«Ты хочешь подарить мне обручальное кольцо»
Двадцать два года теперь за статными широкими плечами. Вырос, мальчик. Не мальчик уже. Возмужал, повзрослел, расцвёл. Окончил университет, через два месяца работа, снова с друзьями на каникулы приехал в маленький городок, плотно населённый персонажами Хаяо Миядзаки с неодобрением, криками и насмешками. Помнишь всё, да? Волны, блёстки, красные волосы. Пять лет здесь не был, а ничего и не изменилось, ты всё ещё чужестранец, случайно попавший в шторм из чужих слюней, слизи и осуждений. — Я пойду прогуляюсь, — теперь ты не ходишь на пробежки, ты гуляешь. По тонким нитям собственной нервной системы. — Мы собираемся в торговый центр, ты подойдёшь? — друзья твои тоже выросли, но всё ещё с тобой. После школы разлетелись в разные штаты, в разные университеты, профессии, себя нашли. А ты потерял. Пять лет назад. Сейчас вернулся, чтобы забрать. Ты неопределённо плечами пожимаешь, закрывая за собою дверь. Что с твоим настроением, парень? На казнь идёшь? Почему ты говоришь с друзьями так, словно прощаешься? Почему мысли свои от меня прячешь? Ты что задумал? Эй! Через мгновение оказываешься у прозрачной двери. Стоишь и дышишь. Не видишь ничего, кроме своего отражения в стеклянных бликах. На тебе легкая куртка из тёмной джинсы, такая мягкая и бархатная, если потрогать. Она делает тебя выше, плечи шире, шею элегантнее и тоньше. Загляденье! Какой же ты красивый и... напуганный. Сам себя в угол загнал, никому не позволил из угла выгнать, никто не справился, хотя многие пытались, многие желали. Ты тоже пытался, но не смог. Все чужие, все ненастоящие, все — не она. Хочешь загладить вину перед ней? Поэтому пришёл? Я знаю, о чём ты думаешь. Она, скорее всего, здесь уже не живёт. У неё, наверное, муж. Может, даже ребёнок. С е м ь я. Ты думал, она ждать тебя будет? Ждать, пока ты повзрослеешь? У тебя же моря только и океаны с убивающими сиренами и тарантулами. А какой-нибудь взрослый мужчина, который, конечно же, лучше тебя, приехал и забрал её в свой замок из песка или облачный дворец. Тебе же никто обещаний не давал, ты и не просил. Она тебя позабыла. Представляешь, нянчит сейчас кареглазую улыбчивую девочку, которая любит танцевать, примеряя материнские одежды и обувь, и петь, не попадая в ноты, которая смеётся и улыбается только собственному отцу, или строгого темноволосого мальчика, который считает смыслом жизни защищать собственную мать и постоянно её обнимать, она ведь только его и ничья больше, но который в случае опасности прячется за материнскими длинными ногами, которые в таком совсем юном возрасте, кажется, достают до неба. Она читает им сказки, легенды, о морях рассказывает, сиренах и пиратах, как тебе когда-то, целует на ночь в лоб и тепло-тепло улыбается, чтобы сны только самые добрые были. Чудесно всё, да? Ты ни к чему в этой истории. Ты это упустил. Ты лишний, опоздавший, ненужный. Помнишь, анекдот тебе обещали? Так вот он. Смейся, парень! Прямо до сотрясающих тело рыданий. Киваешь сам себе, подтверждая верность суждений, ты же всё ещё самый понятливый. Разворачиваешься, собираешься уходить, только тебя отвлекают таким знакомым голосом. — Мне до конца рабочего дня два часа, — стоят у стеклянной двери в лёгком жёлтом платье, сложив руки на груди, швыряют тебя одной-единственной фразой на пять лет назад в запах неуверенности. Видели тебя, твои сомнения и переминания с ноги на ногу. Очаровывались возрастом, ростом, станом, не могли поверить, что это ты — тот мальчик с вороньими волосами и горящими глазами под пушистыми ресницами. Ты киваешь. Ты подождёшь. Тебя ведь ждали. Тебя вспомнили и снова близко подпустили. Женщины... Женщины непредсказуемы, манипулятивны и волшебны. Волшебны и абсолютно непонятны. А ещё женщины состоят из слёз. И помнить тебя будут ровно столько, пока капли не высохнут и не придёт новая влага вместе с новым мучителем. Заходишь тихо, всей ступней на пол наступаешь, чтобы не шаркать и не топать. А взгляд ядовито-зелёным сканером внимательно анализирует помещение на наличие инородных вещей: детских ботиночек, погремушек, взрослых мужских галстуков. Замечаешь лишь, что книг стало больше, места — меньше. Здесь ничего не изменилось. Изменилась она. Розанна Пак. Крути это имя в голове, на языке, под ребрами, вспоминай слова, сладкий вкус и иголки. Волосы теперь отдают молотыми зёрнами чёрного кофе, почти как твои. Вьются. В идеальном беспорядке лежат. К р а с и в а я. — Как провёл лето? Точнее пять лет, что проплыли незаметно и медленно. Парень, расскажи! Расскажи, как пытался понять чувства, которые испытывал, как пытался их забыть. Расскажи, как вспоминал и каждое лето рвался сюда. — Живу, — очень просто, и странно, и странно, что так просто, — рад, что нас отпустило. Что? «Отпустило» — синоним к слову «разлюбили»? Парень, подожди, что ты ей только что сказал? «Я рад, что тебя больше не люблю» и «Спасибо, что больше не любишь меня»?! Ты отвратителен, выпендрёжник и обманщик! Вот ей повезло с тобой, конечно... — Не отпустило, — Розанна сидит на столешнице, прикрывая бледные ноги жёлтой полупрозрачной тканью, взгляд от тебя не отводит. Кофе с молоком от лба, по носу, по шее, крепкой груди и ниже до самых щиколоток. Мокрый весь и липкий стоишь и не понимаешь. Ты правильно всё услышал, но мысли читать так и не научился. Даже свои. Меня слышал через раз. Как ты вообще дожил до этого момента полностью невредимым? На языке цветов говорить тоже не научился. А должен был. Знал бы тогда, что одинокий белый пион в твоих руках колокольчиками звенит в правильных словах: «Может создадим семью?» или «Хочу сделать тебя своей одной и единственной». Романтика, парень, как в книжках и фильмах. Просто озвучь, просто повтори. — Так, у тебя никого? — действуй, парень, докажи, что взрослый теперь, что замки из песка тоже построить сможешь. — А у тебя? — Чеён закусывает верхнюю губу, опираясь на руки за спиной. Она так сладко утопает в словах. Спокойна, как вода. Да о чём она? — Шутишь? Я же однолюб. Оба такие странные... Прощупываете почву, шаг друг к другу делаете, а затем два назад. Розанна плавно спрыгивает со столешницы и принимается раскладывать книги по полкам. Она говорит, говорит, говорит, смущённо улыбается, смеётся, а ты пошевелиться и сказать ничего не можешь. Моря свои остудил и заморозил. Как ледник теперь. Смотришь дольше, оцениваешь, взвешиваешь, высчитываешь. До тебя одна-единственная фраза доходит очень отчётливая и однозначная: «У меня свадьба в сентябре». Розанна слегка улыбается, смотрит в твои глаза, а в её бензин с искрами и зажигалка, поданная сразу же бледной ласковой рукой. Пылай, парень, и смейся. Так всем взрослым нравится, чтобы ярко и нескучно, чтобы запомнилось. Тебя словно кувалдой бьют. Так даже от пощёчины больно не было, так даже от неё не жгло. — М-мне пора, — бормочешь, путаешься в словах, не успев начать говорить, оставляешь цветок на одной из полок, теряешь взгляд между трещин в напольных досках, быстрым шагом направляешься к выходу и видишь краем глаза, как она улыбается. — Зачем приходил тогда? — А непонятно? — ядом в неё прыснуть хочешь. Она выдержит, ей же не впервой. — Непонятно, — на лице полуулыбка. Ты воспринимаешь это, как насмешку и злишься больше. Больше на себя. Эй, расслабься. Не спеши ты так. Ты ведь даже не задумывался над этим. Ты привязывал её к себе, пока она боролась, а потом стёр с поверхности земли. И тебе ещё мало было?! Ты ведь даже не задумывался над этим... — Чего так резко? — следует за тобой. — Мы же не подходим друг другу. Замираешь. Очень неприятно слышать такие слова из уст своего человека, да? Настолько неприятно, что хочется из собственной плоти вылезти и разгуливать титановым скелетом, чтобы все фразы, чувства сквозь пролетали, не задевая. — Я ошибался. Это была ошибка, ты думал, что даёшь ей лучшее, но сам не заметил, какую мерзость подкладываешь. Зачем вообще приперся? Хватит жить прошлым! Вылетаешь из помещения в удушающий воздух и бежишь вниз по улице туда, где морская соль бьёт в нос, а пена покладисто облизывает ступни. Ты даже не оборачиваешься. Смотришь в одну точку. А в голове калейдоскоп из образов. Новое слово — новая картинка с нелицеприятным сюжетом. Замуж выходит... За мужчину... Свадьба... Брак... Дети... С е м ь я... Дыши, дыши, пожалуйста, дыши.— В замысел веришь, Чон Чонгук?
