Гоголь начинал привыкать к школьной повседневности. Хоть это и удавалось ему с большим трудом. Он искренне не понимал, как Фёдор может совмещать подготовку к экзаменам, занятия музыкой и оставлять время на свои хобби.
Сегодня он сильнее обычного падок на грустные думы. Впервые Достоевский ясно сознал свою покинутость; он предчувствовал, что с каждым днем она будет становиться всё больше и больше. А Николай, не понимавший, чем было вызвано его состояние, не мог его поддержать, а для него было невыносимо видеть затерянность друга: он слишком остро воспринимал это, перенимая его настроения.
По пятницам уроков ставят поменьше, поэтому они уже вернулись из школы, и Коля надеется провести этот день с ним за просмотром какого-нибудь фильма. Но Достоевский не оставляет себе времени на отдых и тут же куда-то собирается, или к репетитору, или в музыкальную школу. Николай никогда не видел его таким подавленным, как сегодня, а он видал его в разные моменты.
— Федь, ну отдохни хоть немного, — он завалился на свою кровать и устало потянулся.
— У меня нет времени на это, к тому же я постоянно не могу сосредоточиться. Столько времени попусту теряю.
Он старался до последнего не обращать внимание на хныканье друга, но Коля и впрямь, как капризный ребёнок.
— Может, тебе тоже найти какой-нибудь кружок по интересам? — вяло протянул Фёдор, придумав, куда сбыть весь запас энергии Гоголя.
— А это идея! — в сию же секунду он вскочил, отыскав в закромах небывалый запас активности.
— Ты можешь сходить со мной до Центра детского творчества. Там и найдешь что-нибудь себе по душе, — сказал Фёдор, укладывая виолончель в чехол.
Они спустились вниз и хотели было выйти из дома, когда их остановил Михаил Андреевич:
— Куда это вы?
— Я в музыкалку, а Коля со мной, чтобы тоже найти себе занятие, — заунывно произнёс младший Достоевский.
— Я вас отвезу, — он по-отцовски положил руку ему на плечо, как обычно они это делают, когда хотят проявить внимание.
Старший поспешно накинул пальто и закрыл дверь. Они тронулись и некоторое время пребывали в молчании, однако отец Фёдора был не расположен продолжать так ехать, имевшиеся в его распоряжении время, никоим образом нельзя было проводить в молчании.
— Федя, как ты справляешься с нагрузкой? Наверное, устаёшь сильно, а нам ничего не говоришь.
— Лучше, чем некоторые, — сказал он с явной иронией, непонятной Гоголю. — если решил поиграть во
внимательного родителя, то это надо было делать годом раньше.
— Я понимаю, что ты не хочешь делиться своими переживаниями с родителями. Сам был в твоём возрасте, — Михаил озабочен, не было следов его благосклонного настроя. В такой ответственный момент, он как родитель не мог подобрать нужные наставления. — но ты всегда можешь положиться на нас с мамой.
— Кто является причиной моих переживаний? — он и не ожидал услышать ответа. — Вы вместе думаете, что наши печали схожи, но это не так.
Достоевский старший считал, что обязан сейчас же сказать ему что-нибудь очень дружественное и проникновенно особенное, и он смотрел на него молча, как будто в нерешимости — не будет ли слишком сокровенно то, что он намерен открыть ему, но он прервал это тягостное молчание лишь для того, чтобы спросить, не забрать ли их после занятий.
Для семьи его суждения были беспрекословны, его отношение — справедливым. Фёдор с братом раньше думали, что отец знает все их мысли и чувства, только не всегда говорит, что знает. Он работал врачом, специфика профессии даёт о себе знать. Когда ты постоянно видишь множество людей в тяжёлом состоянии, то не можешь проносить все их страдания, как свои собственные; рано или поздно, но все твои чувства притупятся. Но Фёдор никак не мог понять, как из человека железной закалки, отец мигом стал слабохарактерным настолько, что не может признать сыну правду, как прежде, будучи несгибаемым, поставить все его чувства по заранее подготовленным местам. Из-за этого он чувствует жгучее попрание, сейчас он прекрасно осознал, что это не отец вдруг изменился и потерял былой авторитет и доверие, а он переменился, как и вся его жизнь.
