Survival

Из сна вырывает жара, все тело влажное от пота, футболка и наволочка насквозь сырые, хоть выжимай. Ощущение, что разгар дня и даже в тени плюс тридцать градусов, не меньше, но на часах только десять. Во рту Сахара со своими бесконечными песками, Тэхен тянется к бутылке с водой, сетуя, что она почти пустая. Выливает в себя остатки, ища взглядом что-нибудь похожее на необходимую полную емкость. Не найдя, встает босыми ногами на пыльный пол и медленно плетётся до холодильника, в котором все та же пустота. — Только вчера было полно… — задумчиво. Дверца холодильника хлопает, а Тэхен решает пройтись до склада с припасами, заодно проверить, чем занимается папа, и есть ли какие-нибудь новости о ночном волке, то есть Чонгуке. Он ступает в привычную рабочую суматоху, ловя на себе незаинтересованные взгляды. Позднее утро правда выдалось жарким. Чувство, будто вот-вот расплавишься маслом на солнце, потому Тэхен ускоряет шаг. Жажда мучает покруче самой заурядной средневековой пытки, прямо сейчас хочется сдаться или попросить скорой смерти… а альфы вокруг продолжают все также бесперебойно работать, словно не они обливаются потом, борясь с желанием окунуться в прохладную воду. Ледяная вода подземной пещеры — побежать бы сейчас туда да нырнуть с головой, но омега лишь тянет на себя деревянную дверь склада, погружаясь в неприятный запах чужих смертей. Температура атмосферы резко контрастирует с уличной, тело Тэхена покрывается мурашками. Он заходит внутрь, оглядываясь — никого нет? На полках стоит бесчисленное количество коробок с консервами и закрутками, но ящиков с водой он не видит на привычном месте. Блуждает между рядов в попытках найти пропажу, а позже слышит звук. Самый мерзкий звук, который он никогда в жизни забыть не сможет. Кто-то снова разделывает убитого зверя. Тэхен морщится, делая шаг назад, но в нос прилетает запах роз и крови. Джин здесь. Омега останавливается, неосознанно шагая вперёд, чтобы обойти дальний угол и увидеть, как папа склоняется над кровавой массой на полу. Галька под ногами выдаёт чужое любопытство, Джин замирает, отрываясь от дела и резко поворачиваясь в сторону сына: — О, ты проснулся? Тэхен молчит, смотрит на окровавленное папино, но такое чужое лицо. Вся рубашка и фартук в багровых пятнах. Младший сглатывает, отводя внимание от огромного мясного ножа в руке старшего омеги, цепляясь за лежащую неподалёку темную кучу обсидиановой шерсти. По телу разрядом молния проходится. Сердце пробивает пятки, выстреливая в самый ад под землей, откуда души не возвращаются. Сын поднимает глаза, полные шока и непонимания, на своего единственного родителя, а тот нездорово скалится, выпуская из груди что-то похожее на злорадный смех. — Я нашёл шкуру для нового ковра, — кивает на кровавую чёрную массу в углу склада, — Пахнет так вкусно… теперь в нашем доме всегда будет пахнуть свежестью лесного дождя. — У нас нет дома… — выдавливает из себя младший, пятясь назад, — У меня больше нет дома… — но встречается спиной с одной из несущих подпорок. — Тэхен, — предупреждающе, на лице и тени улыбки нет, оно искажается, а лишенный шкуры волк будто шевелится на брезенте. — Ты убил его… — тихо, едва слышно, подавляя позывы на истерику, слова поперёк горла встают, но он все равно выплевывает их со всем пренебрежением и ненавистью, — Ты убийца! Монстр! — Тэхен! — рявкает старший и поднимается, делая шаг навстречу, с ножа на землю капает кровь. Младший вписывается в один из стеллажей, слышит предупреждающий крик, резко поднимает взгляд вверх на самую высокую полку и задерживает дыхание. Едва успевает понять, что на него летит ящик с бутылками воды, как чувствует тупой удар по голове, а после темнота. Яркая вспышка света перед глазами заставляет веки распахнуться. — Сынок, лежи-лежи, — его укладывают обратно на раскладушку, голос сквозит волнением, — У тебя жар, ты должно быть вчера простудился под дождем. Я принёс попить. Джин прислоняет бутылку холодной воды к губам, придерживая затылок и давая сделать пару жадных глотков. Тэхен эту воду весь сон искал, но она не помогает, слегка смачивает пересохшее горло, но не легче. Тело ломает, будто каждую мышцу и кость скрутили в тугие узлы, омеге правда жарко и душно. Голову распирает изнутри, ногу из-за всего он едва ли чувствует, но одно резкое движение и болью прошибает до самого колена. — Джаспер тебя осмотрел, вывиха нет, немного мышцы растянуты. Я наклеил последние пластыри с обезболивающим, поэтому отправил Джаспера в город за лекарствами… Как ты только умудрился заболеть? — Тэхен с трудом вздыхает, в голове проносится воспоминание о прохладной чаше с водой, что скорее всего послужила причиной его неожиданной болезни. Папа опускается на стул перед кушеткой, продолжая говорить, — Он скоро должен приехать. Поставит капельницу и