Пион для скорпиона

«На самом деле, вот откуда приходит музыка»

Если опоздать на автобус и решить бежать, не желая ждать, то начинаешь задыхаться на третьей минуте, то рука, в которой букет, начинает обильнее потеть и уставать. Ты бы не покупал цветы. Цветы — не знак, показывающий чувства, не само чувство и не его синонимы. Но Шейн настоял. Он сказал так уверенно, что невозможно было возразить: «Все женщины любят цветы. Она, как мы заметили, женщина. Соответственно, путем недолгих размышлений понимаем, что она любит цветы. Простая дедукция, Чонгук». Входишь в небольшой магазин, не обращая на себя внимание единственного человека в помещении — девушки, ради которой желал сохранить букет в порядочном виде. Лицо её овальное расслаблено. Пухлые губы приоткрыты, очки сползают по аккуратному носу. Бордовые волосы в низкий хвост собраны, лишь одна прядь выбивается, девушка её поспешно за ухо длинными пальцами прячет. От открытой двери сквозняк. Тёплый августовский ветер сквозь тебя пролетает будто, и скорее к своей хозяйке, в её волосы, под лёгкое светло-зелёное платье и в нос, донося все ароматы посетителя. А ты волнением пахнешь, щепоткой неопытности и лучшими своими духами, пол флакона которых Шейн вылил на тебя, а Айша немного добавила. Девушка опирается на столешницу из толстого тёмного дерева. Между напряжённых ладоней книга. На пальцах правой руки пластыри, под пластырями ожоги от чёрного чая, который мы с тобой неспециально пролили позавчера. Она взгляд на тебя не поднимает, неосторожно листает страницы. В голове слова бисером красным на леску нанизываются и заплетаются в красивые фигуры. Она думает о том, как можно в один роман вместить любовь, войну и смерть, как война не минует человечество, не обогнет и не пройдет мимо, а любовь растопчет оставшееся живое, которое думало, что любовь — спасение, о ноющих пальцах и дешёвой мази от ожогов, которая делает только хуже. — Вы про судьбу говорили... Я нашел, мы встретились, — у тебя море изо рта выливается, шипит, стекает по смуглой шее, по длинной белой футболке, по песочным шортам до колен и конверсам, чья бежевая подошва расписана очень давно не слишком трезвыми друзьями: «2COOL4SCHOOL», «holy melanholy», «F*CK YOU AGAIN», «love comes in many forms» — то, что всё ещё можно разобрать. Она сталкивается с тобой взглядом, и все моря высыхают, не успев коснуться нежной пеной пальцев в плетёных босоножках. Взгляд серьёзный, строгий, непробиваемый, потому что неправильное время ты нашёл для моря и цветов. — И что теперь? — двадцати четырёх часов не прошло с первого телефонного разговора, а ты здесь, уже с ней, уже не отстанешь, потому что нашёл, потому что искал и заслужил приз, награду, встречу. — Как что? Встреча. Ты же обещала... — прячешь руки за спиной, крепко сжимая запястье. Так быстро скачешь по местоимениям. Пак вздыхает, осматривает тебя и наверняка продумывает план побега. Останавливает тёмный глубокий взгляд на алых пионах, перевязанных фиолетовой лентой, и чуть наклоняет голову влево, понимая, что все попытки бесполезны. — До конца рабочего дня ещё два часа... — она вытягивает перед собой левую руку, показывая часы, мол, смотри, не обманываю, убежать не пытаюсь, и ты когда-нибудь, если захочешь, тоже не пытайся. — Не страшно, я подожду. Подходишь к столешнице, кладёшь цветы около бледных ладоней, на секунду удивляешься, потому что как можно не загореть в городе, где большая пылающая звезда успокаивается, только когда кожа золотом и медью переливается. В глаза специально смотришь дольше, чем нужно, чем можно, и отходишь к книжным полкам. Розанна смеет искоса посмотреть на букет, только когда ты отворачиваешься. Букет — всё-таки