Они подъехали и безмолвно вышли из машины, а неприятный осадок остался.
Фёдор отчётливо слышал, как в такт неторопливым шагам тяжело билось его изношенное сердце. Он глубоко опечален тем, что теперь одинок в своих проблемах.
— Федя! — Гоголь вывел его из молчаливого транса. — А где же мне записаться на кружок?
— Сначала выбери, куда записаться. — Достоевский направился в другую сторону.
— Ты разве не поможешь мне? — он догнал и остановил его, ухватив за рукав.
— Мне пора на занятие по виолончели. — он без сожалений оставил его, несмотря на молельные упрёки. — Я опаздываю.
Естественно, он знал, что Гоголь с его общительностью и харизмой быстро найдёт, куда ему податься. Его умению найти к людям подход Достоевский мог лишь в тайне завидовать. И сразу после ухода Фёдора, стоя у стенда со списком всех кружков, к нему подходит один невысокий парень с пухлыми губами, крупным носом и очень светлыми голубыми глазами, от которого так и веяло увеселением.
— Я тут подслушал ваш разговор, может тебя заинтересует, — начал он. — на тебя посмотришь — так и подумаешь, что ты какой-нибудь шамила. Нам как раз такие нужны.
— Я весь во внимании!
— Не хочешь ли ты присоединится к нашей театральной студии? — спросил он, как бы невзначай, но когда Гоголь согласился, то заярчал от забавы.
Он схватил его за руку и помчался вместе с ним неведомо куда. Гоголь только тогда спросил его: «Как тебя зовут?». На что паренёк ответил: «Саша Пушкин, но можешь называть Пушка, прозвище у меня этакое».
Он остановились около двери, Коля перевёл дух, и когда его новый друг распахнул дверь, то увидел несколько ребят, одетых во всё чёрное. Они стояли друг напротив друга парами и повторяли движения и мимику партнёра, словно отзеркаливая. Но когда Александр нарушил их прежнее расположение, всё обратили внимание на него и на незнакомца. Теперь, несмотря на странное ощущение, переполнявшее всё его существо, смешивающееся в непонятную дисгармонию, он чувствовал себя как-будто среди своих, бывает же так, даже когда встречаешься с людьми мимоходом.
— Сверчок, ты кого-то привёл? — заливисто проговорил один парень с густыми чёрными бровями, спортивным телосложением и зализанной причёской, как у смазливых мальчиков.
— «Сверчок»? Это ещё одно прозвище? — вкрадчиво спросил Коля.
— У него их много, — бросил паренёк с рыжиной в тёмных волосах и добродушной улыбкой.
— Я так понимаю, обезьянка, привёл тебя, чтобы записаться к нам в студию? — Гоголь в место ответа задорно в нетерпении покачал головой. — Позволь представиться, я Василий. Следующие барышни почтенные Елизавета и Светлана, — он чуть склонился, сердечно указав на них рукой, а Гоголь фамильярно потряс руку каждой в знак знакомства, представив себя. Василий шутливо указал на каждого, пока из называл, — Вот многоуважаемые Константин и Виссарион, а Александр тебе уже знаком. И где же Иван?!
Коля завидел хорошо знакомые очертания, сначала не поверив глазам своим, он пытался придумать верную догадку.
— А он тут, — Виссарион игриво выволок Ивана из укромного местечка, прямо-таки таща его за собой, пока тот не опешил.
Когда из-за декораций вышел недовольный Гончаров, чью руку по-джентельменски хотел поцеловать Василий, которого отпихнули и который жалобно разыграл обиду, Иван встал в неудобное и неловкое положение, почти что озлобленный.
