Отчаяние

Сердце матери - это бездна, в глубине которой всегда найдется прощение. Оноре де Бальзак

Сегодня ровно год, как тебя не стало. Как тебя убили. И пусть в извещении написано, что ты покончил жизнь самоубийством. Это просто бумажка, отписка... Тебя убили, причем не твои сокамерники, которые сделали твою жизнь кромешным адом, а, возможно, и помогли уйти на тот свет, а великое и всемогущее ФЭС. Неподкупное. Лучшее. У них не бывает нераскрытых дел, эта структура работает по принципу «зло должно быть наказано». Нет середины, нет полутонов, нет привходящих обстоятельств и неоднозначных решений. Только «да» и «нет». И никаких «может быть». Я очень долго не могла родить ребенка. Один Бог знает, с каким трудом ты мне достался, сынок. Когда-то давно, в ранней молодости, я забеременела. Наивная, глупая, семнадцатилетняя, я послушалась маму, которая твердила: «Ну куда тебе рожать, дочка? Мужа нет, образования нет, денег нет. Не поднимем мы ребеночка». И я, поразмыслив, поняла, что мать права, и пошла на аборт. Прошло время. Я выучилась на парикмахера, но хорошим мастером так и не стала. Поэтому денежная проблема никуда не делась. Ну, а после стало совсем худо: умерла мама, и я осталась одна, окончательно загрустив. Нет, думала я, глядя бессонными ночами в незанавешеное окно, надо было родить. А так и мама умерла, и мужа не нашла, и ребеночка нет. Никто вечером с работы не встречает... Зачем так жить? Ради кого? А потом я познакомилась с Игнатом, который уже тогда был очень успешным бизнесменом. Я не могу сказать, что согласилась стать его женой без задней мысли. Мне очень хотелось кинуть опостылевшую работу, перестать считать копейки и решать, что купить в этом месяце – губную помаду или новые колготы. И вообще, мне хотелось семью, ребенка – простого женского счастья. И я вышла за человека, которого никогда не любила. Вообще, после того предательства в молодости, когда мой любимый, узнав, что я беременна, бросил: «я не готов стать отцом» и трусливо сбежал, я дала себе слово никого не любить. Потому что это слабость человека. Полюбив, любой, даже самый отпетый негодяй, становится уязвимым. Из человека можно вить веревки, а порой этот самый человек настолько растворяется в проклятом чувстве, что теряет себя. Я не хотела этого. Игнат стал хорошим, любящим мужем. Но уже во время медового месяца он поставил передо мной задачу... Помню как сейчас: пышная свадьба, медовый месяц на Кипре. Лазурное море, белый песок. Мы с Игнатом сидим на берегу, и он, как маленький, лепит замок. Вид у него счастливый. - Ну вот, котенок, теперь нам с тобой надо хорошенько потрудиться, чтобы через девять месяцев стать родителями. У нас будет мальчик. Сын. Будет кому передавать империю, - мечтательно говорит он, старательно утрамбовывая песок возле башни. Я, к тому моменту охладевшая ко всевозможным хобби и походам по тусовкам, радостно согласилась. И начались мои хождения «по мукам». Спустя два года после того, как мы начали «работать» над наследником, стало понятно, что есть проблема. Я кинулась к врачам и получила вердикт: детей не будет. Так аукнулся мне мой первый и единственный аборт. Лишь женщина, которая мечтает стать матерью, способна понять, в какую бездну я провалилась от этого знания. А как сказать мужу, что мы с ним никогда не станем родителями, никогда в нашем доме не раздастся звонкий детский смех, никогда не почувствуем объятие маленьких ручек нашего малыша? Провела две ночи без сна, пролила литры слёз и решила, что утаивать это от Игната бессмысленно. Была уверена, что он со мной разведется. Зачем ему «пустоцвет»? Но, к счастью, я ошиблась. В