дурной знак, как ты и думал. Что же ты не настоял? Вода камень точит. А у тебя бесчисленные моря и океаны с самыми ужасающими сиренами, у которых ледники вместо глаз, осколки бутылок рома съеденных пиратов вместо зубов и морские узлы, пропитанные кровью, вместо шелковистых волос. Даже они над тобой смеются, давясь солью. — Слышишь? — произносит девушка. Слышишь, но не то. — Что? — не понимаешь, а она уже в упор на тебя смотрит, брови хмурит. — У тебя сердце стучит так быстро. Ты рад чему-то? — конечно, стучит, ты же живой, ты рад, что живёшь. Прямо сейчас. Не отвечаешь, потому что она никогда не узнает, что ты очень быстро бежал к ней, потому что просто хотел увидеть, потому что её образ перманентной картинкой в голове застыл. Ты спиной к ней стоишь. Чувствуешь её взгляд чуть ниже шеи, между лопаток, там, где татуировку хотел сделать, но не сделал, побоялся, решил через год. Она точно смотрит, я вижу, мальчик, ты интересуешь её. Только чем? Вопрос с подвохом. На полках книги. Полно. Целая кладезь историй, судеб и случайностей. Достоевский, Мураками, Чак Паланик, Чарльз Диккенс. Блеснёшь своими знаниями, мальчик? Нет. Потому что не читал. Ты смотрел. Все экранизации. Ты смотрел, где камеры, как диалоги прописаны, какие декорации выбраны. Ты будущий известный режиссёр, я обещаю, мальчик. Фильмы будешь снимать, фильмы будешь смотреть, фильмы будешь критиковать, как и мечтал. Замираешь на одной книге. Почему именно на ней? — Ты её читал? — Да, — врёшь, она же не проверит. — И о чем она? — проверяет, и что теперь делать будешь? Вспоминаешь экранизацию, возобновляешь целую эпоху и очень красивую актрису в наряде тысяча девятьсот седьмого года, ей такие больше всего идут, она в них выглядит старше, недоступнее. — О сексе. О чём о чём, мальчик? Оборачиваешься, смотришь через правое плечо, готов с такой же скоростью ответить на следующий вопрос, если потребуется. Не потребуется. Ты поймёшь, она не из тех взрослых, кто делает вид, что не услышал, не из тех, кто переспрашивает. Она всегда жалом точно в цель. — У тебя секс-то был? — Смотря, что за секс считать... Не в ту степь тебя занесло, мальчик, но я здесь, я слежу, изучаю, тебя в обиду не дам. — Секс — это то, где не один. Ты молчишь, думаешь, делаешь вид, что вспоминаешь, хотя, вспоминать и нечего. Молодой организм такую гормональную встряску быстро не забывает. Держит в голове, на языке, внизу живота в ярких красках, подробностях и желаниях. — Знаешь, не важно, — усмехается, облизывая подушечку указательного пальца. — Какая-нибудь девчонка тебя точно отыщет. Это неизбежно. Тут она не права. «какая-нибудь» тебе не нужна. Уже собираешься ей возразить, бросить что-то резкое, острое, чтобы понятно, как слышишь: — Эта книга не о сексе. Она о девушке, которая хочет понять, что такое любовь, одновременно борясь с психическим заболеванием, — пауза, чтобы ты понял, какую глупость ляпнул. — Если ты подумал, что она только о сексе, ты слишком поверхностно читал. Поджимаешь губы, потому что она кидает камень под названием «глупость, необразованность, невежество», и твои доспехи немного задеты. — А ты все книги здесь прочитала? — скользишь тёплой ладонью по разноцветным корочкам. — Помнишь содержание каждой? Она усмехается. Ты рассыпаешься, потому что не такой реакции ждал. — Я не желала обидеть тебя. Юным свойственно незнание. Вы читаете сложные книги, выбираете бесполезные специальности в университете... — пауза. Она тоже осторожничает, словно по тонкому льду ходит. Сначала проверить — тыкнуть палкой, бросить камень, затем шаг, — влюбляетесь не в тех, в кого надо. И ты прямое этому доказательство. — А в кого надо? Правильно, не роняй свои доспехи, мальчик. Береги