— Что ты здесь делаешь? — ворчливым тоном Иван обратился к Гоголю, а Василий хитро прищурился.
— Ну-с, Иван. Искусство сближает людей. Негоже гнать тех, кто хочет познать суть его, — колко вставил Виссарион, а Гончаров прямо-таки негодовал, заставив всех гадать чему причина такой неприязни, но Вася догадался и загадочно переглянулся с Пушкиным.
Неизвестно какую они задумали подлость, но совершиться ей не дали, так как пришла преподавательница.
— У нас новенький, имя его Николай, — благодушно известила Елизавета — обладательница самого светлого образа, который только видел Гоголь.
Учительница любопытно осмотрела новичка, и Коля готов поклясться, что более добродушной наружности не найдётся.
— Меня зовут Любовь Анатольевна. Я очень рада, что к нам решили присоединиться, чтобы вершить прекрасное, — растроганная собственным изречением, начала она. — Для начала давайте проясним, что для каждого из нас значит театральное искусство. Это уже стало традицией, когда приходят новички, мы начинаем по очереди высказываться, и каждый раз кто-то находит для себя иное предназначение актёрской ноши. Пожалуй, я начну. Для меня театр — это вся жизнь, без которой я не представляю себя, — продолжала она в состоянии потока, выдавать каждую возникающую мысль, — Актёр без театра не может существовать. Твоя судьба — всё принадлежит сцене, которой ты отдал себя.
— Для меня театр предназначен для того, чтобы отразить составные части угасающей эпохи, — восторженно проговорил Василий, переняв эстафету, — Актёры — врачеватели человеческих душ, что своей игрой вселяют надежду, исцеляют, пробуждают у людей совесть.
— Моя трактовка предназначения актёра такова: актёр должен трудное сделать понятным, привычное лёгким и лёгкое прекрасным, — произнёс Константин, которого в бок пихнул Василий, а он следом поступил точно также с Виссарионом.
— Сценическое искусство подобно работе художника: оно должно обрисовывать характеры. — Любовь Анатольевна посмотрела на него просветленным лицом. — Художник, как и актёр, должен переживать то, что изобличает.
— Театр искусственно вводит нас в атмосферу чужих бедствий и за пронесëнное страдание награждает нас приростом бесценного опыта, — кротко сказала Елизавета.
— Красиво то, что возвышает жизнь человеческого духа на сцене и в зале, то есть чувства и мысли артистов и зрителей, — безудержно отозвалась Светлана, что-то уж слишком нетерпеливое в еë взгляде, что-то как бы несобранное и поглощённое. — Пусть же учат они народ видеть вещи, людей, самого себя и ясно судить обо всëм этом.
— Театр — это прежде прежде всего зрительный зал во время спектакля и неведомое зрителю место, где царят великие драматурги, «друзья свободы». — Александр чрезмерно жестикулирует, руками он двигает размашисто, а ладони его всегда открыты. — Актера отличает не только талант, который даёт природа, но и умение глубоко разбираться в своей роли, суметь подать своего персонажа так, чтобы за пределами сцены люди говорили тебе: «Я верю!».
— В театре я начинал и там впервые стал выражать свой внутренний мир, чего никогда бы не смог сделать сам по себе. — смущение Ивана бесследно пропало, когда он пламенно говорил о том, что любит. — Театр развертывает перед нами панораму человеческих страданий. Все то, что чувствует наша неиспорченная душа в виде смутных, неясных ощущений, театр преподносит нам понятных словах и живых образах, сила которых поражает нас.
Гоголь остался последним ещё не высказавшийся, и ему стыдно раскрывать перед другими правду, думая, что это буквально оголит его натуру для других.
— Земля — это огромный театр, в котором каждый исполняет главную роль в своей комедии или трагедии. Весь мир — театр, мы все — актеры поневоле, между нами распределяются роли, к которым мы порой не готовы. И не знаем — играем или живём. А жизнь заставляет играть, — Николай немного призадумавшись, продолжил говорить, нанизывая слова, словно бусины на нитку. — И всесильная судьба, следящая за нами, сыграть тебе большую роль или небольшой эпизод, прогнав со сцены прежде, чем успеваешь вжиться в роль, а может, ты так и будешь смотреть, как роль, предназначенную тебе, сыграет другой.
