Я тебя никогда не забуду

Огоньки свечей трепетали под легким дуновением ветра, заглядывающего в комнату через распахнутое настежь окно. Сегодня бриз приносил вместе со свежестью горьковатый аромат морских водорослей — будоражащий, тревожащий. Наверное, потому Рамиро очень ясно предчувствовал беду. Она была совсем рядом — сидела на подоконнике и готовилась раскрыть призрачно-мглистые крылья над кем-то из них двоих. Или, быть может, над обоими сразу? Рамиро устало провел по векам, а потом потянулся к лежавшему рядом и пропустил сквозь пальцы мягкие светлые волосы. Слишком короткие, кажущиеся ворсом ковра — Ричард стригся коротко и искренне недоумевал, как южане при постоянной жаре умудряются отращивать львиные гривы. На его губах обозначилась улыбка — легкая, детская, абсолютно не сочетавшаяся с тем суровым Первым маршалом, которого он обычно строил из себя. Сон и неверное освещение стерли с лица годы, превратили в мальчишку — моложе самого Рамиро лет на десять, если не все шестнадцать, но тело осталось крепким, сильным и жилистым, побывавшим в боях и одержавшим немало побед. Не стоит особенно стараться, чтобы отыскать старые шрамы, а если приглядеться пристальнее, то станет еще больше не по себе. Рамиро осторожно, самыми кончиками пальцев провел по плечу Ричарда, проследив кривой рубец, — кажется, от встречи с боевой секирой. Неизвестный противник вырезал из плоти приличный кусок мяса. — Получил на границе, когда еще был при Эпинэ, — проговорил Ричард, не открывая глаз. — Я помню. В шестнадцать. — Четырнадцать. Лекарь утверждал, что лишь благодаря юному возрасту и выжил. В молодости все цепляются за жизнь гораздо сильнее, чем… — Только упомяни старость, и я тебя ударю, — предупредил Рамиро. — Спящего и уязвимого? Вот оно — коварство морисков. Рамиро фыркнул, склонившись к нему, легонько коснулся губами родинки под лопаткой и не стал ерничать по поводу отродья Предателя, которым его частенько величали за глаза и в спину. Зачем поминать зло? Ведь у них не так много времени. Гораздо лучше снова провести по спине, вызвав легкую нетерпеливую дрожь, скрывая улыбку в уголках губ, смотреть, как Ричард сладко потянулся со сна, напрягая расслабленные мышцы, перевернулся на спину, нисколько не стесняясь наготы. Северяне более строги в ношении одежды — суровые зимы и прохладные лета просто не дали им иного выбора. В Надоре не надел нательную рубашку — считай, обнажился до души, а в Кэналлоа остался в исподнем — словно укутался. — И что же такого произошло, пока я спал? — поинтересовался Ричард. Рамиро он с самого начала их знакомства чувствовал очень тонко, иногда подобное даже пугало. Причем если вначале Рамиро списывал все на разницу в возрасте и значительно больший опыт, в том числе и общения с самыми разными людьми в армии — от обычных рекрутов и солдат до командования, — то теперь был склонен грешить на мистическую связь, пролегшую меж ними, соединившую навечно… хотелось бы навечно, но вряд ли этот мир совершенен настолько. — Где полыхнуло, Рами? Рамиро фыркнул, услышав. На юге ласковые прозвища всегда длинны. Рамирито — так обращались к нему в детстве. Да и разве можно иначе? Удлиняя, показываешь свое истинное отношение, желаешь, чтобы имя близкого человека звучало дольше и звучнее. У северян же наоборот: наградил короткой кличкой, больше приличествующей собаке, нежели человеку, и радуйся. Впрочем, сердиться или высказывать свое «фи» Рамиро не собирался: он ведь тоже кое-чему научился и чувствовал Ричарда лучше, чем остальных людей. — Пока нигде. Дурное предчувствие, не больше. — Ты решил заделаться оракулом или примерить на себя роль эрэа, обремененной плодом и оттого пребывающей не в духе? — Ричард усмехнулся и потянулся к нему, поспешил скрепить уста, не позволив вымолвить какую-нибудь очередную «гадость», оскорбиться, все же начать перепалку. В отместку Рамиро прикусил ему нижнюю губу чуть сильнее, чем обычно, — отомстил хотя бы так. — Волчонок… — прошептал Ричард уже в висок, притянув к себе, оплел руками за пояс, окончательно настраивая на иной лад, нежели разговоры о неприятном, и Рамиро поддался легко и с радостью. Минуты передышки ему необходимы, а разругаться можно и потом. Ричард при всех его знаниях, умениях, способностях и древней силе Ушедшего Лита — тот еще… дуб надорский. Наследство древней крови воспринимает как должное, их связь — частью этого наследства, данностью, от которой не уйти, и сопротивляться ей не следует. Прочее полагает бреднями, суевериями и не стоящими внимания легендами. Он живет как воин — настоящим, не задумываясь о том, что они оба не совсем люди или даже вообще не… Близость — краткий миг длиною в вечность, когда ничего и никого не существует, кроме них двоих. Рамиро распластывается на постели, прогибается в спине, купаясь в золотом свете свечей, и ежели только не мурчит довольным черным котом, наслаждаясь тем, как Ричард запускает пальцы в его волосы, ведет ладонью по щеке, дует на закрытые веки и чуть выше переносицы, стремясь разгладить тревожные параллельные морщины, рассекающие лоб, — в последние года герцог Алва хмурится все чаще, и для того, кто не каждый день находится рядом с ним, изменения во внешности заметны очень отчетливо. — Даже не представляешь, насколько сильно я не хочу тебя отпускать, желаю оставить хотя бы на день. — И как ты подобное объяснишь? С помощью каких козней Леворукого я перенесся за много хорн? — К кошкам! — Пойдут слухи, нас очень быстро обвинят в чернокнижии, пособничестве злу и службе Чужому, поедании безвинных младенцев, — предрек Ричард. — Издеваешься?! Я терзаю их каждодневно во дворце, а на королевских советах пью кровь и отравляю ядом. — Значит, третий священный поход не за горами. — Пусть приходят. Крыс нужно топить. По возможности в их собственной крови, — резко произнес Рамиро. — Вырезать «святые города» необходимо время от времени, иначе эсператистская зараза примется распространяться вокруг со скоростью эпидемии. — Сколько ненависти… — Ричард качает головой, но не осуждает. Ему не нравится многое, причисление Алана Окделла к сонму святых — в том числе. К тому же слишком свежи воспоминания о том, как им самим пытались некрасиво вертеть все, кому ударяло в голову судить о сыне по отцу. Ныне Ричард Горик для Людей Чести и агарисских сидельцев — отступник и предатель не меньше, чем Рамиро-старший. А еще — насмешка Рамиро-младшего Вешателя (вот уж где гранат от граната недалеко упал) над старыми аристократами: ведь, назначив Первым маршалом Ричарда Горика, он сам отнюдь не отошел в сторону и вмешивался в армейские дела. Конечно, враги были против: им же, по сути, противостоял не один полководец, а двое! Пока Ричард мастерски отбивал атаки «гусей», Рамиро разбирался с «крысами» и прочей швалью. — Просто тревожусь, — Рамиро и не думает скрывать этого: прошли времена, когда он недоговаривал и умалчивал. — Останься хотя бы на день… — Ну как ты это представляешь? Подобное придется объяснять. Я уж не упоминаю о том переполохе, который поднимется, когда не найдут меня на месте. Я нужен своим людям, как и ты — своим. Конечно, нужен. Рамиро не сомневается в этом, просто… он действительно чувствует начало конца, знает, что бессилен предотвратить, и потому бесится еще сильнее. А самое отвратительное — Ричард и сам ощущает, но предпочитает не обращать внимания. — Мне пора, — легкое прикосновение губ к губам. И на этом все. Ричард улыбается светло и грустно, взъерошивает Рамиро волосы каким-то интимно-ласковым, совершенно неподобающим жестом и поднимает руку с перстнем. Уже ступая на дорогу, оглядывается — и в прощальном взгляде слишком много: печали и понимания. Слишком! Рамиро вскакивает следом, но Ричарда в комнате больше нет, а бежать за ним следом… даже если догонит, лишь разбередит рану, вызовет неудовольствие, оставит о себе нелегкую память и раздражение — так уже бывало, и расставаться подобным образом Рамиро точно не хочет. — Чужой, охрани… — заговор, от которого шарахнулся бы каждый первый в Талиге, губы шепчут сами, звуки легко срываются с них, растворяясь в ночи, — меня возьми, не его. Вот только герцог Алва уже проклят. Его душа с жизнью вместе Чужому не нужны, даже если тот действительно существует где-то в невообразимых далях. Однако молиться Создателю, выдуманному крысами в человеческих телах, — тем более зазорно. Абвении же покинули Кэртиану и потому не помогут. На мгновение мысль о том, что Ричарда можно удержать и силой, запереть в одной из комнат и приставить охрану — пусть бесится, проклинает, но зато останется жив, — захватывает полностью. Однако вместо того чтобы поднять руку с перстнем, открывая путь, Рамиро шагает в сторону купальни, входит туда и, отыскав бадью со студеной водой, опрокидывает ее себе на голову — охолонуть. Потому что прекрасно знает, как поступил бы сам, пожелай Ричард подобным образом сохранить жизнь ему. Проходит вечность, прежде чем он возвращается на остывшее ложе, откупоривает бутылку «крови» — кажется, «Змеиной», — пьет маленькими глотками, не чувствуя вкуса, и глядит в камин и в собственную память. *** В 7 год круга Скал не стало матушки. Она ушла, подарив Оллару крошечный, красный, лысый и пищащий комок, похожий на крысенка-переростка. Рамиро, наверное, навсегда запомнил, как отчим держал на руках сверток с новорожденным братом — неумело, неловко, одновременно боясь сжать слишком сильно и уронить, упустив из рук. Оллар скорбел о супруге, но был счастлив появлению сына и наследника, а вот Рамиро в брате не нуждался, он отчаянно хотел бы вернуть вместо него мать. Диего Куньо, командир его эскорта, за высказывания в духе «Чужому