Пион для скорпиона

«И ты...»

А потом август подходит к концу. Тебя ждёт школа в Ванкувере, подготовка к вступительным и светлое-светлое будущее. Как и обещали. Выходишь из книжного магазина как обычно после полудня, полный радости, уверенности, немного дрожащий после бессонной ночи. Слова свои сказанные так громко в голове держишь. Они очередным ярким бисером нанизываются на тонкую леску, не толще алого волоса. Возвращайся на землю, мальчик, вспоминай, где находишься, и среди кого. Персонажи Миядзаки не стираются ластиком, зелёной краской не закрашиваются, ножницами из плёночной ленты не вырезаются, блаженными гортанными стонами не оглушаются и не перевоспитываются. Они переворачивают услышанное, придумывают новое, ложное и тебе приписывают, а потом ломают себе зубы, слюнями давятся, прикусывают языки, желая скорее рассказать всему городу, чтобы под рёбрами кололо у всех, чтобы завидно было всем. А тебе страшно. Город же маленький, неинтересный. Здесь только пляж, заброшенный музей винтажных автомобилей и торговый центр, где тебе промывают кости. Он, наверное, по новой технологии построен — работает на сплетнях и выдумках. Слухи становятся громкими новостями быстрее, чем секундная стрелка сделает круг. Чувствуешь это? Желание съесть себя целиком. Из-за косых взглядов и перешёптываний. Чёрт! Как же сильно ты пугаешься. Ты же никогда в центре такого смерча не был. А тебя предупреждали. Ты не послушал. Теперь терпи. Слова, что вылетели из твоих губ тогда на старом диване, взметнулись к потолку и потеряли всю смысловую нагрузку. Легче гелия теперь. Не поймаешь, не перефразируешь, не вернёшь. Ты вещи пакуешь в чемодан и рюкзак в большой гостиной на цветастом ковре. В отдельную коробку под названием «не вспоминать» выбрасываешь футболки, джинсы и рубашки, которые не успели избавиться от беспощадного запаха чёрного чая с лимоном. Ты бы и себя выбросил. Всего. До единого волоска и паучка. Только не можешь. Нельзя. У тебя пальцы в одну из футболок впиваются, ноги немеют, дыхание сбивается, в ушах звенит. Только звон этот по всему летнему домику разносится. Его слышат все. — Чонгук, ты оглох? Открыть не можешь? — Ию со второго этажа спускается с одним накрашенным глазом и только наполовину выпрямленными волосами. Не можешь. Не получается даже начать дышать. Дживон открывает дверь и молчит, замирает, прямо как ты. Дверь открывается к тебе стеной, преградой, поэтому ты не видишь, кого к вам принесло последним августовским душным ветром. — Я сейчас позову Чонгука, — что ты такого натворил, мальчик, что у Пак бесконечная жалость в горле и опущенные глаза? Она без слов уходит на второй этаж, оставляя дверь открытой. Ты же не глупый, ты же понял, кто там стоит. Почувствовал чёрный чай, малину и персики и понял. Фея. Скорпион. Ализариновая девушка. То, чего ты больше всего боялся. Называй, как угодно, как больше нравится, как больше хочется, только знай, что падение неизбежно. Разобьёшься, мальчик, разобьёшь и разрушишь, проберёшься под кожу, выдернешь все якоря, сорвёшь доски, что служили домом. Вдох. Выдох. Дыши. — Зачем пришла? — Я... Да не знает она. Не. Знает. Она твердила, не замолкая, что не унизится настолько, чтобы идти говорить первой, что её отчаяние вызывает только жалость, она на Дживон только что ещё раз убедилась. Просто пришла. Просто потому, что слова твои красивые у потолка застряли. Никак не достать, не выбросить, только снова и снова разглядывать и захлёбываться солью. У неё глаза краснеют, слеза по пунцовой щеке течёт, оранжевые губы в узкую ленту превращаются, как у тебя в тот последний день, мальчишка. Не выдерживаешь, выводишь её за порог, касаясь плеч, и громко хлопаешь дверью — негласная просьба друзьям: «Если не вернусь через восемь минут, связывайте и топите в море, я больше ни на что не гожусь». Трясёшь её за плечи, потому что у Розанны из глаз вдруг не одна слеза, а дождь по ресницам, превращающийся в водопад на розовую пустыню щёк. Твои сирены тоже слезами давились. Потому что пиратов любили и сами же их губили. Против природы не пойдёшь, ей тут всё принадлежит, всё ей подчиняется. — Чеён, уходи... Пожалуйста... — у тебя почти голос ломается, о треснувшие булыжники разбивается, и такая невероятная нежность в глазах, что колени в обратную сторону выгибаются. Ты был бы серьёзным, непоколебимым и жестоким, но с ней