Пион для скорпиона

«Мы слишком молоды, чтобы знать»

Через неделю сбегаешь бесследно рано утром, чтобы никто не видел. Бросаешь друзьям скомканное «Я на пробежку», потому что знаешь, что вернёшься с красными щеками. Остальные следы ты скроешь, будто тебя не существует ни в одной из Вселенных. Бежишь, тут ты не соврал, в ваше кафе над пляжем. Минут десять ходишь у береговой линии, чтобы отдышки не было. Понимаешь сам: казаться заинтересованным — худшее, что ты можешь сделать. Там она — ализариновая девушка. Снова с книгой. Видишь её со спины. Волосы лёгкими волнами до поясницы, руки на столе служат защищающей границей для книги, оголённые плечи, бёдра в голубых обтягивающих шортах. Тебя, наверное, чувствуют. Твоё громкое дыхание и те же запахи, поэтому дарят тебе ровно ноль внимания, когда ты садишься напротив, гремя стульями, шуршащий рюкзак бросаешь рядом, упираешься локтями в стол, пальцы в замок и к губам, чтобы скрыть половину смущённого лица и порозовевшие щёки. — Как ты нашёл меня? Она отстукивает пальцем ритм неторопливого прибоя, отодвигая второй рукой белоснежную чашку с кипятком подальше от книги и от тебя. — Мне докладывают, где ты... — облокачиваешься на спинку стула, руки кладёшь параллельно её. — Даже так... — вопросительный взгляд на тебя сквозь тонкие линзы. — Да. Город маленький, и ты не можешь быть в нескольких местах одновременно, поэтому это не сложно, — самодовольно ухмыляешься, украдкой бросаешь взгляд на Джонатана за барной стойкой, что позвонил несколько минут назад и сказал: «Объект здесь. Поторопись». Какой объект, мальчик? Вы в шпионов играете? Или в любовь? Вы вообще играете? Розанна резко голову к стойке. Строгий взгляд искрящимися ракетами на Лоренса, от чего у бедного парня стакан из рук выскальзывает и разбивается. — А если могу? — вопрос к тебе, глаза в глаза. — Что? — правда не понимаешь, тебе же прямо в лоб нужно. — Что, если я буду в нескольких местах одновременно? Что ты будешь делать? Разорвёшься? Разорвёшься, как свитер, чтобы никто обратно связать не смог. Ты вчера, вернувшись домой, читал о скорпионах. Мифы, легенды, условия выживания, противоядия. Факт — скорпионы жалят неожиданно. Тебе нечего сказать в свою защиту. Вы не друзья. Вчера было мгновение слабости. Она подпустила тебя, думала ты после этого отвяжешься. Она поняла всё, до самых твоих костей всё рассмотрела. Даже пауков видела и кипящую воду. Она женщина. Ты мальчишка. У неё таких, как ты не было. У неё лучше были, опытнее, богаче. Ты в уме это держи, воспринимай слова такими, какие они есть, и не смей просить больше, чем заслуживаешь. Ей просто с тобой неплохо. Ты читаешь это в глазах. Бегущей строкой: «Где твоя мама, мальчик? Ты потерялся и забрел не туда». Тебе на это хочется закричать: «Не называй меня ребенком! Лучше посмотри, каким я становлюсь возле тебя». А ты правда другим становишься, хочешь быть лучше, чем есть, иметь больше, понимать лучше, говорить громче. — Что ж, тогда это отстой. Юмор — защита. Помнишь, да? — Хочу показать тебе одно место, — продолжаешь. — Нет. Кратко. Кристально ясно. Тупик. Обычное «нет», мальчик. Всего три буквы, а посылают холодно ещё на три. — Это же судьба. Ты что, пойдёшь против Вселенского замысла? — притворно удивляешься так по-детски, используя свой единственный козырь — время. Оно пока всегда на твоей стороне, пока играет по правилам, но стоит настроить наручные часики на другой часовой пояс, как ты стоишь испачканный в песке, сломанный, побитый мгновениями среди всех твоих блёсток и осыпавшихся метафор. — У меня в рюкзаке малина и персики. Розанна набирает полные лёгкие кислорода, потом резко выдыхает. Молодец. Хоть кто-то из вас двоих исправно дышит. — Ты знаешь владельца этого кафе? Ты машинально взгляд к стойке, потому что не понимаешь суть вопроса. Снова. Там твой друг и взрослый мужчина с тлеющей сигаретой в узких губах и помятым лицом, будто его нашли на барахолке и постирали, но не помогло. Утрата близких дарит, к сожалению, лишь глубокие морщины и десять лишних лет. — Он отец моего друга. — У него язык без костей, — сразу же, вместе с захлопнувшейся книгой под чужой ладонью. — Уже завтра весь город будет судачить, что я таскаюсь с малолеткой. Общественное мнение. Репутация. Страх не угодить. Вот, что значит по-взрослому. Я больше