душу заложу, пусть поменяет их местами!» отчитал Рамиро очень жестко и не посмотрел на то, что выругал своего соберано. От одного вида кормилицы, приставленной к младенцу, стало тошно: эта худющая, словно жердь, клуша только и могла поминать Создателя и жалеть «бедных сироток», причитая и причитая без конца. Рамиро точно не требовалась жалость, этакой дуры — особенно. Он хотел видеть мать: живую и здоровую, улыбавшуюся ему чуть грустно, восхищенно говорившую о том, насколько же он похож на отца. К тому же он являлся соберано и талигойским герцогом. Нытье служанки его унижало. Был ли «несчастным сиротинушкой» наследник Оллара — вопрос, конечно, интересный, но и он не нуждался в жалости хотя бы потому, что не понимал слов. Собственно, все эти переживания и заставили Рамиро сбежать от Артуро Эчеверрии, занимавшегося его воспитанием, и искать уединения в парке. Ментор, само собой, позже выскажет недовольство, но это — меньшее из зол, поскольку увидеть собственные слезы Рамиро не позволит никому. В столь ранний час гуляющих здесь было немного: только какой-то дворянин, сопровождавший Первого маршала, спешившего на аудиенцию к Оллару, вместо того чтобы ожидать монсеньора во дворце, скучая средь прочих придворных, изъявил желание остаться под тенью деревьев. Ну и пусть его. Рамиро на его месте тоже предпочел бы общество растений. Проводив дворянина взглядом — тот направился к небольшому овальному пруду с рыбами, — он пошел вглубь сада к своему тайному месту. Никто его там не отыщет, не помешает и… точно не увидит. Герцог Алва не из тех, кто может позволить себе скорбеть на глазах черни или высокородных шакалов. От жалости первых разит мертвечиной, а вот вторые вполне могут решить, будто Рамиро слаб, а значит, ему можно перегрызть глотку. Нет уж! Слыть чудовищем с малолетства — вот путь сына соберано, прозванного эсператиствующими ублюдками Предателем! Такая судьба предпочтительнее любой другой. Жаль, за злыми мыслями не выходило спрятаться, а душу запереть на четыреста замков. Пока шел по аллее, Рамиро еще держался, а потом, стоило свернуть на едва заметную тропинку, на глаза попался куст дикой розы, и слезы навернулись сами собой. Они гуляли здесь с матушкой. Рамиро едва успел юркнуть меж колючих ветвей, забиться в центр живой изгороди, сокрытый ото всех, словно лисенок, прячущийся от охотников, устроивших облаву: если затаиться и сидеть тихо-тихо, не найдут. Вот только тихо не выходило, и чем настойчивее Рамиро пытался успокоиться, тем громче всхлипывал, а в голову лезли воспоминания, рвущие душу. Он ведь далеко не подарок, всякое бывало. Когда матушка уступила Оллару, он, помнится, сильно разозлился и наговорил всякого. Позже, раскаявшись, попросил прощения и, кажется, даже был извинен, но хотел бы искупить, а теперь — не выйдет. Если бы сейчас перед ним возник Чужой, Рамиро, не задумавшись, отдал бы ему душу взамен одной лишь возможности вновь увидеть матушку, сказать, что любит ее и точно ни в чем не винит. Но Леворукий не торопился, герцог Алва не был ему интересен. — Тебя кто-то обидел? Увлеченный водоворотом переживаний, памяти и скорби, Рамиро и не заметил, как к нему подкрались. — Стой! Ну зачем же так грозно?.. Руку с кинжалом дворянин перехватил с легкостью, подвластной опытному воину, — Рамиро, обучавшийся у лучших фехтовальщиков с самого раннего детства, сумел оценить. Хотя выглядел незнакомец тем еще сопляком: взъерошенный и нескладный, с длинными руками и ногами, которые, казалось, ему мешали. Сам — худющий, выше Рамиро на полторы головы, если не на две. Паж или оруженосец? Пристальный прямой взгляд серых глаз отвращения не вызывал. Красивые глаза — как текучее серебро с темными звездочками у зрачков. О таких в Кэналлоа баллады складывают. А в остальном… ну ясно, что северянин, в Олларии их просто до неприличия много. Кинжал ему вернули быстро. Рамиро ухватил его и, не собираясь предпринимать новой попытки атаковать — проиграл так проиграл, — убрал в ножны. Дворянчик, однако, уходить не спешил, хотя мог бы уже и сообразить, что ему не рады, и даже не опускал руки, продолжая протягивать ее Рамиро. — Меня зовут Ричард. Рамиро промолчал. Родовое имя дворянчик не упомянул, а значит, и ему представляться не обязательно. Он и без прозваний обладал примечательной внешностью: кэналлийского ворона не спутать с прочим сбродом, лишь цветом глаз он пошел в матушку. А потом Ричард начал рассказывать: о недавней стычке на границе, о маршале Эпинэ, о Колиньяре, о военном лагере, о том, что, возможно, грядет новая война. Причем делал он это увлекательно, а не как ментор, взявшийся преподавать историю ранней Талигойи или, упаси Леворукий, затянувший нудную песнь о житии эсператистских святых (Оллар, не иначе, ненавидел пасынка, если требовал от него понимания религии «крыс», а может, просто хвастался тем, что сумел преобразовать отвратную дрянь во что-то относительно приличное). Можно ли назвать олларианство чем-то приемлемым, Рамиро судить не брался, но выглядело оно лучше. — А меня матушка оставила, — он и сам не понял, как и почему проронил это, ведь точно не собирался. С другой стороны, этот… Ричард не походил на придворного хлыща и до сих пор не сообразил, с кем разговаривает. С незнакомцами беседовать всегда проще, а Первый маршал скоро освободится, и тогда они уедут и вряд ли вернутся скоро, может быть, Ричарда вообще убьют в очередной стычке (удивительно, но подобного исхода Рамиро почему-то не хотел). — Она заболела? — Можно и так сказать, — процедил Рамиро. — Дала жизнь брату, который мне уж точно не сдался ни за какими кошками! Артуро после подобных слов долго ругался по-кэналлийски, Рамон качал головой и отворачивался, кормилица, случайно услышав (а возможно, и подслушав), затягивала молитву. Оллару наверняка донесли о таком отношении пасынка, но он вел себя стойко и не лез с вразумлениями. Из дворцовой своры, кажется, от «отродья Предателя» принялись шарахаться не только талигойские ызарги, но и соратники короля. А вот Ричард выслушал его на удивление спокойно. — Знакомо. — Да ладно? — не поверил Рамиро и, отвернувшись, поспешил промокнуть глаза рукавом. Ричард сделал вид, будто не заметил жеста, проявив обычно несвойственную взрослым деликатность, за что Рамиро ощутил пусть и неуместную, но все же благодарность. — Я помню своего младшего брата и какие чувства он у меня вызывал, несмотря на те слова, которые произносили все вокруг. Мне было пять, но я не забыл. — Мне сейчас больше, — заметил Рамиро. Ричард кивнул. — Тебе наверняка тоже всякий, кому не лень, говорит о братской любви и всем прочем? — Жалкие глупые бредни, — процедил Рамиро сквозь зубы. — Точно! Орущий кусок мяса, с которым носятся, словно курицы с яйцом, все вокруг, умиляясь при каждом шаге и строя идиотские гримасы, отчего-то прозываемые милыми ими же, вряд ли способен вызвать какие-нибудь еще чувства, кроме отвращения. Он еще и ходит под себя или на того, кто его держит, портит воздух, издает звуки посреди ночи, способные не только перебудить все женское крыло, а поставить на ноги замок целиком! Препротивное создание, признаться, а когда еще и тебя пытаются втянуть в танцы вокруг младенца… — Ричард покачал головой. — Хочется кого-нибудь убить или проклясть! — закончил за него Рамиро. — Да! Во всяком случае, именно так я и думал… раньше. Рамиро прищурился, подозревая подвох. Ну конечно! Сейчас ему вольют в уши жалкую проповедь о том, насколько он неправ, просто осознание придет с возрастом или, еще хуже, с покаянием, молитвой и смирением. — И что такого изменилось? Прошли годы, и появилось понимание и эта самая братская любовь? — поинтересовался он, уже представляя ответ. — Вначале не стало отца, а потом — брата. Нет, такого Рамиро точно не ожидал, более того — он едва снова не расплакался, стоило представить, что тот самый крысеныш навсегда умолкнет. Выходит, он тогда лишится единственного близкого ему существа — того, кто связывает его с матушкой?.. — Квальдэто цэра… — прошептал он. Плечо несильно, но ощутимо сжали, и Рамиро не отстранился. Это было именно тем самым ощущением, которое придало сил. — Знаешь, Ричард, а я ведь, пожалуй, действительно неправ. — Не возьмусь судить. — Ты одинок? — У матушки новый супруг, дети… я никогда не допущу мысли о том, что лучше бы их не рождалось. Наверное, он говорил искренне, во всяком случае Рамиро не заметил фальши, и, пожалуй, его благодарность возросла: не каждый день оттаскивают от края пропасти, которой ты не заметил. *** Путь. Ходить по нему было столь же естественно, как и дышать. Рамиро вряд ли ответил бы, когда и как впервые на нем оказался. Сколько он себя помнил, постоянно видел — как тогда казалось, во сне — стены, покрытые сияющей в темноте плесенью, извилистые коридоры и величественные залы, фонтаны и факелы, фрески, а иногда и живые тени. Правда, до определенного возраста он не верил в их реальность. И тем более не собирался бояться. Наоборот! В Лабиринте ему было невероятно спокойно. Рядом ходила смерть — он чувствовал это. Но был убежден: она не причинит ему вреда. Сейчас порою он удивлялся тому, что не рассказал о пути даже матушке. Впрочем, он с самого раннего детства не хотел беспокоить ее лишний раз, а она непременно встревожилась бы. Кто этого не сделал бы, узнав о похождениях собственного отпрыска в бесконечных каменных ответвлениях по ночам, когда всем иным детям положено смиренно лежать в постелях, закрыв глаза? Зато теперь у Рамиро имелись свои тайна и место, в которое он мог сбежать, когда пожелает. Иногда казалось, Артуро догадывался о нем. Особенно когда разыскивал подопечного по всему