Небо, не тронь слезой. Утри ее глаза. Небо, за все грехи ее, ты накажи меня. Небо, прошу, прими моей мольбы слова. Небо, храни ее, услышь меня. Артем Симонов — «Сохрани её»
Оказалось, что самое мучительное в жизни — это ожидание: Ожидание счастья, встречи, ожидание любви, ожидание ребёнка. Каждое из перечисленного мы ждём с особым трепетом и знаем, что как только это окажется у нас в руках, то мы больше никогда не отпустим то, что попало к нам в руки. Седовласый мужчина, который сидел в палате, положив голову на скрещенные руки, поднял голову и с болью во взгляде посмотрел на женщину, которая лежала на больничной кровати, по пояс укрытая одеялом. Её голова была перемотана белыми бинтами, сквозь которые просочилась кровь, а лицо было в ссадинах. От руки тянулась капельница, а противный писк буквально сводил с ума. Мужчина едва коснулся пальцами женской руки, а потом и вовсе приник к ней губами, чувствуя, как из глаз против воли текут скупые слезы. — Лиза, только не бросай меня. Не бросай меня сейчас, когда я тебя только нашёл. Я ведь столько всего тебе должен сказать. Но самое главное сказать, что я до сих пор тебя люблю, — всматриваясь в спокойное лицо женщины, шептал он слова, которые сейчас ему казались сильнее молитвы. Она должна знать, что она ему нужна. Ему и Рите. Услышав стук входной двери, доктор поспешил смахнуть слезы, а потом почувствовал, как на его плечо легла рука. Обернувшись, Земцов увидел сына, который смотрел на него с болью в глазах. — Пап, все будет хорошо. Ты должен верить. Платон кивнул. Вера. Короткое слово, с которым он жил долгие двадцать лет. Вера в будущее, которое в те года казалось всего лишь красивой сказкой. — Как там Маргарита? — охрипшим голосом спросил Платон, отводя взгляд от Лизы и глядя на сына. — Без изменений, — младший из мужчин сглотнул подступивший к горлу ком. — Климовский сейчас рядом с ней. Земцов вздохнул, запустив руки в поседевшие за эти годы волосы. Испытания, которые послала ему судьба двадцать лет назад, не собирались заканчиваться, и он уже не знал, что ожидать от завтрашнего дня. Хотя, хуже того, что происходило сейчас, быть не могло. — Побудь здесь. Я скоро вернусь! — попросил он, глядя на Артема. Артём кивнул и сел на место отца, продолжая наблюдать за женщиной, которая была дорога его отцу. И как Артём недавно понял, что даже дороже собственной жизни.***
Он никогда не молился. Не знал, не умел или не хотел. Может быть просто не верил во все это, считая, что только человек — творец своей судьбы, и ничего и никого выше нет. Есть только закономерность тех или иных поступков и действий, из которых складывается жизнь. Именно так он ей сказал, а она звонко рассмеялась, одарив его взглядом небесно-голубых глаз, которые навсегда его пленили, только в тот момент он ещё об этом не знал. — Рит, — шатен взял женскую руку и едва её сжал. — Пожалуйста, я знаю, что ты меня слышишь. Живи. Слышишь. Ты нужна мне. Своему отцу, своему брату. Своей маме, которая так долго тебя ждала. Рита, — Глеб уткнулся головой в постель, чувствуя, как вся его выдержка и безэмоциональность, которой он когда-то хвастался перед ней, даёт сбой. Никакой он не железный человек. И эмоции у него есть, и чувства тоже. Только смысла жизни нет. Потому что его смысл — она, голубоглазая девушка, с чёрными, как ночь, волосами, со своими взглядами на жизнь. Непокорная, независимая, но такая родная. Его Маргарита. Его жемчужина. Мужчина поднялся и прошёлся по реанимации туда сюда. Заметив Платона, который стоял за стеклом и кивнул ему, Климовский подошёл к женщине и поцеловал её в лоб, а затем вышел. — Всё будет хорошо! — произнес Земцов, не