Все застыли, казалось, что каждый сейчас находится в своих далёких думах. В их лицах не читалось удивление, как будто Гоголь сейчас озвучил прописную истину. И в этом красноречивом молчании, сомнение было не от бессилия перед судьбой, а от осознания того, как театр вник в душу их и обычную жизнь, что по сути их дело неразрывно связано с бесконечным исканием себя, что они продолжают играть даже выйдя за пределы театра.
Преподавательница прихлопнула в ладоши, чтобы переменить всё внимание на себя.
— Ну что ж, теперь мы узнали друг друга получше, а это главное, когда в труппе все понимают товарищей. — она пыталась вытянуть из них прежнее расположение. — Разминку вы сделали в моё отсутствие, поэтому можем начать с практики. Никола, если будет непонятно обращайся. Я буду называть эмоцию, а ваша задача её показать. Итак начнём. Покажите радость!
Казалось, все и так от неожиданной перемены повеселели, но то влившиеся в тебя состояние радости надо удержать на несколько секунд. И тогда Гоголь задумывается над тем, как странно выглядит радующийся человек. Ведь его лицо просто перекосилось в гримасе. Он был уверен в том, что радость это не просто улыбка на лице, хотя практиковать беспричинную радость не так уж плохо, ведь наше душевное спокойствие зависит от нашего умонастроения.
— «Грусть!» — переменила отыгрываемую эмоцию Любовь Анатольевна.
На смену лицам, отображающим радость, пришли унылые физиономии: губы сжаты в тонкую линию, а брови нахмурились. Люди действительно улыбаются, когда счастливы, и хмурятся, когда грустят. Это уже стало единым признаком проявления той или иной эмоции, и даже если тебя попросят описать словами, как люди внешне проявляют эмоциональные реакции, то ты наверняка назовешь те же черты, что и остальные. Но на удивление грусть всё изобразили очень правдоподобно и искренне.
— «Уныние!» — стало следующей эмоцией.
Вслед за болью пришло уныние. Уныние приходит, когда боль нельзя ничем заглушить. Все не координально переменили свою мимику, но ведь грусть и уныние это разные эмоции. Для Гоголя уныние выглядит по-другому, он скорчил на своём лице радостную гримасу, за которой скрывалось отчаяние.
— Никола, ты неправильно показываешь уныние, — она суматошно прервала его. — Выражение лица должно быть скорбное, страдающее.
— Но уныние, как и любая другая эмоция многолика, — он пытался изъяснить то, что нельзя исчерпать словами, — Для меня уныние скрывается за маской жизнерадостности.
— Наверное, ты прав… — еë классическое понимание вещей пошатнулось, за сегодня вскрылось то, что было спрятано в тайниках души. — Я думаю, на сегодня достаточно. Вы можете идти.
Все ребята расходились, а Гоголь прежде, чем выйти из зала, увидел как Любовь Анатольевна тяжело села с лицом, отягощенным бесчувствием.
— Слушай, сначала мы подумали, что ты обычный повеса, но это оказалось не так. Мы рады знакомству с тобой.
— Я тоже премного рад знакомству со всеми вами, — лучезарно объявил он.
— А я сразу понял, что нормальный он парень, — без доли зазнайства изрёк Саша.
Коля лишь задористо рассмеялся, а следом за ним и другие ребята. Они шли плечом к плечу, а когда Николай увидел Фёдора, то громко его поприветствовал, но никто уже не был таким радостным.
Гоголь подошёл к нему и взял за предплечье, потянув к ребятам.
— Позволь тебя познакомить.
— Жуковский… — сказал Достоевский с горечью.
