Вишни в ликёре

      Минерва МакГонагалл преподавала в школе не один год. Ученики у неё были самые разные: тихие и громкие, смышлёные и глуповатые, надменные и простые. Всякие. Она за эти годы привыкла к тому, что выпускники мелькают совсем в неожиданных новостях: кто-то создаёт новую целебную настойку от ломоты в костях, а кто-то сидит в Азкабане за убийство. По прошествии лет лица их стираются, но имена, чаще всего, записываются в голове навсегда. Минерва их помнит, хотя многих предпочла бы забыть.       Корбан Яксли был страшно хорошеньким мальчишкой. По мнению Минервы, даже слишком хорошеньким: будь он девочкой, то получал бы все блага лишь за красивые глазки. В трансфигурации не смыслил ни шиша, но очень старался: пыхтел над уравнениями часами, мучился, ныл… Хорошую оценку на последних курсах он имел именно за эти старания и за ту бочку обаятельности, которая иногда действовала даже на саму Минерву.       Он знал, как нужно ластиться под строгую руку, чертёнок. Знал, какие цветы не вызовут аллергии у чуткого кошачьего обоняния и насколько сильно она любит шоколадные печенья с орехами. Корбан Яксли был не первым и не последним учеником, влюблённым в неё. Но единственным, кто настолько хорошо смешивал балагурство и с трудом выученные знания в одно.       Каждой его победой Минерва гордилась, как своей. Наблюдала со странной, почти материнской нежностью, а оправдываться предпочитала тем, что видела: избалованный, но недолюбленный ребёнок, стремящийся заполучить как можно больше внимания. Он цвёл, когда его поощряли. Когда хвалили — весь светился. В такие моменты она закрывала глаза на мелкие, незначительные пакости и лишь для острастки списывала пару баллов.       — Не забывайтесь, мистер Яксли. Вы на уроке, а не в цирке.       — Разве я могу забыть об этом, мэм?! — из-под волос, вьющихся золотистыми полукольцами, на неё лукаво поглядывали смеющиеся светло-голубые глаза, — Но скажите, мне пошло бы быть акробатом?       Минерва скупо улыбалась.       — Клоуном, мистер Яксли. Вы были бы замечательным клоуном.       Когда мальчишка-пакостник наконец выпустился, то Минерва ожидала услышать о его карьере в квиддиче, скорой женитьбе на Беллатрикс Блэк и паре-тройке златокудрых херувимских малышей в детской коляске, но вместо этого с ужасом слышала совсем другое — тёмная метка, Пожиратели Смерти, головокружительная карьера в Министерстве. Вверх и вверх. По головам.       Корбана Яксли, веселого, светящегося, яркого мальчика (позднее вспоминалось: надменного нехило) пришлось убрать в коробку. Каждую новость о нём Минерва слушала с каким-то странным, непонятным ощущением. На губах оставался привкус пепла, будто всё, что могло бы с ним быть, сгорело. Самоуничтожилось.       Она увидела его снова лишь много лет спустя, в Битве за Хогвартс. Корбан был всё таким же: светлые кудри, голубые глаза, шёлковая мантия. Только повзрослел, немного раздался в плечах, вытянулся. Но остался при этом красивым, как картинка с обложки глянцевого журнала. Минерва, зажимая ладонью кровоточащий бок, распоротый проклятьем Мальсибера (вот уж кто не простил её за тролль на итоговой аттестации), выставила вперёд руку с волшебной палочкой. Яксли, не глядя, отбил второе проклятье, дёрнул запястьем, и его соратник мешком с картошкой рухнул на землю. Ударился носом, хлынула кровь, окропила землю. Корбан перешагнул через бывшего соратника, брезгливо морща нос.       — Мистер Яксли.       — Профессор.       На секунду его взгляд сделался мягким, застенчивым, как у щенка. Потом Корбан поджал губы и протянул ей руку, помогая подняться. Белые перчатки оказались заляпаны кровью, заимели пару дырок, и он, наконец, стащил их с ладоней и швырнул прочь. Они упали рядом с бессознательным Мальсибером.       — Не ожидала от вас, Корбан.       Его лицо исказилось, дрогнуло, будто она его ударила. Опустил голову, словно Минерва снова оттаскала его за уши и принялся молча колдовать над её раной. Льняной затылок взмок, по виску стекала капля пота. Он нервничал, но зря. Целительство давалось ему куда лучше, чем трансфигурация. Бережные, ласковые руки убийцы. Мягкие, нежные глаза мальчика.       — Мне очень жаль, профессор. Когда-то я хотел, чтобы вы гордились мной. Но не судьба.       Корбан, осторожно охватив за плечи, довёл её до расщелины, куда не попадали заклятия и оставил там ждать, пока рана затянется. Ушёл молча, не оглядываясь. Минерва тяжело привалилась к стене. По грязной пыльной щеке, покрытой сажей, скользнула одна-единственная слеза. На сердце было тяжко, будто её придавило гранитной плитой. Расплющило.       Когда после оглушительной победы Гарри Поттера четверть финансов (удивительно, что так мало) семейства Яксли конфисковали, а сам Корбан появился в Министерстве — уже неудивительно, что на прежней довоенной должности; Минерва отправила ему письмо всего из двух слов.       «Всегда горжусь».