дворцу и никак не мог найти. Несколько раз он пытался задавать неуместные вопросы; впрочем, Оллар тоже как-то начал философствовать на тему древней крови, но Рамиро с ними откровенничать не собирался. Он не нуждался ни в доверии, ни в поддержке этих людей, полагаясь лишь на себя. Да и полно! Иметь в друзьях таких, как Оллар, — себе дороже. Из него только соперник по игре в ахедрес идеальный, а в человеческих отношениях… упаси Леворукий! Рамиро представлял себя герцогом в осажденном замке. Штурмы происходили время от времени. Приходили парламентеры. Стучались в ворота доброхоты. Никто не собирался морить его голодом или бросать через стены разлагающиеся трупы в намерении вызвать болезни среди защитников, но кругом находились враги: кто-то его откровенно не любил, кто-то относился более мирно, единиц из них можно было бы счесть беспристрастными или даже возможными союзниками, но видеть в ком-либо друзей казалось и глупо, и недальновидно, и, вне всякого сомнения, опасно. Отец, если верить рассказам матушки (а не делать этого у Рамиро не имелось причин), считал Алана Окделла другом. И не ждал от него удара. Это-то его и погубило! К Окделлу он вышел безоружным, без доспеха, и погиб, выиграв в битве. Рамиро точно не хотел и не собирался умирать так же — преданным тем, кому доверял. Хватит с него того единственного раза, когда он дал слабину и разоткровенничался с незнакомцем, оказавшимся никем иным, как кровником. С тех пор не проходило дня, чтобы Рамиро не вспоминал пылающий текучим серебром взгляд и не рассчитывал на новую встречу. Учитель фехтования нарадоваться не мог его успехам, но, к сожалению, время шло слишком медленно и еще никому не удавалось вырасти за одну ночь. Под подошву подвернулся острый камень, заставив сбиться с шага. Рамиро поморщился и огляделся. Он давно не боялся здесь заплутать. Рамиро мог выбрать любое направление, Лабиринт выводил его, куда он желал. Главное — не страшиться и не слишком обращать внимание на дорогу. Путь иногда любил пошутить (но нечасто) и подчинялся, стоило этого захотеть по-настоящему. Он вошел в величественный круглый зал с четырьмя стрельчатыми колоннами из темно-зеленого мрамора и с фресками на стенах. Из него выводили четыре тоннеля. Башня находилась недалеко. Помнится, у Рамиро захватило дух, когда он попал в нее впервые: внизу располагалось, наверное, уровней десять, и весь мир лежал перед ним как на ладони. Именно так видели его птицы. Черные вороны постоянно кружили над головой, оглашая окрестности карканьем, в котором Рамиро слышалось нечто рычащее, но точно не враждебное лично ему. Птицы охраняли Башню — в том и сомнений не возникало. А вместе с ней — и Рамиро. Луга перемежались невысокими холмами, вдалеке синели горы, а над головой висели сразу четыре солнца. Поначалу Рамиро сильно удивился, увидев подобное, а сейчас воспринимал как должное. Ну висят и висят. Гораздо сильнее он изумился, когда Путь привел его в зал Мечей. Что именно в него, Рамиро понял спустя немало времени, узнав на очередном уроке об устройстве Гальтары. А тогда, словно деревенский дурачок, запрокидывал голову, смотря на огромные величественные статуи, и разве лишь рот не открывал. Затем же началось и вовсе странное: с концов каменных мечей ударили молнии. Рамиро пригнулся, но его не задело бы и так. Разноцветные лучи пересеклись высоко над его головой и тотчас померкли. А однажды… Рамиро вздрогнул и прислушался. Ни разу, блуждая здесь, он не встречал ни одного живого существа. Живым являлся сам Путь, но иным, не из плоти и крови. Однако шум, до него донесшийся, вряд ли вышло бы спутать с чем-либо. Вначале Рамиро услышал недовольный перестук песчинок по стене — будто небольшой оползень, затем как будто шаги, и наконец кто-то тихо выругался по-талигойски — наверное, наступил на такой же острый камень. Пожалуй, стоило затаиться и переждать, пока неизвестный пройдет мимо, но любопытство родилось раньше Рамиро. К тому же он находился в своем королевстве, значит, был не просто в безопасности, а являлся почти всемогущим. Незнакомец же, шедший по правому тоннелю, чувствовал себя неуверенно: то ускорял шаг, то приостанавливался, вглядываясь в полумрак или выбирая направление на развилках. Однажды он свернул куда-то не туда, но Рамиро громко и четко мысленно пожелал встретиться с ним в этом зале, и спустя несколько минут звук шагов раздался уже из левого тоннеля. Путь явно благоволил Рамиро и исполнял его прихоти, а потому, окажись то даже изначальная тварь, ничего плохого не случится. Это действительно оказалась тварь, только не та, которой пугали древних гальтарцев, и плакать она не собиралась, если умела вообще. Судорожно вцепившись в факел побелевшими от усилия пальцами, в зал ввалился сын Алана Окделла, Ричард, и принялся вертеть головой, осматриваясь. Рамиро он словно бы и не замечал, а еще щурился, словно ему недоставало света. Странно. Рамиро видел вокруг вполне четко, как в сумрачный день, когда небосвод закрыт плотной завесой облаков и приходится зажигать свечи, читая или во время письма, но ходить, не натыкаясь на стены, вполне по силам. Может, за те месяцы, что они не виделись, Ричард получил ранение и теперь слепнет или уже ослеп? Подобное было бы крайне некстати, поскольку Рамиро рассчитывал скрестить с ним клинки в самом ближайшем будущем. Ричард тем временем поднес факел к одной из фресок, подошел чуть не вплотную к стене и принялся разглядывать затейливый орнамент. Учащенное дыхание, подхваченное эхом, на мгновение замерло, а затем он прошептал: — Быть того не может!.. — Могу я узнать, что такого увлекательного вы там разглядели? — поинтересовался Рамиро. В голос он вложил всю холодность, на какую только был способен. Ричард резко развернулся на пятках и встал в защитной стойке, перенеся основную тяжесть тела на левую опорную ногу и чуть согнув ее в колене, оружия не выхватил, но не вызывало сомнений, что для этого ему не потребуется много времени. Рамиро не стал приближаться на расстояние удара, но встал достаточно близко. Ричард смотрел мимо него. — Не видишь? Ричард промолчал. Рамиро поднял руку, помахал пальцами, но Ричард никак не отреагировал, продолжив пялиться в пустоту. — Ранен?.. — спросил Рамиро и снова не удостоился ответа. Лишь спустя непозволительно долгие полминуты до него дошло, как нужно поступить. Рамиро сосредоточился, очень четко и ясно произнеся про себя: «Пусть увидит, я так хочу!» Наверное, для Ричарда он внезапно появился из воздуха. Во всяком случае, тот резко отшатнулся, чудом не налетев на стену. — Ты?! Гнева не слышно, скорее уж удивление, которое медленно начало ослабевать. Это в одиночестве Ричард мог позволить себе неуверенность, а в присутствии кого-то еще — тем более кровника младше его на восемь лет — обязан был строить из себя стойкого и незыблемого Окделла, пусть и лишенного права на родовое имя. — Что вы делаете здесь, герцог Алва? — Как официально! У меня аж зубы свело от обращения, — вырвавшееся у Ричарда «ты» нравилось Рамиро значительно больше, да и полно, не чужие же люди: пролитая кровь связывает всегда, порой сильнее брачных и родственных уз. — Я? Живу здесь время от времени. Это мое королевство. Скорее, вам следует отвечать на собственный вопрос, Ричард, сын Алана-убийцы! Он побледнел и застыл лицом, но оскорбление выслушал достойно, не сорвавшись в ответ на ругань или сжимание кулаков. Впрочем, сверстники могли бы кинуться в драку, отстаивая свою честь, а этот… уже побывавший на войне кровник предпочитал подкреплять аргументы честным и прямым ударом меча. Рамиро почему-то очень четко осознавал, с каким хищником повстречался, — то ли Лабиринт подсказал, то ли сама встреча. Абы кто на Путь попросту не сумел бы встать, не то что пройти его тоннелями. А потом Ричард изумил его, сказав очень спокойно и, несомненно, искренне: — Все верно, герцог Алва. Я действительно не имею представления о том, где нахожусь. Рамиро фыркнул, ожидая продолжения, но его не последовало. Ричард смиренно проглотил оскорбление и даже прозвание собственного отца убийцей. Подобное еще могло бы быть понятным, не являйся он дворянином по рождению, но его ведь в будущие герцоги готовили и воспитывали соответствующе. Неужели смирился? Однако, когда они разговаривали в последний раз, Ричард не производил впечатление сломленного человека. Или все дело в разнице возрастов, которая унизительна прежде всего для самого Рамиро? — Как же вы сюда попали? — В Надоре, куда я прибыл проведать матушку и брата… — А мне вы говорили, что ваш брат мертв, — заметил Рамиро. — У герцогини Женевьев новый муж и дети, не думаю, будто вы не в курсе, герцог Алва, да и я о том упоминал при нашей… хм… последней встрече. — И первой, — Рамиро прикусил щеку с внутренней стороны и раскрывать тему родства дальше не стал. В конце концов, его с сыном Оллара роднило то же, что и Ричарда с отпрысками Ларака. — Хорошо. Продолжайте. — Внезапно рухнула часть стены, открылся тайный ход. Я взялся проверить, куда он ведет, и сам не заметил, как заблудился. Насколько могу судить, я уже не в Надоре. — Отчего же? — удивленно вскинул бровь Рамиро. — Фреска, — Ричард отвернулся, предоставив великолепный шанс ударить в спину, но Рамиро не подумал даже прикоснуться к рукояти кинжала. Ричард мог сделать это специально: ждать, когда на него нападут, и ударить в ответ. — Подобный орнамент характерен для Гальтары, в Надоре никому и в голову не пришло бы наносить его. — Почему? — Знаки, — Ричард поднес к стене факел, причем так близко, что пламя лизнуло камень. — Вот этот прямо указывает на Гальтару и Лабиринт под ней, этот… Рамиро глянул на схематично