— Фёдор. — вдруг Василий помрачнел. — Надо же, именно в этот день мы встретились вновь, — произнёс он с ноткой трагичности.
— Вы знакомы? — спросил Гоголь, не сводя встревоженного взгляда с друзей.
Тысячи смутных волнений поочередно сменялись в душе Василия: чувство вины, беспокойство от неожиданной встречи, растроганность от того, в какой день произошла эта встреча.
— Кажется, все знают что-то чего не знаю я, — растерянно вымолвил Николай, смущённый недоговорками, — Я не против, узнать сейчас.
— Коля, пошли. Я позже объясню, — провещал Достоевский с рвением скорее покинуть остальных.
Уже проходясь по коридору, Гоголь, чувствуя себя неуютно, решил поинтересоваться:
— Если тебе не хочется, можешь не говорить, — он виновато посупил глаза в пол, — Но я бы хотел знать, что творится с дорогим мне человеком.
— Они знали моего брата, Жуковский был его лучшим другом, — щемя сердце, с огорчением произнёс Фёдор.
На душе было скверно. Они вышли на улицу, где врывался холодок, от которого у Фёдора, пробывшего этот день в уныние, вновь разрасталась тоска.
У машины их уже ждал Михаил Андреевич. Какое-то неприятное чувство скребло сердце, когда он встретил усталый взгляд отца, как будто он ожидал увидеть его другим. Они молча сели в машину, как и до этого, не перемолвившись ни словом. Вопли души совершенно истощили, затрагивая мрачные струны.
Они приехали домой, и этот день добил Фёдора окончательно. В зале находилась мама, а на столе стояла фотография его брата с чёрной ленточкой. Мария Фёдоровна ссутулив плечи, сидела на краешке дивана, пересматривая в альбоме старые фотографии семьи. Только взглянув на него, она материнским сердцем поняла, что его гложет.
— Я ведь просил, не вспоминать о нём в моём присутствии, — сказал Фёдор тоном обиженным, но звучащим склонностью к жалости.
— Феденька, ну как можно не почтить память, — учтиво ответила мама.
— Вы снова ставите свои интересы выше, — упрёк звучал с такой силой, с какой не проходит обида на близких. — Разве не из-за этого он не сможет больше никогда отпраздновать свой день рождения? Ему теперь навечно восемнадцать лет.
Конечно, они страдали не меньше него, они были отражением и мрачным предчувствием за его болезненное переживание, которое не покидает их ребёнка; но, кроме этих чувств, в глубине души их щемило также осознание, что причина несчастия лежала в виде тех, кто дал ему жизнь.
Год пролетает очень быстро, может казаться, что только вчера человек был рядом с нами. Горе — это то, чего по-настоящему никто из нас не понимает. Человек, поглощëнный своими мыслями, может даже не заметить, как летит время.
***
В тот злополучный день Михаил уже как пятый год постепенно отстаивал своё желание самому принимать важные решения. В некоторые моменты ему казалось, что у него получилось добиться согласия у родителей поступить на желаемую специальность, ведь он сдал всё экзамены лучше некуда, а они обещали в таком случае разрешить, но это привело к ещё одному серьёзному разговору.
Чувствуя свое бессилие упростить родителей, Миша сгорал от досады. Поставленный в необходимость терпеть разочарования, он находит в себе силу долго переносить их без отчаянных поступков, но от еле сдерживаемых слëз ему становится горько.
— Мы ясно сказали, что ты не поступишь на театральное. Ты не подумал, чем себя прокормишь, о востребованности специальности? — беспринципно продолжал старший Достоевский.
— Но я не хочу быть переводчиком, мне это не совсем по душе, — он попытался всю свою обиду направить только в одну сторону.
— Мы с папой согласны даже на то, чтобы ты пошёл на литературоведа, — со всей твёрдой настойчивостью произнесла Мария Фёдоровна, а отец одобрительно кивнул, но видя, что это никак не тронуло сына, продолжила. — но ты ведь любишь изучать языки и литературу, почему бы этому не посвятить жизнь чему-нибудь из этого?
