det som göms i snö kommer fram i tö

— Вы все прекрасно знаете, по какому поводу здесь находитесь. В голове эта фраза звучала нормально, но после того, как Алекс ее озвучил, то уже не смог отделаться от дурацкой мысли про Эркюля Пуаро. «Вы сами понимаете, что я собрал вас здесь, чтобы назвать имя убийцы. И, конечно, рассказать, что же на самом деле произошло в тот злосчастный день. Прошу, сядьте в круг и позвольте мне посвятить вас в ход своих размышлений. Итак, все дело в том, что, увидев место преступления и узнав подробности этого дела, я по счастливой случайности зацепился за одну маленькую деталь…» И все для того, чтобы в итоге воскликнуть: «убийца — дворецкий», обвиняюще указать пальцем на остававшегося все это время вне подозрений слугу и, слушая ахи и вздохи остальных свидетелей, отчаянно прокричать: — Держите же его, господа, держите! Он попытается бежать через окно! — а потом заковать преступника в наручники и триумфально сдать в руки правосудия. Но увы, в реальности личность убийцы — как и в принципе факт ее наличия — оставалась покрытой мраком, да и дворецких среди сидящих напротив него семерых молодых людей отнюдь не наблюдалось. Александр скосил глаза на Сэма, который так же напряженно разглядывал лица последних. Выглядел тот уставшим (не выспался, машинально отметил Нильсен), слегка лохматым и в целом каким-то взъерошенным, а круги под его глазами вызывали у Алекса непреодолимое желание отпоить друга кофе (он сделал мысленную отметку воплотить промелькнувшую идею в реальность). Сэм постукивал кончиком ручки по губам и пытался выискать взглядом в собравшейся в их офисе компании одного неизвестного. Он, конечно, держал себя в руках, но Александру было очевидно заметно сквозящее во всем его облике: «кто же ты?» Кое-кто из студентов незаметно переглянулся. Все они были взволнованы — это понятно — но ужаса перед детективами не испытывал ни один из них. — Вы хотите разобраться в смерти Ларса, — равнодушно бросил один из присутствующих парней. Самый смелый, видимо. — Но это не ответ на вопрос, почему здесь находимся мы все. Разве не логичнее было бы вызывать нас поодиночке? — Сначала мы хотели поговорить с вами как с компанией, — отозвался Сэм. Отвечал он медленно, чуть ли не по слогам, будто нехотя — но Алекс прекрасно видел, с каким пристальным вниманием он следил за реакцией собравшихся. — Примерно представить полную картину произошедшего, а уже потом разбираться в мелочах и… Какая-то девушка саркастически хмыкнула, да и остальные, осмелев, принялись потихоньку перешептываться. — Собрать толпу не свидетелей, а подозреваемых, да? — она сложила руки на груди. — Проверить, не выдаст ли себя бесчувственный монстр, траванувший друга. И что, как результаты? Нашли? Алекс внешне не шелохнулся, но мысленно усиленно выматерился. Это, естественно, было провокацией — полиция установила, что смерть Ларса Хенрикссона была несчастным случаем, так что язвительная девчонка просто рисовалась. И все же то, что она (пусть и случайно) попала в точку, было крайне не к месту: ее слова могли посеять лишнее смятение в компании — да, именно подозреваемых — и, возможно, заставить их утаить какие-то факты. Он вздохнул. — А что, у меня есть повод искать? — Нильсен побарабанил пальцами по гладкой поверхности стола. — Ребят, никого из вас не считают преступником, — (только потенциальным, ага). — Мы просто хотим понять точно, что произошло в тот день. Помолчали. — А вы типа злой коп и добрый коп, да? — осведомился чей-то ехидный голос из дальнего угла. — Один давит, другой прикидывается приятелем и союзником. Мы ж не тупые. Остальные согласно загудели. Алекс задумчиво почесал щеку. Никто на них не давил и в помине, а уж изображать дружбу с этим разношерстным сборищем он не собирался тем более, но теперь их было не переубедить. Что ж, плохой и хороший полицейский — так плохой и хороший полицейский. Его напарник, видимо, пришел к тем же выводам. — Официальное следствие установило, что смерть была ненасильственной, — с обезоруживающей доверчивостью развел руками Александр, — нас только попросила прояснить обстоятельства Инга Хенрикссон. — Но, — бодро подхватил Сэм, подпустив в голос угрожающие нотки, — мы, конечно, должны рассмотреть все версии. Кажется, ребята оценили их ироничный перформанс: послышались смешки, и обстановка чуть разрядилась. Молодой человек — тот