нарисованного человечка, стоящего в центре квадрата, образованного четырьмя столбиками, из вершин которых в точку над его головой падали прерывающиеся линии. — И что означает этот? — спросил он грозно, поскольку уже почти догадался. — Ракан. Которому в Надоре точно делать нечего. Прозвучало так себе, даже словно бы с угрозой: мол, нечего всяким дряням делать в вотчинных землях Повелителей Скал. Вот только Ричард не являлся одним из них, либо… Рамиро едва не выругался от осознания собственной глупости: как же не являлся! Можно подумать, лишив титула, можно отобрать и родство с древностью крови, тем более не Оллару чего-либо лишать. Да и то, что Путь открылся перед сыном Алана, говорило слишком о многом. — И откуда ты знаешь? Ричард повел плечом и ничего не ответил — попросту отмахнулся от Рамиро, словно от назойливой мухи! «Оставить бы здесь и не выпускать!» — подумал тот и вздохнул, поскольку понял, что никогда ничего подобного не сделает. — Иди за мной, — бросил Рамиро и направился в правый тоннель, делая вид, будто нисколько не озабочен тем, послушается ли Ричард. Тот поначалу не двигался с места, и только когда разозлившийся Рамиро ускорил шаг, действительно намереваясь уйти, сказал: — Погоди минутку. Факел почти догорел, мне нужно найти что-нибудь… — Да тут же светло как днем! — перебил его Рамиро и по кэналийской, несколько некуртуазной привычке, которую подсмотрел у одного из конюхов, щелкнул пальцами. Ричард коротко вскрикнул, отшатнулся, прикрыв рукой глаза и тихо выругавшись. — Как ты это сделал?! — Я ничего не делал, — украдкой потерев глаза, поскольку в зале на самом деле резко посветлело, произнес Рамиро. — Просто сказал… — Молчи! — Ну и пожалуйста, — обиделся он и уточнил: — Ты со мной или остаешься? — и с облегчением выдохнул, когда Ричард все же пошел следом, ни о чем не спрашивая и не споря. Дойти до зала с мечами обычно труда не составляло, но Рамиро три раза сбивался с дороги и чуть не заблудился в четвертый. Временами под ногами начинала хлюпать вода. Однажды из-под стен полез желтоватый туман, и Ричард, ухватив Рамиро за руку, потащил его в боковой тоннель — подальше. Рамиро не сопротивлялся, да и зачем, если выйти они сумеют, куда бы ни направлялись. Другое дело, что Путь почему-то упрямился, словно норовистый мориск. — Так. Стоп! — приказал Рамиро, выйдя к очередному тупику. — О чем ты думаешь? — Ни о чем, — ответил Ричард, пожав плечами. — А почему не интересуешься, куда мы идем? — Задавать проводнику вопросы — неблагодарное занятие. Рамиро тоже пожал плечами, уже повернулся, чтобы продолжить движение, но остановился как вкопанный, потревоженный внезапно возникшим подозрением: — Кем ты меня назвал?! — Каждому эорию положен проводник при прохождении Лабиринта, — немного печально произнес Ричард. — Не знаю уж, чем заслужил именно тебя. Вероятно, дело в крови, пролитой моим отцом напрасно… — Нечестно, — буркнул Рамиро. — Против законов рыцарства и чести, — Ричард и не подумал спорить. — В любом случае, это весьма символично: к посмертию меня ведет никто иной, как сын Алвы. — Чего?! — Рамиро собственным ушам не поверил, зажмурился и завертел головой. Когда он снова открыл глаза, все осталось по-прежнему: Лабиринт, камни, Ричард… — Посмертию?! — переспросил Рамиро. — То есть ты полагаешь, будто умер? — он даже руками всплеснул, словно повариха Гертруда, служившая во дворце и всегда угощавшая сдобной выпечкой, когда он забредал на кухню. Ричард пожал плечами. — Это было бы самым разумным объяснением. Я лишь не понимаю, зачем мы идем под землей, ведь Лабиринт способен принимать любой вид… — Чего не хватало! Каррьяра! — не выдержал Рамиро. — А я в толк не возьму, что такого странного творится вокруг и почему. Ты еще изначальных тварей к нам подмани — будет вообще весело! И, к твоему сведению, вряд ли умерший знает, в каком положении оказался. — Тогда отчего ты здесь? Рамиро закатил глаза к терявшемуся в темноте высокому своду. — Скрываюсь здесь время от времени. Ментор по гальтарскому — та еще головная боль. Ричард внимательно на него посмотрел, и ругаться или шутить тотчас же расхотелось, а из прямо на глазах возникшего тоннеля повеяло сыростью. — Да твою же… — Кинжал! — Что?.. — Дай твой кинжал, — велел Ричард, прикрывая Рамиро плечом и протягивая руку. — Скорее! Спорить именно сейчас не хотелось, подозревать кровника — тоже. Рамиро только раздумывал над тем, стоит ли подчиниться, а его рука уже тянулась к поясу. — Спасибо, — получив желаемое, поблагодарил Ричард. Клинок ветра занял место в левой руке, в правой он сжимал самый обычный охотничий нож. Тишину разорвали мягкие шаги. Рамиро почему-то представились толстые лапы огромной кошки — вроде черного льва, и сразу память и воображение сыграли с ним злую шутку, подкинув образ багряноземельской кобры, которая его едва не цапнула в последнее посещение Агирнэ. Фантазия вышла из-под контроля. Несколько ярких картинок пронеслись перед глазами, и из тоннеля выполз… огромный варан, покрытый черной чешуей, с блестящими алыми глазами, раздвоенным лиловым языком и полной игольчатых клыков пастью. — Держись за спиной! — велел Ричард. Рамиро и не вздумал перечить. Ничего более жуткого и любопытного он еще не видел. Надо же! Он и не подозревал, будто у него в королевстве водится ТАКОЕ! Или всему виной Ричард? То, что он влиял на Путь, сомнений не вызывало, но мог ли создать или притянуть какого-нибудь монстра? Возможно, Рамиро просто сильно везло?.. Уверенность в собственных силах дала трещину. Путь более не представлялся подвластным ему полностью, он показал зубы, и повезло, что в этот момент Рамиро оказался не одинок. Варан подался вперед, лязгнув чудовищными зубами над плечом Ричарда, однако тот вовремя пригнулся и вогнал нож по рукоять в подбородок твари. — Осторожно! — выкрикнул Рамиро, видя, как шипит темно-зеленая кровь на камнях. Варан принялся вертеть головой, разбрызгивая ее во все стороны, но Ричард не собирался ждать, пока тот издохнет, или самолично приканчивать опасную зверюгу. Ловко отскочив, он ухватил Рамиро за руку и потащил подальше от раненого соперника. И снова возражать ему не захотелось. Камни проносились мимо с бешеной скоростью, словно Путь бежал против их движения; в какой-то момент, разглядев тоннель, показавшийся смутно знакомым, Рамиро потянул Ричарда в сторону, и теперь тот не подумал противиться. Шаг… другой. И абсолютная темнота, продолжавшаяся от силы пару ударов сердца. — Где мы?.. — Ричард озирался по сторонам, чуть ли не раскрыв рот от удивления. В этом он почти не отличался от Рамиро, которого тоже потряс зал Мечей. Он казался выше, величественнее, новее и ухоженнее. Словно в его отсутствие кто-то произвел уборку. Гордо взирали на пришедших каменные исполины. — А ты не догадался? — фыркнул он. — Скорее, не могу поверить, — признался Ричард. — Выйди в центр и узнаешь, прав ли, — посоветовал Рамиро. — Или боишься? Детская подначка вряд ли могла сработать, однако Ричард послушался. Вероятно, ему и самому было любопытно. С вершины одного из мечей ударил серебряного цвета луч, вмиг окутав его мягким сиянием, и Рамиро лишился последних сомнений в том, кем оказался сын Алана, лишенный родового имени и земель. — Повелитель Скал! Ричард на это ничего не ответил, лишь отступил, и сияние тотчас развеялось. — Я как-то и не сомневался, — проронил он тихо, скорее себе, нежели Рамиро, но тот все равно расслышал, к тому же его задели эти слова. Зато теперь однозначно ясно, что Оллар не имеет никакой власти над древней магией. А еще… что убивать Ричарда, скорее всего, нельзя: он ведь единственный в своем роде, и родичей по отцу, как и собственных детей, у него нет. — Я хотел скрестить с тобой клинки, когда вырасту, — сказал Рамиро. — Хорошо, — согласился Ричард. — Я постараюсь дождаться. — И скрещу! — заявил Рамиро упрямо. — Но убивать не буду. Ричард пожал плечами и попросил: — Однако развей мои сомнения, будь добр. — Сколько угодно! — Рамиро усмехнулся, обогнул его и встал в центр. Статуи не подвели — как и в тот, первый, раз — ударили лучи, образовав нечто над головой Рамиро. Сам он не рассмотрел фигуры, да и не надо: выражение лица Ричарда было красноречиво. Его как молнией шарахнуло. Мгновения сменялись одно другим, тишина уже давила на плечи, а затем Ричард преклонил перед ним колено и низко опустил голову. *** — Соберано! — Антонио натянул повод, заставив жеребца упереться передними ногами и присесть на круп. Так себе трюк на мощеной улице, зато впечатляюще (наблюдавшие из окон эрэа наверняка оценили), — и конь встал мгновенно. — В двух кварталах отсюда засада! — И я даже знаю на кого, — процедил Рамиро сквозь зубы, подвязывая лентой волосы и проверяя, насколько хорошо покидает ножны меч. — За мной! Надорский упрямец на днях тяжело ранил на дуэли кого-то из Ызаргов Чести, вовремя переметнувшихся к Оллару, но поглядывающих в сторону сбежавших Раканов, а значит, и Агариса, изрядно приплачивавшего тайным блюстителям «истинной веры», доносившим обо всем, происходившем в Талиге. Городу крыс-святош новая религия — словно кость, застрявшая в горле. А до дуэли Ричард выкинул в камин проникновенное письмо бывшей королевы Бланш, посмевшей поучать его на предмет того, как лучше стоит отдать свою жизнь за свергнутую династию. Какой-нибудь эсператистской мрази не терпелось причислить к лику святых не только Алана, но и его сына. Теперь ызарги решили показать зубы, а Ричард с глупостью, присущей каждому герою и рыцарю, ездил по столице без сопровождения. У него в голове не укладывалось, что гораздо более опасные враги — не те, кто несется на тебя в прямой