Черный лотос

“- Дядя!! Дядя!!! Прошу тебя, - Цзинь Лин крепко сжимал ослабленные руки Цзян Чэна, уродливо размазывая по лицу слезы, сопли и чужую кровь. Совсем как ребенок. Ваньинь что-то шептал обескровленными губами, то ли ругательства, то ли утешения. Цзинь Лин пытается сосредоточиться, прочитать по губам, но ему не удается. Слезы застилают глаза, предательски скрывая последние слова его родного человека. Цзян Чэн с трудом вздыхает, но его резко пробирает на кашель. - Дядя!! – с ужасом кричит Жулань, бессознательно прижимая полумертвого мужчину к себе ближе. Цзян Чэн пытается отстраниться от крепкого объятья, что только сильнее открывает огромную рану на животе, однако он понимает: сил совершенно нет. Ваньинь с некоторым облегчением думает: «Хорошо, что я отдал Цзыдянь, когда силы еще были, иначе боюсь, сейчас бы мне это не удалось». Однако что-то болезненно тянет его грудь, мешая мириться со своей скорой смертью. Он закрывает глаза, сдерживая порыв очередного кашля, но тело все равно трясется, подавая сигнал безутешному племяннику расслабить хватку. - Дядя!! Дядя, умоляю тебя… не… не… умирай! – Цзинь Лин говорит поспешно, с паузами в виде недолгих заиканий. Он стирает свежую кровь на чужих губах, постепенно переходя дрожащими пальцами к щекам, размазывая красным по пути. От этой неприятной картины ему хочется плакать сильнее, но он уже не может, - прошу тебя, дядя! Ты же… ты же обещал мне, что не оставишь меня одного! Но ты собираешься это сделать! Дядя! Ты ведь… ты ведь…

«Ты ведь единственный, кто у меня остался, дядя!»

И Цзян Чэн ломается, позволяя слезам катиться по щеке. Он не хочет умирать. У него осталось очень много дел: его маленькие ученики, его орден, его семья. Он же еще даже не женил своего племянника! Теперь некому будет провожать Цзинь Лина в новую семейную жизнь. У него остался брат, с которым они не успели поговорить, которому он еще не принес соответствующую компенсацию за невольную жертву. Его правая рука еще не готова к управлению орденом, он же еще такой зеленый. На его столе валяется документ, который ему необходимо срочно подписать… «Возможно, А-Лин все уладит, он уже взрослый. Я так им горжусь. А-Лин, ты слышишь? Я горжусь тобой. Очень сильно. И родители тобой гордятся, я уверен. Ах, ты что-то говоришь? Не могу разобрать… А-Лин. А-Лин! А-Лин!! Прости своего дядю, он должен оставить тебя одного. А-Лин, я уже говорил тебе, что горжусь тобой? Я люблю т…” - Дядя! – Цзинь Лин зовет своего родственника еще раз, но, даже не услышав ничего в ответ, все же решает сказать то, о чем его попросили. - Дядя, Цин-цзе сказала мне сказать тебе прийти к ней, - шестилетний мальчик настойчиво стучит в дверь, требуя ответа. - А-Лин, что я говорил тебе?! Почему ты до сих пор не в кровати? – Голос Цзян Чэна звучит привычно строго, хотя его выражение лица оставляет желать лучшего, однако закаленный опытом прошлого, тон не меняется ни при каких обстоятельствах. Сколько раз ему приходилось будничным тоном разговаривать с племянником во время очередных истерик возле поломанной мебели и с разодранной в клочь одеждой. Ему необходимо было говорить, как обычно, дабы мальчик ничего не заподозрил. Он просто не мог показать себя слабым, чтобы ребенку не пришлось быть сильным рядом с ним. Ему также не нужны утешения от него. Цзинь Лин слишком сильно похож на свою мать. Он не хочет сломаться в очередной раз. Ваньинь краем уха слышит обиженный бубнеж за дверью, который вызывает у него беспомощную улыбку. Этот избалованный мальчик никогда не меняется. Его малыш. А-Лин, его племянник, его счастье, его единственный член семьи. Что бы случилось с его малышом, если бы Цзян Чэн решился на самоубийство? Идиот, он такой идиот! Он снова решил оставить его одного? Как он мог… КАК ОН МОГ?! - Я жду Юань-гэ, - нашелся с ответом ребенок. Но Цзян Чэн не слышал его, мысленно моля о прощении Цзинь Лина. Лицо, которое ему удалось