* * *
— Тш-ш-ш, ты же сам хотел, потерпи теперь. Тихон мягко поглаживает по плечу, зализывая довольно глубокие порезы от когтей под шипение Вани и капризный тон, а после клеит сверху антисептические пластыри. На всякий случай. После душа от Янковского все еще пахло им, за что Тиша был так горд, что невольно распушил и без того довольно пушистый хвост. Они оба относительно пришли в себя, так что теперь Тихон целует Ванины колени, трется щетиной о бедро, щекочет внутреннюю сторону уложенным на нее хвостом, лижет выступающие косточки на бедре и с удовольствием урчит, подставляясь под гладящую руку. Ваня ничего не говорит, он отдыхает. Тихон давно понял, что его человек после секса любит побольше поцелуев, тисканья и помолчать. Дух переводит, с мыслями собирается, пока большой и сильный кот греет не хуже одеяла. Вообще, сначала Ваня думал, что Тиша — рысь или еще какая дикая порода, но ни капли не расстроился, узнав, что он обычный смесок от норвежской лесной и какой-то беспородной кошечки с улицы. — Твои уже готовы со мной знакомиться? — Янковский лениво перебирает кудри Тихона, улегшись на спину. — Думаю, почти. Они уже отдали половину того, что ты позволяешь покупать на свои деньги, местным бесхозным детенышам, — Тиша лениво целует низ живота, — И матери-одиночке с тремя щенками. — Ты не обязан отчитываться. — Знаю, — язык чертит дорожку до гладко выбритого лобка, — Просто хочу, чтобы ты знал. — Тихон, — Ваня требовательно за кудри тянет, — Я пока не могу. — Все ты можешь, — упрямо заявляет гибрид, вскинув взгляд желтоватых глаз снизу. — Сейчас ведь даже не март, че ты такой, а, — Янковский откидывает голову на подушку, адресуя вопрос все-таки больше Вселенной, чем коту. — С тобой у меня всегда март, — а дальше говорить бессмысленно, потому что рот у Тихона занят, а Ваня может только губы кусать, стараясь не подохнуть от гиперчувствительности.Часть 1
9 июля 2021 г. в 00:20
— Так ты у нас теперь дома-а-ашний, — Серега издевательски растягивает гласные, небрежно крутя в руках браслет, напоминающий чем-то браслеты умных спортивных часов.
— Да пошел ты, — Тихон фыркает, беззлобно куснув обгорелый хвост, маячивший перед носом.
Сережа уши прижимает, на секунду замирая, но тут же шипит, — игриво или обидчиво, хуй поймешь, — и рукой когтистой по бедру шлепает, чтобы отошел.
— Извращенец твой этот... Как его?
— Янковский, — подсказывает Саша, с умным видом изучая состав колбасы.
— Точно.
— Почему это? — Тихон не кажется особенно обиженным на это замечание, предпочтя тратить свои силы на вскрытие банки консервов.
— А иначе за какие такие заслуги он нам помогает? Тиш, если он тебе там Красную комнату оборудовал, ты нам только скажи, мы быстренько решим эту проблему.
— Серый, ты свои проблемы решить не можешь, куда там до чужих, — и чтобы в ответ не ощетинились, руку на голову укладывает, до загривка проглаживает, и садится рядом бесстрашно. Кусанный уже, царапанный, битый, резаный, разве что не стреляный, потому и не переживает.
Сережа все равно недовольно языком цокает и консервы отнимает. Потому что знает — правда.
— Слушайте, — Саша оживляется, стряхивая с пальцев крошки от печенья, и напряженно вглядывается в экран потрепанного и битого смартфона, — Было рассмотрено предложение о внесении поправок в закон о правах и юридическом статусе гибридов, но, как я понял, никакого решения не было принято.
Гибриды. Наполовину люди, наполовину животные. Явление не такое уж и старое, но довольно пугающее для большинства людей. Гибридов меньше по численности, но они сильнее по некоторым параметрам. Однако их статус в правовом отношении весьма... Шаткий. Именно потому что их животная натура, инстинкты, не всегда поддаются контролю. Чтобы держать их в узде, были созданы Центры поддержки и развития гибридов. В идеале это место должно было представлять собой дом для гибридов разных возрастов с сопутствующей психологической, медицинской и прочей помощью, но... Идеального ничего нет.
