Я тебя никогда не забуду

«Издали громада замка, своими стенами вросшая в монолитную скалу, нависающую над пропастью, кажется хищной птицей, намертво вцепившейся в добычу. Узкие бойницы, прорезающие толщину крепостных стен, хмуро смотрят на дорогу, что ведет к замку, то причудливо извиваясь огромной змеей, то выпрямляясь стрелой, пока не замирает перед пролетом моста. Древний Горик, один из немногих замков Талига, сохранился почти нетронутым со времен начала Круга Скал, когда на месте полуразвалившейся древней крепости Ричард, первый из носителей графского титула, Первый маршал страны, возвел свое родовое гнездо. Его дети и внуки расширяли замок, закладывали новые постройки, оставив нетронутой его центральную часть, как ее выстроил их великий предок. После возвращения роду герцогского титула о замке практически забыли, что уберегло его от многих бед, и вновь его порог новый граф Горик переступил около трехсот с лишним лет назад. Бывший герцог Окделл, по решению королевского совета и рескрипту регента был навсегда отправлен сюда в ссылку, с приказом никогда не покидать пределы владений…» Далее Женевьев слушать не стала, резким движением выключив пульт телевизора. Проклятье! Приближающийся Излом, Леворукий и его кошки! Разве СМИ дадут забыть об этом хоть немного? Последние полтора года о нем трубят направо и налево, как будто в мире не происходит ничего другого. Хотя, как иногда ей казалось, делается это специально, чтобы отвлечь от участившихся природных катаклизмов и призрака надвигающейся войны, вновь стоящей у ворот Талига. В принципе, конечно, научные изыскания о деяниях конца Круга Молний и Круга Скал и поток как качественных, так и на потребу публике исторических романов и фильмов жить не очень мешал, если бы не пристальный, какой-то болезненный интерес к участникам тех далеких событий. Вспыхнувшее внимание к истории рода доставило их семье немало неприятных минут. Многократные просьбы министерства культуры и ряда международных организаций открыть замок для посещений, обращения научных сообществ и отдельных ученых позволить поработать в семейных архивах, ходатайства предоставить портреты Ричарда Горика и Ричарда Окделла для юбилейных выставок в Королевском музее изящных искусств попортили семье немало крови. Но Ричард, новый граф Горик, был непоколебим, объявив, что копии портретов из музея истории Талига вполне соответствуют оригиналам и могут их заменить на любых выставках, тогда как сами картины слишком стары и перемещать их из родовой галереи опасно. Что до семейных архивов, то большая часть опубликована, а оставшаяся касается личных дел и не может быть выставлена на всеобщее обозрение. Женевьев была благодарна сыну, что он принял весь удар на себя, тем самым избавив ее и Эдварда от просителей. Но все равно время от времени на нее пытались воздействовать то через друзей, то через коллег, и она, взяв накопившиеся отгулы и часть отпуска, сбежала в Горик, куда через пару недель должны были приехать сыновья. Со дня гибели Алана исполнялось три года. Отбросив пульт в сторону, графиня Горик встала из-за стола и покинула гостиную. Почему бы всем не оставить их в покое наконец? Сколько можно склонять историю рода? Сначала Ричард Горик, потом обязательно вспомнится Ричард Окделл, чудом избежавший эшафота и ставший из герцога графом, ну а следом ее семья и вопросы о законности происхождения современных баронов Эпинэ. Женщина раздраженно тряхнула причесанными по-домашнему волосами и ноги сами понесли ее в северное крыло замка, в портретную галерею. Включив свет, она медленно огляделась. Согласно традиции, на северной стороне висели портреты владетелей Горика, на южной — их графинь. Супруги при жизни, они и после смерти не расставались друг с другом. Лишь напротив Алана стена оставалась пустой — ее портрет должен появиться здесь лишь тогда, когда в дом войдет новая графиня Горик, жена Ричарда. Женевьев подошла к портрету мужа и чуть коснулась его лица. — Мы не пустим их в нашу жизнь, милый. Пусть не рассчитывают. Алан беспечно улыбался ей, сидя в кресле и вертя в руках трубку. Женевьев вздохнула и медленно двинулась вдоль стены. Эдвард и Эдит Горик. Свекровь и свекра ей не довелось увидеть, они погибли в авиакатастрофе за год до ее знакомства с Аланом. Дед и бабка Алана, его прадеды… Она пристально вглядывалась в лица тех, кто жил здесь и сто, и двести лет назад, во время опалы