лицезреть перед смертью, до сих пор мелькает перед глазами. Такое же было у Цзян Янли, когда она узнала о смерти своего мужа, такое же было у Вэй Усяня, когда он понял, что их сестра умерла. Эта смесь отчаяния, ужаса и не смирения со смертью дорогого человека. Цзян Чэн никогда бы и не подумал, что кто-то будет так скорбеть над его смертью. Но Цзинь Лин это делал. Это и радует, и печалит одновременно. Ему нужно жить хотя бы ради своего малыша. Он не должен оставлять его сражаться с этим гнусным миром в одиночку. Он ему нужен, ровным счетом, как и тот нужен ему. Но они не могут жить в этом мире спокойно, пока живы они. Ваньинь обдумывал свои дальнейшие действия, решая, что же ему следует сделать в первую очередь. Может, оставить все как есть? Жить спокойно бок о бок с ними и радоваться жизни, забыв о поступках брата? Хах, может, еще и на блюдце преподнести им орден? Цзян Ваньинь уже позволил им многое, теперь же пришел их черед расплачиваться. Однако ценою будет жизнь. Лишь после их смерти Цзян Чэн сможет вздохнуть полной грудью. Невинные? И что? Разве не его в прошлой жизни называли беспощадным Саньду Шеншоу? Какая ему разница от того, что умрут невинные люди? В конце концов, и в прошлой жизни они не дожили до своей естественной смерти, павши под руками его заклинателей. Раз он ничего не смог изменить из того, чего желал, то зачем ему еще что-либо менять? Пусть умирают. Цзян Ваньинь злобно хмыкает, мысленно давая себе звонкую пощечину. Сестра бы не одобрила. Она бы многое не одобрила, но Цзян Чэну теперь все равно. Она мертва. И сегодня, вместе с уходом Вэй Усяня, умер он. Ваньинь слишком устал бороться и страдать. В конце концов, ему уже больше семидесяти лет, пора уже насладиться мирной, размеренной жизнью. Конечно, после того, как в его ордене перестанет дышать последний Вень. Когда Цзян Чэн очнулся от своих раздумий, Цзинь Лина уже не было за дверью. Ваньинь слабо усмехнулся, не ожидая от своего племянника большего. Он никогда не меняется. Мужчина насухо вытирает опухшие глаза, выпрямляет смявшуюся одежду, перепачканными чернилами руками поднимает свой меч, глубоко вздыхает, отключая ненужные эмоции, и решительно открывает дверь. Он знает, что ему нужно сделать в первую очередь. Кабинет Вень Цзян Цин, главной лекарки, находится в южной части резиденции, тогда как кабинет самого главы – в северной. Хотя сама резиденция и не такая большая, дойти из одного кабинета в другой занимало достаточно много времени. Да и сам Цзян Чэн не торопится, меланхолично осматривая изящные рисунки одним за другим, втайне молясь, что вся позорная опухлость пройдет за эту недолгую прогулку. Слуги, бегающие вокруг, тактично опускают головы при виде хозяина и невесомыми шагами проходят мимо. Глава ордена бесстрастным взглядом провожает их. Больше медлить нельзя. Цзян Цин удачно вписалась в этот орден благодаря своим превосходным навыкам и вежливым поведением. Она была прямолинейной персоной, но не грубой. Она знала свое место, не унижаясь и не злоупотребляя своим положением. Цзян Цин действительно нравилась жителям ордена. Девушка часто выходила к простым людям, осматривая их и леча. Но детишки особенно любили ее или скорее маленькие сладости, которые она приносила с собой. Да и лекарства ее не были слишком горькими, разбавленные сочными, свежими ягодами и приторными сладостями, которые уличным детишкам казались большим богатством. Рядом с ней часто можно было заметить огромного и неловкого мертвеца, лицо которого не краснеет лишь из-за того, что оно мертво. Будь он живым, то ходил бы постоянно красным. Он был застенчивым юношей, но очень сильным. Он также выходил к простым людям, помогая им носить тяжелые вещи и развлекая непоседливых детишек. Брат и сестра Цзян нравились людям. Но не тамошним заклинателям. Они внимательно следили за их действиями по указу главы. Хотя даже без приказа, они бы не сводили с них глаз. Может, это