоторые предметы — для Грейса, как выяснилось позже. Она была боевой, хоть и не любила драться. Она могла постоять за себя, в то время как внешне оставалась хрупкой и нежной. Лия научила Алекса подобной жизни, но он был совершенно для неё не создан. — А потом в нашем районе всё чаще стали происходить ограбления. У кого-то выбивали стёкла, у кого-то взламывали замки. Все считали, что за этим стояла банда Дью, но это были не мы. Мы тоже боялись. Тогда и умерла моя мама. Говорили, что её убил вор, якобы, она пыталась отстоять накопленное, а он не стал церемониться. Я тоже в это верил, пока не объявился Грейс. Он делал всё так, словно это дело не было делом об ограблении и незапланированном убийстве, словно знал некие подробности, какие упустили из виду. Алексу стоило очень многих сил не замкнуться в себе и не сойти с ума в одночасье. Заметно в этом ему помогала Лия, которая прониклась искренней сестринской любовью, но её связь с Грейсом, о которой она молчала, оставила далеко не последний отпечаток в надломленном сердце Алекса. — Я благодарен Грейсу не только за то, что он поставил точку в случае моей матери, пусть мне и не говорит. Знаешь, чем все закончилось? Он просто сказал мне, что виновник наказан, что он поймал его, но я даже не знаю его имени. — Для тебя это так важно — знать имя виновного? — с некой задумчивостью в голосе спросил Аксель. — Я хочу увидеть его лицо. Хочу лично увидеть, что стало с человеком, который так жестоко поступил с моей матерью. — Алекс развернулся к нему, и его пожухлого травянистого цвета глаза зажглись ненавистью. — Ты бы не хотел этого? Аксель словил его взгляд, слишком непривычно уязвленный, и ответил другим, спокойным и собранным. Отрезвляющим. — Я бы предпочёл не знать этого. Не знать и не видеть. Алекс фыркнул и немного успокоился. — На самом деле я хотел рассказать немного о другом. Тебе не нужно было знать о моей матери и всём остальном. — Я могу притвориться, что ничего из этого не слышал и ты всё время рассказывал об интегралах и теории вероятностей. — Зачем мне об этом говорить? Совсем спятил? — О другом же ты зачем-то заговорил, — Аксель пожал плечами, поглядывая на часы и отмеряя, сколько времени уже идёт их короткое перемирие. — Просто я ненавижу чувствовать себя виноватым перед кем-либо. — О чём ты? Если ты про ту запись, половину которой так мне и не дал, полнейшая ерунда. — Её изначально и не существовало, — стыдливо признался Алекс, — я забыл включить диктофон. Но там и вправду было нечего записывать! Аксель рассмеялся, еле сдержавшись, чтобы не указать на вспыхнувшие щёки парня. Его золотистая кожа покрылась розовыми пятнами, от неловкости Алекс попытался спрятать глаза за отросшей грязно-розовой чёлкой. Акселя это рассмешило ещё больше. Взрослый, но такой ребёнок, смущённо признающий свой обман перед обманутым. — Ты многое обо мне знаешь, не так ли? Резкий переход к теме выбил Алекса из равновесия. Он не рассчитывал, что ему придется отвечать так быстро. — Не так много, как ты можешь подумать. — Чтобы работающий с детективом гений информации допустил подобный промах? Мне казалось, вы изучаете всю данные до того, как допустить к делу. — Грейсу это не нужно. — Только ему? Ты не делаешь это для себя? — Сказал же уже! Грейсу это не нужно, значит, и мне не стоит напрягаться! — возмутился Алекс, впрочем слишком быстро сдувшись. — Не спрашивай у меня ничего, не скажу ни слова. Мне до сих пор не нравится, что ты крутишься рядом. — Боишься, что я заберу всё внимание на себя? — Очень смешно, — закатил он глаза, — у тебя слишком большое самомнение. Кто на тебя будет обращать внимание? Мы не в клубе и не где-то ещё, а на