***
Феликсу хочется вырвать все свои волосы на голове. Хёнджин приходит в себя в аэропорту, но при взлёте самолета вновь теряет сознание, провалившись в беспамятство. В Сеуле ребят встречает Чан, приехавший на машине Чанбина. Минхо выносит Хвана на руках и укладывает на заднее сиденье, прямо на колени Феликса. Феликс… Его ломает невероятно сильно. Мальчик наклоняется к голове бессознательного Хёнджина, невесомо гладит, убирает с лица запутавшиеся пряди волос и сдерживает свой поток слёз и подкативший к горлу отчаянный крик. «Это всё я, — мучается Феликс. — Я во всём виноват. Один лишь я. Я схватился за эту чёртову шляпу, я же и надел её на Хёнджина». «Я чёртов эгоист». — Угрызениями совести не насытишься, — Минхо словно читает его мысли. — Без тебя Хёнджин бы не нашёл выход со станции Кисараги. Ты принимал участие в нашем спасении, Феликс. Ты молодец. Хёнджин хмурится во сне, напрягая лицевые мышцы, периодически тяжело дышит и ворочается. Феликс осторожно дотрагивается пальцами его переносицы, шепчет убаюкивающее: «Ты не один, пожалуйста, будь в порядке», — невесомо касаясь сухими губами виска. В голову проскальзывают мысли отказаться от этого проклятого Потусторонья и ныне ненавистных параллельных миров. Забыть все возможные двери, улететь жить на Чеджу и выращивать бататы. Благодаря последнему Феликсу уже не кажется, что подобное желание можно назвать преувеличением. Повреждённая рука покалывает сотнями маленьких иголок от прикосновений к Хёнджину, но это явление вовсе игнорируется. Прибыв домой, Феликс остаётся с Хваном в гостевой комнате, садится у изголовья кровати, желая неотступно охранять чужой сон. Спустя некоторое количество времени Хёнджин вновь начинает тяжело дышать, и с каждым расширением грудной клетки дыхание становится более хриплым и хаотичным. Веки неожиданно распахиваются, и молодого человека подбрасывает на постели, вдохи и выдохи похожи на астматический приступ. Феликс узнаёт тяжелую форму панической атаки, находит в прикроватной тумбочке бумажный пакет и подносит ко рту Хёнджина. На его ладони ложатся холодные пальцы, и после десятого вдоха гипервентиляция начинает сходить на нет, взгляд из помутневшего становится чётким. Молодой человек медленно втягивает воздух, задерживает дыхание приблизительно на пять секунд и выдыхает, повторяя технику несколько раз. Ледяные руки отпускают пакет и тянутся вперед, дотрагиваясь до чужих боков и спины. Феликс, не раздумывая, подаётся навстречу, обнимает Хёнджина первым и ощущает чужое спокойное сердцебиение. — Я видел родителей, — Хёнджин зарывается носом в шею, — слушал маму… Моё сознание показало мне воспоминание десятилетней давности, и я… Боже, я не осознавал, насколько сильно скучаю по родителям… Феликс рукавом вытирает непрошенные слёзы, шмыгая носом, и всё гладит, гладит и гладит Хёнджина по голове, покачиваясь из стороны в сторону. — Я так сильно счастлив, что ты пришёл в себя, — шепчет, и глаза вновь прожигает новым потоком слёз, дыхание перехватывает. — Я не знаю, что сделал бы, если бы ты… Хёнджин отстраняется, внимательно смотрит на Феликса и кладёт ладони на его щёки, вытирая большими пальцами солёные дорожки. — Это всего лишь последствия взаимодействия потустороннего мира и нашего… К тому же, я почти не спал до нашего похода в пятнадцатый мир, поэтому все оставшиеся силы ушли на возвращение домой, — у Хёнджина получается поймать взгляд Феликса. — Сейчас я в порядке и уверен, что без помощи, твоей и ребят, я бы ни с чем не справился. «Если бы с тобой что-то случилось… Я бы перевернул всё Потусторонье», — Феликс вновь обнимает Хёнджина, проходится ладонями по уже согревшейся спине и чувствует, как внутри него самого растекается приятное тепло.***
