Одна десятая процента

Стояла весна. Впрочем, в Питере это не очень-то ощущалось. Как и у Вани на душе. Сперва все было хорошо, круто даже. Затянувшиеся каникулы, планомерно растущий живот, постоянный Тихон рядом и никаких омрачающих мысли событий. Совсем никаких. Никаких событий. Да. Говорят, многие беды начинаются от безделья. В Ванином случае все оказалось именно так. Впрочем, признаться себе в этом было не так просто. Привыкший годами пахать как ломовая лошадь — съемки, театр, интервью, разъезды, он с запалом той же лошади отдыхал уже пять месяцев подряд. И выяснил, что от отдыха можно устать. Просто в хлам заебаться. Предполагалось, что все эти месяцы декрета как раз и нужны для отдыха перед родами и последующим трудным материнством (отцовством). На деле оказалось, что эти сложные роды и материнство (отцовство) где-то там очень далеко и практически никогда. Время тянулось катастрофически медленно. При этом живот был уже такой, что спасали только широкие худи, и то — выходить дальше ближайшего магазина и садика во дворе было нежелательно, наверняка найдется кто-то, кто сообразит, что худи надето на Янковского не просто так. С каждым днем эта ситуация усугублялась. Нельзя сказать, что здесь не было совсем никаких плюсов. Ваня пересмотрел все фильмы и сериалы, что откладывал в долгий ящик, перечитал книги, переиграл в игры. Научился даже готовить что-то круче полуфабрикатов. Разобрался в светской хронике и узнал, наконец, бесценные сведения о том, кто с кем спит, почему развелся и как еще можно пиариться. Выяснилось, что никак. Узнал много нового о себе, как то: «Иван Янковский снимается в секретном супер-проекте», «Иван Янковский подался в Голливуд» и «Иван Янковский путешествует по святым местам». К последнему прилагалась какой-то кадр из «Топей». От таких новостей стало тоскливо. Иван Янковский конечно был занят сейчас в супер-секретном проекте, но все святые места у него находились в районе холодильника и кровати, а Голливуд — на экране. Тиша наоборот был на каком-то особенном подъеме. У него шла вверх карьера, появлялись связи, перспективы, маячили слава и деньги. От растущего живота Вани он впадал в какое-то совсем странное состояние. Иногда Ване казалось, что Тиша тупо хочет всегда. Иногда он задавался вопросом, что Тиша вообще изначально нашел в нем, если так торчит со всех этих круглых форм и объемов. — Не пойму, почему ты сразу не выбрал кого-то с пузом и жирного? — Жирного не хочу, а ты аппетитный! Вот и поговорили. Обычно такие разговоры заканчивались тем, что Ваню возили по кровати на спине и на боку. Экспериментов с другими поверхностями они больше не проводили, опасаясь за ребенка. Хотя Ваня подозревал, что тому на самом деле похер. Он вырос в атмосфере постоянного секса и, возможно, был зачат у какой-нибудь симпатичной стены. Кстати говоря, Тихон оказался прав — там действительно сидел маленький мальчик. Вечерами они строили теории по поводу цвета глаз и степени кудрявости. Из вредности Ваня утверждал, что его родословная не зря такая именитая, и что гены возьмут свое, но в тайне рассчитывал на кудряшки. Мысль о том, как Тихон обрадуется кудрявому пацану, смещала все эмоции куда-то в опасную плоскость, где близко было умиление и даже слезы. Со слезами, кстати, дело обстояло плохо. Если сперва Ваня думал, что прошел период гормональных всплесков достойно, то позже выяснил, что это были цветочки. Теперь, сидя дома в ожидании Тиши со спектакля или съемок, Ваня успевал по три раза за день совершенно точно решить, что