работе. — О, правда? — поддразнил Аксель, прекрасно понимая, что Алекс уже не отвертится. Теперь отрицать, что он привлекал внимание, было бесполезно. — Чё-ёрт, не разговаривай со мной больше. Где Вик? Где Грейс?! Он должен был быть здесь! — Неужели ты сам не справляешься со своей работой? Детектив выбросил все жучки, прослушивающие устройства и стал избегать камер? Теперь, чтобы найти его, придётся побегать по всему городу, — он улыбнулся одним уголочком губ. Теперь на его лице читалась явная насмешка. Алекс, задетый за живое, негодующе подскочил с кресла. Вся благосклонность, которой он пропитался во время своего рассказа, растворилась. Ему не нравилось, когда его работу упрекали, ещё ревностней он относился к этому после происшествия с Грейсом. В глубине души жил противный червячок, нашёптывающий гадости. Что, если это вновь произойдет, и он опять не уследит? А если Грейс серьезно пострадает и его придется вводить в искусственную кому? Не знавший о внутренних терзаниях Алекса Аксель ткнул наугад и попал в самую ноющую болячку. — Ты хоть представляешь, чего мне это стоит?! Я знаю, что он силён, но можешь вообразить мои чувства, когда оказалось, что даже этот сильный вампир не настолько крепок?! — Ни один из вампиров не всесилен. Алекс хотел было ответить, но не нашёл что именно. Он не горел желанием раскрывать перед Акселем секреты Грейса без разрешения, его травмы или какие-то поступки, но он также не знал, когда этот высокомерный Уоргрэйв захочет остановиться. Его терзания прервал появившийся в кабинете Вик, вытирающий руки полотенцем и напевающий под нос песню. Алекс злым взглядом проводил вампира к благоухающей палочке, о которой они с Акселем совершенно забыли, и опустился в кресло, так ничего и не ответив. Вик смерил их по очереди подозрительным взглядом, прежде чем с тяжёлым вздохом переставить благовоние на соседнюю полку. — Вы опять поругались? Почему каждый раз, как вы оба оказываетесь в одном помещении нужно обязательно ссориться? Без этого мир взорвётся или планета упадёт? Что случится от того, что вы не скажете ни одного оскорбления в адрес друг друга? — Мы бы не ссорились, если бы господин Уоргрэйв научился вести себя более учтиво и не искал слабых мест у собеседника, чтобы потом надавить на них. — Я всего-лишь назвал тебя грубым. Если это твое слабое место, стоит научиться лучше скрывать его. — Ты просто не замечаешь, как бьёшь других, удивительно, что с тобой находят общий язык. — Признаю, меня этому научила жизнь, ничего не могу поделать. Но, позволь заметить, я ни разу не сделал этого специально. Ещё как сделал! И не один раз! — Алекс поджал губы, на что другой лишь невинно улыбнулся. Аксель опытнее Алекса, он бизнесмен, его учили правильно общаться с людьми и их деньгами. Он знает, как пользоваться чужими слабостями, и прекрасно осознаёт последствия этих действий. Находящийся в похожем положении Вик, в отличие от Алекса, видел, что Аксель специально не давил, но это, однако, не помешало ему почувствовать нарастающую головную боль. Проверив расстояние от верхушки палочки для благовоний до подставки, на которой она была закреплена, Аксель подвел итог: — Палочке осталось пахнуть ещё пять минут, после того, как она потухнет, я смогу учуять кровь пленника, и кто знает, что произойдет. Тебе же лучше уйти отсюда как можно скорее, — от него не скрылось, как вздрогнул Алекс и тихо хмыкнул потирающий переносицу Вик. Одного пакетика крови не хватит для сдержания голода, если рядом будет её эпицентр. Алекс присмотрелся к всё таким же светлым глазам и вполне живому лицу вампира, жалующегося на слабый контроль, потом перевёл взгляд на тлеющую палочку и вновь вернул его Акселю. — Обмануть