— Нет! Чушь собачья! Для глупцов это всё! Парень, разговаривать вслух с самим собой — психическое расстройство.— Иногда любовь — просто удобство, комфорт, доверие, уважение и спокойствие.
— Это... не... любовь, — почти задыхаешься, и голос срывается, потому что не перестаёшь бежать. — Это не любовь, если нет страсти, нет эмоций, а просто отточенная, отскакивающая от зубов и действий верность.— Любовь всегда выбирает разные пути, и ты не знаешь, какой она выберет для тебя.
— Для меня она кое-что особенное приготовила! Любовь выбрала для меня преданность, моногамность, одиночество и рвущую тоску.— Ты уедешь... А я здесь, Чонгук, понимаешь? Одна...
— Одна! — ухмыляешься, щуря глаза. — Неправильно ты пророчила, настолько неправильно, что... Да. Настолько неправильно, что у неё теперь есть мужчина. Ты зачем-то выдумываешь его образ. Представляешь его чересчур чопорным и очень высоким. Настолько высоким, что голова в кадр не попадает на общем фото, но точно знаешь, что он европейской внешности. Какой-нибудь качок с голливудской улыбкой. Всегда в тёмно-синем костюме с, очевидно, безвкусным бордовым галстуком в зелёную косую полоску. Его внешность — не самое страшное, парень. Он же её к а с а е т с я. Она его к а с а е т с я. Там же, где касалась тебя. Слова ласковые ему говорит и... Господи, парень, ребёнок! У них после свадьбы будет ребёнок. Первенец. Улыбающаяся девочка или упёртый мальчик. Останавливаешься резко, скользишь по песку. Глаза твои — стекло, отражающее краски масляного, акрилового заката, как витраж. Ребёнок. Её часть. Её продолжение. Гибрид — полускорпион, полуфея. Представляешь, как трепетно держишь их на руках, боясь уронить, засыпаешь с ними в самой нелепой позе, чтобы им было удобно, прохладной рукой вытираешь слёзы с их покрасневших по-детски пухлых щёк, обрабатываешь ссадины и ушибы, а потом на них дуешь, чтобы не щипало, снимаешь на камеру их первые шаги, первые слова и... Падаешь на песок, тонкими пальцами в отросшие волосы забираешься, ноги и руки к себе максимально близко подтягиваешь, словно есть возможность втянуть их в панцирь и исчезнуть за мгновение. Сжимаешься весь настолько сильно, что влажный лоб почти касается песка. Парень? Парень, эй? Ты что? Ты... плачешь? Зачем ты так убиваешься? Конечно! Молодец! Поднимайся и иди домой к друзьям. Срочно! Сейчас же! Твоя нервная система не выдерживает. Парень, послушай... Куда ты собрался?! Шаг за шагом по песку и колющей гальке. Штаны твои уже полностью в воде, а ты не останавливаешься. Ты же плавать не умеешь! Размахиваешь руками, чтобы идти было легче, ведь океан тебя не пускает, пытается развернуть, вернуть в добрые руки. Ты же приехал сюда для того, чтобы научиться плавать, а не для того, чтобы утонуть. Горы и волны забирают тех, кто им по росту. Ты не по росту. Ты выше. Тебе горы и волны по колено, в тебе каждая клеточка дышит, спасти пытается. А волны у шеи уже серебряной цепью. Ты куда, парень? Стой! Слышишь? Я же с тобой погибну. Тебе так и рассказывали, словно краткую инструкцию давали — находишь дом, а если вдруг его рушишь, едешь к океану топить обломки. Ты слишком буквально всё принял. Нужно было всего-то понять, переплывёт ли любовь через океан, а ты себя вместе с ней топить начал. Вода уже выше головы. Она прозрачная, мягкая, только без кислорода. Душит, а ты до дна достать не можешь, чтобы оттолкнуться. Барахтаешься, воздушные пузыри выпускаешь и никакого толку, только воду мутишь. Всё, парень, с жизнью прощаешься? Ослабеваешь, лёгкие последние толчки делают, в попытках достать кислород, ради тебя. Все хотят жить, каждая твоя частичка, только ты почему-то не хочешь. Касаешься