жизнь кончилась еще вчера и что самое время уехать в Тибет. Интернет-умники и умницы советовали отвлекаться, найти себе хобби и не сидеть без дела. С хобби у Вани было туговато. Отвлекаться было не от чего, потому что не было дел. Именно от безделья Ваня постоянно висел в сети. И, когда Тиша укатил в Москву по делам, Ваня так же висел в сети, изнывая от скуки. Петров написал внезапно. Ваня как раз по сотому кругу просматривал Тишины веселые сториз, где он гулял по Москве с друзьями — свободный для перемещений, выпивки и встреч. Ваня, чтобы отвлечься от завистливых мыслей, ввязался в переписку с Петровым, которому, как оказалось, тоже было совершенно нечего делать. Петров спрашивал как дела и предлагал встретиться как-нибудь. Обычно такие переписки не заканчивались ничем, но тут выяснилось, что ничего не делает Петров в Питере. Сегодня. Сейчас. На часах было три часа дня. Впереди Ваню ждали еще двадцать четыре часа в компании с телевизором и холодильником, и он решился. Ваня рассуждал логично: Петров сам не захочет нигде палиться — его популярность выше. Они будут максимально инкогнито: посидят где-то, где никто их не увидит, в темных очках и шапках. Выпьют кофе, пройдутся не внутри двора, а по улице. Самой тихой и никому ненужной, но улице! Может быть даже сходят куда-то вроде музея, где никто никогда не бывает. Таких в Питере полно. Собирался Ваня как на фронт. Шарф, шапка, очки, пуховик, который застегивался хреново (для беременных мужчин таких не предусматривали), балахон, вроде бы скрывающий все, и, конечно, треники. Про джинсы он забыл еще в январе. Все пошло не по плану, когда выяснилось, что Петров собрался бухать на Рубинштейна. Даже будучи не местным, Ваня знал, что хуже места, чтобы скрыться от чужих глаз, не найдешь. Он попытался объяснить это Сане, но тот только отмахнулся, заявив, что деревья хорошо прятать в лесу и что сейчас всем не до них — очередной скандал в Тик-Токе. Ваня прикинул, кто круче, беременный он или скандал в Тик-Токе. Тик-Ток, пожалуй, выигрывал. Тем более, в три часа дня. «Посижу часик, до того, как там будет наплыв», — пришло компромиссное решение. Тише он ничего говорить не стал. Ваня ехал в такси, счастливо разглядывая город за окном, в который он, наконец, может выйти, хоть и ненадолго. На улице, полной людей, его охватила настоящая эйфория. Он даже забыл про паранойю. Светило солнце, кругом были кафе, новые запахи и звуки. Все это подозрительно напоминало свободу. Никаким часиком это, конечно, не ограничилось. Петров первым делом полез обниматься, да так и застыл, натолкнувшись на новые объемы Янковского. Пришлось делать огромные глаза и затыкать ему рот, чтобы не вопил на всю улицу. Потом они уселись за столик, и Ваня на всякий случай не стал снимать куртку. Петров требовал немедленных объяснений и немедленно выпить. Ваня пить, понятное дело, не стал, но объяснять пришлось. Саня охреневал все больше — и от обстоятельств, и от факта, и от того, что раньше не знал. — Никто понятия не имеет! Как вы умудрились это скрыть, конспираторы?! — Я практически не выхожу из дома, — Ваня поморщился, — так и скрыли. — Не, ну круто, конечно. Дальше пошли байки про знакомых, про то, кто влюбился, развелся, кто родился. Тут Ваня в кои-то веки смог поддержать разговор, потому что начитался всех сплетен за последние месяцы. Вспомнили былое, поржали. Часы летели один за другим. Спохватился Ваня, когда в баре начались пьяные разборки. Глянул на часы — десять. За окном была полная людей улица. И, если в баре