тебе будет легче. — Пап, — тот мычит, а Тэхен пытается собраться с мыслями после приснившегося кошмара, — Что с тем… — тормозит, — … с теми волками? — Джин задумывается. — Богом слышал одного, но они с ребятами не смогли догнать. Волки успели скрыться. Они слишком умные, чтобы соваться сюда… я до сих пор не понимаю, как ты на них нарвался? Они очень осторожны… — Мне не повезло… — едва слышно говорит сын, укутываясь с головой в одеяло. За окном ливень, внутри хоть и тепло, даже жарко, но тело все равно прошибает озноб, — Я буду осторожнее. — Уж, пожалуйста, — больно улыбается старший, делая пару глотков из своей бутылки, — Ещё пить хочешь? — Нет, — Тэхен просто хочет лежать, — Расскажешь мне про них? — Джин поднимает вопросительный взгляд, — Как себя вести, если вдруг встречу снова, — объясняет, подбирая каждое слово, Джин сводит брови к переносице, задумываясь. Стоит ли рассказывать о чем просят или дальше гнуть линии неосведомленности? Тэхен не тупой, и это больше к сожалению в данной ситуации. Он хоть и верит в сказки в свои двадцать два, верил — поправочка, но здравый смысл и нормальная психика у него присутствует. Тэхен замкнут ото всех, но это больше из-за вредности и недостатка внимания, а еще стыда из-за работы родителя и страха, что в любой момент папу могут арестовать и посадить на неопределенный срок. Поэтому Джин, каким плохим папой он бы ни был, не сможет внушить собственному ребенку, что у него шарики за ролики уехали и он правда принял галлюцинацию за истину. На самом деле, он давно хотел поделиться — знает весь Робигус, почему не может знать Тэхен? Это ведь ради его же безопасности; правда — лучшее оружие, и тогда ни одна неожиданность не выбьет из колеи, он будет готов ко всему. Он расскажет только из соображений безопасности. Да, он сделает это. — Ты помнишь, как мы первый раз ходили на охоту с отцом? Тебе было тогда лет пять или около того, — Тэ кивает, вслушиваясь в ровный голос, он будто снова в детстве, — Я тогда ругался с твоим отцом, что он маленького ребенка хочет отвезти в лес, там же столько хищников, Господи! Я поэтому поехал с вами, чтобы за тобой следить. Мы охотились на зайцев и ловили рыбу — помню, как вчера, — он улыбается грустно, а перед глазами младшего картинки из того времени мелькают. — Мы часто так выбирались потом, а в последний раз, — в глазах Джина появляются слезы, у Тэхена тоже, — Мы не смогли с ним поехать, потому что меня завалило работой в компании. — он шумно тянет воздух. — Когда я узнал, что на связь больше никто не выходит, то поехал на поиски вместе с командой. Тебя у дедушки оставили… и то, что я там увидел, меня в шок повергло, думал, что спятил внезапно. — он улыбается сквозь слезы, — Мох пропитанный кровью твоего отца, гнетущая тишина, и тот запах. Я его ненавижу… — Полынь и зверобой… — дополняет младший, Джин несколько раз кивает, стирая скатывающиеся по щекам капли. — Мы прочесали всю округу, а потом нашли пещеру, которая насквозь была пропитана этой мерзостью. Остались ждать и пришло оно… с еще одним не менее ужасным монстром. Второй, когда увидел нас, сбежал, догнать не удалось. А убийцу отца мы поймали, он обратился, орал на нас… — Они были оборотнями? — спрашивает аккуратно, Джин согласно мычит. — Волка убили, — старший усмехается, глядя красными глазами на притаившегося в коконе из одеяла сына, — Жаль, что не от моих рук это произошло. — А кто был второй? — Медведь, огромный серый медведь, — Тэ тяжело вздыхает, прикрывая глаза. Помимо волков, есть еще и медведи, — Я дал себе клятву, истребить всю нечисть, чтобы больше никто не терял своих отцов. Окунулся в легенды… — он не договаривает, перебивает стук в дверь. Джин подскакивает на ноги, бегло смахивая остатки грусти пальцами и открывает промокшему Джасперу дверь. Они о чем-то переговариваются, но Тэхен уже не слышит, полностью погружаясь в историю, которую ему только что рассказали. За дальнейшими действиями не следит, поддается на любые манипуляции. Не замечает, как в вену вводят иглу для капельницы, как папа просит еще поспать, как хлопает входная дверь и он остается один. Слышит лишь усилившуюся дробь капель дождя по крыше и первый в этом году раскат грома. Должно быть, если бы Джин рассказал это раньше, то Тэхен еще мог поверить в кровожадность оборотней, но душа чувствует, что что-то в этой истории не стыкуется. Возможно и есть среди них убийцы, но Джин теперь больше на эту роль подходит, истребляя волков направо и налево. Лесные волки гораздо меньше оборотней, они не имеют никакого аромата, кроме самого обычного звериного, людей даже боятся, стоит им громко заорать на всю округу. Браконьерство — будь оно не ладно. Добычей торфа прикрывается браконьерство, а браконьерством истребление целой расы уникальных созданий. А все ради чего? Мести? «Это всего лишь