который раз. Он расстроился, но сказал, что наука на месте не стоит, что на дворе двадцатый век и мы можем попробовать другие методы: ЭКО или суррогатное материнство. Но меня это мало утешало. Варианты, предложенные мужем, казались дикими, нереальными, неправильными. Я уверена, что кощунственно забирать ребенка у женщины, которая его родила. Даже если малыш так называемой суррогатной матери генетически не родной, но ведь она его выносила. Нет, этот способ я наотрез отказалась даже обсуждать. А вот на ЭКО согласилась, однако три подсадки не дали результатов, и я со слезами на глазах упросила мужа прекратить. В конце-концов, сообразив, что современная медицина бессильна, я решила попробовать другие, альтернативные варианты: экстрасенсы, бабки-шептуньи, шаманы. Их между собой объединяло лишь одно: все как один, они видели на мне порчу, родовое проклятье, черную ауру (список при желании можно продолжать) и обещали помочь, почистить карму. В результате сильно «почистился» кошелек, а долгожданная беременность так и не наступила. И лишь после этого я, убежденная атеистка, неожиданно для себя пошла в церковь. Исповедалась, причастилась, долго плакала у иконы Божией Матери и истово молилась, выпрашивая у неё ребеночка. - Что ж ты так убиваешься, деточка? - спросила меня старенькая монашка, когда я, понуро, не переставая рыдать, выходила из храма. - У тебя случилось что-то? Я была в таком отчаянии, что готова была выплакаться первому встречному. Я рассказала ей всё: от предательства Олега, который был моей первой и единственной любовью, до последнего похода к тибетскому шаману, который накачал меня какой-то отравой, и мне пришлось почти две недели провести в больнице. Она меня внимательно слушала, а потом сказала: «Раз тебе Бог не дает ребеночка, значит, так оно и должно быть, так надо». А кому «надо»? Мне надо? Игнату надо? У меня приключилась самая настоящая истерика, я кричала, что ненавижу Бога, ненавижу жизнь. Что я покончу с собой, раз у меня нет шансов выполнить своё женское предназначение и не могу иметь детей, зачем мне жить?.. Тогда монашка вздохнула и посоветовала мне съездить в одну Богом забытую деревеньку на Урале. Там, дескать, есть волшебное озеро. Считается, что если бесплодная женщина в нем искупается, у неё появится шанс забеременеть. И я поехала. Меня не испугал даже невероятно холодный, вьюжный февраль и ледяная, обжигающая вода. Я мужественно несколько раз окунулась. И, спустя десять месяцев после того памятного купания, Господь подарил мне тебя. Я стала самой сумасшедшей мамашей на Земле. Не отходила от тебя ни на шаг, укладывала в постель даже при легком насморке, носила за тобой в школу портфель до седьмого класса. А ты рос хорошим, светлым мальчиком. Но знаешь, в чем ирония судьбы? С самого детства ты был такой же, как и твои убийцы. Однажды ты услышал, как я ругалась с твоим папой. Тебе было всего пять лет. Игнат тогда кинул презрительное: «Сука». А ты тут же подхватил новое, незнакомое слово и радостно закричал: «Мама – сука. Сука!». Мы с твоим папой переглянулись, и попытались тебе объяснить, что это очень плохое слово и его нельзя говорить. Тогда ты с детской непосредственностью спросил: «Значит, папа плохой?». Мы замолчали. Я попробовала тебе объяснить, что бывают ситуации, когда не все так просто и нельзя точно сказать, что хорошо, а что плохо. Но ты был мал, слишком мал для осознания такого. Тебя не устраивал шаткий и непредсказуемый мир, в котором «никогда нельзя точно сказать». Ты – ребенок, и хотел определенности. Уверенности в том, что мама с папой будут всегда, и всегда будет уютная постелька, и плюшевый