было темновато, да и они удачно сидели, то за дверью их определенно ждала расправа из желающих урвать кусочек одной из селебрити. — Бля, — Ваня судорожно кусал губы, — это плохо. Саня перехватил его взгляд и кивнул. Ничего хорошего улица Рубинштейна в это время суток не предвещала. При этом Саня был бухой, поэтому идеи у него тоже были бухие. Когда подъехало такси, он сосчитал до трех, вскочил из-за стола, обхватил Ваню рукой за шею и потащил сквозь толпу к машине. Бежать было каких-то пять метров, но из-за обилия праздно-гуляющего народа, пробираться пришлось не меньше минуты. Конечно, кто-то заметил Петрова. Конечно, все телефоны повернулись к ним. Конечно, посыпались настойчивые просьбы селфи и автографов. Ваня верил, что в очках, шарфе и шапке его никто не узнает. Он плюхнулся на заднее сидение, оставив Саню разбираться с визжащими девицами, и приказал водителю гнать скорее. Они тут же встали в пробку. Дома он оказался в двенадцатом часу и неожиданно обнаружил там Тишу. То, что Тиша злится, стало понятно сразу. В такие моменты он как-то серел лицом и странно дергал губами. Будто бы не давал им привычно улыбаться. — Я думал, ты завтра приедешь, — приветствие у Вани вышло так себе. Он почему-то тут же почувствовал одновременно вину и злость на эту самую вину. — Я думал, ты дома скучаешь, — Тиша выразительно поднял брови. — Приезжал Саня Петров, мы решили пересечься, — бросил Ваня с равнодушным видом, будто такие встречи были у них каждый вторник. — Я заметил. Тиша достал телефон. Там уже пестрело что-то про то, что Петров напился в Питере с неизвестным приятелем. — Неизвестный приятель, — Тиша криво улыбнулся, — фотки зачет, Ванько, столько дружеского участия. Интимного даже. — Чего? — Ваня вытаращил глаза. — Того, — Тиша зло глянул на него, — я-то тороплюсь закончить дела, потому что мой муженек скучает дома один, мчу на первом же самолете, а тебе, похоже, совсем не скучно. Ваня взял у него телефон, глянул фото. Это выглядело… красноречиво. Петров его обнимал и пытался заслонить от всех, выставив себя вперед. Таким образом получалось, что Ваня находится у него где-то под мышкой, а Саня его прижимает к себе. «Ну точно, будто любовники», — пронеслось у Вани в голове, и тут он осекся. — Тиша, бля! Жизневский уже тусовался на балконе с самым мрачным и оскорбленным видом. — Тиша, ну ты серьезно, что ли? — Ваня встал перед ним. — Не стой тут, простудишься, — Тихон, мрачно сдвинув брови, пускал дым в сторону от него. — Серьезно, ревнуешь? — Ване стало весело. — К Петрову? — А что? — Тиша вскинулся. — Ты сидишь дома, ни с кем не общаешься, все время говоришь о конспирации, а тут появляется он — и пожалуйста! Побежал Ванюша, только пятки сверкнули! И куда? На главную барную улицу страны! Это где такая конспирация хорошая продается, не подскажешь? — Да так случайно совпало, — Ваня закатил глаза. — Случайно шел от кровати до телевизора, а оказался на Рубильнике? — Тиша уже явно закипал. — Ты же только так ходишь по твоим рассказам! — Так я и хожу! — Ваня тоже завелся. — Впервые выбрался куда-то, хрен ли ты орешь?! — Ты не сказал ничего. Я прилетел, еду в такси, гляжу новости, а там Ванечка мой с каким-то мужиком отдыхает! — Это не какой-то мужик, блять, мы снимались вместе! — Мы с тобой тоже вместе снимались, помнится, — Тиша выразительно поднял брови. — Со всеми так снимаешься? Этого стерпеть уже было никак нельзя. В Тишу полетела попавшаяся под руки тряпка, за ней — дурацкая вазочка в виде кота, которая никогда не нравилась Ване, а