несколько несправедливо, однако потери от их бывшего ордена были уж слишком велики. И страх повтора этого ужаса тоже слишком велик. Они не имеют права расслабляться, даже когда война окончилась, даже после уничтожения Стигийской печати. Пока живы виновники этих трагедий, никто из заклинателей не сможет вздохнуть спокойно. Но они также ничего не предпримут против них. Без приказа. Цзян Цин и Цзян Нин знают об этом. Они чувствуют каждой частичкой своего тела их подозрительные взгляды, слышат каждый напряженный шепот, который не смолкает даже, когда их тема разговора находится меньше 1 чжана. Им почти все равно. Если это цена за жизнь, то брат и сестра с готовностью примут это, ведь это самое малое, что они могут сделать за их милость. Они готовы быть ниже травы и тише воды, готовы выполнить любой каприз главы, если это значит, что их семья и А-Юань будут в безопасности и комфорте. К счастью, их добродетель никогда не требует невозможного. Только-то защищать его орден, его людей, быть их частью. И они сделают все возможное, чтобы быть полезными ему. - Глава Цзян, - девушка вежливо поклонилась мужчине, впуская того в свой скромный кабинет. Тот ответил небрежным кивком, привычно садясь на деревянный стул возле стойки с разными снадобьями. - Ты звала меня, - не вопрос – утверждение. Цзян Цин внимательно осмотрела своего пациента, с некой жалостью отмечая его припухшие красные глаза, сухие губы, грязные рукава и черные пальцы. Однако мужчина, очевидно, не спешил открывать ей свое сердце. Она это понимала. Как и понимала причину скверного состояния Цзян Чэна. Несколько дней назад к ней подходил Вэй Усянь, неловкий и запутанный. Он был влюблен и не знал, что ему стоит делать. Он не мог уйти, обремененный жизнями ее семьи, но и не мог остаться, следуя зову сердца. Она посоветовала подойти к Цзян Ваньиню и все откровенно обсудить. Вот они и обсудили. Цзян Цин с жалостью смотрит на мужчину, желая, чтобы и тот последовал ее совету. О некоторых вещах необходимо забыть и они оба это понимают. Лекарка припоздало кивнула на слова мужчины, подходя к нему. Она спокойно опустилась на колени перед ним, беря в свои тонкие руки перепачканные пальцы мужчины. Она будто бы приоткрывает губы, чтобы что-то да сказать, но тут же закрывает. Она понимает: ему сейчас не нужны ни нравоучения, ни советы, ни какие-либо слова. Одной рукой Цзян Цин держит расслабленные руки Ваньиня, другой же – закатывая грязные рукава. И, конечно же, все в крови и чернилах. Цзян Чэн выглядит расслабленным в ее надежных руках, полностью открытый ей и доверчивый. И она попросту не может предать его. Цзян Цин отпускает его руки только для того, что бы сходить за нужной ей настойкой. Это жидкое лекарство не являлось чем-то необычным или особенным, им чаще пользовались младшие адепты, которым еще трудно было контролировать удары настоящим мечом. А теперь его принимать будет их глава. Цзян Цин возвращается к Ваньиню, сразу же опуская на колени перед ним. По очереди, она наносит настойку на руки, смотря, как медленно затягиваются раны и заживают мелкие царапины. Цзян Чэн даже не поморщился. Будь раньше, Цзян Ваньинь попросту не дал бы ей ухаживать за своими ранами, убеждая, что на нем, как на собаке, все быстро заживает. На деле же, не желал выглядеть слабым перед девушкой, которая, как ему казалось, нравилась ему. Но как позже выяснилось: она ему не нравилась в романтическом смысле, а как потенциальная партнерша в супруги. Цзян Чэн, правда, испытывал некую неловкость рядом с ней после такого откровения. А сама виновница его мучений даже не подозревала о метаниях мужчины, ведь в ее планах на будущее пропущены такие понятия, как свадьба, муж и дети. И она не смела даже об этом думать. Это не позволительная роскошь для нее. Тихий вздох девушки отрезвил Ваньиня, впавшего в неглубокие раздумья. - Цзян Цин. - Да, глава? – откликнулась девушка, смотря на мужчину снизу