атаке, а прячущиеся в тени и бьющие в спину ублюдки. «Теперь сыну Рамиро Предателя приходится спасать сына Алана Святого, — вздохнул он про себя. — С ума сойти можно! Но все кошки Леворукого с безумием семьи Алва, только бы с упрямцем не случилось ничего непоправимого!» Рамиро тронул повод, указывая дорогу своим людям, а затем слегка придержал мориска, позволяя эскорту вырваться вперед. Арбалетчики свернули в близлежащие переулки, намереваясь добраться до места по крышам. Ночь ясная — стрелять пусть и тяжело, но ничего невозможного в том нет. «Только бы не зацепили Ричарда», — возникло в голове, и Рамиро, кинув взгляд по сторонам, чуть отогнул крагу перчатки. Кинжал порезал кожу до крови, губы сами произнесли положенные слова, раз услышанные и навсегда запавшие в память во время очередного блуждания по Пути. У них имелась своя цена, но не Рамиро, которому едва стукнуло восемнадцать, было думать о почтенных летах, часть которых украла кровная магия. Зато он мог на краткий миг увидеть происходившее чужими глазами. Заклятие не действовало на больших расстояниях, но сейчас их разделяла всего пара улиц. Рамиро подавил стон, когда вокруг возникли совершенно другие дома и каменные стены. Справа располагался двухэтажный особняк с низким балконом с округлыми балясинами. Слева на подоконнике цвела герань, а еще… Они появились из темноты: одетые во все черное, с платками, скрывающими лица. Вряд ли обыкновенные грабители, скорее те, кого наняли специально. Висельники поостереглись бы нападать на хорошо вооруженного конника, эти же особенно и не скрывались. Первой мыслью Ричарда было дать шенкелей, смять наглецов конским корпусом, рубануть мечом сверху, как не раз поступал с вражескими пехотинцами. Вторая же была о том, что, должно быть, именно этого от него и ждали. Он все-таки неисправимый тугодум, как частенько говорил Эпинэ. Во всяком случае, собственный конь соображал сейчас лучше и быстрее. Именно он, почуяв неладное, резко прыгнул в сторону, а там уж и Ричард не оплошал: выхватил оружие и от души наподдал мерзавцу, вознамерившемуся, пользуясь темнотой, поднырнуть под конское брюхо и срезать подпругу. И вот теперь, когда задуманное не удалось, на него кинулись все: не столь и малочисленный отряд, двое конных. Они попытались связать его боем, пока пешие подобрались бы к Соболю — черному с проседью мориску, совершенно нехарактерной для этой породы масти, когда при вороной шкуре обесцвечивались хвост и грива, — да только были не столь хороши, как Ричард. Первый, решив наскочить на него на приличной скорости, разогнался, будто на турнире. Его конь угодил в неровность на мостовой и споткнулся, основательно приложив седока плечом о кирпичную стену дома и сбросив. Может, тот и остался жив и невредим, но шевелиться и тем более подниматься не спешил. Обезумевший же конь вскочил, встряхнулся, глянул на Соболя, присел на круп и, развернувшись, дал стрекача в обратном направлении. Зубы, что ли, мориск ему показал или морду волчью скорчил? Жаль, от потрясения мерзавцы оправились быстро, а оставшийся в седле всадник не стал повторять ошибку предшественника, приближаясь медленно, осторожно и, увы, неотвратимо. Пришлось Ричарду действовать на опережение и устраивать, прости Абвении, конную свалку в проулке, никак для этого не предназначенном. Он специально выбрал место поуже, где и мечом замахнуться сложно, опасаясь, что в самом деле кто-то из пеших проскользнет под конским брюхом. А так… подходить сзади к боевому коню — значит быть совершеннейшим идиотом. Шлем мерзавец не надел и сверкал чуть ли не кэналлийской улыбкой. Скорее всего, уроженец юга Эпинэ. Был. Потому что Соболь сразу же впился в удобно подвернувшуюся конскую шею, вызвав тонкое истеричное ржание-плач чужого жеребца. Конь соперника шарахнулся прочь. Собственно, на том противостояние и закончилось: когда обычно смирное, подчиняющееся всаднику животное перестает повиноваться и пятится, отказываясь слушаться повода и шпор, оседлавшему его рыцарю резко становится не до баталий. Любой конь сильнее, быстрее и ловчее человека — если о том забыть, случится… то, что, в общем-то, и произошло: захрипевший жеребец резко подался назад, заставив прижаться к стенам прочих наемных убийц; судя по брани, кому-то раздробил копытом ногу, другого прижал крупом, развернулся и помчал вниз по улице, не обращая ни малейшего внимания на судорожно вцепившегося в его шею, потерявшего повод всадника. Мерзавцы загомонили и вновь кинулись к Ричарду. И это всего в пяти улицах от королевского дворца! Куда смотрит стража? А горожане? Неужто не слышат? Изволят дрыхнуть или, подобно мышам и крысам, забились в свои уютные норки и держат носы по ветру? «Неважно!» — решил Ричард, развернул коня таким образом, чтобы было сподручнее обороняться: узкие улочки Олларии практически свели на нет его преимущество. Здесь он не сумел бы разогнаться достаточно, да даже замахнуться как следует, а врагов было слишком много. Высота седла спасала: наносить удары сверху вниз проще. Однако из-за угла снова появились всадники. — Именем принца Эркюля! — выкрикнул первый напавший, неминуемо ставший покойником, поскольку Ричард раскроил ему лоб прямым ударом меча, а затем на излете движения распорол шею другому, умершему молча. Отделить голову от тела силы не хватило, но этого и не требовалось. Как и любой мечник, привычный действовать в настоящем бою, Ричард предпочитал результативность красоте. Следующий, попытавшийся атаковать сзади, отпрянул, зажимая глубокую рану, тянущуюся от груди к животу, захрипел и осел у стены. Скорее всего, тоже не жилец, хотя лекари иногда творят чудеса. Зато окончательно стало ясно, кто послал этих людей: те, из-за кого погиб отец, прельстившись высокопарными речами о долге, попранной чести и вероломном убийстве Эрнани; те, кто не простили предательства их интересов сыну возводимого на стяги «невинно убиенного» Алана. Соболь сделал лансаду, едва не вытряхнув Ричарда из седла, но освободив его от общества еще двоих убийц. Коня подарил ему Рамиро, и Ричард ни разу не пожалел о том, что принял жеребенка, от которого отказывались все знакомые конники. Джеймс, помнится, прямо сказал, что герцог Алва, не иначе, захотел сжить господина со свету, раз привел этого убийцу. Вероятно, не знай Ричард, кем на самом деле является Рамиро, мог и послушать старого слугу. Соболь действительно оказался убийцей, знавшим только одного хозяина, и при первом же удобном случае кусал или затаптывал копытами его врагов. Вышедшая из-за туч луна сверкнула на обнаженной стали, позволив вовремя уклониться. Кривое лезвие чиркнуло по доспеху и углубилось в сочленение, порезав ткань, а вместе с ней и кожу. Ричард зашипел от боли, отпихнул убийцу пинком ноги и выругался сквозь зубы: судя по жжению и слабости, волнами охватившей руку от локтя до запястья, лезвие было смазано какой-то дрянью. На грани зрения вспыхнули яркие точки, что лишь убедило в подозрении. Ричард прикусил губу и сильнее сжал меч, готовясь забрать в Закат побольше врагов и приказывая себе не падать как можно дольше. Еще одному мерзавцу он раздробил ключицу латной перчаткой, поскольку мечом парировал атаку другого, третий замахнулся марагонским фламбергом, намереваясь положить конец его сопротивлению, но захрипел и упал навзничь. Рядом по стене чиркнул арбалетный болт, и очередной убийца вывалился из боя, баюкая раненую руку. Шума на ночной улице тотчас прибавилось, хотя от лязга металла начало звенеть в ушах. — Уберите оружие, мы друзья! — выкрикнул… Антонио. — СОБЕРАНО! Рамиро вздрогнул и с усилием провел ладонями по векам. Похоже, он едва не соскользнул с седла. Педро вовремя ухватил его за плечо и тем вывел из транса, в котором Рамиро пребывал все это время. — Я жду доклада. — Десятеро убиты, пятеро схвачено, один скрылся, но вряд ли уйдет далеко. Я послал за ним Паоло. Рамиро кивнул. — Соберано, вы ранены? «С чего бы вдруг? Скорее задремал в седле и едва не свалился», — подумал Рамиро и сильно удивился, заметив, как обильно капает кровь из, казалось бы, ерундового пореза. — Со мной все хорошо, — заверил он, спешиваясь и спеша туда, куда рвалось сердце. — Ричард! Когда он отыскал надорца, сердце частило в груди, а воздуха не хватало; и чувствовал он себя так отнюдь не из-за заклятья. Просто к упрямому своевольному кровнику Рамиро порядком давно испытывал совершенно иные чувства, нежели следовало, а сейчас еще и встревожился не на шутку. Ричард сидел сгорбившись, едва держась в седле, но усиленно делал вид, будто невредим. — Рамиро… — До улицы Мимоз не свалишься? — делать хорошую мину при плохой игре было откровенно некогда. — Что чувствуешь? Скрывать он не стал. — Если я верно разобрал симптомы с твоих слов, яд не быстродействующий, но лучше поспешить. И держись, ради Леворукого! — Ради него, пожалуй, не стоит, — проворчал Ричард. И у этого безумца еще находились силы шутить! — Тогда — ради меня, задери тебя кошки! — раздосадованно выкрикнул Рамиро. — Антонио! Стрелой несись домой, подними лекаря Архада, скажи, дело очень срочное: подозрение на «поцелуй арухи»! Начальника эскорта как ветром сдуло, а Ричард очень внимательно посмотрел на Рамиро. Было видно, что его сильно заинтересовало, откуда тому известно о яде, но спрашивать во всеуслышание он не решился, лишь уточнил: — Арухи? — Так гайифцы зовут песчаных гадюк. Они не столь смертоносны, как багряноземельские кобры, но… — Меня кусали гадюки Ренквахи. Ничего особенного, только отлежаться не помешало бы, и… да, слабость накатывает. — Чего же ты ждешь?! — не выдержал Рамиро и потянулся перехватить повод мориска, которому Ричард дал