Теперь это места перевоспитания. Что-то вроде колонии, но облагороженной. В понедельник каша по расписанию, во вторник пытки, а в среду особо крикливым подрезаем связки. Если хотите, можете взять себе одного по обоюдному, — что вы, какой запуганный взгляд? это просто смущение, — согласию обеих сторон. Совет хозяевам — стригите когти вовремя, но у нас скидки на удаление, не забывайте.
— Как обычно. Попиздели там для вида и успокоились. Люди схавают, а мы права голоса все равно не имеем, — Сережа когти никогда не втягивал, вот и сейчас неосознанно впился в руку обнимающего его Тихона, за что и получил укус за плечо и хвостом по морде.
Как-то очень уж жалобно не то промычал, не то реально мявкнул Серега, осознав свою ошибку, так что Тиша быстро сменил гнев на милость. Язык хоть и со слюной, а все равно немного шершавый. Раны, зализанные гибридами, затягиваются лучше. Ученые что-то там нашли в слюне, но Тише до пизды вообще, он это делает, потому что хочет. Сережа ерзает на стуле, подставляясь и жмурясь, когда язык задевает раны, — зубы у гибридов тоже острые, здоровенные, так что почти всегда прокусывают шкуру до крови, до отпечатка-вмятины, — и урчит тихо, лизнув чужое разорванное когда-то давно ухо.
Саша вздыхает, шумно стукнув собачьим хвостом по ножке стула.
Серый прав, им никто не поможет, кроме них самих.
И это их реалии.
Никакой работы, только если нелегальщина, типа боев, проституции, наркотиков и воровства.
Отлов бездомных хоть и совершается спустя рукава, но все еще бдит.
Люди, взявшие гибрида под опеку, вольны распоряжаться им почти как угодно. Поэтому среди домашних и бездомных так много и с когтями выдранными, и с клыками сточенными, у некоторых связки подрезаны, у других кости перебитые и так далее.
Таких, как Серый, тоже много. Он еще дитем неразумным был, ну, как и все носился, играл, во дворы ходил чужие. Не повезло ему — поймали какие-то выродки малолетние. Ему и так хреново было, потому что кожа необычная, так еще и этот инцидент. Хвост после него потерял свою красивую пушистость. Шерсть здорово горит, а кожа под ней — еще лучше. Плавится, краснеет, пузырится, а боль — настоящая, чертовски сильная, вой и дергайся, а все равно не поможет. Ну, они его потом кинули, как игрушку испорченную, а сами дальше пошли.
С тех пор люди — хуи на блюде.
— Ладно парни, мне пора, — Тихон поднимается, окинув взглядом недоеденные консервы, жмет руки на прощанье и выходит на улицу, натянув обратно браслет.
Браслет все-таки лучше, чем ошейник. Удобнее.
Тихон дергает ухом с небольшой кисточкой на кончике и оглядывает хибару, в которой еще буквально месяц назад жил.
Типичный район для гибридов — старые здания, ржавые детские площадки, маленькие дворы и крайне неудобное расположение. Перебои с водой, когда здесь было отопление вообще никто уже не вспомнит, даже на электричество коллективно молятся. Здесь живут бездомные. Это знают все, но смотрят сквозь пальцы, потому что если начать массовый отлов, то поднимется паника и шумиха, а это никому не нужно. Ну, или просто лень трогать низшие слои населения, кто знает.
— Тиш, порядок? — Ваня выглядывает из дверного проема на кухне, вытирая руки полотенцем.
Янковский похож на воробья, когда не пытается уложить волосы. Но даже с растрепанными волосами и в растянутой футболке все равно держится так, будто родился с серебряной ложкой в заднице. Осанка, стать, высокие скулы, почти идеальный миндалевидный разрез глаз. Будь он гибридом — тут же очередь выстроилась, чтобы забрать.
— Да, — он встряхивает головой, лениво махнув пушистым хвостом в сторону, — Они тебя почти одобряют.
— Почти? — Ваня бровь приподнимает, усмехаясь; Вот так и помогай по доброте душевной.
— Серый думает, что ты извращенец, поэтому меня держишь, а я героически терплю ради них, — Тихон ржет, беря своего человека в кольцо рук и тесня к кухонному столу.
— Я не более извращенец, чем ты, — Ваня позволяет обнюхать себя, потереться покалывающей щетиной, широко лизнуть шею. Вздох срывается сам собой.