вверх. Она до сих пор была на коленях перед ним. Ваньинь, чувствуя нарастающую неловкостью, поспешил поднять ее на ноги. - Я согласен, - лекарка на секунду задержала чужие руки, помогавшие ей подняться, ясными карими глазами вопросительно посмотрев на мужчину. Когда она так смотрела, то слабо хмурилась, словно не могла смириться со своим незнанием. Цзян Чэн любезно решил просветить ее. - С твоим предложением. Принеси мне это. Цзян Цин отпустила руку, внимательно смотря на главу, словно пытаясь выведать у него несказанные тайны. А сам мужчина выглядел решительно, даже не съеживаясь под ее пристальным взглядом, как когда-то раньше. Девушка еле заметно улыбнулась, но невозможно было не заметить душевное облегчение, словно с нее упал невидимый груз, давивший на нее долгое время. Она с чувством кивнула, уходя куда-то за пределы маленькой комнаты. Цзян Ваньинь сидел неподвижно, полностью побледневший с красными глазами. Он, хоть и не признавал это, действительно успел привязаться к брату и сестре Цзян. Они напоминали ему о прекрасных днях, когда его старшая сестра заботилась о своих непутевых братьях, несмотря на то, что у нее и своих дел было предостаточно. Янли всегда мягко улыбалась и предоставила им себя, как их скромное убежище от их надвигающихся проблем. Она выступила как заботливый родитель, коим не смогли стать Цзян Фэнмянь и Юй Цзыюань. Она никогда не осуждала их, даже наоборот, всегда поддерживала и ободряла их. Должно быть, зря. В конце концов, она умерла за своего брата, лишившего ее мужа и родителей. Дважды. Первый раз в Безночном городе, а во второй… при осаде Юньмэн Цзян от рук одного из адептов Лань Лин Цзинь. Хоть и орден позже выслал кучу сокровищ за их ужасающую потерю и даже отдал на растерзание этого неудачливого адепта, это не смогло хоть на немного заполнить пустоту в его сердце. Янли не могла чудом ожить. Цзян Чэн говорил, что никого не винит в ее смерти, кроме самого убийцы. И что ее смерть была отомщена. Но на деле же рыдал от злости, думая о Венях и о Вэй Усяне. В глубине души он их винил и не мог смириться с повторной утратой, даже если они не виноваты ни в первом случае, ни во втором. Цзян Цин вошла в комнату, держа в руках склянку с темно-зеленой жидкостью. Она аккуратно вложила стеклянную емкость в чуть подрагивающие руки мужчины и ободряюще улыбнулась. Он поднял на нее полные благодарности глаза и слабо улыбнулся. - Спасибо, Цзян Цин. - Не за что, глава, это моя обязанность, - она почетно поклонилась мужчине, предварительно отойдя от него на пару шагов, - Эти травы довольно привередливы, поэтому вы должны убедиться, что не принимали накануне каких-либо одурманивающих средств, включая алкоголь. Рекомендую принимать это снадобье с утра. И до самого дна, думая о человеке или людях, о которых вы хотите забыть. Эти травы полностью сотрут их из ваших воспоминаний. Также мне следует предупредить, что приняв это, вы никак не сможете вернуть себе память… - Это не страшно, - перебивает ее Цзян Чэн, жестом веля прекратить. Она подчиняется. Цзян Ваньинь принюхался к лекарству. Отвратительно. Но то, что может изменить что-либо в сознании таких сильных заклинателей, как он, попросту не может пахнуть приятно и соблазнительно. Он убрал снадобье в мешочек цянькунь, хранившийся глубоко под верхним халатом. Он встал с места, поправляя свою одежду, словно она могла помяться за короткое время. Его лицо было расслаблено, на губах застыла не особо искренняя улыбка. Только внимательно присмотревшись, можно было заметить чуть дрожащие пальцы, покрасневшие глаза и подрагивающие губы. Он явно нервничал, но девушка тактично делала вид, что не заметила. - Вень Цин… - мужчина резко выпрямился, чуть виновато смотря в ее радостные глаза. - Да, глава? – девушка слабо нахмурилась и медленно попятилась, предчувствуя нечто плохое. Иглы, бывшие в ее рукаве несколько мгновений назад, сейчас же покоились в ее