бизнес» — голосом старшего крутится в мыслях, когда омега прикрывает веки. «Это бизнес» — говорит Джин, когда оставляет Тэхена у дяди или дедушки. «Это бизнес» — говорит Джин, когда считает кровавые деньги сидя на полу в съемной квартире. «Это бизнес» — говорит Джин, когда Тэхен устраивает истерики, пытаясь защитить права животных. «Это бизнес» — говорит Джин, когда прячет дуло пистолета во внутреннем кармане пиджака и уходит на очередной закрытый аукцион, устроенный черным рынком. «Это бизнес» — говорит Джин, когда собственноручно снимает шкуры с мертвых животных и вешает для просушки. Как жаль, что Тэхен связан с этим бизнесом. Он хочет просто спокойно и нормально жить, не видя всего этого. Но судьба штука странная, как ни вертись ты в колесе фортуны. На удачу или неудачу выплюнула именно в том промежутке времени и месте, которые сложно принять. Но и изменить это все тоже можно, не так ли? На пороге между сном и бодрствованием Тэхен ставит себе сложно достижимую, но посильную задачу. Он изменит то положение вещей, которое его не устраивает. Он сделает этот мир лучше и будет бороться за природу, как всегда этого хотел. У него теперь есть возможность, у него есть один оборотень, который точно такую же цель преследует. У него есть Чонгук.

***

Уже прошло четыре дня из недели, которую банда Намджуна выделила на решение проблемы. Иногда Чонгуку кажется, что только ему все это надо. Медведи информацией про разрушенные источники будто отмахнулись от этой проблемы, пустив все на самотек. Такими темпами в лесу вообще никого не останется, потому что стали пропадать лисы — их норы пустуют, зайцев тоже нет — охотники стаи в очередной раз вернулись ни с чем. Олени и лоси перекочевали на дальние земли медведей, куда стае ходить запрещено. Лес затих, даже привычного пения утренних пташек не слышно. Чонгука это все неимоверно раздражает, он натурально бесится от безысходности. Не любит так делать, но почему-то сидит сейчас в машине и едет к границе с бандой. Его угнетает чужое бездействие, а еще люди притихли, делают там что-то на болотах, но Чон туда пока что не суется. Правда бегает каждый вечер на то озеро в нейтральных землях — на свой страх и риск, — но нужным человеком там даже не пахнет. Намджун встречает с типичным незаинтересованным выражением лица, очки красуются на затылке — как креативно, руки сложены на груди, кожа которой покрыта привычным рисунком неправильных шрамов. Он даже не здоровается, стоит молча, смотрит, как Чонгук спрыгивает на землю и хлопает дверцей пикапа. — Нужно поговорить, — Намджун кивает в сторону бревен, расположенных неподалёку и, развернувшись на пятках, уходит к месту импровизированных скамеек. — У меня мало времени, — равнодушно бросает главарь, вальяжно приземляясь на бревно. — Все звери на вашей территории, — медведь усмехается. Знает, к чему приведет разговор, Чонгук стандартен в своих претензиях, но и Намджун принципиальный. — Нам надо охотиться, чтобы выжить, тебе ли не знать? — волк старается говорить спокойно. — На вашей территории люди, на них и охотьтесь, — перманентно, так и сквозит неприязнью и нежеланием вообще что-то обсуждать. — По-твоему, на дворе семнадцатый век? Оборотни давным давно не убивают людей. — Пора возрождать старые традиции. — Намджун, если с людьми что-то случится — это привлечет внимание общественности! — это сейчас был камень в чужой огород. Чонгук точно знает, что может произойти через три дня. Намджун всегда был таким, всегда кидался на людей, причинивших вред его банде. То, что он дал время подумать над вопросом, значит лишь одно — они готовятся. В то время, как Чонгук пытается их спасти, они собирают силы всех нахер убить. И не факт, что волки не попадут под их лапы. Их сосуществование всегда было на грани взрыва, будто на заведенной атомной бомбе сидят, честное слово. — Наш мир может помахать ручкой, снова начнётся «охота на ведьм», вам это не нужно так же, как и нам. — Что ты предлагаешь? — окей, Намджун пытается мыслить здраво. — Говори свою цену за возможность походить на нашей земле. Чонгук выдыхает, но не знает больше от чего — облегчения, что с ним на контакт идут, или раздражения, что снова меркантильные огоньки в глазах Кима разгораются. Волкам, всего-то, раз в год надо кормить свои инстинкты, устраивая охоту в ночь красной луны. Они даже зверей не много ловят, боясь за жизнь каждого лесного жителя, хоть в них и плещется первобытность самых опасных хищников. Человек побеждает животное внутри — какая-то смешная ирония. И почему-то именно в этот раз на волчьих землях не оказывается никого. Да еще и люди! А от них в кровавое полнолуние подальше надо держаться, потому что человек хоть и побеждает, но в эту ночь волк становится намного сильнее. И будет так, как предлагает Ким — охота на людей. — Поля… можете