Твой взгляд

Именно сегодня, в это промозглую, последнюю осеннюю ночь, в сердце Фёдора поселилась какая-то смутная тоска, которая к первому зимнему утру, изрядно побродив по его телу, оформилась наконец в тревожный вопрос: почему я продолжаю изводить себя? Достоевский слыл человеком расчётливым, почему же он так нерационально тратить своё время и энергию на переживание горя? Он отчаянно пытался забыть, но не получалось, так не проще ли преодолеть этот этап? Только эти терзания занимали его и утренние, и дневные думы. Парк опустел, лишь фонари маются и стыдятся того, что не могут достаточно осветить улицы. Одинокие ели и осины хранят свои вековые тайны. Тень Гоголя с фотоаппаратом застыла в подборе удачного кадра. Фёдор был для него воплощением эстетики, его личной музой. Достоевский был не против позировать Коле и помочь с его появившейся страстью к фотографированию. Гоголь видел, что лицо унылое, глаза смотрят виновато, ему становилось обидно из-за того, что он не может подбодрить друга, он хмурился, оглядываясь, как бы ища, за что бы зацепиться, чем сорвать с души эту встревоженность. — Может, прогуляемся? — Фёдор встал и, дождавшись, пока Гоголь отреагирует, пошёл вслед за ним. Достоевский переменил своё внимание на таинство природы, которая живёт ожиданием, что растает снег и вновь послышатся шаги людей, и так из года в год. По дорожкам, вдоль аллей, где нет сейчас ничьих следов. Колоннаду деревьев засыпало снегом, кружившимся в хороводе. Гоголь тревожно оглядывается, и когда они проходили мимо развилки, он против воли пытался разглядеть, что уходило вдаль дороги. — Что ты там увидел? — спросил Фёдор невзначай. — Да ничего, — отмахнулся Коля. — Насколько мне известно, там заброшенные участки, — Фёдор настороженно отнёсся к обеспокоенности друга. — Наверное, в такой обстановке атмосферные снимки получились бы. — он пытливо взглянул на него. Он не увидел обеденного ликующего, одержимого лица, вместо него унылая, светлая грусть. Николай настраивал камеру, но приподняв голову, застыл пред неведомыми, влекущими чарами. Сначала бросило в жар, потом в холод. Он видел не ту красоту, которой дорожит всякий человек творчества. Нет, то было другое. Это как частичка себя. Это не похоже на восторг от любимой деятельности. Это определëнно что-то схожее по ощущениям. Ох, как бы он и его сердце хотело, чтобы догадки оказались правдивы. Фёдор смотрел на него с раскрытыми, оцепенелыми глазами, так ясно, что рассеивались все несвязные мысли. Здесь, на развалинах какого-то сгоревшего дома, они установили связь, не ясную им самим. Они хозяева этой атмосферы. Гоголь сделал снимок. Это удивительно, но вкрапления из красок путём оптических излучений, способны передать раскрытую душу фотографа. Сердце заходится в частых ритмах, так быть не должно. Мир, который раскрыла ему фотография, останется с ним навсегда. Такой неуклюжий снимок казался живее всех, сделанных им когда-либо. — Дай посмотреть, — Фёдор хотел было выхватить фотоаппарат из рук, но Гоголь ему не дал. Один лишь секундный взгляд и он всё поймёт. — Ты не замёрз? Вон, лицо всё красное. — Да… Пошли домой. — пар из рта рассеивается, а щеки млеют цветом неживой розы. Чириканье птиц звучит, как щемящий упрёк. Ведь должно всё окончиться не так безначально. Они стремительно удалялись, а за ними из блеска в блеск их тени. Многое из этого момента забудется, и лишь изредка, возможно, разум будет подкидывать трепет.

***

Пёстрые блёстки опускаются вниз. Неизменны упрямые ёлочки, которые зимой и летом одним цветом. На стекле индевеет хрупкий узор, а по краю крыши ледяные кружева. Погода на улице не влияет на положение в доме. Когда сильный мороз, люди становятся теплее друг к другу. — Но ведь это бессмысленно, каждый год украшать дом, чтобы каждый раз всё убирать, — скептически заметил Фёдор, надеясь, что хоть кто-то поймёт ненадобность этих действий. — Феденька, это традиции, — мать произнесла очередную дежурную фразу. — По-моему, надо переосмыслить некоторые традиции на применимость к современным реалиям. — Фёдор, неужели у тебя не появляется праздничное настроение?! — запальчиво опрокинула обратно мишуру в коробку Мария. — Нисколечки. Ну, я пойду. Придя в свою комнату, он наконец-то оказался в спокойном одиночестве. Это умиротворение нарушил Гоголь. — Я мандаринки принёс, — Фёдор закатил глаза. — что не хочешь? — Единственное, что я сейчас хочу это спокойствие. Ты ведь знаешь, что мне к экзаменам надо готовиться, ещё итоговое сочинение скоро, — он потëр затылок. — Вот я и помогу тебе успокоиться и отпустить всё тревожные мысли. Как насчёт того, чтобы устроить марафон советских фильмов. Фёдор не мог понять, как Гоголю это удаётся. Просто перед советскими фильмами невозможно устоять. Его печалит советское прошлое. Со всеми недостатками в ту эпоху люди тоже жили. Также печалились, влюблялись, радовались. В общем жили как и всегда. Фёдор не жил в то время, но, наверное, как и каждый житель СНГ чувствует тёплую тоску по неосуществимой советской мечте. Ох уж, эта идея сплочённости общества в перемешку с юношеским максимализмом. Но такие мысли не может не вызвать грязь в виде общества потребления. Лунатическое блуждание вокруг славной думы привело к тому, что его захватил в свои объятия сон. Гоголь перебрался на свою кровать и вскоре тоже заснул, сон тоже захватил его в приют грёз. Гасла живая связь между его эфемерным волнением и человеческим миром. Раскрытие внутренних объятий, привело его к отправной точке. Он ребёнком стоял напротив горящего дома. Дитя взревело. Вздувалась и сокращалась его душа до размеров капли с неба, которая соединившись с дождём потушила пожар, устранив любое воспоминание об этом моменте и мерцающей радости из детства. Коля проснулся в жа́ре. Его запëкшиеся губы не могли кричать. Он осознал, что это был лишь сон и встал мрачней тучи. Он подошёл к кровати Достоевского и стянул одеяло. — Ты чего не спишь? — он застал его с карманным фонариком и томиком Войны и Мира. — Я как любой порядочный школьник стараюсь успеть прочитать Войну и Мир до декабрьского сочинения. А вообще, у меня такой же вопрос к тебе. — Кошмар приснился…