жестких ладонях. Она держала их крепко, в любую секунду готовая напасть. - Прости, - Цзыдянь заискрился, обжигая своими искрами деревянный пол. Лицо Цзян Чэна стало равнодушным, хотя скорее несколько меланхоличным, словно он проделывал такое не раз и не два. Что, конечно, является правдой. В конце концов, он герой войны и часто убивал людей своей семейной реликвией. Цзыдянь, следуя воле своего хозяина, обвило хрупкую белоснежную шею Цзян Цин, держа девушку в воздухе, но не убивая. Пока. Лекарка быстро достала свои острейшие иглы, собираясь ими проткнуть смертельные акупунктуарные точки своего врага. Но Цзян Ваньинь выглядит слишком безмятежным и открытым, словно не собираясь даже уклоняться от ее ударов, словно знает, что она не причинит ему вреда. Он оказывается правым. Девушка с неким разочарованием опускает руку, отдавая себя в его руки. В последние мгновения своей жизни она все-таки спрашивает своего убийцу: «Почему»? Раздается негромкий хруст. И Цзыдянь одним движением сворачивает ей шею, мгновенно лишая ее жизни. На лице Вень Цин отражалось лишь боль и смирение. Цзян Чэн, словно в тумане, поднял иглы, с громким звоном упавшие на пол вместе с бездыханным телом девушки. Но видел он лишь размытые пятна. Неужели его обзору мешают застывшие в глазах слезы? Как же это глупо. Разве имеет он право плакать над ее смертью? Ведь это он ее убил! Какой же он бесполезный. Разве не он решился на это? Разве не он жестокий и бессердечный Саньду Шеншоу? Разве не он кучами убивал беззащитных и невинных людей?... Тогда почему сейчас, именно сейчас ему хочется только плакать и скорбеть? - «Почему»? Ты ведь знаешь ответ, - хмычет носом Цзян Чэн, круча в руках лишившиеся хозяйки иглы. Цзян Чэн действительно уважал ее. Она была сильной и вольной женщиной, не без капли сострадания. Он был во многом должен ей. И в этой жизни, и в той. Но это была необходимая мера. Видят боги, он не хочет убивать ее или ее людей. Однако если он этого не сделает, поймет ли Вэй Усянь свою ошибку? Вернется ли он? Они в безопасности только под покровом Вэй Усяня. Теперь, когда он ушел, кто будет их защищать? Цзян Чэн? Хах. Он будет тем, кто уничтожит их. Цзян Чэн проливает две последние слезинки, с силой сжимая в руке иглы. - Прости, прости, прости… - одними губами повторяет он, но ни один звук не вырывается из пересохшего рта. Он не может позволить себе издать какой-либо звук. Разжав руку, Ваньинь вонзает одну иглу в левое плечо, другую – в шею, близь сонной артерии, а третьей протыкает правую ладонь. Смиряет, похоже ли на то, что он отбивался от смертельной атаки. Вроде, похоже. В любом случае, никто не будет разбираться в этом деле. Правда, не правда ли это – совершенно неважно. Они Вени и они только что собирались убить последнего выжившего Цзяна. Цзян Чэн выходит из комнаты, сразу же зовя нескольких своих подчиненных. Он приказывает им созвать совет и собрать всех Веней в главном зале. Сразу после этого, с отвратительным хлюпком вытаскивает иглы из своего тела, выглядя очень злым и разочарованным. Заклинатели все поняли без слов. Вени решили устроить бунт, зачинщицей которого оказалась его доверенное лицо. Она решила своими руками устранить главу Цзян, но у нее не получилось. Правду же говорят, в тихом омуте… Его подчиненные с темным от злости лицом быстро поклонились, спеша исполнить указ их уважаемого главы. Один из них заходит в комнату Цзян Цин, чтобы своими глазами убедиться, что та мертва. И тихо выносит мертвое тело из комнаты. Цзян Ваньинь быстрым шагом идет к своему племяннику, дабы спасти его от «предателей». Он знает, что через несколько мгновений все в ордене будут знать, что Вени решили устроить переворот. Он должен успеть… “ - … затем, под покровом ночи, он пробрался в комнату к своей невесте и… - Цзян Чэн делает паузу. Мальчик нервно сжимает одеяло, воодушевленно смотря на своего рассказчика. - Ее там не оказалось! - Ах! – вскрикивает