Я тебя никогда не забуду

      Комната была ему знакома. Витражи на окнах с фамильным гербом, резные балки потолка, кованая решетка камина с огромным вепрем посредине — все говорило о том, что он находится в Горике, своем замке. Но что это за белые ящики с непонятными дверцами, где дрожат и переливаются какие-то цветные черточки, палка с висящей перевернутой колбой у кровати, от которой шли странные веревки, при помощи иглы прикрепленные к его руке. Что с ним? Он уже умер? И Закат оказался необыкновенно похож на родной дом? Ричард повернул голову и вздрогнул. У его ложа в кресле спала женщина, откинув голову на широкую спинку. С короткой, полураспущенной толстой косой и в странном наряде, более напоминавшем мужской: грубоватых голубых штанах и каком-то подобии туники, эрэа кого-то страшно напоминала.Вот только он не мог вспомнить, кого: голова была тяжелой, как после солдатской попойки. Несколько минут он внимательно рассматривал ее, стараясь вспомнить, и вдруг она открыла глаза. Темно-карие, с золотистыми искорками на дне. — Кто вы, эрэа? — вырвалось у него. Эрэа, не ответив, окинула его внимательным, тревожным взглядом, вскочила с кресла и принялась поправлять веревки, идущие к его руке, поглядывая на ящик с цветными черточками на дверце. Видно то, что она увидела, ей понравилось, так как на полных губах заиграла улыбка, и она склонилась к нему, поправляя повязку. — Вот теперь я уверена, — голос у нее был грудной, — что все обойдется! — Где я? — требовательно произнес Ричард. — И что все это значит? — Вам нельзя разговаривать, у вас тяжелое ранение. Я потом все объясню. А сейчас вам надо отдыхать, я дам вам тинктуру. Но Ричард отвел ее руку с чашкой и бессильно откинулся на подушки. — Объясните, — прошептал он. Эрэа оказалась понятливой. Она вновь опустилась в кресло, зябко обхватила себя руками за плечи, глубоко вздохнула, словно набираясь сил, и тихо произнесла: — Это Горик. — Это я понял, — Ричард прикрыл от слабости глаза. — Но почему все… так странно? И кто вы? — Меня зовут Женевьев Горик. Ричард вздрогнул. Только одна женщина, из всех ему известных, носила титул графини Горик — его жена, Фредерика. — Я жена, вернее, вдова Алана, вашего праправнука. Это не просто понять, я постараюсь пояснить… Видите ли, сейчас кончается Круг Ветра… Скоро Излом. Видно, он не смог удержать лицо, так как эрэа склонилась к нему и зашептала: — Тихо, тихо… Я же говорила, надо сначала прийти в себя. — У меня ранено тело, а не голова, эрэа. Ричард приподнялся, несмотря на ее предупреждающий жест. — Рассказывайте! — В первую очередь, — начала она, — вы должны поправиться! — голос ее окреп, стал властным. — Вы слишком слабы для того, чтобы принять всю правду. Карие глаза чуть прищурились, губы сжались, и ему показалось, что он видит перед собой Шарля Эпинэ, когда он отдавал приказ своим командирам. — Я почти мертв, эрэа, — тихо возразил он. — Лекарь сказал, что я проживу от силы четыре-пять часов. — Лекарь! — красивые губы скривились. — Что он понимает, ваш лекарь! Жить вы будете, и очень даже долго, если, конечно, станете меня слушать. — Как вы похожи на Шарля! — вырвалось у него. — Одно лицо! — Какого Шарля? — Эпинэ, Первого маршала Талига. Разве вы не его родственница? Брови красавицы поднялись в удивлении. — Я действительно урожденная Эпинэ, но начиная с 10 года Круга Ветра наш род считается, как бы сказать… незаконным. Последний истинный герцог Эпинэ, Робер, в силу магического вмешательства, не мог иметь детей. И когда он неожиданно женился, все отнеслись к этому, как к блажи, впрочем, с государственной точки зрения, абсолютно безобидной. Но у четы родился сын. К несчастью, походил он на родню матери и герцогиню обвинили в измене. Герцог Робер был болен, но изо всех сил боролся за ребенка. В итоге — Сэц-Эпинэ, баронский титул. Но регент, герцог Алва, подписал указ о передаче части владений