отводя взгляда от дочери, которая лежала с закрытыми глазами и была подключённая к аппаратам. — Маргарита обязательно поправится. И мы забудем эти дни, как кошмарный сон. Глеб кивнул, отвернувшись от созерцания бессознательной девушки, и, тяжело вздохнув, уставился в противоположную стену, чувствуя, как сердце отбивает удары. Раз. Два. Три. — Платон Ильич, это правда, — сероглазый замолчал, понимая, что лезет, скорее всего, не в свое дело, но ответ на вопрос он должен узнать, чтобы прояснить всю картину до конца. — Это правда, что Елизавета Юрьевна — мать Маргариты? Платон молчал, глядя на спокойное лицо дочери, а сердце обливалось кровью, ведь никто кроме него не виноват в том, что сейчас происходит. В том, что две самые дорогие его сердцу женщины находятся на грани жизни и смерти. — Да, — наконец промолвил он, понимая, что молчать дальше смысла нет. Да и как показал опыт, молчание не всегда золото. Для него, для Риты и для Лизы это молчание принесло лишь слезы, боль и разочарование в самых близких и родных людях. — Елизавета Филатова — мать моей дочери. — Но как? — ужаснулся шатен, глядя на Земцова со смесью непонимания и недоверия. — Как так произошло, что Елизавета Юрьевна не знала о существовании дочери столько лет? — Это долгая история, Глеб, и вряд ли она тебе понравится, — с горечью в голосе промолвил доктор, опускаясь на кушетку и устало оперевшись спиной о стену. — А я никуда не спешу, Платон Ильич, — возразил мужчина, садясь рядом с Платоном. — До рассвета очень далеко. Я хочу знать все. Земцов усмехнулся: сказанная фраза несколько дней назад уже была им услышана, и если бы он все тогда рассказал, то сейчас бы все было иначе. — Хорошо, — вздохнул мужчина, глядя на часы, которые показывали три часа ночи, мыслями возвращаясь на двадцать лет назад. В тот день, когда судьба внесла свои коррективы в его, казалось бы, размеренную жизнь.***
— Вот такая история, Глеб, — завершил свой рассказ Платон, а потом поднялся. — Как видишь, одна ошибка может очень дорого стоить. Если бы я раньше усмирил свой гнев, просто поверил словам любимой женщины, сейчас все было бы по-другому, но я этого не сделал. Я позволил гневу взять верх, и вот результат. Моя любимая женщина, моя дочь находятся между жизнью и смертью. Он замолчал. Молчал и Глеб, осмысливая все, что он только что узнал. Боль, страх, все смешалось в нем. Когда он пришел в больницу и от Марии Степановны узнал о том, что произошло, то почувствовал, как земля убегает из-под ног. За несколько минут преодолел расстояние от гинекологии до реанимации, а то, что он увидел, показалось самой страшной реальностью, ведь такая веселая, такая жизнерадостная Рита не могла лежать здесь. Не могла. — Кстати, а откуда ты знаешь Елизавету Юрьевну? — поинтересовался Земцов, вспоминая, как удивился молодой человек, увидев Лизу. — А, — сероглазый мотнул головой. — Елизавета Юрьевна когда-то дружила с моей мамой, а после ее смерти я уехал из Москвы, и с тех пор мы с ней не виделись. Я и не знал, что та самая Елизавета Юрьевна — это мать Риты. Земцов ничего не ответил, наблюдая, как стрелка в очередной раз перешагнула отметку двенадцать на часах. Почему же эта летняя ночь такая долгая? — Ладно, ты иди, отдохни, а я побуду с ней. Глеб отрицательно покачал головой, бросая взгляд на Риту. — Нет, не нужно, со мной все в порядке! Это Вам нужно отдохнуть. Вы сутки на ногах. — Вот выйду на пенсию и буду отдыхать, — он похлопал парня по плечу. Сейчас собственное здоровье волновало меньше всего. Главное, чтобы Лиза и дочь поправились.***