забрать, — сухо бросает вожак, а Намджун беззастенчиво разрывается смехом. — Они нам не нужны, мы все равно там ничего не делаем. Они и так простаивают без дела, — еле выговаривает Ким, а у Чона взгляд резко безучастным становится, внутри все закипает от негодования. И какого черта они выпрашивали эти земли в прошлом? Какого черта войнами на них напирали? Почему мнение внезапно изменилось? Чонгук не понимает, что творится в голове этого медведя. Это был его козырь, а разыграть его он не может в силу чужой незаинтересованности в игре. — Есть предложение получше, — он склоняет голову к плечу, расплываясь в ядовитом оскале самоуверенности и радости, что смог сломать маску спокойствия на лице вожака волков, — Отдай нам Чимина, — и да, после этих слов маска осыпается окончательно, являя взору главаря красные зрачки агрессии и затекшие кровью белки глаз. Чонгук не мог такого ожидать, а вот реакция вполне оправдана. Одному Богу известно, зачем Намджун требует Чимина в качестве оплаты, Чонгук даже не хочет эти два слова в одной мысли рядом ставить. Его брат что, разменная монета? — Зачем вам волк среди медведей? — выпаливает яростно, пытаясь усмирить свою злость. Намджун переводит взгляд за плечо вожака, кивая кому-то, а позже до чонгукова нюха долетает мята. — Мой сын — истинный твоего брата, мы хотим забрать его к себе, — в поле зрения Чонгука появляется Мин Юнги в своем человеческом обличии, на лице абсолютно никаких эмоций. Волк вообще нихуя не понимает. — Ты же знаешь все легенды, а еще знаешь, что они являются абсолютной правдой. — На что ты намекаешь? — успокоившись, но сдавленно спрашивает Чон, — О каких легендах ты говоришь? — Я — обращенный в оборотня, мой сын — медведь альбинос, смекаешь? Кажется, в затуманенном негодованием мозге одного из самых сильных за всю историю вожака начинают запускаться мыслительные процессы.

***

— Несколько сотен зим назад, когда природу еще не тронула рука человеческой алчности, чудесные создания жили в мире и гармонии, — вслух читает Чонгук своему брату, который уже совсем большой, но до сих пор не может засыпать один из-за страха быть брошенным. — Старый волк всегда оберегал свою стаю как огромную семью, одинаково заботился о каждом, помогал соседям в часы уныния и бессилия перед очередной напастью. Но однажды, в их мирный уголок забрели люди, они были голодными и уставшими с долгой дороги. Они бежали от своих врагов, которые вторглись в их город, убили половину населения, забрали самых сильных альф и прекрасных омег в рабство, а чудом уцелевшие взяли всю смелость в кулак и решили бежать в неизведанные, запретные леса. Но они не подозревали, что их встретят с сочувствием и заботой, дадут кров и еду, позволят остаться на зиму, а позже помогут найти новое пристанище. — В чем подвох? Они обворуют и сбегут? — слышится под боком. — Может будешь слушать и засыпать? Я для кого тут распинаюсь? — Молчу-молчу, — Чимин укладывается поудобнее, зарываясь носом в футболку и вдыхая родной запах лесной свежести. — Старый вожак относился к людям как к своим, помогал, обучал мудрости и ремеслу, которое в его деревне процветало. Оборотни не пугали людей, наоборот — вызывали в глазах только восхищение, а в душе чувство защищенности. Люди настолько привыкли жить под покровительством сильных существ, что даже забыли о внешнем мире, пока на пути молодого волка, лучшего воина и первого сына вожака, не появился истерзанный насилием омега, который сумел бежать из рабства. Волк не смог оставить бедолагу в лесу, на руках окровавленного принес в деревню, приказал всем лекарям собраться на помощь, чтобы спасти человека, ведь он был так прекрасен даже под слоем пыли и крови, словно полная Луна на ночном ясном небе. Молодой волк сразу влюбился в омегу человека, он чувствовал родственную душу, к которой так стремится его собственная. Но парень оказался слаб, ничто не помогало исцелить больное тело, лекари дружно опускали руки, не в силах справиться с чужим недугом, — Чонгук слышит посапывание, улыбаясь самому себе, но историю дочитать все же хочет, поэтому продолжает уже тише: — Молодой волк каждой частичкой собственного тела ощущал чужую боль, когда его любовь билась в агонии от неизлечимой болезни. Он приходил к отцу с просьбой дать разрешение, но от него отмахивались. Когда недуг на время отступил, являя мнимое благополучие, после которого лекари так и пророчили страшное — конец, он подошел к любви всей своей жизни, взяв за слабую холодную руку и сказал: «Если ты согласишься, то я сделаю все, чтобы ты не пожалел о выборе!» На него посмотрели болезненным, но полным любви взглядом, из последних сил сжали ладонь и согласно кивнули. Молодой волк знал, что после такого им придется сбежать, потому что нарушение приказов старого вожака караются изгнанием. Знал, что