длань господня

Картинка Иисуса Христа. Она была открыта несколько часов в его браузере. Несколько часов он смотрел на нее, как обычно смотрят на Мона Лизу. Такие длинные волосы, большие глаза, наполненные безысходностью и в то же время уверенным знанием об удаче. Белая накидка, закрытые губы. Он никогда не был открытым с ним. Бог всегда молчал, либо он просто его не слышал. Сэмюэль закрыл ноутбук и, протерев ладонью потную челюсть, поднялся со стула, тут же подходя к открытому окну. Это была ночь и никто, естественно, не сопровождал улицы. Кровь текла спокойно, как и должна течь кровь. Органы работали в обычном режиме. Его грудная клетка резко поднялась и так же резко опустилась. Вот. Воздух стал другим – острым. Он проникал в его легкие колючей проволокой со сглаженными “зубками” и откладывал тяжелые алые грузди разочарования. Он сложил руки на груди и с тяжелым вздохом улегся на кровать. Все возвращается к кровати. Он словно привязан к кругу самобытности. Он не был уверен, что Паркинс не способна на злодеяние. Даже не так: он точно это знал. Однако даже это не спасет бедную мать. Грех она уже совершила и ее нужно было спасать. Через пару дней ее найдут “освобожденной” на дороге, которая ведет в большой город. Никаких следов насилия, никаких синяков. Всего лишь маленькая точка на затылке и несколько на предплечье. Через пару дней миссис Паркинс уже не готовила фальшивый пирог и больше не получала отметин от мужа, а самое главное – в ее голове кромешная пустота. И только однажды мягкая кожа под глазом дернется, как от чего-то горячего, или как от выстрела. Сэмюэль, подойдя к мольберту, положил рядом палитру, которая состояла из охры, ярко-красной и зеленой английской красок. Первый мазок, второй. На холсте появлялось не лицо, скорее отдельные друг от друга пятна, словно они вот-вот соединяться, но падре не стал сокращать между ними расстояние. Поверх желтоватых пятен поместилась густая красная краска. Далее зеленые пятна и так до тех пор, пока пятна не начали напоминать отдельные черты лица Паркинс. Сэмюэль отошел от холста и посмотрел на него издалека, измученно прислонив палец к виску. Ему было, в общем-то, абсолютно безразлично, как выходит картина. Ему не свойственно видеть в своих картинах какие-то недостатки. Он писал лишь для того, чтобы скомпоновать собственные чувства и страхи. Занимательная терапия. Его нога двинулась вперед, кистью он без раздумий и так смело махнул в сторону холста, благодаря чему образовались и большие, и маленькие круги зеленого цвета. Они потекли вниз и наконец зашли за границы всей картины. Сэмюэль терпеливо проследил за другим подтеком и успел поймать его кистью, внутренне испытав гордость за такой подвиг. Он поднес кисть к своим губам и позволил себе испробовать эту маленькую капельку краски на вкус. Вязко, горько, неприятно. Его никто не видел, но он отчаянно чувствовал чужой взгляд, где-то сверху. Усмехнулся, размазывая остатки краски с кисти по своему лицу. Приятный холодок и ласковое касание ворсинок кисти. Он прикрыл глаза, продолжая мучить свое лицо токсинами. Мягко обвел щечку, грубо закрасил лоб, легкий мазок по носу. Однако цвета ложились не идеально: жирная кожа попросту их отталкивала, и поэтому краска расходилась рваными силуэтами. Сэмюэль на дрожащих ногах подошел к зеркалу, и увиденное ему не понравилось: почему его лицо все еще узнаваемо? Почему краска отторгает его? Брови свелись к переносице, подбородок задрожал в нервном приступе. Преподобный упал на пол и несколько раз ударил себя по щекам так, что краска разбрызгивалась в разные стороны. — Почему ты меня отвергаешь? — спросил он, не сдерживая детские слезы. Сопли потекли ручьем и с наслаждением забирались в рот хозяина, одаривая его приятно-тошнотворным соленым вкусом. Он раскрыл рот и всхлипнул. — Почему? — взвывал он, размазывая уже и сопли, и краску по лицу. — Я прекрасен, ты не видишь? — засмеялся, показывая грязные руки потолку собственного гаража. — А все для тебя. — голос сменился на озлобленный рык. — Ты никогда не был на моей стороне*. — икона висела в углу гаража, однако в следующую секунду она разрезала пол на пути к бойлеру с водой. Сэмюэль остановил ее движение ногой и, набрав побольше соплей в глотке, харкнул на Господня. — Я прекрасен. Я прекрасен. — шептал он, утирая тыльной стороной руки свисающие с носа сопли.