скажу, все судачить начали, когда ты, чужестранец, половине города позвонил рано утром в поисках красноволосой девушки, феи с бордовыми блёстками, а такой больше нет, такая только одна. Тогда весь этот ком зацепку нашёл, сам дальше напридумывал, сам посмеялся, сам превратил вас в народный анекдот. — Но я... Мы... — теряешься в пунцовой краске и морской пене. Успокойся. Дыши. — Джонатан нас прикроет. Никто нас не увидит, — спешишь, тараторишь, заикаешься, пытаешься из огромного количества букв собрать аргумент. — Я старше, Чонгук, я должна быть умнее и ответственнее. Так нельзя. Так не поймут, — говорит медленно полушёпотом, наклоняется ближе, книгой прикрывает ваши ладони, чтобы прикоснуться к тебе, успокаивая. Голос по-матерински теплый, нежный, ласковый. По-матерински. Нет, не думай об этом. — Я не признаю ярлыки. Как и возраст. Что для тебя эти минуты, месяцы, года? Всё равно конец у всех одинаков. — Если не вписываешься в стереотипы, тебя накажут. Больнее, если словами и заголовками газет. — Мне всё равно. Я защищу. Нас... — ты тоже ближе к ней, расстояние сокращаешь, убивая всё то, что она со строгим видом пыталась донести. — Пойдём со мной? Что ты думаешь она на это ответит? — Нет, Чонгук. Опять. Пак откидывается на спинку, отрывая руку. — Почему?! — Потому что ты заставляешь меня чувствовать... — чувствовать что? — Ты заставляешь меня чувствовать, — просто. — Мне это не нравится. Перестань. Сейчас же! Слышишь, мальчик? Прямо в лоб, как и хотел. Забирай рюкзак, пошли домой. Самое время вернуться с «пробежки» и больше никогда не прикасаться к книгам. — Ничего не бывает случайно, всё имеет первопричину, — у тебя получается слишком уверенно. Конечно. Ты же прочитал ту дурацкую книжку. Два раза. Потому что с первого не всё понял. Выписал цитаты, запомнил и сейчас применил. Очень правильные слова и бьют туда, куда надо. В скорпиона твоего. Пылающими стрелами. Тебя от самого себя не тошнит, мальчик? Это же почти шантаж. Факт — скорпионы жалят неожиданно. Себя. Ты знаешь, что будет со скорпионом, если обложить его горящими углями? Он пронзает себя жалом и погибает от собственного яда, чтобы избежать мучительной смерти. Пак поджимает губы и сжимает руку в кулак. Не в тот кулак, который для удара, а в тот, который ногтями в собственную мягкую кожу, чтобы отрезветь, чтобы сказать ещё не одно «нет». Ты же не понимаешь, что правда её заставляешь. А она упирается, как может, пятится назад от тебя. Да только бездейственно. Слышишь, как развязываются узлы страха и распутываются нити сомнения, давая тебе возможность, шанс. Схвати его и беги прямо вдоль береговой линии. — Это последний раз, когда я иду с тобой куда-то. Понятно? Понятно. Ликуя, ведёшь её в своё место, на пляж. К треснувшему булыжнику, похожему на драконью лапу, где ворчит галька, и волны взрываются, и ты немеешь всегда от величества стихии. Это твоё место, куда ты уходишь подумать. Для тебя это слишком искренне, слишком откровенно, слишком интимно. Но ты решил уже всё. Человек этот, пунцовая девушка, скрытый знак бесконечности, точно твой. А ты его. Внутренне. Внешне. По-всякому. Всегда и везде. У тебя внутри струны натягиваются, когда она садится рядом на песок. Откусывает персик, а ты смотришь, как она жуёт, как она глотает, как она дышит, а сам дыхание задерживаешь. Ты помешанный, мальчик. Нельзя так глубоко нырять в человека, нельзя всё своё нутро им пачкать, вымазывать в бордовых блёстках. Вредно для сердца, лёгких и глаз, ты же уже две минуты не моргаешь. Спрашиваешь её о городе, о магазине, о родителях, друзьях, даже набираешься смелости спросить о всех бывших её мерзавцах, чтобы усвоить все их ошибки. Ребёнок. Слишком много на себя берёшь. Из всех твоих вопросов выбирают только один, говоря: «От знаний быстрее стареешь, а молодым нужно оставаться, как можно дольше». Пак рассказывает, иногда смеясь, что приехала сюда, в тесный городок, сбегая от очередного книжного романа. Устроилась в уютный магазин, снимала квартиру над ним, потом его выкупила. — Туда почти никто не заходит. Интереснее же прочесть статью в жёлтой газете о неудачном урожае в восточной части города, а не «Войну и мир». Ты слышишь знакомые шутки, смех, голоса и акценты. Резко поворачиваешься через левое плечо. Ию, Айша и Шейн с досками для сёрфинга и улыбками до ушей