люди обозлятся, потому что изначально были против этой затеи, они были готовы отдать своего кровного брата в руки смерти, лишь бы не портить человеческую природу, как бы ни были благодарны волкам за приют и заботу. Но молодой волк не пожалеет, и его омега тоже не пожалеет, он всем нутром в этом уверен. Он тайно вынес спящего возлюбленного из дома лекарей поздней ночью, со всех сил побежал к святилищу, чтобы только успеть до полуночи, когда вода особенно холодная из-за полного роста Луны. Аккуратно опустил озябшее тело в источник и спустился сам. Омега даже не открыл глаз, дыхание его было едва слышимым, а сердце билось с каждым вздохом все медленней и медленней. Волк внутри выл, но сознание оставалось трезвым — нет права на ошибку. Он обратился в иное обличие, подхватил лапами в воде слабое тело и, дождавшись самой низкой температуры, вцепился зубами в бледную шею, пуская чужую алую кровь, которая окрасила не только воду, но и все пространство вокруг. Получив ядовитую метку на грани жизни и смерти в месте сходящихся силовых потоков, человек стал волком. Их история не закончилась на том моменте, они получили свое долго и счастливо. У них родился замечательный белый волчонок, который дичайшая редкость в любом из исторических периодов. Таких волков называют лучами надежды, созданных великой любовью и несокрушимой верностью, — Чонгук аккуратно закрывает книгу, убирая ее на тумбочку, и тянется к белоснежным волосам своего единственного в этом мире любимого волчонка. — Как жаль, что наш отец оказался скуп на любовь для твоего папы. Но ты всегда будешь моим лучиком надежды, Чим-Чим.

***

— Чимин точно такой же, как и Юнги, они могут быть вместе, даже являясь представителями разных рас, — проговаривает Намджун, заставляя Чонгука увести взгляд в землю, — Есть история про белые звезды, где говорилось… — Где говорилось, что любовь таких особенно крепкая и не видит препятствий, — встревает в разговор осмелевший вор единственного брата Чонгука, за что получает стрелы из глаз. Жаль, что не настоящими Чон сейчас стреляет. Убить готов, ей-Богу! — И кто у вас получится? Волк или медведь? По-моему, таких прецедентов еще не было, да и легенды особо не распространялись об этом, — ядовито выплевывает волк, заставляя всю смелость альбиноса испариться за считанные мгновения, — Вот и я не знаю, что от этого союза толкового может получиться, Намджун! — снова возвращает внимание на главаря. — Таким будет наше условие, можешь считать это своего рода экспериментом. Мне тоже интересно, что может получиться. Чонгук не выдерживает этой насмешки, он моментально теряет контроль, снося этого самоуверенного экспериментатора с бревна и заваливая четырьмя лапами на гравий. Рычит в скривившуюся от неожиданности и резкой боли рожу, брызжет слюной, разнося по округе горечь жженого дерева, а тот открывает глаза и смеется, истерически так. Чону еще более мерзко становится… да как он вообще может быть таким бесчувственным куском дерьма? Так просто размениваться чужими жизнями и судьбами, да так открыто и в лицо об этом заикаться? Где его манеры и чувство такта? Они же не средневековые дикари, продающие своих родных в рабство ради удачной сделки! — Чон Чонгук, — орет Юнги, а волк взгляд свой пылающий огнем переводит и рычит, оголяя острые длинные клыки, сильнее вжимая вожака в землю, — Чимин согласился на это, — уши волка поджимаются не сразу. Когда доходит до осознания, что только что сказал альбинос, он ослабляет хватку, ступая ближе к затравленному парню, и перекидывается в человеческое обличие, продолжая зло дышать, вонять пожаром и скалиться. — Окей, но у меня будет условие, — он глядит через плечо на кряхтящего и собирающего свои конечности главаря, а потом снова на Юнги, — Вы оба поедете учиться в город, возражения не принимаются. Мне не нужны бездари в семье, — Мин кивает коротко, делая шаг назад, — И, Намджун, кровавое полнолуние послезавтра… Нахер убери своих подчинённых из леса, иначе я за себя не ручаюсь! Он резко разворачивается к машине, больше ничего не говоря. Чувствует, как в голую спину врезается чужое возмущение, а в разум стучится очередная усмешка от Намджуна и согласие на условие. Чон лишь отмахивается, экспрессивно открывая дверь пикапа и заваливаясь голой задницей на нагревшееся от солнца сидение. Заводит мотор, со скрипом шин уезжая из этого леса. Его дома ждет Чимин, который абсолютно точно сегодня останется без тех мест, которыми думает в свой столь юный возраст. Омеге семнадцать, а он уже готов без боя сдаться чужим. Разве так Чонгук его воспитывал? Шутка какая-то несмешная. Хотя нет, он абсолютно точно хорошо его воспитал, младший готов собой пожертвовать на благо стаи, а это многого стоит. Вот с этой точки зрения он и будет думать, иначе слетит с катушек от негодования и непринятия.