мягкого ила. Улыбка на лице. Мозг тебе самые приятные воспоминания показывает. Последнее, что ты увидишь. А у тебя все картинки, все фрагменты с овальным строгим лицом. Смеющимся, улыбающимся с мягкими розовыми щеками. А потом оно становится слишком реальным, слишком обеспокоенным и слишком бледным. —Чонгук... Чонгук, ты слышишь меня? Она почему-то кричит. Ты же прекрасно слышишь и видишь, только не дышишь. Хлюпаешь, как старые ботинки после дождя. Проблема. Снимает с тебя мокрую тяжёлую джинсовку, а ты, как тряпичная кукла, повинуешься любому запросу. Нос тебе затыкает, губами твоих касается и тёплый воздух по твоему горлу пускает. Ты кашляешь, воду выплёвываешь, как фонтан в торговом центре. Тебя набок переворачивают, чтобы заново захлёбываться не стал. Из-за неё поднимаются волны и шершавым пенистым языком облизывают оранжевое солнце, что, кажется, уже дрейфует по волнам. Дышишь? Прекрасно! Живёшь? Восхитительно! Розанна позволяет тебе прийти в себя, а когда видит, что исправно дышишь, облака над собой рассматриваешь, не веришь, что снова на суше, не веришь, что живой, не веришь, что она рядом, расцеловывает всё твоё холодное лицо и посиневшие губы. Чёлку с мокрого лба убирает, чтобы в глаза не лезла. Она тебя нашла, знала, что сюда придёшь, только не знала, что в воду полезешь. С её мокрых волос стекает капля и смешивается с твоей слезой. — Как ты... — хрипишь, ты же чуть морским принцем не стал, чуть хвост не отрастил и жабры. Чуть. Жаль, не успел. Она же у моря дольше, чем ты. Умеет плавать. Она сирена. Та, которая своего пирата не погубила, а спасла, оттолкнула воду. — Сделаешь мне предложение в сентябре? Нет, парень, не ослышался. Звук работает исправно. На полной громкости, с максимальной чувствительностью. — У тебя же... — язык не поворачивается, — муж, — очень высокий и омерзительно идеальный, как в американских телешоу. Не объяснить же тебе теперь, что нет у неё мужа, что это шутка, анекдот, смешно. Пошутили над тобой, чтобы ужалить немного, проверить, как поведёшь себя, оценить, проучить. Проверили, оценили, поняли, что не настроен ты больше играть. Пак удаётся всё объяснить твоему мозгу, снова начавшему работать. Не всё. Есть одна загвоздка. Точнее, две. — А как же дети? — Дети? — удивляется, хмуря брови, и всё руки от тебя не убирает, боится, что снова прямо из-под носа ускользнёшь. — Мальчик и девочка... — поднимаешься на локтях. Так, кажется, смысл пробирается глубже, когда лица ближе. — Мальчик будет на тебя похож. Лицо овальное, губы пухлые. А девочка на меня. Глаза мои и нос. А характер у обоих твой будет. — Лучше, конечно, чтобы твой, — дрожит вся. То ли от пылкого рассказа твоего, то ли от холода. Платье же тоньше солнечного луча, ещё и мокрое. — С твоим веселее. У тебя же юмор просто потрясающий! — иронизируешь. Имеешь право. Она смеётся, и ты замечаешь, что у неё по-прежнему светлеют глаза, когда она улыбается, а кофейные пятнышки в солнечных зайцев превращаются и сияют. В ней и дом, и омут. Не ругай отныне любовь и не зли. Она терпелива, сложна, тонка, почти невидима и неосязаема, не запоминает обиды, но правее неё никого нет. Смотри, какой подход к тебе нашла. Через ошибки, через боль, зато эффектно, незабываемо, нескучно. Любовь всегда доверяет и никогда не подводит. Она же подарок тебе преподнесёт. Через три года мальчишку нянчить будешь. Упёртого, бойкого и с волосами цвета молотого чёрного кофе. Ещё лет через пять девочку, которая подарит свою первую улыбку тебе, и будет петь обо всём, что видит. Чеён косы ей будет заплетать и целовать в затылок. Любовь повсюду будет. В тебе. В ней. В вас. Я с тобой всегда буду, а ты всегда будь с ней.