меня хочешь? — Он прав, Алекс, ты думаешь, зачем я поставил эту отраву? Он молодой, да ещё на пороге жажды из-за своего ранения, ему нужно поесть до того, как запах задурит голову. — Я вас не понимаю! Ты же знал, что он здесь, зачем начинал это всё? — всё же, вампиры странные существа. — У меня есть своя работа, вам, мелочи, этого не понять, — Вик ещё раз вздохнул. — Зачем припёрся? — Поговорить хотел, но ты очень невовремя заперся в своей стране удовольствия, — недовольно процедил Алекс. — Я могу с тобой поговорить, но ты уверен, что хочешь сделать это здесь? — Он меня не съест. — Я не могу судить о вкусе твоей крови, но она может оказаться лучше ожидаемого, — Аксель поправил ворот футболки, поддавшись слабому ощущению удушья. Он ни за что в жизни не позволил бы себе укусить этого противного паренька, но объяснять ему что-либо было бы слишком долгим и тяжёлым занятием. Алекс ему не верил и слушать бы не стал. — У меня всё больше складывается ощущение, что ты надо мной издеваешься! Зачем я вообще тебе что-то рассказывал? Вик, закатив глаза, без промедления набрал номер Грейса. Последнее время его начали мучить мигрени. — Забери их. Обоих. Я не выношу их препирательств, у меня уже болит голова. — Я попрошу Эшли. Пожалуйста, не дай им покалечить друг друга. — Неужели ты просишь меня о чём-то? Как давно это было, Грейс, ты помнишь? — Не начинай. — Если вдруг интересно узнать, твой обращённый держится с поразительной стойкостью. Я уже говорил, что его нужно показать старику Бельмонду? — Ему не должно быть настолько плохо, Вик. Он уже ел. — И я очень рад, что он не стал упрямиться. Сможет самостоятельно проконтролировать количество? У меня есть, кем его накормить. Смотри, твой друг пробыл в компании мальчишки пятнадцать минут, за это время, я уверен, он не должен был почувствовать чужой крови, на всякий случай я оставил ту палочку. Если его голод силён, сейчас всё внутри него начинает гореть. Или начало какое-то время назад, я не знаю, что за чёрт творится в его организме. — Вик. — Прекрасно, никого не убьёт, если только покалечит. В следующий раз не пускай их вместе сюда. И отключился. Аксель выглядел… нормально. Возможно, всё было не так плохо, как он показывал Алексу. — Ты всё ещё хочешь меня укусить? — Я хочу тебя съесть, уйди уже. — Не подавись, — насмешливо цыкнул Алекс, вставая с кресла. — И ещё по поводу того, о чём мы говорили. Аксель незаинтересованно посмотрел на него, припоминая, о чём именно таком они говорили, что он может сейчас иметь в виду. — Ты прав. Я знаю кое-что. И именно потому что я это знаю, я могу поверить в твои слова. Но не прикрывайся ими. Сейчас ты не человек. Нахмурившийся было Аксель поджал губы и отвёл взгляд в сторону. Неожиданное признание Алекса, который даже смотреть в его сторону без раздражения не мог, перевернуло его восприятие в противоположную сторону. Он и сам не мог определиться, как относился к нему; изменило ли это что-то? Вик ненадолго остался в кабинете, дожидаясь, пока палочка окончательно погаснет и Аксель полным восприятием ощутит не перекрытые благовонием запахи. И, только убедившись, что держался он неплохо, если вообще хотел на кого-нибудь сорваться, — после слов Алекса он погрузился в мысли, что ранее не позволял себе делать наедине с Виктором — вышел, заранее предупредив, что его человек покажет место, где можно подкрепиться. В том, что Грейс первым же делом сообщит о местонахождении Алекса Эшли, Вик не сомневался и медленно подготавливал себя к встрече с лисой, о которой знал всё, что только можно было выудить из прошлого, но с которой ни разу не пересекался лично. Он знал, что это рано или поздно должно было произойти.