юному барону. Робер ухитрился включить в них валейские виноградники и поместье Кателли. — Значит, и кони достались? — Да, — Женевьев улыбнулась. — Наших коней покупают и мориски, и в Кир-Риаке. — Но вы, эрэа Женевьев, копия Эпинэ! Неужели никто не усмотрел портретного сходства с герцогской семьей? — Все Сэц-Эпинэ темноволосы и голубоглазы. Мой брат не исключение. Я, наверное, первая, кто не похож на других членов семьи. А портретов Повелителей Молний не сохранилось. Ричард промолчал и прислушался к себе. Боли не было. Вообще. Легкая слабость и головокружение, но когда он принимал во внимание такие мелочи? Женевьев смотрела на него с изумлением. Рана была тяжелой, а для того времени, когда жил Ричард I Горик, смертельной. Но лежащий перед ней человек совсем не походил на того, кто готов вот-вот расстаться с жизнью. Даже на тяжелораненого не походил. И это было странно, впрочем, не более странно, чем само явление Первого маршала Талига. Ричард улыбнулся. — Кажется, эрэа Женевьев, нам все-таки стоит поговорить. Кстати, мою мать звали как и вас, Женевьев. — Я знаю, — женщина кивнула. — Я могу называть вас эр Ричард? Все же мы родственники, хотя и дальние. И у меня тоже к вам есть вопросы! — Можете. Давайте так. Я, на правах раненого, пока помолчу. А потом постараюсь ответить. И он, устроившись поудобнее, приготовился слушать. …Слушать пришлось долго. За время рассказа Женевьев сделала перевязку, поразившись тому, как затягивается рана, пару раз напоила его тинктурами и даже поставила новую капельницу. Но все равно, дошла лишь до того времени, когда порог замка переступил новый граф Горик, бывший герцог Окделл. Про подвиги своего потомка-тезки Ричард слушал, сдвинув брови и не произнеся ни слова. — Почему его не казнили? — наконец вымолвил он. — Трудно сказать. Скорее всего, он был последним Повелителем Скал. Побоялись в столь суровое время проливать древнюю кровь. — Могли заточить, женить и, получив наследника, воздать по заслугам. — Решение принимал герцог Алва. Титул графа вместо герцогского, Надор отошел короне, ну и ссылка навечно в Горик, с запрещением покидать его пределы под страхом казни. Первоначально предполагалось, что запрет будет распространяться и на его детей. Но потом его отменили — Кто же решился связать свою судьбу с опальным графом? Невесту выписали из Надора? — Представьте себе, нет. Она прибыла из Кэналлоа. Кузина наследника герцога, Инес Салина. — Ничего не понимаю, — пробормотал Ричард. — У герцога Алва не было своих детей? — Да, он объявил себя бесплодным и отказался жениться, назначив наследником кузена по матери, Салину. Он и стал соберано после его кончины. Ричард долго молчал, смотря в одну точку. Было видно, что весть о пресечении рода соратника, с которым его накрепко связала судьба, была для него крайне тяжела. — Зачем же ему подыскали такую невесту? — наконец проговорил он, вновь возвращаясь к теме разговора. — Наверное, графа хотели полностью контролировать. — И дама столь высокого положения должна была этим заниматься? Странно, вернее даже нелепо. Женевьев лишь пожала плечами. Ответа она не знала, да и не задумывалась над причиной столь странного брака, если честно. — И что дальше? — было видно, что Ричард устал, но любопытство не дает ему покоя. — У них было двое детей, сын и дочь. После смерти Ричарда правительство очень хотело уменьшить владения, но у Инес был, видно, сильный характер: обидеть своих наследников она не дала. Графиня так и прожила всю жизнь в Горике, хотя желающих повести ее к алтарю было немало. — Значит, Ричард умер молодым? — Да, в тридцать пять, через пару месяцев после смерти герцога Алва. Ричард нахмурился и молчал несколько минут, о чем-то сосредоточено думая. — А его архив? Там должны были остаться документы, проливающие свет на события его жизни, переписка… — Большая часть по его приказу была уничтожена, все