такое странное, необычное для коня имя: Соболь. — Объяснений. Но дождусь вряд ли, — устало проговорил Ричард и тронул повод, направив мориска в сторону улицы Мимоз. *** Архад настаивал на том, чтобы не открывать окон, и в комнате стояла багряноземельская жара. Камин, свечи, сам Ричард и наверняка Рамиро — источали жар. Последний еще и не мог усидеть на месте. Вначале метался, исполняя любую прихоть и указания лекаря, потом, когда Архад ушел, просто мерил комнату шагами. — Уничтожу тварь!.. — прошипел он, не выдержав снедающей изнутри ярости. — Мы не знаем точно, кто подослал убийц, — отозвался Ричард. — Не мельтеши перед глазами, и без тебя голова идет кругом. — Значит, я выясню! — И как? Способами дознавателей Оллара? Рамиро скривился и отвернулся к окну, встал, уперев локти в подоконник. — Я вижу твое отражение в стекле, — заметил Ричард, — не прячься. Не то чтобы твоя филейная часть не привлекала внимания, но разговаривать с ней несколько странно. — Я как подумаю, что не успел… — Ты прибыл вовремя. Смысл гадать? — Пфф… — Рамиро выпрямился, вернулся к кушетке и уселся на край. Ричард чуть сдвинулся, предоставляя больше места. Лекарь велел лежать, и он не спорил, не вскакивал, доказывая всем и каждому, будто полон сил, не рвался искать обидчика, не спешил допрашивать схваченных. Служба научила его послушанию, причем не только непосредственному командиру, но и тем, от кого зависит, насколько быстро удастся снова занять свое место в строю. Рамиро ждать не умел и не хотел, о чем и заявил, прямо глядя в глаза своему другу и эорию. Эорию, подери все кошки Леворукого! Если бы не это обстоятельство, вряд ли сын Алана Окделла и Рамиро Алва сошлись бы. Порой Рамиро казалось, Ричард оттого его и терпит, что деваться ему некуда. И от этого становилось тошно, а учитывая все прочее, внезапно вспыхнувшее чувство не совсем правильного склада могло обернуться той еще катастрофой. — Рами… — Ричард протянул руку, сжал его плечо. — Не терзайся. Ну ты чего? Знал бы он «чего»! Наверняка давно сбежал бы от испорченного мальчишки — только копыта коня сверкнули бы. Впрочем, так и так сбежит: граница пылает, а он — правая рука маршала и в стороне точно не останется. Это Рамиро берегут как невесть что. Оллар боится отложения Кэналлоа, вот и держит при себе сына погибшего союзника, пасынка, отговариваясь памятью о жене и прочими пустыми заверениями. Ничего. Пройдет от силы полгода, и Рамиро поговорит с Франциском несколько в других выражениях, нежели теперь. И с Ричардом пора решать. Повелитель Скал никем быть не должен! Личное дворянство — лишь повод убить, нужна же связь с землей. Скалы не могут находиться в подвешенном состоянии — чтобы это понимать, не нужно быть четырежды проклятым Раканом! — Я не столь прост и изрядно зубаст, — не дождавшись ответа на свои слова, сказал Ричард. — Да, я видел! — отмахнулся Рамиро. — А когда я сражаюсь на границе, ты тоже не находишь себе места? В вопросе послышались ирония и немалый намек. На то, что Рамиро Алва ведет себя как влюбленная эрэа, все помыслы которой заключаются в том, чтобы оставить избранника при себе и никуда не отпускать. Щеки запылали тотчас, с виска сорвалась дорожка влаги. Рамиро аж задохнулся от негодования. — Все-все! — Ричард рассмеялся громко и весело. — А то ты ж меня сейчас на поединок вызовешь! — Карр-р-ррьяра! — выругался Рамиро, но лишь еще сильнее развеселил его. Ричард откинулся на подушках, сладко потянулся. Смеяться он перестал, но глядеть продолжал весело. В каждой черточке красиво-мужественного лица виделось довольство. Рамиро аж засмотрелся. Да и было на что. — А ты? — спросил он. Ричард задумался чуть больше, чем требовалось для неважной отговорки, бросил взгляд на запекшуюся кровь на запястье Рамиро, покачал головой, а затем взял его за руку и поднес к губам запястье. И от происходившего, и от жары, и от того, что ничего подобного попросту не могло случиться никогда, у Рамиро голова пошла кругом. За одно мгновение его окунули в барханы Седых земель и знойную багряноземельскую пустыню. Ричард глядел, чуть щурясь, наблюдая очень внимательно. Наверное, выкажи Рамиро что-то больше удивления, все сразу же закончилось бы. Выкажи свое неприятие происходящего — тоже. Однако его самого все устраивало. — Я предпочитаю говорить прямо, Рами, тебе о том известно, — наконец произнес Ричард, не отпуская руки, но кладя ее на постель и придавливая своей сверху. Рамиро кивнул. — И этим ты отличаешься от меня-полумориска. — Не ерничай. Ни для тебя, ни для меня не секрет, что, если бы не Путь и не древняя кровь, мы вряд ли преодолели бы вражду. — Не сомневаюсь. — Но! — Ричард чуть повысил голос. — Я точно не жалею о том, что нас связало. Если бы не зал Мечей, шли бы мы друг к другу долго, вряд ли вообще стали бы друзьями. Рамиро бросил взгляд на окно, но вставать не стал. Сбежать было бы недостойно, да и не хотелось разрывать прикосновение. — Если всему причиной моя кровь… — начал он, но Ричард не позволил договорить. — В самом начале нашего знакомства, когда ты был еще мал… — А ты недалеко от меня ушел, — добавил Рамиро, которого их разница в возрасте немало раздражала, а покровительственный тон и вовсе приводил в исступление. Благо прибегал к нему Ричард нечасто, но все равно… все равно. Быть опекаемым претило Рамиро, как ничто! Оллара за это он ненавидел, Ричарда — не мог, просто хотел быть на равных, без древней магии и проклятой крови. Наверное, отца и Алана связывали похожие чувства: их тянуло друг к другу, просто они не понимали почему. — Не спорю, — согласился Ричард и зевнул, прикрыв рот рукой. После снадобья, данного лекарем, глаза у него, должно быть, слипались. Рамиро посочувствовать бы и оставить его в покое, но не в этот раз. — Когда ты отыскал меня на Пути, Рами, я много о чем передумал. И позже — тоже. Поначалу решил, ничего не поделать: долг, кровь, Ушедшие и их заветы не оставили выбора ни тебе, ни мне. Рамиро громко фыркнул, выражая свою далеко не лестную оценку таким сентенциям. — А потом… — Ричард потер переносицу и усиленно заморгал, — я начал сравнивать. — Себя и меня? Он покачал головой. — Себя, но не с тобой, а с отцом. — И что же? — Нет ничего хуже цепей. Чем они древнее, тем неподъемнее. Оллар, сам того не осознавая, подарил мне шанс избавиться от них, и терять его было бы глупо. — Это означает… — Рами, я очень дорожу нашей дружбой. Правда. А не дорожил бы, рядом с тобой не был бы. Рамиро выдавил улыбку; зажмурился до радужных кругов. Он и сам дорожил. Тем неправильнее казались мучившие его чувства. Держать их в себе было невыносимо, сказать о них — самым настоящим предательством. Умолчать — предательством нисколько не меньшим. — Я тоже… и… не только, Рикардо, — начал он, открыл глаза и… застыл на мгновение, по его истечении принявшись хохотать. Со смехом приходило облегчение. Рамиро чуть досадовал на невозможность признаться, но и радовался этому, как мало чему на свете. Ричард спал. И ему было совершенно не до, волею Леворукого и кошек, свалившегося на него сюзерена и его неправильных чувств, алчной до крови кэртианской магии, Абвениев, эсператистов, Талига и всего на свете. И правильно. Руки Рамиро он по-прежнему не выпустил — хотелось бы видеть в этом жесте чуть больше, чем дружбу, но ни к чему обманываться. Рамиро вздохнул, улыбнулся, потянулся к поясу и, вынув кинжал, осторожно подцепил запекшуюся корочку: от него не убудет, а Ричарду приток сил не повредит. Принялись слипаться глаза, и он не нашел ничего лучше, чем пристроиться здесь же, на краю кровати, не разрывая прикосновения. Уходить очень не хотелось, а постель в комнате была одна. Да и что в том такого? Для друзей — ничего зазорного. Собственно, он намеревался лишь немного полежать здесь, а потом перебраться на ковер у камина или в кресло. Однако у сна оказались иные планы, в комнате было по-прежнему жарко — ровно на столько, чтобы веки отяжелели, а дрема заманила его в свои сети. Когда догорели свечи, Рамиро не уловил, зато почувствовал, как Ричард пошевелил рукой и переплел их пальцы. Он точно не возражал. …Утро началось с обнаглевшей птицы, чирикавшей на ветке у самого окна. Пение, которое в другое утро могло бы сойти за красивое и приятное, сейчас раздражало. Нахальным был и солнечный луч, блуждавший по его лицу, и ветер, тронувший челку, — теплый и… сильно напоминающий прикосновения. Рамиро вздохнул глубже, и прикосновения исчезли. Сон слетел, память о произошедшем ночью, о том, где он, почему и с кем подкинула подробностей. Именно из-за нее открывать глаза и вскакивать так не хотелось. Поскольку… ну откуда же взяться ветру в комнате с плотно закрытыми ставнями? — Рами… Рамиро чуть поморщился, когда ему пощекотали нос, снова задышал глубже, словно еще не проснулся, но обмануть Ричарда не смог. — Не притворяйся. Глаз пришлось открыть. Один. Но почти сразу же — и второй. Сердце стукнулось о ребра и пропустило удар, а щекам стало жарко, хотя ничего предосудительного точно не происходило. Просто Рамиро лежал посреди кровати на спине, разбросав руки и ноги, а Ричард возвышался над ним с пером, выпавшим из подушки, и щекотал ему нос, щеки, подбородок, лоб… Улыбался широко и невероятно соблазнительно — кому рассказать, будто суровый северянин так умеет, ни в жизнь не поверят. — М… какое приятное пробуждение, — заметил Рамиро, перекатившись на бок. Определенная тесность чуть ниже живота служила словам замечательным подтверждением. Оставалось надеяться, что Ричард не поймет ее превратно. Ведь ничего необычного для молодого здорового мужчины в том быть не могло: прекрасное утро, сновидение, в котором… многое