жизнь. Розанна смотрит долго, сканирует, подбирает слова, медовыми волнами из глаз тебя окутывает. — В ровесницу, Чон Чонгук. — Чтобы слать сердечки в смс и носить парную одежду? — усмехаешься теперь ты, подходя к деревянной столешнице. Надавливаешь, нависаешь. Она делает вид, что полностью в книге, что тебя здесь нет, и все разговоры твои, правильные фразы вылетят в душный август при первом же открытии двери, но сама слушает. — Все эти атрибуты — не любовь. Они даже не достойны любви. Это лишь попытки не быть одиноким, и любовь в них дохнет. Она поднимает на тебя взгляд, улыбаясь. Ты и не рассчитывал на её ответ, тебе достаточно горящих глаз. Ответ правильный. Засчитано. Доллар в копилку. Девушка исчезает за одним из книжных шкафов и возвращается с изящной вазой из тонкого стекла. Снимает ленту с пионового букета, та опускается на пол, как яркая водная змея, чтобы цветы наклонили свои пушистые розовые головы в разные стороны. Ты несколько языков знаешь, мальчик. А существует ещё один. Фея твоя на нём разговаривает. Очень нежный, ненавязчивый и деликатный язык цветов, на котором твои пионы значат «Я пылаю к вам чувствами» или «Я сгораю». Если бы знал их значение, всё равно принёс бы их? — Пойдём. Тебя ведут на второй этаж книжного магазина, где небольшая квартира с окнами всегда на закат, теми же книжными шкафами и скрипучими половицами. — Возвращаясь к твоему вопросу, Чон Чонгук, любовь — не всегда сильное чувство. Она тоньше. Иногда любовь — просто удобство, комфорт, доверие, уважение и спокойствие. Любовь всегда выбирает разные пути, и ты не знаешь, какой она выберет для тебя, — говорят, пока ты осматриваешь помещение. Твою истину переворачивают. Теперь это не пол, не основа, это потолок, с которого, как штукатурка, сыпятся твои метафоры. Тебе даже обидно. — Сколько тебе лет, чтобы так говорить? Очень невоспитанно, но тебе нужны факты, чтобы доказать своё. — Двадцать пять. А тебе семнадцать, мальчик. Между вами восемь лет. Восемь, как любимое число, как перевернутая бесконечность. Казалось бы, хороший знак. Казалось бы... — Тебе двадцать пять, и ты не веришь в любовь? — Так сложилось. Побочные эффекты возраста. Тебе только семнадцать, ты ничего ещё толком не знаешь. Мужчина в тебе ещё не вырос. Она тебя поэтому на расстоянии держит, остерегается твоего юношеского максимализма и падения в крайности, когда ты видишь человека и думаешь: «Он мой!». Это факт. Самый секретный секрет. Ты не веришь в случайности, в предсказания, ты просто почувствовал родное. И всё: пунцовые блестки посыпались с щёк. Ты стоишь в прихожей, замираешь, дышишь чаще, пытаешься привыкнуть к запаху чёрного чая и лимонов. Тебя зовут, ты следуешь за голосом в тёмно-зелёную комнату, неаккуратно сняв кроссовки. Тебе предлагают чай. Любой. Какой захочешь. Но ты выбираешь чёрный с лимоном. Розанна шепчет: «Это мой любимый», и у тебя крошечный проблеск облегчения. Да, мальчик, клади ещё один доллар в копилку и снимай доспехи. Оставляй их на полосатом коврике у двери. Здесь они тебе не понадобятся. Здесь дом. Из прихожей муравьиными шагами в большую комнату. Там стены в потрескавшейся краске, нарисованных ветках и белых цветах, смутно напоминающих полотно Ван Гога, большая жёлтая люстра, кровать, заправленная красным клетчатым покрывалом, и цветочный диван. Видишь, как Розанна раздвигает тяжёлые серые вельветовые шторы, давая тягучему оранжевому свету обжигающим мешком лениво свалиться на подоконник, на скрипучий паркет и потом огненной лавой к порогу и твоим оголённым ногам. Ты ступаешь осторожно. Прямо по вулканической дорожке к открытому окну. Там на подоконнике сушатся страницы. Пожелтевшие и волнистые от