оставшееся убрано в семейный архив графиней и позже запечатано ее сыном. — И этот архив? — Находится где-то здесь. Графы Горики никого не допускали к запечатанным документам, уважая волю предков. Но отец моего мужа погиб в авиакатастрофе и, как мне кажется, не успел указать, где они находятся. Во всяком случае, я никогда не видела у Алана этих бумаг, хотя он, как и все в семье, увлекался историей рода и, без сомнения, поделился бы со мной и мальчиками найденным. — Есть вещи, эрэа, которыми лучше не делиться, и вообще не знать, уверяю вас. Запечатывают документы тогда, когда их нельзя ни уничтожить, ни предать огласке. И в этом случае лучше поцеловаться с багряноземельной коброй, чем познакомиться с их содержанием. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Ричард откинулся на подушки, прикрыл глаза. — Как я понял, — медленно произнес он, — мой архив тоже не вскрывали до сих пор? — Нет. Ваша персона вызывала и вызывает необыкновенный интерес, но за последние десятки лет нового ничего не было найдено. Лишь приказы да доклады регенту. Личных бумаг не нашли. Нас неоднократно просили открыть ваш архив, но согласия не получили. — Понятно, — Ричард вновь нахмурил брови, — мои потомки мудры. — Вы можете увидеть всех в семейной галерее, — заметила Женевьев, —только окрепнете немного. Давайте завершать на сегодня. Обещаю завтра рассказать остальное. Ричард хотел возразить, но глаза закрылись сами собой, и он заснул крепким сном выздоравливающего. *** Наутро он открыл глаза и потянулся. Тело слегка заныло, в боку кольнуло, но это было все! После ранения, от которого он должен был умереть! Впрочем, чему удивляться? Прошли столетия, лекари научились многому. Он повернулся набок и вновь посмотрел на витражи с родовым гербом. Как он сюда попал? Он должен был оказаться в Кэналлоа, у Рамиро. Почему дорога Повелителей привела его в Горик, к потомкам, утратившим герцогский титул по вине его тезки? Его деяния заслуживали плахи, но почему-то вместо этого он отделался лишь ссылкой, заменой титула и женой в лице родственницы герцога Алвы. Что здесь было не так? Женевьев пришла через час, принесла завтрак и приготовилась кормить его с ложечки. Он вначале гневно отмахнулся от нее, но все же был вынужден уступить: сидеть и есть самому было еще трудно. После жена его правнука перевязала его, напоила какой-то горьковатой тинктурой и вновь устроилась в кресле. — Вам сегодня лучше, — лукаво заметила она. — Может, удовлетворите мое любопытство и расскажете, как вам удалось такое? В наше время мало кто верит в чудеса, но это же чудо! — Это дорога Повелителей, — усмехнулся Ричард. — Ей пользуются только в силу крайней необходимости: за свои услуги она просит дорого. — Никогда о ней не слышала, — призналась Женевьев. — Женщин редко посвящают в такие дела, для них эти пути закрыты, — Ричард попробовал пожать плечом и поморщился от боли. — В наше время женщины заседают в парламентах, лечат людей и занимаются огромным количеством дел, которые им раньше и не снились, — резко ответила Женевьев. — Примитивное понимание обязанностей женщин, слава Абвениям, осталось в ваших дремучих веках. — Я не хотел вас обидеть, эрэа Женевьев, — тихо ответил Ричард. Но женщине по этому пути не пройти, только если она беременна Повелителем. Его кровь проведет ее. И это вряд ли изменилось за все прошедшие века. Они помолчали. Слишком много вопросов было у каждого к другому, но, наконец, тишину нарушил Ричард. — Расскажите мне о себе, Алане, детях, — тихо попросил он. — Обо мне вам известно многое, а мне о вас — нет. — Ну если будете лежать тихо, —ответила она. Ричард улыбнулся и кивнул *** Женевьев с детства мечтала стать хирургом, и родные не противились ее желаниям, хотя, по мнению матери, с ее красотой и обаянием, она могла не связываться со столь трудной профессией, а найти себе достойного мужа и вести в столице светский