сейчас не можешь. Не хочешь. Не должен. — Прости, я думаю, мы не подходим друг другу... Надеюсь, ты найдёшь кого-то лучше меня, — ладони от волнения влажные прячешь в карманы джинс. — Не говори эту идеальную чушь из подростковых драм! — её слова сопровождаются кипятком от ладони по твоей щеке и ты рефлекторно тянешься к отпечатку пальцами. Пак на секунду пугается, шаг назад делает, ты видишь в её глазах безумное желание подойти и поцеловать ушибленное место. — Это не меняет факта, что я больше ничего к тебе не чувствую. Честно? Прям честно-честно? Вот так просто и сразу? Прежде чем учиться стонать и извиваться в чужой кровати, нужно было научиться данные своему человеку слова сдерживать, нести ответственность, различать л ю б о в ь от п о х о т и. Проблем меньше было бы. — Это конец, Чеён. Да пошёл ты! — У наших чувств нет конца, — порция той лапши, которую ты ей на уши навешал. Снимай, пережёвывай, глотай, своей же ложью давись, кретин. — У всего есть конец. Правда. У чувств даже вечность со сроком годности. И ты правда всего лишь мальчишка. Физически вырос, до неба достаёшь, планеты перед собой рассматриваешь, а душой пробиваешь морское дно. Ты ей сказать даже ничего не смог. Написал смс. «Я уезжаю. И лучше нам больше не видеться. Я сменю номер». Испугался. Испугался, что, взглянув на неё, уехать не сможешь. Шейн и тогда не ошибся: придурок ты, мальчик. С большой буквы. Слышишь? Пак руки к тебе тянет с предметом, который ты не в состоянии сейчас рассмотреть и объяснить. Ты видишь лишь её плечи, сдавленные виной. Ирония. Книжку тебе отдаёт. С волнистыми листами, которая чёрным чаем пропитана, которая про любовь, которая не про тебя. И ресницы у обоих влажные. Пауки твои оживают, регенерируются, мутируют, в мохнатых тарантулов превращаются. Ядовитой паутиной твои внутренности связывают, ты вздохнуть не можешь. Почему же у вас обоих не хватает слов, чтобы всё изменить? Сели бы, поговорили, она бы отпустила тебя с обещанием писать и звонить, ты бы следующим летом приехал после поступления. Увёз бы её с собой в большой город. Город без осуждений, перешёптываний и знакомых лиц. Ты же думал об этом. Так ярко представлял. Почему ты слова в себе держишь? Только они эту паутину и сожгут. Объясни же всё. Она поймёт, она поддержит, не обкладывай её углями незнания. Пожалуйста, мальчик. Ты же такой цветочный. Слышащий, понимающий, думающий, чувствующий. А она — твоя фея. Как же ты без её опыления из цветка превратишься в прекрасный сад, полный грёз и стремлений? Розанна последний раз в глаза тебе смотрит. Запоминай её слёзы, количество ресниц, размер и формы пятен на радужке, запоминай, как отвратно ты поступил с ней, и не прикасайся отныне ни к чему живому и чувствующему также тонко. Ты провожаешь её кающимся взглядом. Стоишь словно целую вечность. А потом по захлопнувшейся двери стекаешь морской пеной, пачкая лестницу кровавыми волнами, готовый растворить всё, как в кислоте. Из глаз всех сирен вымываешь, всех пауков, становишься абсолютно пустым. Как ты смог отпустить человека, который ощущается, как д о м? Держишься за голову, сжимаешь сильно, раскачиваешься из стороны в сторону. А бумеранги и взрывающиеся ракеты в затылок и спину, прямо в позвоночник, обрывками громких слов. Тебе говорят: «Приедем сюда следующим летом, если хочешь. Всё будет нормально, снова её увидишь». А ты не хочешь. Ни видеть, ни слышать, ни тем более возвращаться сюда. У тебя способность губить всё родное и выбирать себе нужных друзей. Они все жутко волнуются за тебя, успокоительными пичкают, возвращают сирен, паучков в старое место обитания. А их уже там девать некуда. Говорят: «Выбор за тобой». Нет у тебя выбора. И не было никогда. Иллюзией всё было. Игра закончена, и карт у тебя больше не осталось. Сам виноват. Сам заставил играть, сам мухлевал и сам проиграл. Я скажу, всё честно. Тебя мне не жаль. Заслужил. А ещё скажу, что близкие расстаются. Но не ломаются, не сдаются, не распадаются на позвонки и не ломают. Они собирают заново, склеивают, оступаются, падают и поднимаются. И возвращаются. Сами обратно, как магниты, притягиваются. Никто не знает, как это работает. Также люди встречаются, расстаются и снова встречаются. Прелесть жизни, козни Вселенной, глупцы с глупцами, помнишь? У близких есть возможность расстаться, но не сойтись снова у них возможности нет.