Дэниэл места не находил себе последующие дни, едва ли сдерживать себя мог от постоянных телефонных звонков мистеру Майклу, от бесконечных мрачных дум и страхов. Так сильно не терпелось ему узнать поскорее, как же дела проходят, чего стоит ожидать и не случилось ли чего плохого: страх незаметно подкрадывался и всё больше занимал мысли Кузо, нагонял сомнений и картинок страшных. Видел он во снах, как дедушка Элис разочаровано головой мотает, мол, не получится ничего или вовсе не старается, ведь не доверяет Маске, считает возвращать его решением слишком опасным, рискованным. И не смел бы Дэн винить мистера Майкла в подобном случае, но желание его Маску увидеть вновь куда сильнее было всех моральных принципов и норм. На месте себя удерживал и отвлекаться заставлял с трудом. В груди переживания, страхи и жгучее, отчаянное желание сердце разрывали, боль медленным опаснейшим ядом по телу распространялась, рушила все образы вечно уверенного в себе героя, все маски беззаботного с треском разбивала.
А Дэн только и продолжал убегать и проклинать всё больше. Он сбегал ото всех: и, в первую очередь, от себя самого. Злился на самого себя всё сильнее каждый день, ругал всё сильнее и чувства истинные прятать пытался. Жил лишь тренировками в те дни, изнуряя себя всё больше, друзей своих избегал под разными предлогами. Видел он, как брови под сомнением теперь хмурились не только у Шуна, видел попытки чужие разузнать, что же происходит с когда-то столь весёлым Бойцом, но он лишь растягивал уста в улыбке кривой и отмахивался.
— Я хочу вернуть былую форму, а то расслабился совсем. Каким же я буду лучшим Бойцом и спасителем двух миров, если время только на отдых спущу? Я, в отличии от некоторых, о репутации и форме своей не забываю.
Он смеялся, запрокинув голову, и голос его едва не подвёл: дрожал словно от холода и оставалось Кузо лишь пальцы скрещивать в надежде на невнимательность друзей, хоть и знал точно: от Шуна не укрылось
ничего. Ни нервозность, напряжение Дэна, ни странная манера речи его, ни постоянные побеги. Не позволила Дэну совесть увидеть подтверждение мыслям своим в глазах друга близкого и сбежал он прочь, не поднимая взора и не смея обернуться. Кузо тонул снова и снова в смеси собственных чувств, уже давно не разбирая, что же за чувства давили на него, изнутри распирали. То был и стыд и вина, страхи бесконечные и боль, то было и желание снять всё своё притворство жалкое наконец, показать миру и слабость свою и нежелание обременять близких одновременно. Дэн тонул всё сильнее и не видел он просвета и, кажется, больше даже не пытался вынырнуть — так страшно вновь оказаться разбитым, что-то важное потерять. Знал, что так нельзя,
недопустимо, а поделать ничего с собой не мог. Хотел он поделиться ношей тяжёлой, что несколько лет на плечи оседала всё сильнее, хотел душу открыть и мир увидеть снова в тех же красках, что видел ранее, да только лишь ехидный злобный голос в голове никак не отпускал.
— Ты жалок, Кузо. Не позволяй им этого увидеть.
— Не смог спасти и единственного человека, думаешь, что-то из твоих глупых достижений сможет это перекрыть? Думаешь, сможешь сам себе простить и отпустить?
— Стоишь ли ты их доверия, Дэниэл? Разве заслужил звание лидера и героя?
И Дэниэл бежал от мыслей подобных. Бежал всё быстрее, даже если спотыкался — поднимался и бежал быстрее прежнего, не в силах остановиться и бороться с угрызениями вины и боли самостоятельно. Кажется, когда-то думалось ему, что убежать получилось, что больше не плачет он по ночам от распирающей рёбра боли и отчаяния, живёт полной жизнью снова, не возвращаясь к образу прошедших событий в мыслях. Однако чувства потупленные обрушились с новой силой, безжалостно разрушая мир Дэна изнутри. Ломали личность, ломали то стремление к новым достижениям и радости в жизни, ломали беспощадно и жестоко. Потеря давняя душонку его не оставляла, пожирала медленно и болезненно, спуская по клыкам своим яд смертельный. И себя Кузо не жалел совсем, свято верил, что вина лежит на нём, думал, что заслужил страдания подобные, корил проклинал без конца себя бесконечно за глупость и трусость, за то, что позволил так легко уйти
ему. С чувством вины подобной силой сравниться могла лишь тоска гнетущая, что без конца напоминала о безысходности и обречённости положения и состояния всего. Мир людской полон был чудес и возможностей, многое ещё изучить и открыть учёным предстояло, однако время неподвластно было и иным планетам. Не мог Дэниэл в прошлое отправиться, не мог вернуть события бывалые, да и, кажется, слов нужных не нашёл бы и сейчас. И знания эти о чёртовой невозможности изменить ужасные события тяжкого прошлого, невозможности увидеть снова ни на секунду, услышать хоть слово из уст чужих, тоску обостряли всё сильнее. От боли столь сильной ноги слабели, едва ли держали Дэна, мир весь внешний, думалось, совсем на грани: ещё чуть-чуть и всё полетит, разрушится окончательно и вдребезги. Дышать совсем сложно становилось, каждый вдох лёгкие словно изнутри разрывал, в сердце всё сжималось и боль тянущая не отпускала.