образ жизни, как ее старшая сестра. Но девушка привыкла добиваться своего и поступила в медицинский институт в Олларии. А потом началась война. И восемнадцатилетняя студентка второго курса сбежала на фронт, как и многие ее сокурсники, справедливо полагая, что истинным хирургом можно стать только в полевых условиях. Через полгода в их прифронтовой госпиталь привезли высокого сероглазого капитана, раненого в плечо. Так в ее жизнь вошел Алан Горик. Первое время именно она ухаживала за ним, выхаживая после операции, а потом уже — он за ней. Коллеги посмеивались, что на фронте она приобрела не только бесценный опыт, но и мужа. Женевьев то смущалась, то злилась на безобидные подначки, а в душе считала точно так же —уж слишком серьезными были ухаживания. Но одним весенним утром Алан исчез, оставив ей листок, вырванный из блокнота, с изображением кинжала, перевитого плющом, надписью «верен» на клинке и торопливо набросанными словами: «Я тебя никогда не забуду». Было больно и обидно, только полевой госпиталь не место, где можно долго страдать по обманутым чувствам. Через три месяца был подписан мир, и Женевьев вернулась к учебе. А ещё через полгода на пороге квартиры, где она проживала, появился худой, загорелый мужчина с выгоревшими до белизны волосами, в котором она не сразу узнала Алана. Капитан Первого разведывательного управления вернулся с очередного задания. Они поженились через два месяца, нарушив все правила приличия, что до сей поры соблюдались в аристократических семьях, и вызвав глухое недовольство ее родителей. На почтенного отца семейства, достойного их красавицы-дочери, жених не походил в силу своей профессии, несмотря на богатство и древность рода. А потом началась самая обычная жизнь. Родился первенец, которого, вопреки семейной негласной договоренности, назвали Ричардом — в честь погибшего друга Алана. Алан стал заместителем начальника отдела, потом начальником. О его работе Женевьев знала мало: лишь награды, получаемые им, говорили ей о том, что, видно, он успешно справляется со своими обязанностями. Потом разразилась вторая война, и она снова, оставив десятилетнего Ричарда и восьмилетнего Эдуарда на попечение родителей, уехала на фронт, правда, на этот раз в прифронтовой госпиталь. С мужем они встретились через год, и она, лишь взглянув на орден Талигойской розы, почувствовала, как от страха подгибаются колени и дрожат руки. Эту старинную награду присуждали за последние пару столетий не более 10 раз, и всегда в исключительных случаях. В следующий раз руки у нее задрожали тогда, когда их наследник объявил, что поступает в Лаик. Но перечить Ричарду, как и им когда-то с Аланом, было бесполезно, да и не принято в их семье. А Эдвард долго выбирал между историей и медициной, и лишь когда Алан сказал, что от почтенного историка-сьентифика из рода Гориков будут ждать как минимум новых откровений из жизни знаменитых предков, окончательно склонился в пользу профессии матери. Вместе теперь они собирались нечасто, но каждый год летом все отправлялись в Горик, родовое гнездо. Пожалуй, это были самые счастливые дни в их жизни. А потом… Женевьев стиснула руки. Острая боль давно прошла, но вспоминать было мучительно… В тот день у нее не было операций, поэтому она никуда не торопилась, покормила сама своих мужчин и проводила из дома. А через два часа ей позвонил Ги. Ги Ариго, один из ее однокурсников, кто когда-то, как и она, сбежал на войну. Всегда властный и уверенный голос одного из лучших хирургов столицы дрожал… — Что с ним случилось? — тихо спросил Ричард, когда пальцы женщины перестали лихорадочно теребить кончик косы. — Подложили взрывчатку под машину, — тихо ответила она. — Раны были смертельны. Ги — один из лучших в стране, но тут он был бессилен. И испытала истинное облегчение, объясняя прадеду мужа, что такое машина и взрывчатка. От страшных воспоминаний это отвлекло.