самый, который пошел на контакт первым — только демонстративно поджал губы и покачал головой, но уже без былой враждебности. — Да бросьте, мадам Хенрикссон железно уверена, что Ларса спровадили в мир иной. А следствие уверено, что он случайно умер. Она бы не стала привлекать частных детективов только ради того, чтобы они сказали ей то, что уже говорила полиция. Алекс удивленно поднял брови: Инга показалась ему весьма неглупой женщиной, так зачем же ей было озвучивать свои подозрения тем, кто мог быть причастным к смерти ее сына? Конечно, оставалась вероятность того, что у убитой горем матери не оставалось никаких моральных сил, чтобы мыслить трезво, и все же… Странно. Это было странно. — Что ж, — после недолгого молчания заговорил Сэм. Алекс мельком обернулся на него; тот сложил руки под подбородком, как делал в случаях крайней задумчивости. — Да, она действительно попросила нас убедиться, действительно ли ее сын погиб в результате несчастного случая. У нас нет причин сомневаться в заключении официального следствия, но есть заказ клиентки. — Поэтому, — встрял Алекс, — просто позвольте нам выполнить свою работу и дать ей честный ответ. Сэм кивнул. — К тому же… Мы все здесь и так прекрасно знаем, что вероятнее всего он совпадет с уже имеющимся. После этого заявления нежелание группы свидетелей сотрудничать с неофициальными структурами ощутимо уменьшилось. — Так… Вы тоже думаете, что это не убийство? — Конечно, — кивнул Александр и щелкнул ручкой, приготовившись записывать. — Мы не ставим под сомнение компетентность официальных органов.

***

— Это, блять, однозначно убийство, — раздраженно махнул рукой Сэм, откинувшись на спинку кресла. — Иногда мне кажется, что в полиции работают одни идиоты, — согласно вздохнул Алекс. Сэм недовольно уставился на него в ответ на эту реплику; Александр против воли прыснул, согласно капитулируя. — Вот как, значит? — Я понимаю, что в случае малыша Сэмми бывших ментов не бывает, но я имел в виду тех, кто работал над этим делом, а не тебя, Гудмана, или… Макото не прекратил демонстративно хмуриться, но Алекс видел, что его ремарку тот принял. Сидящая напротив Агата, в глазах которой прямо-таки горели бешеная энергия и неуемное любопытство, промычала что-то полувопросительное, говоря им продолжать. — Итак, мальчики, — она пощелкала пальцами перед их лицами и хихикнула. — Пожалуйста, прекратите флиртовать, и расскажите, что узнали. Алекс скрестил руки на груди и закатил глаза — Сэм, как он запоздало увидел, непроизвольно отзеркалил его жесты совершенно синхронно с ним. Естественно, у Агаты это вызвало еще один приступ неконтролируемого веселья. Нильсен вздохнул, но покорно развернул материалы расследования к девушкам. — На первый взгляд дело довольно несложное, — он ткнул пальцем в фотографию пострадавшего. — Все выглядит так, как будто парень перепил, а потом принял успокоительное и по пьяни не рассчитал дозу. Не смертельно, но — полез в море, начались судороги, вовремя не заметили. Вытащить не успели — и, как итог, летальный исход. Просто, как дважды два. — Но? — поинтересовалась Рэйчел. — Но, — кивнул Сэм. — Хенрикссон умер в результате отравления Реладормом, и несостыковка в том, что он, — он постучал пальцем по папке с документами, — был очень восприимчив к одному из его активных веществ. Инга уверяет, что о своей аллергии на диазепам он прекрасно знал. Агата нахмурилась. — То есть, получается, — медленно проговорила она, — в тот день он должен был принять препарат впервые, я правильно понимаю? — Да, — отозвался Алекс, — но как раз это вполне объяснимо. Погибший страдал от тревожности и легкой формы социофобии, у нас есть заключение его психотерапевта. В тот день Ларс собирался с большой компанией в первый раз за полтора года — уговорили немногочисленные друзья. Было вполне логично предположить, что он мог счесть нужным прихватить с собой на тот злополучный пикник что-то из седативных на случай приступа. Но Инга Хенрикссон была права: казалось совершенным абсурдом, чтобы ее сын принял препарат, не зная, какое воздействие он возымеет на его организм. Ни один здравомыслящий человек, имеющий опасную для жизни аллергию, не стал бы принимать незнакомое лекарство, предварительно не убедившись, что то не содержит вредоносных для него компонентов. А по словам свидетелей тире подозреваемых, в чьей компании пострадавший скончался, Ларс