***

Вот так вот: просто стоять по голень в воде, следить за плывущими по небу облаками закатного неба, ловя на лице последние лучики солнца, выглядывающие над верхушками деревьев — успокаивает. Вдалеке уже просыпаются светлячки, собираясь в небольшие группы, кружат над водой, образуя причудливые фигуры, будто созвездия падают на землю. Тэхену нравится это место, здесь пахнет свежестью, лесом и умиротворением. У него в альбоме есть порядка десяти пейзажей с этого озера, хотя был он здесь пару раз до этого. Память заточена запоминать прекрасное, но сейчас перед глазами воображение рисует не утопающий в сумерках лес и фиолетовую воду водоема, а лицо с обсидиановыми волосами и красными радужками больших глаз, смуглую кожу плеч, усеянную линиями и вензелями черных татуировок, и крепкие руки, в которых чувствуешь себя в безопасности. Который день подряд его образ не выходит из мыслей, а запах мерещится не только в преследующих кошмарах, но и наяву. Он ждет уже час, хотя надеяться не на что, все-таки Тэхен сам не явился в назначенное время, за что чувствует вину. Проваляться сутки с температурой и едва ли сгибающейся стопой — неприятно. Вот стало немного легче, и он сразу же рванул сюда, Джин даже не запрещал особо, когда застукал за попыткой угнать директорский джип. Понимал, что сыну необходимо освежиться и проветриться после двух дней заточения в душном вагончике, в очередной раз попросил быть осторожней и всучил водонепроницаемый пистолет, который Тэхен в жизни в руках не держал. — В воду только с ним, моешься и уносишь ноги оттуда. Не задерживайся, иначе я пошлю за тобой Богома… и лучше тебе быть живым! В противном случае, я тебя сам убью еще раз. Тебе не понравится, — строго наказал Тэхену папа, улыбнувшись в конце, поцеловал в лоб и ушел расчленять очередную добычу. Тэхена передергивает от воспоминаний, он мыться сюда приехал в последнюю очередь, но раз на горизонте никого нет, то он все же решает скинуть вещи на покрывало, вытащить из рюкзака эко-шампунь, забыть о существовании оружия и зайти в озеро. Вода здесь теплая и прозрачная, видно каждую песчинку на дне даже в сумерках. Он заходит по пояс, дальше смысла нет, погружается с головой, крепко держа флакон с шампунем, и выныривает обратно, оглядываясь по сторонам. Никого, кроме светлячков и цикад. Пенистыми руками втирает охлаждающий ментол в голову и млеет. Как же ему не хватает обычного горячего душа в этих диких лесах, все бы отдал за возможность просто постоять под струями, так приятно массирующими забитую мыслями голову. Спускается ладонями на уставшую от жесткой подушки шею, разминая мышцы, плечи с торчащими острием ключицами, грудь мирно вздымающуюся от удовлетворения чистотой и свежестью. Впалый живот… случайно задевает выпирающие тазовые косточки, моментально покрываясь мурашками от собственного касания в чувствительном месте, растирает мыльной пеной ноги, улыбается своим мыслям, замечая вокруг себя клубы мелких пузырьков, которые, к счастью, никак не навредят обитателям озера, шампунь безопасен в этом плане. Кидает ненужный флакон на берег и ныряет с головой, активно теребя мыльные волосы, отплывает пару метров в сторону, чтобы еще раз хорошенько ополоснуть, и на последних крупицах воздуха выныривает на поверхность, замирая от неожиданности и теряя несколько ударов сердца подряд. — Наконец-то ты здесь, — слышится шепотом у самого уха совсем близко, влажная кожа моментально покрывается мелкими мурашками от теплого, в отличие от воды, дыхания в самое плечо. — Я уже и не надеялся, что встречу тебя. Тэхен даже всплеска не услышал, краем глаза не заметил, как рядом с ним оказался волк. От жара стоящего позади тела омегу прошибает нервным импульсом, в нос бьет сильным ароматом альфы, пальчики ног, погружённые в мягкий песок на дне, непроизвольно поджимаются. Чонгук жадным взглядом скользит по острым опущенным плечам, по бледной спине, совершенно идеальной, без единого изъяна, по позвоночнику, спускается ко двум впадинкам на пояснице. И еще ниже. Застывает, с замершим сердцем глядя на упругие ягодицы, полностью прикрытые кромкой воды. Рот наполняется слюной, волк внутри рычит, жаждет забрать, присвоить свое себе. В голове вообще ни одной мысли не остается, они здесь по делу, а оказывается так, что дела не хотят себя реализовывать. Тэхена будто закутали в красную тряпку, поставили на пути разъяренного быка, рога которого сейчас направлены точно на цель.  — Ты был прав насчет Джина, — низким, бархатным, но испуганным и трясущимся голосом говорит Ким. И голос рушит самообладание Чонгука безжалостно. Он в нем начинает захлебываться и стремительно идти ко дну, хоть и стоит в воде по бедра. Чон не в силах ответить, не в силах выдавить из себя хоть слово, столько времени хотел просто поговорить, но именно сейчас звуки застревают поперек горла, создавая что-то наподобие урчания. Взгляд не перестает следить за скатывающимися капельками по голой коже, поблескивающими в сумраке вечернего времени. Одна капля едва удерживается, перетекая в другую и увеличиваясь в размерах, скатывается по позвоночнику и исчезает в воде, омывающей поясницу. И это что-то нереальное, его ведет, и явно не туда, куда нужно.  — Он мстит за отца, которого растерзали оборотни, — продолжает Тэхен, все еще не имея смелость развернуться и увидеть картину, которая напрочь унесет его вместе с течением глубоко в толщу. Голос этот снова пускает по телу Гука разряды, отключая мысли и опустошая голову. «Что же ты со мной делаешь…» — скулит он где-то внутри.  — Мы что-нибудь придумаем, — говорит, наконец, негромко, хрипло. Впереди него — запретное, тяжело дышащее, недостижимое, но чертовски близкое. Он будто воюет сам собой и невидимыми демонами вокруг за желание прикоснуться.  — Чонгук, мне жаль, я не могу придумать, как вам помочь, — шепчет с горечью. Кажется, Чон даже ощущает ее на корне языка. — Я больше не хочу видеть смерть и не иметь возможности спасти… — еще тише, опуская голову. В голосе слышны бессилие и боль, — Это… — он запинается, тихо всхлипывая, — это рвет меня на части с самого детства. Я устал, — продолжает медленно и еле слышно. — Я боюсь, Чонгук… — хрупкие плечи начинают мелко подрагивать. Он плачет беззвучно, боясь выпустить боль и потерять над ней контроль. Чонгук сдается в битве с самим собой, вытягивает белый флаг и тянется губами к плечу Тэхена. Невесомо, но ощутимо касается прохладной нежной кожи. Подступает еще ближе, но держа дистанцию в несколько чертовых миллиметров. Тянется к чужим дрожащим рукам, так усердно пытающимся схватиться за убегающую сквозь пальцы воду, и крепко сжимает, чтобы дать опору. Они стоят так несколько минут. Чонгук согревает своим дыханием, прикосновением горячих рук к ледяной коже. Медленно и осторожно скользит губами к изгибу шеи, не желая разрывать слабый контакт. Хочется обнять его и отдать все тепло, забрать слезы, пропитанные чувством безысходности, но он держится, понимает, что надо подождать. А потом Тэхен размыкает руки, резко поворачиваясь, поднимает покрасневшие глаза, встречаясь с глубоко черными, будто в бездну шагает, удерживая зрительный контакт. Внутри ураган зарождается, бушующий, сносящий все подряд, расчищая путь для сильнейших порывов. И Тэхен поддается этому порыву, бросается к Чонгуку, впиваясь холодными и посиневшими губами в его. Чон тут же крепко обвивает его талию, прижимая к себе и целуя в ответ, принимая в себя боль, разделяя груз и помогая его вынести. Не будет он ждать, не сможет. Он целует жарко и жадно, неконтролируемо искусывая тонкую кожу и слизывая соленую кровь, которой и без того хватает в мире. Руки волка соскальзывают на тэхеновы ягодицы, от чего он утробно рычит в поцелуй, но не поддается просьбам разума, крепко сжимая до синяков. В губы — приглушенный тихий стон. В нос — аконитом ядовитым бьет, что по природе своей способен убить, но он такой сладкий и правильный. Запретное всегда желаннее всего. Кислорода все меньше, как и терпения. Возбуждения все больше, оно болезненно напоминает о себе, пульсируя в паху. Тэхен откидывается назад, в глубины озера, утягивая и волка за собой, обхватывая его шею тонкими руками, как прекрасная нимфа тащит в свой секретный подводный мир, провозглашая волка избранным, достойным, истинным альфой для омеги. Еще одна легенда перетекает в реальность. Выныривая, жадно хватают драгоценный воздух и смотрят друг на друга уже с чем-то новым, опасным, с почти животным желанием. Капли воды стекают с волос по скулам, падая на тяжело вздымающиеся груди разгоревшихся тел. Они глубоко зашли — буквально и фигурально. Чонгук подхватывает Тэхена на руки. Совсем легкий, а в воде вес даже не ощущается. Ким сразу же сцепляет ноги вокруг чонгуковой талии, утыкаясь лбом в его лоб и вновь накрывая раскрасневшиеся влажные губы своими. Чон чувствует тэхеново возбуждение — оба хотят