замечают тебя. Если собираешься врать, ври хорошо. — Твои друзья? — Да, — ты поворачиваешься обратно и хочешь почему-то убежать, спрятаться в кокон, защитить. Да что с тобой, мальчик? — Они так смотрят, словно я худшая компания для тебя, — ты молишься, чтобы она не добавила «и, наверное, так и есть». Твои друзья думают, что ты выставляешь чувства напоказ, но ты задыхаешься, ты тонешь. Дотронешься до дна и никому не скажешь. Только отдашь своё оранжевое солнце и всё лучшее, что у тебя есть. — Почему не купаешься с ними? — задают логичный вопрос. Есть вещи о которых ты просто не может говорить. Я могу. Помнишь, как в детстве купаться пошёл? Думал, море — друг, олицетворяющий спокойствие и чистоту, оно поддержит, поможет. Но оно тебя, совсем маленького, начало под себя подгребать вместе со звенящей галькой. Начало в нос, рот, желудок и лёгкие проникать, пытаясь сделать тебя собой. Морским принцем. Чуть не утонул. Спасли. Повезло. Теперь ты всегда на берегу сидишь. Позволяешь воде касаться только ступней. — Не люблю воду. Смешной ты, мальчик. Ждёшь от неё откровений, доверия, а сам боишься страхи свои признать. Вы сидите так до заката. Говоришь, в основном, ты. О родителях, о, как ты выразился, hometown, переезде, друзьях, новой школе. Тебя слушают очень внимательно, смотрят только в глаза и иногда на губы, разбирают на пазлы, а потом собирают в новую картину. Она ложится на спину. Устала. Утомилась. Ты повторяешь, времени не теряешь, двигаешься ближе, касаешься её ладони. Снова сгораешь, превращаешься в угли, пепел и разносишься по пляжу тёплым ветром. — Моей мечтой всегда был кто-то близкий. Это так странно, мечтать о человеке, я знаю, — улыбается, прикрывая тонкой ладонью глаза. — Я просто ждала, пока кто-то правильный придёт в мою жизнь и... Пожалуйста, может, когда-нибудь... Ты весь сияешь, как начищенные сервизные чашки, еле сдерживаешься, чтобы не прокричать на весь пляж, на всю планету так громко, чтобы и на других было слышно: «Я же уже. Здесь. С тобой. Смотри, какой красивый!». — Но я отстала от своих друзей и оказалась здесь... — её лицо не строгое, её лицо нежное, задумчивое окрашено розовыми облаками, что отражаются в море и её глазах. Ты видишь, мальчик? Как сладкая вата. А в сердце прохладный ветер. Даже у тебя мурашки. Или всё же пауки? От затылка и до поясницы. Двойным рейсом. — А я планирую путешествовать по миру, а потом и по планетам, по галактикам, по Вселенным, снимая это всё на камеру, — прикрываешь глаза, а в голове Маленький Принц скачет по планетам в алом шарфе, победно развивающемся. Опять ты о космосе? Господи. Ребёнок, остынь. Там, как и в море, кислорода нет. И чувств нет. Только белый шум и разбившиеся мечтатели. Камеры твои и сценарии тоже будут выведены из строя. Ты сначала с тем, что на Земле разберись, а потом уже сбрасывай груз обязанностей. — Мечты могут и не сбыться. Что ты будешь делать, если у тебя ничего не получится? Ты структурирован и очень предсказуем. На каждую ситуацию у тебя есть рукописный план. На животных, на растения, на людей, на космос, если понадобиться, ты ей легко набросаешь инструкцию, построишь графики, диаграммы. Риверс поможет. — Буду строить планы. Запасные планы. И запасные планы для запасных планов. — Думаю, ты должен уже начать. — С чего начать? — не успеваешь изумлённо приоткрыть глаза, как чувствуешь губы на своих. Тебе сладко, мальчик. Малина и персики. В первый раз не так было. Было горько. Но она — опыт. Она — умение. Она — желание сделать приятно. Запускается внутри программа и ты отвечаешь. Как чувствуешь. Поднимаешь руку к её волосам и осторожно заправляешь за ухо, переплетая свои пальцы с алыми прядями, потом ниже к шее, нежно большим пальцем проводишь по щеке. Её нога между твоих колен, она прижимается ближе, тёплую руку в волосы твои вороньи запускает, и ты улетаешь, выдыхаешь все свои чувства в её губы. О таком в книгах не пишут, в фильмах не рассказывают, как она, прикоснувшись к тебе тёплой рукой и подкожно построила дом. Дом, мальчик, значит с якорем, значит разум, душа и тело едины, значит единые моря, маяки и облака, значит навсегда со всеми твоими словами чересчур восхитительными, блёстками, морской пеной и ошибками её негодяев, что она жидкостью в уголках глаз с собой носит. Но ты всё-таки попытаешься сбежать.