— Моя страсть к языкам всего лишь хобби, пойди я учиться на переводчика лишусь и его, а деятельность литературоведа ограничит меня. — они воспитали в Михаиле характер со склонностью к протесту, но тем не менее и от типичного романтика в нём было много: желание во что бы то ни стало вырваться из-под родительского крова, настойчивость и упрямство в достижении цели были чертой его юношеской романтизации. — Пусть у меня возьмут все, оставят нагим меня, но дадут мне Шиллера, и я позабуду весь мир
— Ты не понимаешь какую ошибку хочешь совершить, — равнодушие и удивление на лице Михаила Андреевича мало-помалу уступили место выражению негодования.
— Но вы взрослели, совершая ошибки. Так если вы не даёте мне обжечься, то как я должен получать опыт. — сказал он с затаëнной обидой и пошёл прочь.
Михаил поднялся на второй этаж и зашёл в комнату Фёдора. Он начал искать поддержки и помощи у младшего брата. На лице младшего была нерешительность в вопросе искания совета от старшего брата в деле для него непонятном.
— Я всё слышал, — Федя спокойно отложил в сторону книгу.
— Нет, ну ты удумай только, — он в исступление схватился за голову.
— Может, тебе послушать родителей. Они ведь плохого не посоветуют. — младший выслушал его проблему безучастно, у него уже был припасен ответ.
— Откуда тебе знать, что так будет лучше?!
— Ты думаешь, что родители не любят тебя, какой родитель желает своему чаду несчастья?
— Видимо те, кто не может понять, что их ребёнок в таком случае будет несчастен.
— Если ты ничего не можешь предпринять, то, почему бы не попытаться найти плюсы в другом варианте?
— Это не то, что я ожидал услышать. Брат, ты же всегда меня поддерживал, не бросай хоть ты меня, как друзья и родители. — он испытывал мучительные приливы жалости к себе.
Хотел было обнять его, но воздержался от эмоций и просто многозначительно посмотрел на него.
Судьба в этот июльский день дала ему наперед отведать будущей разлуки с братом.
В Михаиле ничем незаглушимо чувство идеализма; он мог смотреть безмолвно на всякие противоречия, мог терпеть всякие обиды без ропота, но все-таки он не может быть нечувствителен к одиночеству, насколько его видит и понимает, всë-таки в душе его больно отзывается стыд за его выбор, и терпению даже самого убитого и трусливого человека всегда есть предел.
***
Дверь заскрипела и Фёдор встрепенулся. Подавленный печальными думами, он вдруг будто очнулся от гипноза. Он чувствовал себя уязвлëнным, когда касались до его дорогих воспоминаний, тогда у него начинал прерываться голос.
— Федя, что с тобой?! — он упал на коленях к его ногам и обхватил ладонями его руки. — Расскажи мне, только не таи.
— Это было год назад… — он чувствовал себя сломленным, при этом не желая казаться таким, только не ему. Ему было неприятно от самого себя и от того, как Гоголь по родственному оглаживает его руки. — Я заслуживаю это состояние, я виноват.
— Неправда. Не будь строг к себе. Мы все преодолеваем трудности и терпим неудачи.
— Я не поддержал его. Я единственный, кто мог поддержать его и не сделал этого. — что-то странное, какие-то необъяснимые чувства пришли к нему, как будто хотело в нём пробудиться, что-то подавленное из прошлого. — Он ведь был натурой ранимой, вот и отвергнутый всеми угодил под колёса. Что он думал в последние минуты? Что он забракован всеми, какие печали одолевали его в тот момент, чувствовал ли он скорую смерть?..
— Я ценю то, что ты мне открылся. Мы вместе всё преодолеем. — Коля прочёл в глазах напротив свою собственную виноватую тоску.
Он обнял его, как самого нежного, как самого близкого человека, все впечатления разом прихлынули, Достоевский чуть ли не дрожал, прижавшись к груди его.