Не мог Дэниэл поверить в удачу собственную, в жалость — или, быть может, подарок? — судьбы. Казалось ему, что идёт всё слишком хорошо, а значит вот-вот нападут неприятности, помешают его счастью, обрушат на душу его подавленную новые страдания. Думал, мол, жизнь просто издевается над ним, проверяет его, а потому так отчаянно боялся ошибку допустить, не то действие совершить. Смеялся над глупостью своей, но никак не мог страх свой пересилить и рассказать друзьям о возвращении Маски к жизни. Вдруг не поймут? Помешать будут стараться, отговорить его? Не поверят в светлость души Маски? Точно Дэн знал: нельзя допустить подобного никак. Готов он был замалчивать призрачную надежду и радость свою, если поможет то возвратить Маску, пусть и тяжко скрывать подобное было. Он словно завидел слабый тусклый свет в конце туннеля, и страшно так становилось от мыслей, что потускнуть свет этот может, что потеряет Дэн Маску вновь, не успев и раза поговорить, коснуться. В сомнениях он утопал, страх плотными крепкими путами обвивал его всё больше, всё меньше шансов на спасение оставляя, словно все надежды и мысли светлые погасить, затмить старался. Ненавидел Дэн страхи свои ужасающие, мечтал высвободиться, в чудо поверить и достичь всё же цели главной — помочь Маске тело собственное обрести, вновь разглядеть краски и радости жизни.
— Нет, я так не могу, — с раздражением на самого себя пробормотал Дэн, нащупывая смартфон в карманах своих. Его пальцы быстро по клавиатуре скользили, набирая сообщение.
Прости, Шун. Я расскажу обо всём, как только завершу это дело. Я обещаю тебе, что это безопасно.
Он удивился даже слегка, когда незамедлительно получил ответное сообщение, ведь редко друг его проверял уведомления, а отвечал так быстро — ещё реже. Дэниэл глаза прикрыл и выдохнул со слабым облегчением, прочитав ответ. «Понял. Я тебе верю, Дэн. Не затягивай и обратись, если потребуется помощь — я помогу», — гласило сообщение. Дэниэл не смог бы словами описать благодарность свою другу, не смог бы передать силу чувства такого и поступками, а потому пообещал себе мысленно не подвести друга, не подорвать его доверие. Он поблагодарил друга кратким «спасибо» и решил уже к тренировке приступить, как позади него звук шуршащий раздался, внимание на себя обращая. Дэн нахмурился и обернулся резко на звук с удивлением лёгким: разве ходит кто-то ещё на давно заброшенное поле? Кузо тренировался там долгие годы после того, как оно начало медленно пустеть — вокруг строились новые спортивные площадки с различными тренажёрами — и видел там с тех пор человек лишь с десяток, половина из которых были заблудшими детьми.
— Ты-то тут чего делаешь?
— В первый мой визит на Землю я не сумел оценить планету, — уголок губ чужих поднялся в лёгкой усмешке, а голос шелестящий был, как прежде, почти что шипящий. — Не лучшее ты место выбрал, Дэн Кузо. Я видел красивее и практичнее невдалеке.
— Иногда ты всё ещё ведёшь себя как засранец, Кит, — ответил Дэн усмехаясь. — Я люблю это поле, во время важных событий в жизни всегда тут тренировался. А если ты так хочешь Землю обсмотреть — скажи нашим товарищам, тебе не откажут в экскурсии, — Дэниэл смешок выпустил, показывая кавычки на последнем слове.