крепкого чая. Слова размыты. Постарайся и разбери хотя бы абзац в книге, которую ты испортил и обещал заменить. Выпендрёжник! — Это твоя любимая, да? — берёшь в руки страницу. На ней будто жилки, по которым недавно растёкся горячий чай. — Одна из. Одна из того миллиарда, что хранится на пыльных полках, одна из того миллиона, что побывал в тёплых женских руках и впитал сладкий запах, одна из тысячи, что больше никогда не откроется, одна из сотни, что будет подарена близкому человеку, одна из десятка, что тебе разрешат прочитать. — Тебе нравится книга из-за сюжета? — Нет, сюжет самый обычный, — она подходит к подоконнику. Тоже босая. Повторяет за тобой — берёт одну страницу и проводит пальцем по растёкшимся чернилам. — Тогда из-за чего? — Я прочитала эту книгу в юности, когда влюбилась, потеряв голову, — ностальгия касается её светлого лица. Добрая грусть. — А потом всё ушло. Все чувства, вся любовь остались только в книжке. — Тебе сделали больно? — Любовь тяжёлая, Чон Чонгук, иногда её просто роняют тебе на голову, и ты не знаешь, как она работает. Любя человека, можно не заметить, как начинаешь его душить. Ты испортил воспоминание. Стёр чужие отпечатки. Но ты оставишь свои. Красочнее и глубже. Так, чтобы ссаднило до самого последнего дня. — Все твои мужчины были недостаточно хороши для тебя. То, что ты чувствуешь, мальчик — неплохо. Влюбляться — хорошо и приятно. Только словами громкими не бросайся, они, как бумеранг, как взрывающиеся ракеты, полетят в тебя. — Ты так говоришь, словно их было очень много... — она смеётся, оставляя страницу на прежнем месте. Она смеётся, потому что воспринимает тебя, как ребёнка. Ты ей младший брат, соседский мальчишка. Не больше. — А сколько было? — Немного. — Насколько немного? — Хотелось бы мне, чтобы тебе доставало такта не спрашивать об этом... Розанна Пак хлопает шкафами в поисках ещё одной кружки. Ты замечаешь её на столике с кистями около окна, в разводах белой краски. Скажу тебе, она зря на тебя не смотрит. Посмотрела бы — нашла бы всё, что искала. И я не про кружку, мальчик... Ты думаешь, что испытывать боль и скучать по человеку, который сам решил уйти — не по-взрослому. А как по-взрослому? Ты знаешь? Запомни, мальчик, нет мерки слезам, которые можно пролить по любимому человеку. Вытаскиваешь кисти, смотришь на своё отражение в белёсой воде, подходишь ближе, дыхание задерживаешь, считаешь до восьми, отдаёшь кружку, и время останавливается, планета прекращает вращаться, весь мир затихает. Успей сделать задуманное, пока сила притяжения не перестала действовать и океаны не начали выливаться из берегов. Ты касаешься её костяшек тёплыми подушечками и ведёшь медленно до шершавых пластырей. Запоминаешь, как лежат малиновые волосы лёгкими волнами на худых изящных плечах, как падает тень от ресниц на мягкие щёки. Отмечаешь, что в ключицах могли поместиться ещё два океана, но ты бы их непременно осушил. Ты же сейчас уязвимее без доспехов. Чувствуешь, как сгораешь? Слышишь, как лопаются пузыри морской пены? Пауков чувствуешь, мальчик? Прямо под кожей. Они родились всего от одного взгляда и плодятся, как сумасшедшие. Расползаются по всему телу, носятся от затылка к пяткам и обратно. Ты позволяешь им просто быть. Щёлк. Планета снова в движении. Розанна благодарит, неловко улыбается, а ты возвращаешься к дивану, снова изучая помещение. То, что начинается в красивых комнатах, заканчивается тайными встречами на сыром песке. В этой комнате, мальчик, произойдёт кое-что очень-очень важное. Ты поймёшь, что дом нашёл. В потрясающем человеке. Как и рассказывали. И поклянёшься, что концовка другая у вас будет. Будет. Только за такие чувства бороться надо. На смерть.