заяц возле подушки, и сказка на ночь, и яблочный сок по утрам. Ты хотел знать точно, что, если будешь каждый день чистить зубы, говорить «спасибо» и «пожалуйста» и слушаться, то тебя будут хвалить, а когда начнешь капризничать или что-нибудь сломаешь – тебя накажут. Но если бывают разные ситуации, и не все так просто, и никогда нельзя сказать наверняка, то, может быть, тебя будут наказывать за хорошее поведение и начнут хвалить за плохое? Твой пятилетний мозг был не в состоянии справиться с такой задачкой. И ты впервые разозлился. Тебе восемь лет… Мы взяли тебя с собой в кино. Ты внимательно смотрел на экран, где отпетый преступник, сбежавший из тюрьмы, кого-то спасает и погибает. Я украдкой вытирала слезы, но ты не мог понять, что меня так расстроило. – Мам, тебе что, жалко его? – спросил ты, когда мы вышли на улицу, в теплый ароматный весенний вечер. – Конечно, солнышко, – киваю я. – Но ведь он же преступник, – горячо возмутился ты. – Он же из тюрьмы сбежал. За что же его жалеть? Умер – так ему и надо. – Видишь ли, детка, – в этот раз Игнат решил тебе объяснить, – не все так просто. Нет людей абсолютно плохих и абсолютно хороших. Он, конечно, преступник, но ведь он спас девочку, не дал ей погибнуть, значит, он все-таки хороший человек. Не всегда можно определенно сказать… Но тебя это не устроило. Ты хотел иметь твердые ориентиры, чтобы не заблудиться и не потеряться в мире взрослых. Ты хотел знать точно, какие люди считаются хорошими, а какие – плохими. Хотел знать точно, что можно делать, а чего делать нельзя, за что всегда похвалят и наградят, а за что – сурово накажут. Ты искал это знание, собирал его по крупицам, задавая нам тысячи и тысячи вопросов, но мы никак не могли понять, что тебе было нужно, и продолжали туманно и расплывчато объяснять, что не все так просто и что бывают ситуации, когда… А в двенадцать лет ты перестал задавать такие вопросы. Ты решил разобраться в этом сам. Наверное, именно тогда ты сделал первый шаг навстречу бездне. Однако я точно знаю, что ты ласковый и нежный мальчик. Мой сынок. Я не могла поверить, что именно ты - то чудовище, в поисках которого вся Москва была поставлена на ноги. Когда та наглая парочка в первый раз заявилась к нам домой, «побеседовать», мое материнское сердце дрогнуло. Где-то в глубине души я уже тогда почувствовала, что вся эта история закончится очень плохо. Я не буду врать, твоё поведение в последнее время меня беспокоило. Сначала я думала, что это связано со смертью отца, ведь, как-никак, но нас ты очень любил. Но когда после смерти Игната прошло полгода, а ты все также не ночевал дома неделями, а когда приходил под отчий кров, то вел себя неестественно: смеялся без причины, постоянно что-то теребил в руках, а твои глаза без всякой на то причины иногда лихорадочно блестели. Ты путано пытался объяснить, что просто у тебя появилась любимая девушка, поэтому ведешь себя немного странно, не так, как обычно. Обмануть можно кого угодно, но не мать. Правда, истинная причина твоего возбужденного состояния открылась мне чуть позже. Даже сейчас у меня перед глазами стоят они: рыжая, молодая, довольно симпатичная девушка и невысокий, коренастый, темноволосый мужчина с пронзительно-голубыми глазами: - Здравствуйте. Разрешите представиться: Федеральная экспертная служба, майор Лисицын и капитан Соколова. - Юлия. Нам нужно задать вам пару вопросов. Вы не против? Если бы я знала, чем все закончится, я была бы против. Но я наплевала на недоброе предчувствие и гостеприимно пригласила твоих убийц в наш дом. Эта парочка не понравилась мне сразу. Нет, они не производили плохого