и после ее окончания. А вот и Ричард Окделл, граф Горик. Ричард II, как называли его в семье. На портрете ему, наверное, тридцать с небольшим, он сделан незадолго до его смерти в 16 году Круга Ветра и, как шептали долгие годы злые языки, писал его кэналлийский художник, присланный герцогом Рокэ Алва. Ричард пережил его всего на два месяца, перед кончиной велев сжечь всю свою личную переписку. То, что осталось от его бумаг, графиня Инес Горик, урожденная Салина, приказала убрать в закрытый семейный архив, недоступный для посторонних. Эти люди не хотели, чтобы в их личной жизни кто-либо копался, — значит, так тому и быть. Она отвернулась от Ричарда и взглянула на Инес. Яркой красавице-южанке шли родовые цвета Окделлов и Гориков, черный и багряный. Чуть откинув голову назад, женщина смотрела насмешливо и решительно. Такой, судя по всему, она и была. Молодая вдова не позволила правительству отщипнуть и кусочка от земель и наследства своих детей. Джеральд Горик, последний наследный граф Горик до Ричарда Окделла, Артур Горик и его жена Мария, которую многие винили в его смерти… Женевьев дошла до конца галереи и остановилась у последних портретов. Ричард Горик, Ричард I, и его графиня Фредерика. Портрет Горика отличался от других овальной формой и исполнением на кипарисовой доске, тогда как для остальных использовали дуб и ясень, да и само изображение трудно было назвать парадным, как его понимали в те времена. Первый маршал Талига был изображен за столом, с горстью орехов в руке. Чуть склонив голову набок, он беспечно улыбался своим мыслям. Графиня Фредерика… О, вот кто была истинной Горик, женой Повелителя Скал и Первого маршала Талига. Красивое, непроницаемое лицо, надменный поворот головы, карасы и черные ройи, украшавшие шею и пальцы. По свидетельству современников, ее супруг просто засыпал жену драгоценностями, мехами, заморскими тканями, что позволило ей прослыть не только самой красивой, но и самой изысканной дамой при дворе Октавия. Женевьев ещё раз скользнула по женщине взглядом. Фредерика не оставила после себя ни дневников, ни писем, видно, как Инес и ее супруг, дорожила семейными тайнами. По выходу из галереи ее перехватил Фабио Суавес, домоправитель замка. Его далекие предки прибыли в Горик с юной Инес Салина, невестой бывшего герцога Окделла и прижились в суровых краях, переняв традиции и обычаи северян. Вот только имена в семье давались по-старинке, кэналлийские, да и обращались к представителям семейства так, как было принято на их далекой родине. — Эрэа Женевьев, что прикажете делать с этими покоями? Негоже их так далее оставлять. Слуги боятся в малую залу входить! Вид у северного дора был встревоженный. — А что с ними? — подняла брови Женевьев. — Я шадди пила в зале — и ничего! — Может, оно и так, но не зря же предок ваш приказал их заложить! Женевьев вздохнула. Этот старинный коридор, выложенный черными гранитными плитами с багряными и желтыми вкраплениями и заканчивающийся тупиком! Именно его, можно сказать, открыл Ричард три года назад, когда окончились траурные церемонии, и родственники, знакомые и сослуживцы разъехались, оставив их втроем в осиротевшем замке. После завтрака, прошедшего в гробовом молчании, старший сын встал и подошел к нише на северной стороне зала, где висело небольшое изящное панно из камня, изображающее их древний замок. Нервно покрутив фамильное кольцо с черным карасом, которое было ему ещё так непривычно, он провел пальцами по стене и замер, прислушиваясь. — Ричард? — напряженно произнесла Женевьев. — Братишка, что ты там нашел? — вскинулся Эдвард. — Разве вы не слышите? — растеряно повернулся к ним новый граф Горик. — Камни… они зовут… — Ты просто устал, сын. Тебе пришлось тяжелее всех. Ричард ничего не ответил, но на два дня закрылся в библиотеке, изучая старые рисунки и чертежи. А вечером третьего показал матери и брату найденные им старинные, едва читаемые, планы. Небольшой коридор был, по — видимому, построен ещё при Ричарде I Горике. Покидая замок и перебираясь в Надор, Джеральд, ставший вновь герцогом Окделлом, приказал его заложить. Так он и стоял двести с лишним лет, пока в замке не поселился Ричард II Горик. Зачем ему потребовался этот коридор — неясно, но он был открыт вновь. И снова заложен по его приказу незадолго до его смерти. — И что ты хочешь сделать? — насторожено спросила тогда Женевьев сына. — Зачем он тебе