ребенок, натягивая одеяло до макушки. Но услышав тихий смех, он осторожно вылезает из убежища. Поняв, что опасности здесь нет, он решается на интересующий его вопрос: - А куда она делась? - После того, как эта поганая лисица начала красть души жителей ее деревни, эта невеста поспешила к местному божеству, чтобы попросить его о помощи, - спокойно объясняет Цзян Ваньинь, борясь с желанием потрепать по моментально взлохматившимся волосам мальчика. - А почему они не обратились к тебе? Ты бы убил эту поганую лисицу! – эмоционально размахивая руками, убежденно выдает Цзинь Лин. - А-Лин, следи за языком! – строгим тоном отчитывает племянника Цзян Чэн. - Так ты же сам так говоришь! – в тон мужчине отвечает Цзинь Лин. Ваньинь угрожающе поднимает руку, но ребенок не отворачивается в страхе, а упрямо продолжает смотреть на него, из-за чего его дяде приходится отпустить поднятую руку. Нависает напряженная тишина. Цзян Чэн отказывается продолжать свой рассказ из-за непослушности племянника. Тот в свою очередь тоже не собирается делать первый шаг, но обремененный одной навязчивой мыслью, он все же спрашивает мужчину: - Дядя… А если мою душу похитит монстр? Цзян Чэн удивленно смотрит на ребенка, еле сдерживая себя, чтобы не засмеяться. Обида, которую он испытывал, немедленно ушла, оставляя за собой щекочащую его сердце нежность и любовь. Его малыш так мил в своем невежестве. - Глупый, кто же посмеет напасть на тебя пока я рядом? – мягким голосом убеждает Ваньинь, принимая довольно убедительную и устрашающую позу. Цзинь Лин с восхищением смотрит на дядю, собираясь засмеяться от радости, однако осознав что-то, тут же поникает. Цзян Чэн беспомощно смотрит на грустного ребенка, не зная, чем тот себя на этот раз обременил. - А если ты не будешь рядом? – Цзинь Лин немного обиженно сжимает одеяло, не смея смотреть на мужчину. Тот, конечно, вздыхает с облегчением. - Я всегда буду с тобой, А-Лин, - разгибая один за другим маленькие пухлые пальцы Цзинь Лина, крепкой хваткой сдерживающие одеяло, мягко отвечает Цзян Чэн. Сжимая в своих больших ладонях маленькие руки ребенка, Ваньинь с улыбкой напоминает: - Кроме того, у тебя еще есть младший дядя, он тебя в обиду не даст. - Обещай мне, что ты никогда не умрешь, - после смерти Мэн Яо Цзинь Лин стал немного подозрительным, холодным. Для осознания его проступков и злодеяний потребовалось несколько лет жизни в Башне Карпа. За эти годы кто угодно изменится. Цзинь Лин теперь немного выше, крупнее, даже спина стала ровнее. Эти годы ему пошли на пользу. Так бы сказал каждый, но только не Цзян Чэн. Он замечал довольно большие круги под глазами, немного осунувшееся лицо, бесконечные заусенцы на пальцах, которых в принципе не должно быть у заклинателей его уровня. Замечал его параноидальные замашки, нервное теребление пальцами, постоянная необходимость, чтобы кто-то знакомый был рядом. Сердце Ваньиня болезненно сжимается при виде такого Цзинь Лина. Как бы он хотел, чтобы его племянник навсегда остался тем ярким и живым ребенком, но перемены были неизбежны. Цзян Чэн еле заметно морщится от боли, но от внимательного взгляда Цзинь Лина не ускользает это движение. Он ненамного расслабляет хватку, ровно настолько, чтобы боли не было. Однако Ваньинь до сих пор ограничен в своих действиях. Он беспомощно вздыхает, кручась в руках своего племянника, словно сможет отбросить эти крепкие руки. - А-Лин, ты же знаешь, что это неизб- - Обещай мне! – перебивает его Цзинь Лин, снова усиливая хватку, - Ты станешь бессмертным и останешься со мной навсегда! Обещай, дядя! Цзян Чэн беспокойно хмурит брови, с силой сбрасывая причиняющие боль руки своего племянника, тот не сдается, снова хватаясь на этот раз за плечи Ваньиня. Тот громко вздыхает, зная, что Цзинь Лин не успокоится, пока он не согласится. Поэтому спокойным и убедительным тоном Цзян Чэн отвечает: - Обещаю, что останусь с тобой навсегда, А-Лин. ”