впечатления, просто... Этот взгляд - цепкий, который, казалось, пронизывает до костей. Эти бесцеремонные вопросы. Это желание вытащить из души то, в чем даже сам себе боишься признаться. Я понимаю, что на них наложила свой отпечаток профессия, но всё равно мне было... противно. Даже сейчас, год спустя, у меня в ушах стоит вопрос наглой девчонки: - Вы уверены, что вам нужен такой сын? Я была готова к этому. Я за те три дня, которые прошли после моей первой встречи с оперативниками, наверное, сотни раз мысленно задавала себе этот вопрос. Я ведь не глупая, я сразу поняла, что к чему. Да, умом я отказывалась верить в то, что ты - мой мальчик, мой сынок - убийца, хладнокровный и безжалостный. Что все те отвратительные картины искалеченных детей, рыдающих родителей из телевизионных репортажей - твоих рук дело. Но сердцем... Материнское сердце не обманешь. Я чувствовала, что эти неприятные люди правы. В тот момент, когда мужчина кинул на столик пачку снимков, у меня перехватило дыхание. До меня только тогда дошло, что это все не сон, не жуткий розыгрыш. Что всё происходящее реально. И стало так... Вова, если бы ты знал, что я пережила в тот момент, я уверена, что ты бы никогда в жизни не сделал бы того, что сделал! Ведь ты не только тех деток убил, ты меня уничтожил. Я сейчас не живу, а существую. По инерции. С осознанием того, что родила монстра. До сих пор в ушах стоит твой отчаянный крик: «Нет, мама, нет, сделай что-нибудь!», когда тебя уводили из зала суда. И твой взгляд, полный надежды... А я была бессильна что-либо сделать, потому что за свои поступки, Вова, нужно отвечать. Ты всегда был против полутонов, ты пытался поделить весь мир на «хороших» и «плохих». И я была уверена, что вырастила «хорошего» человека. Но, как видишь, оказалась не права и ты оказался по ту сторону баррикад. Наверное, это моя вина. Это я не смогла тебе в свое время объяснить, что такое хорошо и что такое плохо. Ты, не получив внятных ответов на свои вопросы от меня, решил сам заняться поиском истины. Но ты сделал совершенно неправильные выводы. Но даже это не повод для того, чтобы лишать человека жизни. Тебя судили, вынесли приговор и отправили отбывать наказание. Но! Смертная казнь запрещена, а тебя именно убили. Ведь все знают, как таким, как ты, приходится по ту сторону решетки. Даже не пытаются скрывать того факта, что делают с педофилами в колониях. Но никто и пальцем не пошевелит, чтобы облегчить их участь. Там, наверху, даже не задумываются над тем, что вы - тоже люди. Да, преступившие закон: убийцы, насильники, воры. Но люди! Там возомнили себя богами и искренне считают, что тебе воздалось по заслугам. Я уверена, что ты не сам затянул петлю на шее. Ты всегда был очень впечатлительным мальчиком, у тебя бы просто не хватило духу. Это всё ФЭС виновато: оно решило, что может играть человеческими жизнями. Что могут отобрать у матери самое родное во имя справедливости. А где эта самая справедливость? Нет её у нас в стране и никогда не было. Именно благодаря действиям работников ФЭС ты попал туда, откуда уже не возвращаются. Сердце матери - это бездна, в глубине которой всегда найдется прощение. И чтобы ты не натворил, сынок, для меня ты все равно будешь самым лучшим, несмотря на все ошибки, тобою допущенные. Ты постоянно приходишь ко мне во сне. И я клянусь, что те, кто виноваты в твоей смерти, не окажутся безнаказанными. Надеяться на Высший суд нет смысла, потому что никто, кроме тебя, не знает, что ждет нас всех за занавесом жизни. А ты мне этого уже никогда не расскажешь. Поэтому я тоже сыграю с твоими убийцами в игру. На этот раз в мою игру. И по моим правилам.