вовсе не производил впечатления умственно отсталого. Скорее, наоборот. — Да, — скептически поджав губы, согласилась Рэйчел, — выглядит крайне подозрительным, что бедняге не повезло наткнуться — из всех препаратов в мире — именно на тот, чьи составляющие должны были его убить. Если это и совпадение, то очень маловероятное. Что мы говорим о совпадениях? Вселенная в редких случаях ленива, мысленно процитировал себе Александр. Конечно, Линд была права. Агата тоже согласно кивнула. — И, конечно, все не может быть так просто. В версии убийства просто обязано тоже быть какое-то «но». — О да, — мрачно усмехнулся Сэм. — Круг подозреваемых у нас строго ограничен: подмешать что-то Ларсу мог исключительно кто-то из тех, кто присутствовал на том пикнике. Это хорошо. Что плохо, так это то, что абсолютно ни у кого из семерых свидетелей не было вообще никакого мотива.       Они просидели, обсуждая подробности дела, еще добрых несколько часов. Ни к чему особо не пришли, только систематизировали всю имеющуюся у них информацию — и для первого дня работы этого было более чем достаточно. Тем не менее, даже вернувшись из офиса домой, Алекс все равно не мог перестать пытаться понять, что они знают — и что из этого следует. А знали они вот что. Подозреваемых было семеро; досье каждого из них вся команда перечитала по несколько раз.       Первым в списке стоял Лукас Йенсен. Задачу бы сильно упрощало, если бы причиной его первенству была его излишняя подозрительность, однако дело обстояло чуть ли не совершенно наоборот. Лукас был лучшим другом Ларса, и именно он позвал того на ту встречу. Знакомы с жертвой были так же Алисия Стюарт и Эрик Сване, а остальные — Андерс Вайнсберг, Уильям Лайне, Хельга Оливер и Ингрид Густавсдоттер — Хенрикссона даже не знали лично. Строго говоря, пикник не был приятельской встречей для Ларса — там присутствовали и друзья, конечно, но еще и друзья друзей (и друзья друзей друзей). И ни один — ни один, блять — из участников этой цепочки однокоренных слов не имел ни малейшего повода для убийства. В каких бы источниках они вчетвером ни искали, найти мотив мстить Ларсу они не могли. Тот был человеком крайне тихим, мирным и законопослушным; в сомнительные затеи не ввязывался, в спорных кругах замечен не был, да и вообще редко выбирался за пределы рутинного маршрута «дом-университет-работа». А уж о том, чтобы погибший представлял для кого-то опасность, даже говорить не приходилось — а если бы пришлось, то звучала бы эта гипотеза крайне смешно. Любовная история решительно не подходила тоже. Хенрикссон ходил на свидания пару раз за последний год, но все то были случайные девушки с сайтов знакомств, да и дальше первой-второй встречи дело ни разу не заходило — впрочем, и скандальных расставаний, как ни старайся, найти не получилось. Связать кого-то из его временных пассий с кем-то из круга подозреваемых — тоже, даже отдаленно. Хроники романтических похождений жертвы были скучны и до безобразия невинны. Даже выгоды от его смерти не получал никто, кроме матери, которой — ввиду отсутствия завещания — как ближайшей родственнице переходило все состояние сына. Но мать, помимо того, что, совершенно очевидно, не присутствовала на месте преступления, была еще и женщиной крайне небедной (и — проверено на всякий случай — в долги не влезавшей и в деньгах не нуждающейся), так что ларсовы сбережения ей были необходимы так же, как рыбе зонтик. Да и ни с кем из круга свидетелей она не контактировала, чтобы гипотетически суметь подговорить кого-то на отравление ее же ребенка; пусть эта версия и отдавала чем-то бредовым и слегка притянутым, но и ее исключать надо было с уверенностью. И, увы, уверенность была. Уверенность железная и, черт возьми, во всем без исключения. С этой самой уверенностью можно было точно утверждать, что никто из знакомых Ларса не имел никаких прямых мотивов его убивать; остальные же вообще встретили его в тот день в первый раз. Косвенных поводов не было ни у тех, ни у других, — но факт оставался фактом: он умер, и умер вероятнее всего не сам по себе.       