потребовался? Ричард упрямо свел брови, и мать поняла — отговорить не удастся. Но это старинное, непонятно для чего предназначенное помещение почему-то нагоняло страх на слуг и вызывало глухую неприязнь у Женевьев. Особенно когда ее старший сын говорил, что там он слышит камни. Впрочем, скоро он перестал упоминать об этом, видя растерянность и раздражение матери. Только периодически проводил там время, когда навещал замок. Женевьев вздохнула и посмотрела на дора Фабио. — Это решать Ричарду, вы же понимаете, — устало сказала она. — А он не согласиться вернуть все в исходное, — вздохнул домоправитель. — Слуги шепчутся… Говорят, Ричард Окделл перед смертью все оттуда не выходил… Камни слушал. Да и вообще, часто там пропадал… В 15 году Круга Ветра ему еще и 35 лет не было. Да и граф Ричард I часто там время проводил. — Прекратите! — огрызнулась Женевьев. — Граф Ричард погиб от ран, полученных в бою. И было ему пятьдесят. — Сорок девять, эрэа Женевьев. Не дожил он до пятидесяти. Женевьев хотела сказать, что и сейчас многие не доживают не только до 35, но даже до 25, но лишь махнула рукой и пошла к себе. Ночью ей снились тени, молча бредущие по черному коридору. Утром она приказала подать завтрак в малый зал. Не сводя глаз с каменного панно, закрывавшего дверь в таинственное помещение, она мелкими глотками пила шадди, размышляя о том, что надо бы все же переговорить с сыном, как вдруг тяжелое панно качнулось, словно от порыва ветра, и дверь начала медленно отворяться. На мгновение Женевьев застыла, а потом решительно бросилась вперед, зажав в руке столовый нож. — Кто здесь? — крикнула она. Словно в ответ на эти слова, дверь распахнулась настежь, и к ее ногам рухнул высокий, светловолосый мужчина в окровавленной рубашке. Поборов секундный страх, женщина склонилась к нему, быстрым движением задрала рубаху вверх и присвистнула по старой, ещё военной привычке. Дело было плохо. Растерянность отошла на второй план: перед ней был раненый, которому она, Женевьев Горик, хирург с более чем двадцатилетним стажем, прошедшая две войны, обязана была помочь. Все остальное — потом. Дотянувшись до серебряного витого шнурка, она резко дернула, чуть не вырвав его из розетки. На такой зов должны были откликнуться быстро. И действительно, дор Фабио возник как из воздуха. — Помогите мне перенести его в медицинскую, — отрывисто приказала Женевьев. — И позовите Иньес. Приказы, отданные таким тоном, исполняют незамедлительно. Дор кивнул, но прежде чем подхватить бесчувственное тело, подошел к распахнутой двери и тщательно ее закрыл на задвижку. Женевьев хотела сказать, что его старания напрасны, дверь и ранее была закрыта, но промолчала. Когда домоправитель сгрузил бесчувственную ношу в ее медицинском кабинете, Женевьев наконец-то смогла рассмотреть своего таинственного гостя. Русые волосы с легкой сединой, бледное лицо с заострившимися чертами, сжатые губы. Несколько секунд она неверяще смотрела на него, думая, что сошла с ума, и только изумленный вскрик застывшего рядом с ней мужчины вернул ее к реальности. — На портрете он моложе будет, — чужим голосом произнес Фабио. — Да, моложе, — отозвалась она и повернулась к вошедшей Иньес. — Быстрее! Его надо прооперировать! Девушка беззвучно кивнула, как будто раненые незнакомцы в кабинете графини Горик были самым обычным делом, и заскользила по комнате, готовя инструменты. Женевьев невольно улыбнулась. Не зря она десять лет назад приметила шуструю девочку, лечащую всех животных в замке, и уговорила Фабио отдать дочку в медицинский колледж, а затем взяла к себе в столичный хирургический центр. Сестра из нее получилась великолепная. Ей просто повезло, что Иньес приехала к отцу погостить. — Дор Фабио, осмотрите зал, и никого не пускайте ни туда, ни к нам, —распорядилась она, пока Иньес помогала ей мыть руки и надевать хирургические перчатки. Дор кивнул, но этого она уже не видела, шагнув к столу. — Иньес, убери его бинты, — распорядилась она, но девушка и без ее распоряжений разрезала и стянула все тряпки, бывшие на раненом, и теперь тщательно обрабатывала открывшуюся страшную рану. «Немудрено, что он погиб, — пронеслось в голове Женевьев, — что они могли в то время?» — Условия, приближенные к полевым, — неожиданно подала голос Иньес. — А он красив! Не хуже, чем на портрете, правда? Хоть и старше. — Правда, — согласилась Женевьев. — Ну а к условиям не привыкать. И