одного и того же. Кладет ладонь на позвоночник и ведет вниз, под воду, касаясь кончиками пальцев колечка мышц. Липкость возбужденного омеги даже водой не смывается, настолько плещет жажда и нетерпение. Чонгук проталкивает один палец внутрь, чувствуя томное мычание в районе виска. Тэхен натурально дрожит в его руках, бурчит несвязное, просит. Омега поднимает голову и смотрит темным взглядом на Чонгука, произнося на выдохе то, что заставляет уже волка трястись от переполняющих чувств:  — Ты будешь первым. Альфа не может подавить улыбку, она сама вырывается наружу. Он вводит третий палец, отвечая на новый нетерпеливый поцелуй, ловит губами стон, когда находит внутри омеги пульсирующую точку, сгорает внутри от того, насколько чистый тэхенов голос, насколько высоким он может быть, когда тому хорошо. Из приоткрытых губ Гука вырывается неконтролируемый стон, когда пальцы Тэхена обхватывают твердый возбужденный член, проводя пару раз на пробу. — Ты уверен? — еле слышно спрашивает Чонгук, сам от себя подобного рода вопрос не ожидая. Они уже изнывают друг от друга, но разрешения спросить он все же должен. — Не издевайся и просто сделай это, — шепчет Ким, крепко сжимая возбужденную плоть длинными пальцами и выбивая из груди волка беззастенчивое рычание. Чон его приподнимает, разводя ягодицы в стороны, омега направляет покрасневшую головку в себя, которая легко проскальзывает внутрь, низко, утробно постанывая, будто не человек совсем, а точно такой же первородный волк. У Чонгука крышу напрочь сшибает. Он впивается пальцами в бедра Кима, насаживая его на всю длину, чтобы резко и менее болезненно, чем растягивать эти мучения для обоих на вечность. Тэхен вскрикивает от неожиданности и вгрызается зубами в ключицу волка. Из глаз инстинктивно вырываются горячие слезы, но он улыбается. Сжав влажные волосы на чонгуковом затылке, Тэхен начинает медленно двигаться, приподнимаясь и опускаясь на член, привыкая, постепенно увеличивая темп. Ему непривычно больно там, но так хорошо. Необходимо. Чонгук задыхается от желания, от запаха, от жара и узости омеги. Сжимает пальцами ягодицы, засасывая и целуя выпирающие ключицы, не оставляя яркие алые пятна, рассыпает поцелуи по груди, изгибу шеи, под ухом, где особенно сильно ощущается дурманящий ядовитый аконит. Крепче прижимает омегу к себе и, разворачиваясь, на ватных ногах шагает к берегу. Оседает на покрывало, откидывая тэхеновы вещи на песок, и укладывает его посередине. Нависает сверху и с удвоенной дикостью врывается в хрупкое тело, покрывшееся мурашками от контраста температур. Остервенело, рвано, следуя лишь слепому желанию. Тэхен громко стонет, ему уже совершенно не больно, а слишком… просто слишком. Глаза сами жмурятся, ногти впиваются в горячую спину, пуская волчью кровь. Омега выгибается и подмахивает бедрами навстречу, без остатка вбирая в себя своего истинного альфу, жадно и по-собственнически. Кричит об этом, его все равно здесь никто не услышит, кроме его волка и светлячков, кружащих над их напряженными горячими телами. — Твой-твой, — подтверждает альфа, выцеловывая шею своего омеги, хочется пометить, покусать, но он прерывает это желание на корню. В другой раз, когда они будут в безопасности и без дамоклова меча над головой. От трения между животами Тэхен с особенно громким стоном изливается, тяжело дыша, и облизывает пересохшие покусанные губы. Низко рыча, Чонгук вынуждает себя выйти, чтобы довести дело до конца, руки сильно дрожат, а все тело потряхивает от накатывающих волн. Волк падает возле Тэхена, устало прикрывая глаза и восстанавливая сбившееся дыхание. Небо над головой уже совсем темное, как один огромный обсидиановый камень с крапинками кварца, Луна практически полная. Вокруг видны лишь силуэты деревьев и озеро, мирно колышущееся и омывающее ноги. Тэхен пододвигается немного и кладет голову на чонгукову грудь, устало вдыхая свежесть лесного дождя и улыбаясь. Говорить ничего не хочется. Думать тоже, но мысли заполняются непрошеными картинками. Хочется укутаться в одеяло и уснуть прямо тут, в обнимку и под звуки природы. Мечта за гранью реальности. Но никто у него не заберет Чонгука, он никому не позволит. Ему похуй, что это по каким-то моральным принципам неправильно, он так просто не откажется от него. Вместе они придумают, как избавиться от пожирающей невинные лесные души дряни, найдут способ, как бороться за право быть в безопасности и свободными.