длань господня

Она не вызывала никаких эмоций, она была лишь эдаким экспериментом, который в конечном итоге мог как доказать его теорию, так и опровергнуть. Он, конечно, не думал о том, как поймет – действительно ли его теория верна. Он из тех людей, кто не задумывается о каких-то мелочах по типу конца. Для таких как он важен процесс. Неисчисляемый поток эндорфина пробежался по его застывшим жилкам, подобно музыке, от которой хочется быть немного сумасшедшим. Но был ли он сумасшедшим? Или он был одержим? Скорее одержимый сумасшедший. Как будто он мог внести в мир что-то новое, какую-то совершенно иную истину, непривычную человеческой душе. Подобно Раскольникову, но назвать его копией Раскольникова было бы оскорбительно для Достоевского. Наш герой слишком глуп для такой роли, он лишь очередной шизофреник, возомнивший из себя просветителя, а на деле он самый настоящий Иуда. Уверена, вам более чем интересно посмотреть на его портрет, однако совсем скоро вы скажете, что это было пустой тратой времени, ведь ничем примечательным, кроме не отстирываемых пятен пота, он не был наделен. Однако литературные критики скажут иначе, поэтому почему бы не подтереть им задницу языком в последний раз и не описать портрет последнего ублюдка на земле. Я шучу, мы, конечно, перейдем ближе к делу. Наверное, вы решите, что та идея, которая полностью окутала голову Сэмюэля, подобно ветрянке, возникла от скуки. Возможно, вы будете правы, но стоит лишь вспомнить фразу, которую когда-то сказал какой-то крутой парень, и вы окончательно убедитесь в своей правоте: «у каждого человека есть предназначение». Предназначение Сэмюэля – стать оправданной машиной-убийцей. Почему оправданной? Потому что он сам себя и оправдал. Он сам себе придумал цель и сам для себя решил, что эта цель верная, а самое главное - в порядке вещей. Он сам решил, что так и нужно делать. Раньше он наблюдал за убийствами только по телевизору, иногда читал о них в газетах, но никогда не задумывался о том, каково это – убивать самому. Он мог представить эмоции, но они никогда не будут достаточно полными. Да и в принципе, убить человека не так просто, как он думает. Во многих случаях человек просто либо выживал, либо спасался, либо притворялся мертвым, пока не приходило время «оживать». Но и самый первый вопрос, над которым Сэмюэль подумал только перед сном в своей насквозь провонявшей плесенью кровати – что будет, если его поймают? У полицейских, а тем более у судьи, не хватит мозгов, чтобы по достоинству оценить его теорию. Если тела было куда спрятать, то трясущиеся от вины руки нет. Он понимал, что фактически он будет виноват, так и прописано в законе. Так будет ли смысл в чем-то, если он сам не ощущает замкнутость и четкость своей теории? Но как говорила великая Коко Шанель: он подумает об этом завтра. Ему не жаль тех, кто совершил грех, так или иначе эти люди для него как испепеленные куски хлеба – ничто. Нет никакого смысла прощать каждого, кто раскаивается, тогда человеческий род превращается в толерантных говноедов, которые готовы закрывать глаза после таких выражений как «я оступился», «я был не прав». Черт возьми, да, ты был не прав, но отвечать будешь перед такими же говноедами. На тебя обрушится то, что ты заслужил, и, поверь мне, это будет не простая камера со стальными решетками. Самое страшное наказание для человека и есть другой человек. Сэмюэль, наполнившись чувством собственного превосходства, сменил рубашку, подмышками которой красовались желтые пятна, подобно фарам машин, на черную (он до сих пор уверен в том, что на черном не остается следов) и, по причине выходного дня, отправился в дом Паркинс. Каждый уважающий себя падре должен узнавать о состоянии приходивших к нему в церковь горожан. Это как хорошо закрепленная традиция. Вы можете смеяться, ведь нет никакой традиции у священников. Наш