Эта гибель в каком-то смысле представляла собой своеобразную загадку запертой комнаты — только комнаты, как таковой, не было. Если в классическом понимании феномен ограниченного помещения означал, что кто-то был убит в закрытом пространстве, хотя проникнуть внутрь преступник не имел возможности, то ситуация с Ларсом демонстрировала смерть с некоей точки зрения абсолютно бессмысленную. Кто-то умер — и в то же время он не мог покончить с собой, не мог умереть случайно, и убит тоже быть не мог. Как бы то ни было, в обоих случаях факт (в виде неоспоримого наличия трупа) оставался фактом.       Зато хронология событий была предельно ясна. Кто-то незаметно подмешал Хенрикссону легкорастворимый Реладорм; ничего не подозревая, тот выпил и полез в море. В воде началась аллергическая реакция и судороги, и, прежде чем остальные собравшиеся — кроме убийцы, который бесспорно знал, куда смотреть — заметили, что что-то неладно, захлебнулся. Впрочем, даже если бы Ларс не полез в воду, его вряд ли успели бы откачать с его восприимчивостью к препарату: доза была лошадиной, явно рассчитанной наверняка. Сбила бы с ног и здорового. А вот изучение личных дел каждого из подозреваемых ровным счетом ничего не дало. Даже зацепиться было особо не за что — в конце концов, просидев над досье битых несколько часов, Алекс перестал разбираться, к чьей биографии принадлежит то или иное событие. После этого, дабы не путаться в именах-фамилиях, Нильсен мысленно иронически закрепил за каждым из свидетелей собственную цифру. Стало чуть повеселее: пронумерованными молодые шведы нравились ему не в пример больше.       Именно тогда, когда мозги у Алекса угнетающе поплыли, на столе у него уныло тренькнул телефон. Сообщение было от Рэйчел. Зная Александра как облупленного, она уверенно написывала в три часа ночи, уверенная, что он так и не спал. «Эй, мы разберемся с этим, но бога ради, не сиди над делом всю ночь», — с усталой улыбкой прочитал Алекс. Тут же напечатал в ответ: «о’кей, девочка моя, просижу только половину». Линд отправила в ответ эмоджи с закатыванием глаз. После этого три точки появлялись еще несколько раз, но потом неизменно исчезали, как будто она хотела что-то написать, но так и не решилась. В итоге, правда, выяснилось, что по ту сторону экрана просто шла оживленная борьба за телефон. Это Агата, подумал Алекс. «Это я», — бодро оповестило окно мессенджера. И тут же добавило. «Рэй просто слишком добра, чтобы сказать тебе прямо: успокойся на сегодня, дурень упрямый, и иди отдохни» «Сейчас ты ни до чего не докопаешься» «Не судьба»       Судьба; это слово Алекс откровенно недолюбливал, умудряясь в судьбу не верить — что не мешало, впрочем, этой самой судьбе откровенно над ним ржать. Все, чего Александр достиг, он достиг исключительно сам, принимая собственные решения и вовсе не завися от какого-то Рока. А все неудачи были последствиями ошибок — тоже его, личных, никак не надиктованных кем-то извне. Но весточки от вселенной ему порой прилетали, причем вполне очевидные. Например, тот случай в Японии на Новый год — напоминание о нем, вполне материальное, Алекс до сих пор хранил в собственном кошельке. Агата, затащившая их тогда в храм, настояла на том, чтобы все без исключения вытянули по печенью с предсказанием. Александр с самого начала отнесся к затее крайне скептически, но не смог удержаться от того, чтобы возмущенно поднять брови, когда на своей бумажке прочитал: любимый вами мужчина находится на пути к осознанию своих чувств по отношению к вам. наберитесь терпения и дайте ему время. Мужчина, вот так категорично. Алекс, как и планировал, не обратил бы совершено никакого внимания на глупое послание, если бы чертово воображение не подсказало моментально и крайне услужливо, о ком в их случае шла речь. Он раздраженно скомкал бумажку в ладони и запихнул в карман куртки, доставая еще одно печенье. На сей раз карточка гласила: будьте конкретны, донося свои намерения в отношении известного лица. покуда их неправильно понимают, их тяжело осуществить. Александр с трудом подавил порыв ударить себя ладонью по лбу и упрямо продолжил вытягивать предсказания. Те почему-то не менее упрямо несли возвышенную чушь о любви — а последнее вытянутое им, шестое, и вовсе было повторенным текстом самого первого. Это было явное издевательство, смирившись, признал он, и прекратил безуспешные попытки найти в печенье что-то принципиально новое. (Первую бумажку он потом втайне развернул, распрямил и твердо решил сохранить. Зачем? Зачем-нибудь).              Может и правда, тщетные попытки разобраться с досье тоже были одной из этих весточек. Алекс вздохнул и покорно закрыл папку с материалами.