На кухне непривычно тихо. За окном льёт дождь, стуча по стеклу и стекая быстрыми дорожками. Перед Минхо стоит стакан с горячим молоком. Молодой человек буравит его взглядом и никак не может решиться выпить до конца. Количество мыслей в голове слишком сильно давит на подкорку. В горле образуется ком, из-за которого невозможно и дышать, и нормально питаться. С самых первых дней дружбы Минхо чувствует огромную ответственность за младших ребят. Даже Ян Чонин, пропавший на той стороне, для него дорог, как родной брат, несмотря на то, кем он являлся Чану до исчезновения. Бан Кристофер Чан… Минхо взъерошивает волосы, шипит тихое «чёрт» и резко подносит стакан ко рту, допивая в один глоток молоко. Внутри эмоции устраивают хаотичный забег, и возникает желание уснуть и не проснуться, пока чувства самостоятельно не разложатся по полочкам. Минхо никогда не ревновал к Чонину— это определённо самое верное утверждение из всех возможных. Дело даже не в том, чувствует ли что-то Чан по отношению к кому-либо. Минхо не доверяет самому себе, не уверен в себе и не считает себя важным в чьей-либо жизни, — несмотря на то, сколько раз ему говорили друзья, как сильно он дорог им. Холодные капли дождя проникают в дом через открытую форточку и попадают на лоб молодого человека, но остаются проигнорированными, стекают по лицу, падая на кафель кухни. — Как ты себя чувствуешь? Стакан падает из рук, разбиваясь вдребезги. Минхо оборачивается на голос Чана, бросившегося ему под ноги собирать разлетевшиеся осколки. — Чан, не трогай, ты же поранишься… — Всё в порядке, — улыбается он. — Я справлюсь, — показывает свои ладони, — я захватил с полки перчатки. Всё хорошо. Сердце пропускает удар или несколько — Минхо не обращает внимания. Руки мелко трясутся, парень отходит к раковине и начинает лихорадочно мыть за собой посуду. По помещению разносится звук закрывшейся дверцы шкафа, оповещая о выкинутых в урну осколках. — Я знаю, что не должен был молчать о станции Кисараги, — Минхо заканчивает мыть тарелку и выключает воду. Не в силах повернуться к Чану лицом. — Я осознавал весь риск, когда попадал туда ранее, и не говорил из желания сберечь тебя… Слова остаются недосказанными. Горячие руки неожиданно появляются, осторожно обнимая со спины. Чан кладёт голову на его плечо и прикрывает глаза, опаляя оголённую кожу шеи своим дыханием. — Давай… Просто вот так, — Крис чувствует ладони, накрывшие его следом. — Хорошо? Пожар волнения постепенно заменяется на внутреннее тепло, лишенное чувства тревоги. Минхо подаётся головой назад, прижимаясь щекой к чужому лбу. — Хорошо…***
Музыка больно ударяет по ушам, заставляя морщиться от напряжения. Занятие по хореографии, наступившее сразу же после трехчасового прогона по хип-хопу, длится уже два часа, Хёнджин не чувствует своего тела, но продолжает танцевать изо всех сил. Молодой человек отказывается пропускать занятия. Кажется, если миры перевернутся вверх дном, Хван все равно пойдёт в академию на пары. — На сегодня достаточно, — профессор хлопает в ладоши, и музыка затихает, — отпускаю вас на несколько минут пораньше, смотреть на всех уже больно. Студенты радостно и одновременно устало гудят, кто-то присаживается на пол, вытирает пот со лба и ложится звездочкой, раскинув руки. Хёнджин закидывает на плечи портфель, подставляет ладони ко рту и зевает, пытаясь заглушить себя — не хватало еще перед преподавателем показаться сонным. Бессонница усиливается изо дня в день, как и боль в глазу, все по нарастающей сильнее и сильнее. За спиной произносят имя Хёнджина, парень оборачивается и сталкивается с Джисоном. Улыбка на лице Хвана гаснет из-за испачканной толстовки друга… Кто-то вылил на Джисона суп. — У тебя есть какая-нибудь запасная одежда? — произносит Хан нечитаемым лицом, и несколько ленточек лапши падает с головы на пол. Хёнджин кивает, предлагает руку и молча направляется в туалет: в раздевалке слишком много людей. В рюкзаке лежит запасной спортивный костюм на случай частых тренировок и практических занятий, Хёнджин протягивает ее Джисону и запирает общую дверь изнутри. Хан молча снимает с себя одежду, и после надетых на себя чистых брюк срывается на крик. Хёнджин берет мокрую толстовку, шепчет «давай я» и отстирывает образовавшиеся пятна до конца. Джисон оказывается полностью в спортивной форме, сидит на полу, опершись о стену в обнимку с сумкой, вытирает слезы и старается ровно дышать. — Пожалуйста, — наконец выдает он, — не говори ничего Чанбину… И сам не лезь на рожон… Пожалуйста, Хёнджин. Хван безмолвно сворачивает мокрую одежду, кладет в пакет и протягивает Джисону. — Это мои бывшие одноклассники, — всхлипывает Хан, — они, как и я, поступили в академию искусств… Хёнджин опускается на пол рядом с ним, берет чужую руку в свою и успокаивающе гладит