— Наш с тобой разговор прервали в прошлый раз грубо, это не в моих принципах. Я бы продолжил разговор, если у тебя достаточно желания для этого.
Дэн едва не поперхнулся: вообще-то, это его откровения и жизнь! Он с пару мгновений молча стоял, взвешивая варианты в голове. И не удержался он — так хотелось ему выпустить бурю эмоций своих, хотелось поделиться с кем-то тёплыми воспоминаниями, пусть и саднили сердце сильнее, стоило вслух проговорить. Решил Кузо не делиться своей горечью и переживаниями, страданиями души его, и кивнул коротко.
— Что за связь у вас была? — прямо спросил Кит.
— О, — от неожиданности губы Дэна в трубочку сложились, брови к переносице сошлись. Отвернулся он и взор свой куда-то в небо устремил, а на деле не смотрел туда вовсе: в думы целиком погрузился. Не видел Дэн лица своего со стороны, но догадываться мог, что сомнения все отразились на задумчивом лике. Он поджал губы, подумал пару мгновений ещё, и двинулся вокруг поля, махнув рукой Киту. — Вряд ли я смогу описать ту связь. У меня нет того же красноречия, что у Шуна или Элис. С Маской было необычно. До первой встречи я не воспринимал его чем-то большим, чем очередным из игроков-задир, которых хотелось проучить и возможность утолить желания боя и соперничества, а заодно и перед знакомыми похвастаться. Я зол был тогда как чёрт! Маска обидел и напугал Руно и ещё кучу других игроков. В нашем первом бою он победил меня глазом не моргнув. Тогда я впервые услышал, что бакуган — не просто игра, а Маска впервые кого-то пожалел: он не стал забирать у меня Драго. Тогда-то я и понял, что он не очередной соперник и одним боем я не отделаюсь. Думаю, он подумал о подобном, может завидел во мне какие силы или возможности — не стал бы иначе жалеть. С того момента простое соперничество стало перерастать в одержимость всё быстрее с каждым боем. Каждый бой будоражил до самых костей, я дрожал всем телом от переполняемого азарта, вброса адреналина и напряжения — и я видел, как его трясло так же. Да чёрт возьми, мы каждый раз дрались до самого изнеможения, едва ли не на смерть! Отвечаю — я думал с ума сойду! Никому из нас и в голову не приходило сражаться в пол силы — каждая ошибка могла быть последней. Любой из дней не обходился без попыток привлечь внимание, и каждый раз всё более изощрёнными становились, иногда совсем тупыми или детскими. Он воздействовал на меня через свою команду, как приманку друзей моих использовал — я задушить был готов! В ответ я разбивал его союзников, кричал в пустоту оскорбления и провокации, вдруг услышит.
Не знаю, как ему это удавалось, но Маска всегда знал обо мне всё. Это было за пределом всех границ — он сбивал меня посреди дня, словно с крысой игрался! В любой момент мог появиться словно призрак и исчезнуть так же. Хотя стоит и должное отдать: он услышал меня, когда я его звал. Элис говорила потом, что в тот раз он снова взял вверх над её личностью. Такая связь помогла нам в том бою, ведь мы почти и без слов друг друга понимали.
Дэниэл не чувствовал того совсем, но глаза его расширились и блеск старый вернули: невооружённым взглядом видно было, с каким удовольствием и избытком эмоций он события былые вспоминает. Дэн руками размахивал, жестикулировал активно так, что Спектре порой уклоняться, в сторону едва не прыгать приходилось. А Дэн только смеялся сильнее и вновь к рассказу своему приходил, пусть порой и не мог сдержать вздохи тяжёлые, печалью наполненные. Он улыбался широко и виду не показывал, а внутри всё сжималось мерзко от страха, что разрушатся его надежды, спасти человека столь важного не сможет, не сможет с ним поговорить и раза, передать свою благодарность — и ещё целую гору чувств различных — возможности не случится. Хотелось ему отчаянно и про новые свои достижения рассказать, рассказать о туче препятствий сложных и неприятностей. Хотелось Дэну показать Маске жизнь настоящую, какой она бывает и что вообще это значит — жить на полную, иметь время и тело собственное без ограничений.
Дэниэл отвлёкся от потока мыслей своих и вздрогнул, когда в кармане брюк его раздался громкий звук звонка и вибрация неприятная прошлась по бедру. Он извинился, вытащил смартфон и обомлел, застыл на мгновения.
Дедушка Элис