случилось, объект желаний рядом. — Как ты себя чувствуешь? — Прекрасно. А вот Рамиро — не очень. Правда, понял он это несколько позже, когда сел и удивленно наблюдал медленное вращение комнаты перед глазами. Рана снова затянулась, кровь не выпачкала простыней и одежды, но, судя по ощущениям, вытекло ее изрядно. Магия крови продолжала играть с ними, но Рамиро и не думал возражать. В конце концов, Ричарду предстояла поездка в армию, а он пока оставался в столице, надоедал отчиму, развлекал брата и отчаянно рвался в бой. Мог и поболеть немного. — Рами? Что с тобой? Рамиро махнул рукой, но Ричард не был бы собой, если бы не понял, покачал головой, встал и, подойдя к окну, раскрыл ставни, впуская в комнату свежий воздух и спугнув птицу. — И что с тобой делать? Я и так не развалился бы! — Да и я — не прекрасная эрэа, чтобы страдать малокровием, — усмехнулся Рамиро, — просто проси подать вина. Ричард отбыл после завтрака: ему предстояло собраться. И так на день задержался в столице. Во время трапезы они привычно говорили о пустяках, и повернуть разговор никак не выходило. Лишь при самом расставании, когда Пако подвел белогривого Соболя, Ричард подступил к Рамиро вплотную и обнял за плечи — непредосудительный дружеский жест, но сердце забилось в грудной клетке, проверяя на прочность ребра. — Обещай: если что-то случится в мое отсутствие, ты придешь, — шепнул он, опалив мочку уха жарким дыханием. Рамиро застыл поначалу, а потом со всей дури вцепился в чужие плечи: — И ты! *** — Рамон, отправьте отряд на Винную. Брату не помешает дополнительная защита. На этом все. Спать. — Рамиро раздавал распоряжения, соображая лишь отчасти. Четыре бессонных ночи не так страшны, если проводишь их дома за книгой или составлением планов. А вот если мечешься по всей Олларии, пуская в ход не только острословие, но и клинок… Впрочем, Рамиро был доволен: и результатом, и вообще собой. Если Рамиро-старшему Оллар был обязан лишь ускорением своего прихода к власти, то его сыну — сохранением трона для себя и потомков. В будущем Рамиро собирался использовать это себе на благо, хотя сейчас не мог придумать, как именно: голова уже плохо соображала, глаза закрывались сами собой, а желание прилечь затмило на время все остальные. Неудивительно, что, войдя к себе, Рамиро не сразу заметил в комнате еще кого-то. Он уже направлялся к кровати, когда услышал: — А если бы на моем месте сидел наемный убийца? — Хм… — Все же только ты можешь быть столь беспечен. Рамиро мог бы сказать многое по этому поводу, но слишком обрадовался появлению Ричарда, чтобы спорить. — Рикардо! Он привычно поморщился от прозвания на кэналлийский манер, но поправлять не стал. — Где вы стоите нынче? — поинтересовался Рамиро, присаживаясь в кресло, стоявшее напротив. — Недалеко от Глэнтайрта, — сказал Ричард и добавил: — Я пришел проститься. Сон с Рамиро слетел тотчас. Сердце пропустило пару ударов и болезненно сжалось в груди. — Что?! — Мы условились. Помнишь? Рамиро выругался. Он и сам в момент слабости неделю назад думал нанести похожий визит — когда только начал понимать, сколь опасен обнаруженный случайно заговор, и решил спасти брата во что бы то ни стало. Ну и Оллара, если получится. — Битва начнется завтра, — рассказывал тем временем Ричард. — Шансов немного. Я бы даже сказал, их почти нет. — Вздор! Возможность есть всегда. Показывай! Ричард пожал плечами, но карту с собой захватить все-таки не забыл, расстелил на столешнице, подпер углы письменным прибором, початой винной бутылкой и парой кубков. Значит, и сам не верил, будто выиграть невозможно. Пришел не столько прощаться, сколько советоваться. И это Рамиро нравилось! Гораздо больше, чем смирение и пораженческие мысли, будь они прокляты! Тактика, стратегия, опыт военачальников — все говорило о неизбежности поражения. Но не проиграть при этом Рамиро считал обязательным, о чем и сказал. Указав на гряду небольших холмов. — Все дело можно решить одной искрометной атакой. Удастся ли — будет зависеть от быстроты ваших коней. Соболь с тобой, я надеюсь? Ричард, усмехнувшись, кивнул. — Я тоже думал пробиться туда. Вся забавность ситуации в том, что не я один такой умный и охранять высоту станут большими силами. Рамиро снял с мизинца ограненный в серебро сапфир. — Вот! Можно пройти здесь… и здесь… На карту упала нитка жемчуга. — А если удастся проскочить меж вон тех литтэнов, у тебя будет преимущество в скорости и маневренности. — Если ничего на себя не обрушим, — заметил Ричард. Рамиро махнул рукой и проговорил как сумел ехидно: — Брось, Рикардо! Повелитель Скал ты или кто? Чтобы стихия да не помогла тебе? Рука легла поверх чужой словно сама собой. Легкий, ни к чему не обязывающий жест. Поддержка. Уверенность, что не один. Но Рамиро чуть не задохнулся от пронесшегося по телу жара. Сам не ожидая от себя, наклонился вперед, ближе и ближе, чтобы встретиться с чужими сухими и горячими губами. Поцелуй вышел неумелый, торопливый и жесткий. Эрэа так не умели, они были податливы, дарили себя и ждали положенного удовольствия. С Ричардом же оказалось иначе, а может, дело в том, что Рамиро не привык уступать. Происходившее больше всего напоминало поединок. Желание накрывало с головой, спутывало мысли и торопило. Рамиро, участвуя в охватившем их обоих безумии, будто наблюдал за ним со стороны. Глядел и едва ли не смеялся в голос над собственными глупыми страхами. Он собирался говорить, объяснять, унижаться и ждать если не вызова, то разрыва всяческих отношений. А оказалось, что все просто: магия связала их слишком плотно — не разорвать. Их тянуло друг к другу, следовало лишь выкинуть из головы страхи и сомнения. Как они, теряя предметы одежды по дороге, добрались до постели — отдельная песня. Увлекательная, забавная, но неважная. Потому что поединок, начавшийся у карты, продолжился на простынях. Во время взаимодействия с дамами все предельно ясно. С Ричардом же не было понятно ничего. Рамиро, конечно, девственником не являлся, свободной любви не чурался, ханжей и эсператиствующую немощь презирал, об утехах между мужчинами наслышан. Однако не пробовал еще ни разу, ни с кем. Да и не тянуло его ни к кому, кроме Ричарда. И от этого перед глазами начинали плясать звезды, а шум в ушах уподоблялся водопаду. — Обещай выжить! — прошептал Рамиро в подставленную шею Ричарда и, не раздумывая, коснулся ее губами. Вначале нежно, затем прикусывая кожу, пьянея от запаха, дозволения и тихого стона на ухо. — Обещай!.. — нечестно требовать. Особенно сейчас, но терять, только-только обретя, Рамиро не хотел. — Ну же, Дик! Дик — ох уж эти короткие клички северян! Но на Ричарда именно такое звучание действовало лучше красивого и тягучего южного именования. Рикардито — напевно, протяжно, песня, а не имя — ему не нравилось. Зато проигнорировать короткое и звонкое не сумел. И не устоял перед напором Рамиро, для начала оправдавшись: — Рами, от меня это не зависит. — Ошибаешься. Ну же! — подмять под себя, оплести руками и ногами. Если бы Рамиро только мог, он оставил бы Ричарда при себе и никуда не отпустил бы. Плевать на то, что скажут люди! Меч и острое слово заткнут рты злопыхателям и крысам. Рамиро и так считают отродьем Чужого, так отчего бы не подкинуть доказательств? Жаль, Ричард никогда не позволит этого и не согласится на роль дворцовой левретки. К лучшему! Поскольку левреток Рамиро никогда не любил. «В отличие от волкодавов. Надорских», — прибавил он и рассмеялся, опрокинутый навзничь. Сам не заметил, как у него перехватили инициативу: быстро, властно, с полным пониманием, как именно это нужно делать. От вспыхнувшей ревности на миг потемнело перед глазами. Похоже, в то время, когда Рамиро хранил верность своему Повелителю и вассалу, сам Ричард… Мысль потухла, так и не доведенная до конца, поскольку прикосновения стали совсем уж жарками, и оказалось все равно, с кем Ричард научился такому. Главное, сейчас он был с Рамиро — все остальное глупость и неважно. — Обещаю. Когда он ушел, Рамиро не запомнил. Он полностью растворился в развязке их боя — в бесконечном, ярком восторге и наступившем за ним сне. Надорская зараза оставила после себя только запах на подушке и ничего более. О том, что битву выиграли талигойцы, Рамиро также узнал не от Ричарда, благо магия не молчала, и о том, что его Повелитель жив и пребывает в здравии, удавалось не сомневаться. Злиться при этом магия не мешала. Впрочем, злость — слишком мирное слово! Рамиро был в ярости! Именно потому при очередной встрече с отчимом, когда тот выразил желание сделать все, что Рамиро ни попросит, он сказал то, что Ричарду точно не понравится. Новости о Глэнтайрте уже наводнили столицу, и россказни о самоотверженном подвиге «сына святого Алана» — тоже. Изрядно преувеличенные, как оно и бывает обычно, но в данном случае это и хорошо! Следовало нанять живописца — чтобы запечатлел лицо Ричарда, когда Оллар самолично награждал его баронским титулом. Рамиро повесил бы картину в главном зале и наслаждался, всякий раз глядя на нее. Вряд ли, правда, это понравилось бы самому надорцу, он и так, не стесняясь в выражениях, высказал все, что думал. Хорошо, не Оллару, а ему! Пришлось извиняться. Ко всеобщему удовольствию обоих. Однако то — уже другая история. *** — Ты начинал под рукой маршала Эпинэ, будучи его воспитанником, поэтому многие полагали, будто ничего собой не представляешь. Однако и Колиньяр, соратник Оллара, сменивший на посту Повелителя Молний, не торопится заменять тебя кем-то другим, — стремясь выдержать театральную паузу, Рамиро отпил вина. — К чему ты клонишь? — Оглядывайся почаще. Ричард обратил взор к высокому потолку и покачал