персонаж лишь хотел показаться обеспокоенным, взволнованным прохожим. Всего лишь прохожий. Чтобы открыть сердце. — Миссис Паркинс, — череда монотонных стуков в деревянную дверь, на которой была перевернута девятка. Он на это не обратил внимания. — Это Сэмюэль. Простите, что не предупредил. — никто не отвечал и тогда Сэмюэль отклонился назад, чтобы заглянуть в окна, которые были закрыты белым кружевом. Если бы он не услышал легкий стук тупого предмета об стол, то посчитал бы, что дома и вовсе никого нет. Сэмюэль дернул ручку двери, но та оказалась закрытой. И в тот момент, как он убрал руку, перед ним оказалась сама Паркинс, на ее лице был написан испуг, точно такой же, когда человек не ожидает гостей во время мастурбации. — Я было подумал, вас нет дома. — он, воспользовавшись шансом, посмотрел вглубь дома, где кроме темноты он ничего не увидел. — У вас все в порядке? Я услышал какой-то странный звук. — Да, преподобный, я делала пирог. — ее улыбка не казалась искренней, наоборот, она была наиграна даже хуже дворовых актеров. Сэмюэль коротко улыбнулся, бросив взгляд на босые ноги женщины, под ногтями он заметил кровь. Женщина слишком коротко стригла ногтевую пластину. Он даже пропустил мимо ушей, что она назвала его преподобным. — У вас намечается праздник? или вы так, по настроению? — он усмехнулся, а она посмеялась только через несколько секунд, как заторможенная лошадь. — Нет, никаких праздников. Простите, я бы вас пригласила в дом, но у меня такой бардак. Вы что-то хотели? — Да я так, гулял рядом, думал о ваших словах, решил проведать. — засунул руки в карманы брюк. — Мимоходом. — Я вас поняла. — улыбка, пусть и наигранная, упала с ее лица тяжелым грузом, какие обычно перевозят на кораблях. — О, черт, какая я идиотка. Вы подумали, что я сделала это. — Миссис Паркинс, послушайте... — Нет, зря я вам рассказала, вы теперь так каждый день будете ходить? Пожалуйста, не нужно, я оступилась, я сказала это по глупости, на порыве эмоций, поймите меня, я не хочу этого делать на самом деле, это же просто бред какой-то. — она обернулась назад и сжала ручку двери сильнее, а когда повернулась обратно, то голос ее значительно понизился. — Поймите меня, все люди говорят по-дурости, когда злые или в отчаянии. Я одна из таких людей. поймите меня поймите меня поймите меня когда она заткнется — Миссис паркинс, я пришел вовсе не затем, чтобы убедиться, не убили ли вы своего мужа. — он ласково улыбнулся, вытащив руки из карманов и убрав их за спину. — Я пришел по той причине, которую вам изначально называл. Что ж, — он несильно хлопнул в ладоши, сразу же сцепляя руки в замок. — Простите меня, это было ошибкой приходить сюда. Но я должен был убедиться, что у вас все хорошо. — он бросил взгляд на синяк на шее, на который ранее не обратил внимания. Это не было похоже на последствия плотоядной ночи, иначе бы были видны маленькие красные пупырышки. Он не подал никаких эмоций. — Нет, это вы простите. Я снова вспылила, на то не было повода. — теперь ее улыбка казалась искренней. — Мы оба в неловком положении. — усмехнулся, как будто кто-то сказал достаточно сухую шутку, и в это время Паркинс увидела в его глазах что-то нечеловеческое, как будто звериный отблеск. Ей действительно не стоило говорить о своих подсознательных переживаниях. Этот звериный взгляд преподобного не на шутку напугал ее, как будто она была его жертвой. Как будто она поняла, что является его целью. Она закрыла дверь, но прежде чем ее захлопнуть, в небольшой щелке увидела животные глаза Сэмюэля. Они отпечатались в ее памяти как сургуч. Еще пять минут она не отходила от двери, прислонив правую руку к глазку. Дыхание замерло, кровь перестала переливаться, один только напуганный взгляд давал понять, что она еще жива. Паркинс знала, что преподобный все еще за дверью. И это было так. Он наблюдал.