следом — оставленная на кухонном столе книжка Киза. Книжку Тиша отбил локтем и она улетела за борт балкона. — Да бля… Ваня ту же развернулся и сбежал из квартиры, спасать книгу и выпускать пар внизу. Книга лежала корешком вверх, страницами — в луже. Ваня поднял ее и заботливо обтер о свою безразмерную толстовку. Ребенок внутри брыкался — видимо пробежка по лестнице ему не очень зашла. Тиша на балконе сверлил его взглядом. Ваня поднял голову и показал ему фак. Дошел до ближайшей скамьи. Сел на нее, открыл книжку. Читать под фонарем он, конечно, не собирался. Но для представления подходило. Он знал, что Тиша наблюдает за ним, но позиции свои сдавать не собирался. Ваня вышел в город выпить кофе с другом — претензии можете засунуть себе в жопу, дорогой муж. Тихон начал слать сообщения с балкона через пять минут. «Замерзнешь» «Я замерз» «Я съел всю еду» «По телику Голос идет» «У меня встал» Фото штанов с якобы вставшим членом. Ваня хранил гордое молчание, хотя жопа уже начинала остывать, и скамейка была не особенно удобной. Тиша спустился еще через пять минут. Подергал его за рукав пуховика. — Ванько… Ваня молчал, сосредоточенно глядя в книгу. — Че читаешь? — Отелло, — Янковский поднял на него взгляд, постаравшись передать всю степень своего презрения. — Не читай, — Тиша плюхнулся рядом на скамейку. — Чего это? — Тебе конец не понравится. И заржал. Это было так по-Тихоновски — ни с того ни с сего заржать посреди серьезной вообще-то ссоры. Ване снова захотелось залепить ему книжкой по башке. Но книжку было жалко. Тишу — не очень. — Ну и что это было? — буркнул он, скрестив руки на груди. — Да сам не знаю, — Тиша поморщился. — Увидел тебя с ним и что-то перемкнуло. Еще ты ведь не сказал ничего. — А ты сам все и додумал, — Ваня покачал головой. Тиша не спорил. Понимал, видимо, что наговорил лишнего. — Так, — Ваня встал со скамейки, скинул на Тишу пуховик. — Смотри. Он развел руки в стороны, повертелся. Потом, недолго думая, стащил и толстовку тоже. — Ваньк, ты чего? — Смотри, говорю! — Ваня ткнул в обтянутый футболкой живот. — Здесь сидит твой сын, помнишь? — Да уж, не забываю… — И как ты думаешь, я могу забыть об этом?! — Ваня вытаращил глаза. — Могу пойти и что-то там с кем-то там, когда у меня внутри сидит ребенок твой? — Вообще-то, сексу это не помеха, но я понял-понял, — Тихон поднял руки, показывая, что сдается. — Ступил, Ванько, ну прости! — Ступил?! — Ваня снова взорвался. — Ты что думаешь, что я настолько отбитый, что пойду вот с таким животом еще и трахаться куда-то?! Или что я с каждым партнером по площадке ебусь?! — Вань, ну хватит… — Это тебе хватит. И без твоей ревности тошно! — Почему тошно? — Я хочу что-то делать. Запал орать кончился внезапно. Ваня рухнул на скамейку. Ребенок недовольно пнул его под ребра. — Что делать? — Не знаю. Что-то. Достало сидеть дома и пялиться в экран. — А сказать раньше не мог? — Тиша повернулся к нему, заглянул в лицо. — Я говорил, ты не слышал. — Ясно. Тиша помолчал, достал еще одну сигарету, прикурил. Ваня покосился на него, но тоже решил пока что не начинать новую свару. Хотелось уже домой, заняться сексом, например, или просто пообниматься. В тепло, в покой. Хотелось спать. — Ты можешь озвучивать мультики, — проговорил Тихон спустя время. — Чего? — Голос у тебя не беременный. Займись озвучкой. Ваня мысленно прикинул и понял, что Тиша прав. Это можно. И это всяко лучше, чем палиться с животом посреди центра города. Тут же нестерпимо захотелось целоваться, но делать это было решено уже дома.