головой: — Я давно оглядываюсь. — Но раньше приходилось опасаться лишь крыс, а теперь… — он нахмурился, — за тебя возьмутся те, кто сочтет препятствием на дороге к богатству и воинской славе. — Брось! — отмахнулся Ричард. — Слава предусматривает участие в боях. Тем, кто привык оттаптывать паркеты, точно не с руки ломать шею или истекать кровью. — Они предпочтут просто отдать приказ! — на этом Рамиро вскочил и зашагал по комнате, переплетя пальцы за спиной. — Быть тебе Первым маршалом! Обещаю. — После баронства из рук Оллара не удивлюсь, — проворчал Ричард и проявил-таки проницательность, спросив: — Что случилось? Рамиро вздохнул, вернулся к столу и, ухватив бутылку, стал пить по-кэналлийски, из горлышка, ловя губами ароматную струю «крови земли». Только после ответил: — Оллар при смерти. Брови Ричарда взлетели вверх, да и на лице отразилось удивление. — Не припомню, Рами, чтобы ты когда-либо относился к нему тепло. Рамиро остановился, развернулся на каблуках, полоснул взглядом и, опомнившись, отвел его, принявшись смотреть в стену. — Рамиро… — позвал Ричард, — будь добр, объясни. — Я уважаю его заслуги и полагаю умным, хитрым и дальновидным политиком, — выпалил тот. — А ты смотришь однобоко! — Пусть так, — согласился Ричард. — Я привык видеть в тебе человека, а не тварь закатную. — Какой я, несомненно, являюсь! — не выдержал Рамиро. — Можно подумать, Эпинэ заменил тебе отца! — Я своего хотя бы помню, — заметил Ричард, — а вот ты мог бы проявлять хоть каплю сочувствия к человеку, который тебя вырастил. — Понятно! — Рамиро резко вытянул руку, и каменная кладка в стене пошла рябью, образовывая проход. — Зря я пришел. Пора уже понять, что… Договорить ему не позволили. Ричард встал за спиной, впившись в плечо пальцами, резко и сильно ударил Рамиро по руке. На пару мгновений потеряв чувствительность, та перестала повиноваться, самовольно опустилась, и вход в Лабиринт не оформился окончательно. — Морисский темперамент когда-нибудь погубит тебя. — А тебя — хладнокровие! — не остался Рамиро в долгу. — Оллар действительно может передать трон тебе в обход сына? — прищурившись, спросил Ричард. — Он считает Октавия слабым и слишком ценит то, что выстроил, а мне не просто не нужны новые оковы, мне нельзя принимать корону и садиться на трон Талига, поскольку… — он не договорил, снова глянув в сторону стены, Ричард и так понял, о чем он ведет речь. В свое время Альбин, разобравшись с тем, что наворотил Ринальди Ракан, и поняв, чем оно ему будет грозить при приближении к трону, сбежал в Багряные земли. И остался жив — единственный из всего рода Повелителей Ветра. Рамиро не собирался кончать с собой посредством древней кровожадной магии, которая, увы, оказалась до жути реальной. — Считать и делать — вещи разные. — Чем дальше, тем большему числу приближенных он озвучивает свое намерение посадить на трон Талига меня! Формально он имеет на то полное право. Да и кто отважится перечить? — Вообще-то раскол династии порождает грызню за власть. — Октавий не против! Он действительно не политик и не завоеватель, хочет мирной спокойной жизни. — И тебя никто не спрашивал. Рамиро вздохнул. — Польза для страны выше желаний кого бы то ни было! А мои доводам Оллар не верит, хотя и не отвергает наличия, как он выразился, некой силы, пронизывающей Кэртиану. — Ты… показывал ему? Рамиро пошевелил пальцами, в ладони закололо. — Бесполезно. О чем-то таком Оллар не только догадывался, но и знал наверняка. Клятву Первого маршала не изменил не потому, что новую лень сочинять. Ричард взял его за руку, принялся растирать. Решил, что перестарался, и теперь чувствовал вину. Рамиро порой было очень сложно понимать Ричарда: если сам он надевал маску непроницаемости и ледяного спокойствия лишь тогда, когда желал, к Ричарду она, похоже, приросла намертво уже в детстве. Возможно, еще до казни отца. — Так что я не потряс Оллара видом тайного хода, возникшего посреди стены, Рикардо. Наоборот, убедил в правильности решения и даже повеселил. Дескать, знал бы он, будто герцоги Алва так умеют, все было бы гораздо проще. Ричард шумно выдохнул куда-то в затылок. — Открыть ему, кем на самом деле являюсь, я не могу — слишком опасно, — продолжал Рамиро. — И не только для меня и тебя. — Это понятно, — дыхание сменили губы. Ричард не собирался спорить и убеждать, просто принимал его слова, наверняка размышляя, как быть, и поддерживал именно так, как требовалось: теплом, уверенностью, возможностью запрокинуть голову и опереться на его плечо. — Но не сбегать же и нам в Багряные земли. — Нар-шад примет с распростертыми объятиями! — Рамиро фыркнул. — Но… нет. Альбин был никем. Я — соберано и герцог. — И что же пришло тебе в голову? — Дурную, ты хотел добавить? — В отношении стратегий и тактик — не всегда, — поддержал иронию Ричард. — Ну же… — Мне не уйти от регентства, но отбиться от короны — возможно. — Как? Рамиро вдохнул, задержал дыхание, словно перед прыжком в воду, шумно выдохнул и выпалил: — Завещание! Раз короля невозможно убедить, этого не следует делать. Он может сколь угодно на словах пророчить трон мне, но без документа они останутся лишь намерениями. По праву рождения и продолжения династии Октавий будет коронован. Я стану регентом, не более, — тем, кто стоит подле, правит, принимает решения, но не царствует. — И ты готов к такому? — Я на это пойду, — уточнил Рамиро. — Однако! Самое отвратительное, я постоянно на виду. Когда Оллара не станет, мне даже по нужде не выйдет отлучиться незамеченным. А уж если я пропаду на полчаса, а затем пропадет и завещание короля… Все будет слишком очевидно. — А оно точно есть? — поинтересовался Ричард. Рамиро кивнул. — Хранится в потайном месте в стене. Я знаю лишь, что оно существует. Точно известно кому-то из приближенных соратников Оллара, но… — Рамиро развел руками, — я не знаю, кому именно. И Октавий не осведомлен на этот счет. — Скалы подскажут. — Тебе скорее, нежели мне. Ричард кивнул. — Хорошо, не тревожься. Идем. Рамиро неуверенно улыбнулся, затем повернулся к Ричарду и, опустив голову, уткнулся лбом в его плечо. — Я не могу приказывать… — Можешь. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Ричард хмыкнул, попробовал пошутить на тему того, что сыну Алана Святого сам Создатель и Чужой велели расстроить планы Бастарда, но неудачно. Рамиро заткнул его, запечатав губы ладонью. Оллар ушел во сне, легко и свободно, без мучений и болезней. Стоя в главном зале в толпе придворных, Рамиро не было дела до разговоров, соболезнований и взглядов. Интриги и игры в союзничество, как и грызня, неминуемо начнутся позже, сейчас же все прибиты известием. Слишком уж весомой фигурой был Оллар — даже враги признавали это. Рамиро не знал точно и не собирался обращаться к подсказкам крови, но картины на внутренней стороне век возникали сами собой. Спальня Оллара пуста и безлюдна. Ее некому охранять. Даже будь у дверей надежная охрана, никому не придет в голову, что в стене откроется проход, из него выйдет некто, быстрым шагом пересечет комнату, встанет справа у постели… Церемония была скромной. Без пышности и торжеств, присущих расфуфыренной швали среди придворных, все больше завладевавшей дворцом в последнее время. Вероятно, потому Рамиро и решил, что Талиг устоит. Нужно лишь правильно расставить основные фигуры, сразу обозначить приоритеты в политике, отказать с порога жаждущим послаблений и привилегий. Убедить Октавия быть жестким не выйдет. Но и передышка стране не помешает, как и добрый король. Регент же может позволить себе быть и жестким, и злым, как и Первый маршал. Когда вечером Ричард протянул ему завещание, Рамиро взял его и не бросил в камин, как собирался, а проложил еще один тайный ход — в усыпальницу. — Уничтожать такие документы нельзя, — заявил он убежденно. — Пусть потомки рассудят. Ричард усмехнулся и покачал головой: — Пусть. *** Сон таял, сменяясь странными образами: одряхлевшим Надором, женщиной со знакомыми глазами, но Рамиро никак не мог произнести имени. Ричарда — немного другого, лежавшего на кушетке с трубкой, оканчивающейся иглой, воткнутой в вену. Что это, если не пытка? Медленно капавшая в стеклянной колбе бесцветная жидкость вызывала в Рамиро даже не страх — ужас! Но полноте. Пытаемых не кладут на свежие белоснежные простыни, им не перевязывают раны чистыми тряпицами. А в голове в то же время продолжался совсем иной диалог: — Вам, Ричард, как я посмотрю, мало баронского титула? Решили продвинуться дальше по лестнице, заполучив графский титул, удачно женившись? Ричард зло сверкнул глазами, но Рамиро не собирался останавливаться. — Да! Именно так! Взять в жены носительницу титула! Что ж, граф Горик, поздравляю вас. Когда ждать пополнения в семействе?.. Ричард что-то говорил об обязанностях, о том, что и у Рамиро должен появиться наследник. Что ему нужно заключить брак. Слушать было тошно. Рамиро опротивел сам себе, он впервые не мог удержать рот на замке, а осознание того, что за него говорит ревность, лишь подливало масла в огонь. Ричард впервые ударил его в полную силу (хотя тренировались они регулярно и друг друга не щадили), а Рамиро ответил. Но это было лучшим, что могло произойти: некрасивая простолюдинская драка. Поскольку имейся у них оружие — неизвестно, чем все завершилось бы. Они расстались врагами. Примирились уже во время сражения за Агарис и больше не разлучались, несмотря на жизнь порознь, жен, детей, приближенных, дела… Будь у Рамиро еще немного времени, он повспоминал бы подробности, но все стало неважным, кроме одного единственного: — Ричард!.. Раненый в странном видении-сне-навязанной Лабиринтом яви открыл глаза.