по тыльной стороне ладони. — Хочешь рассказать об этом? — Ничего необычного, — Джисон вытирает оставшиеся на щеках дорожки слез, — В школе у меня была девушка, которая мне очень нравилась… но я не мог переспать с ней. Я не испытывал сексуального влечения, она назвала меня геем и рассталась со мной. Затем я влюбился в Чанбина, но сексуальное влечение далеко не продвинулось… Оно бывает, но очень редко, раз в полгода примерно… Есть спектр асексуальности — демисексуальность, когда влечение может появиться, но лишь к тому, кого очень сильно любишь. Джисон останавливается, словно ожидая издевок в свою сторону, но Хёнджин понимающе кивает с немой просьбой «можешь продолжать». — Один из ребят видел меня и Чанбина в раздевалке, — Хан притупляет взгляд, — молодо-зелено, я впервые в жизни смог испытать сексуальное влечение… И нам казалось, что мы в раздевалке только вдвоем… Про меня пустили слух, что я фригидный педик, хотя с моим либидо все в порядке, в физическом плане всё прекрасно чувствую, и я не гей, раз когда-то был влюблен в девушку… Я биромантичный асексуал, и если меня называют геем, я не считаю это оскорблением и никогда не считал. Но следом за словом «педик» от одноклассников обязательно идут в ход кулаки, пинки ногами и обливания жидкостями. Хёнджин кивает, завязывает растрепавшиеся волосы и поворачивается к Джисону. — Знаешь, что с английского слово «педик» может переводиться еще как «изнурительная работа», — Хван слегка улыбается, — в одном фильме я даже слышал, что «педик» — это сухая ветка. Всегда странно чувствую себя, когда безграмотные люди вроде тех придурков, которые нападают на тебя, используют слова, не зная всех значений. Ты ни разу не заявлял на тех ребят? — Заявлял, — выдыхает молодой человек, нервно заламывая пальцы, — толку никакого, у них родители — председатели. — Чанбин знает, что они продолжают тебе докучать? — Знает, но в основном я стараюсь ему не рассказывать… Не хочу, чтобы он разбирался с ними и дрался за меня. Хёнджин задумывается на момент, касается пальцами своих губ и щурится. — Ты же всё время ходил в местный полицейский участок? Джисон кивает в немом согласии, и Хван начинает понимать ситуацию. — Тебе лучше всего обратиться в городской участок, в самом центре Сеула, на который не распространяется власть председателей. Если хочешь, я схожу с тобой, чтобы поддержать… Когда будешь готов. Хан облегченно выдыхает, обнимает плечо молодого человека в знак благодарности, встает с пола и протягивает свою руку. — Чанбин за нами заедет во избежание твоих перемещений в пространство между мирами, — мальчик удивленно смотрит на пораженный глаз, — ты же видел, что меняется цвет?.. Хёнджин поднимается, хватаясь за чужую ладонь, находит зеркало и пугается своего отражения: синяя радужка, исчезнувший полностью зрачок и темнеющий белок глаза словно мерцают в приглушенном свете. Линза цветом, делающим глаза карими, тает, превращаясь в обычную каплю воды, вытекает и падает на кафель, словно она не была изготовлена из силиконового гидрогеля. Кажется, переломный момент, о котором подозревали, действительно наступает.***
Небо густеет тучами, предвещая ночную грозу. На часах десять вечера, Феликс сидит в единственном кресле широкого балкона дома Чана и нервно перебирает пальцами низ толстовки. Повреждение руки прогрессирует: становится прозрачным предплечье вслед за кистью. После переписки в беседе ребят стало понятно, что развитие аномалии глаза Хёнджина тоже не стоит на месте. Именно этого Феликс и боится: рано или поздно следы Потусторонья дадут свои плоды, этого не избежать. Балконная дверь скрипит, Ли поднимает голову и улыбается, протягивая гостю навстречу руки. Хёнджин безмолвно опускается перед ним на колени, обнимает за пояс и укладывает голову на чужие бедра, зарываясь носом в мягкие спортивные штаны. По телам проходят мелкие разряды каждый раз, как поврежденная рука Феликса дотрагивается до правого виска Хёнджина. Мальчик переносит ладонь на волосы, перебирает их и гладит по всей длине, опуская руку ниже шеи, обводя лопатки и поднимаясь вновь наверх. Сотни вопросов застряли в голове Хёнджина. «Что с нами будет? Нас заберет Потусторонье при первой же возможности? Мы растворимся в этом мире? Потеряем ли рассудок?»