— Эй, а я-то почему извращенец?
— Разве взрослые коты просят вылизывать их в разных интересных местах? — ехидство в голосе Янковского уже не укалывало так, как раньше, наоборот даже, распаляло.
Вот и сейчас Тихон подхватывает его под бедра, прекрасно чувствуя начинающее зарождаться возбуждение, разводит ноги в стороны, чтобы пристроиться меж ними. На улице лето, жара, не удивительно, что на Ване только футболка и стремные семейки в горошек, от которых так легко было избавиться.
— В свое оправдание скажу, что тебе тоже нравится это, — Тихон срывается на урчание, потому что Ваня губами ловит кисточку кошачьего уха, чуть тянет, а следом коротко проводит за ухом. Тиша не может сдержаться и мнет его бока своими лапищами, периодически непроизвольно выпуская когти. Но Ване нравится, он резко вдыхает, втягивая живот, когда острые кончики касаются кожи, почти вспарывают ее, оставляя царапины, но все же не дерут.
Потому что дерет его Тихон по-другому.
Стоит только шепнуть «я готов» на ухо, и кошачьи зрачки сужаются, шерсть топорщится и кажется, словно она отросла за эту секунду, когти больше не прячутся, а урчание превращается почти в рык.
Ваня любит вот так, чтобы дико, чтобы выть на одной ноте под зверем, чтобы драть мех, насаживаясь и сжимаясь. И Тихон ничего не имеет против: входит с одного толчка, стараясь не думать о том, как Ванечка растягивал себя, сколько пальцев в нем было, стонал ли он или тихо вздыхал, раскрываясь, стекала ли смазка по бедрам и представлял ли он пальцы Тихона; задает быстрый темп, загоняя глубоко и жестко; вгрызается в добровольно подставленное горло.
Пальцы у Янковского аккуратные, с маникюром, коротко стриженные. Никаких когтей. Только мягкая кожа и выступающие вены. Он в шерсть на спине Тихона зарывается ими, сжимает, тянет, вскрикивая, когда зубы прикусывают нежный, чувствительный сосок. Шершавый язык зализывает укусы, но делает только хуже, потому что припухшая кожа саднит еще сильнее. Но Ваня не жалуется — крепко ногами обхватывает, стискивает плечи, всхлипывает, когда когти реально бока начинают драть.
Теплая кровь струится из порезов, и Янковский чувствует себя мокрым буквально везде. В нем уже хлюпает от смазки, чувство наполненности и растяжения так же приятно, даже если член не каждый раз проходится по простате, собственный живот мокрый и блестящий. Тихон специально проходится пальцами по порезам, гладит раздраженную этими действиями кожу, вжимается подушечкой внутрь, и Янковский издает какой-то рыдающий звук.
— В-вставь... Вставь палец, — Ваня сглатывает, больно дергает за кудри рукой, заставляя клацнуть зубами прямо перед его лицом, заикается, захлебывается стонами, но просит что-то пиздец странное, — Еще... Ти-ша, д-давай, блять, — жмурится, выгибаясь, и Тихон не может не любоваться им таким: за секунды до оргазма, такого распаленного, блестящего от пота, слюны и смазки, самостоятельно насаживающегося, пытающегося ухватиться зубами то за мелькающий пушистый хвост, то за кисточку на ухе, хнычущего и откровенно выпрашивающего чего-то большего.
Втянуть когти в таком состоянии — настоящий подвиг. Но Тихон справляется по крайней мере с одной рукой. Впихивает два пальца в рот, трахает с двух сторон, не обращая внимание ни на сбитое дыхание, ни на ванины попытки не подавиться. Под рукой, которой Янковский опирается на столешницу, уже расползлась небольшая лужица крови. Ваня руку опускает на нее, слизывает после, пачкая подбородок и губы, целует так отчаянно и крепко... Так же отчаянно, как и кричит, жмуря слезящиеся глаза, когда Тихон к своему же члену пальцы добавляет, наверняка если не разорвав, то сделав больно. Впрочем, для них это не в новинку.
Ваня кончает, чувствуя себя переполненным, чувствуя как пульсирует между ног от боли и долгожданной разрядки, как саднят бока, как наваливается сверху Тихон, вгоняя так глубоко, что забывается как дышать.