взяла в руки скальпель. …Когда она, наконец, опустилась на подставленный Иньес стул, перед глазами плыли цветные круги, но грудь распирало от гордости. Она это сделала! Не в стационарной, оборудованной всем необходимым операционной, а в простенькой медицинской приемной, где принимала обитателей замка или жителей соседней деревни! — Я пойду немного отдохну, — произнесла она, — а потом сменю тебя, хорошо? Иньес кивнула, и Женевьев, тяжело передвигая ноги, направилась к двери. В спальне она без сил рухнула на кровать: нужно было хотя бы немного поспать, ведь через несколько часов девушку следовало подменить. Но сон не шел. Как такое могло случиться? Как в доме оказался человек, погибший, если верить хроникам и свидетельствам очевидцев, более семисот лет назад. С полчаса она тщетно пыталась уснуть, но, несмотря на усталость, сон не шел. Женевьев встала с кровати и вышла из спальни. Библиотеку ещё при Ричарде Окделле перенесли в двухэтажную залу северного крыла замка, выходящую окнами на закат. Стены ее были обшиты деревянными панелями с замысловатым древесным рисунком, а полы, покрытые толстыми квадратными плашками цвета меда, пахли воском и смолой — их натирали по-старинке. Женевьев потянулась к выключателю, и свет от ламп, расположенных вдоль стены, заиграл на столах из белого северного дуба, изогнутых спинках кресел и высоких шкафах, покрытых тонкой резьбой. Здесь были собраны труды по истории и землеописанию Талига, военному делу и многим другим отраслям, но главное место занимала история рода Гориков, начиная от Ричарда I до Алана. В отдельном бронированном шкафу хранились грамоты, подписанные Франциском Олларом о даровании Ричарду Оклеллу личного дворянства и баронского титула, а рядом с ними — грамота с подписями Октавия I и регента Рамиро Алва о жаловании барону Окделлу графского титула и Горика. Рядом находился шкаф с трудами, посвященными этому периоду и лично Ричарду, художественные произведения, диски с фильмами. Много, очень много, ведь не одно поколение занималось коллекционированием. Но здесь не было самого важного — ни одной строчки, написанной лично первым графом Гориком. Архив Первого маршала Талига и соратника Рамиро-Вешателя был надежно спрятан. Женевьев и сама не понимала, зачем она пришла сюда. Неужели верила, что раз так неожиданно, каким-то магическим образом вдруг объявился первый владелец замка, точно так же из небытия появится и его архив? Впрочем, ведь у него можно будет спросить. Если, конечно, Ричард Горик захочет с ней говорить. В ее медицинском кабинете царил полумрак. Иньес сидела рядом с раненым, не сводя с него глаз. А тот спал. Спокойно спал! После такого ранения, такой операции! Женевьев склонилась над ним: грудь мужчины тяжело вздымалась, дыхание было хриплым и тяжелым, но уже сейчас было ясно — ей все удалось! В условиях, приближенным к полевым, она справилась с тяжелейшей раной, от которой в 41 году Круга Скал погиб, отражая очередное нашествие дриксенских баронов, Первый маршал Талига, Ричард Горик. Тот Горик, что лежал на диване и спал. О, Леворукий! Женевьев опустилась на край дивана и замерла. Что, закатные твари, происходит с ней? — Эрэа Женевьев, — тихонько окликнула ее Иньес. — Все будет в порядке. Идите, отдохните. — Нет, девочка. Иди ты, мне не спится. Сменишь меня утром. Девушка неслышно выскользнула из комнаты, а Женевьев пересела в ее кресло и стала внимательно рассматривать лежащего. Посеребренные виски, осунувшееся лицо. Властное, даже сейчас, когда он без памяти. Хотя каким еще должен быть маршал? Она вздохнула. Может, уже завтра они поговорят, и она узнает, как такое могло случиться. Он был похож и не похож и на свой портрет, и на Алана, и на Джеральда, и на Ричарда Окделла, и на других своих потомков, что застыли навечно в портретной галерее. Но все-таки, что все это знаачит? В магию и чудеса она не верила, им просто не было места в сумашедшем ритме жизни конца Круга Ветра. В глазах стало расплываться, и она бессильно откинулась на спинку кресла, голова потяжелела и ей стало казаться она слышит незнакомые торжествующие возгласы. «…Победа! Победа! — хриплые, сорванные голоса звучали совсем рядом. — Мы выиграли! — Больше не полезут, хотя бы в ближайшее время. — Некому лезть, мой маршал, всех положили! Годы пройдут, пока вновь соберутся». Женевьев вздрогнула и открыла глаза. На нее внимательно смотрел лежащий на диване человек.