О том, что на данный момент происходит в жизни ординатора родильного отделения, знали всего лишь несколько человек из больницы, а именно: начмед и репродуктолог. Савина как могла пыталась наладить работу, но без двоих коллег это сделать было сложно. Да еще и Громова где-то запропастилась и не отвечала на звонки. — Марина Станиславовна, я должен отказаться от поездки в Санкт-Петербург, — явившись ранними утром в кабинет начмеда, заявил Глеб, глядя на женщину красными от бессонной ночи глазами. Савина понимающе кивнула. Знала, что мужчина всю ночь сидел возле Маргариты, ожидая, когда та придёт в себя. — Я ожидала это услышать, Глеб Максимович, — вздохнула Марина. — Не волнуйтесь. Я отправлю туда Олега Андреевича, тем более недавно услышала, как он говорил, что его начальство не ценит. — Спасибо, Марина Станиславовна, — поблагодарил Глеб. Покинув кабинет Марины, Климовский вернулся к Рите. Не хотел оставить ее хотя бы на минуту. Знал, что придя в себя, она не захочет его видеть и, возможно, даже прогонит, но он сам во всем виноват. В определенной степени он это даже заслужил. Повернув в очередной коридор, Глеб увидел Артема, который говорил по телефону на повышенных тонах. — Я же все Вам объяснил! Хорошо, если хотите, то увольняйте! — отрезал он, сбросив вызов. — Что случилось? — Глеб поравнялся с парнем. — Глеб, я сейчас должен уехать на работу, надеюсь, что ненадолго. Побудешь возле нее? Глеб кивнул и провел молодого человека взглядом. Он готов быть рядом с Маргаритой всю жизнь, лишь бы только она пришла в себя…***
— Никита Иванович, у меня для Вас такие новости. Закачаетесь! — воскликнул молодой сержант Селезнев, переступив порог кабинета следователя Никиты Ивановича Трегубова. Мужчина скривился, откладывая в сторону результаты экспертизы. — Товарищ сержант, где ты только таких слов набрался? — удивился Никита, откладывая в сторону результаты экспертизы по другому делу. — Удивил бы ты меня, если бы нашел того, кто совершил наезд на гражданку Земцову и гражданку Филатову, а то с нашего свидетеля толку как с козла молока. Под ее описание каждая вторая машина подходит. — Нашел, Никита Иванович, — нетерпеливо воскликнул сержант. — Я не понимаю. Толком объясни! — потребовал Трегубов. — Разрешите присесть? Увидев кивок, сержант присел на стул и протянул Никите папку, попутно объясняя. — Сегодня в шесть утра на дежурку поступил вызов. Звонил гражданин Ладыченко. Там у них возле дома сигнализация жизни не давала с двух ночи. Словом, по адресу улица Раевской 55 был найден автомобиль марки «Шевроле», зарегистрированный на гражданку Громову Наталью Алексеевну. — Громову, Громову, — стал вспоминать Трегубов. — Ее муж недавно погиб в автокатастрофе, — подсказал Селезнев. — Но не это сейчас главное, Никита Иванович. Приехав на вызов, ребята обнаружили в автомобиле хозяйку авто. Судя по всему, дамочка была пьяная в драбадан. Но это еще не главное. Когда ее привели в чувство, она, кажется, того. — Что значит «того» — не понял Трегубов. — С ума сошла, Никита Иванович. Сначала обращалась к какому-то дядюшке, потом говорила, что убьет какую-то Ульяну, а потом вовсе начала звать Глебушку и говорить, что она его безумно любит. — Селезнев, ты пришел сюда, чтобы рассказать мне о съехавшей с ума барышне? — терял терпение Трегубов. — Парни пробили этого Глебушку по базе, и оказалось, что они ранее учились в одном институте, а сейчас работают в одной больнице, но и это еще не все. Во дворе дома Земцовых стоит камера видеонаблюдения. Один из соседей установил, чтобы узнать, кто сливает с его автомобиля бензин и, — сержант замолчал. — Никита Иванович, наезд зафиксирован на камеру. Это тот самый автомобиль. Наезд совершила гражданка Громова. — Так, — Трегубов поднялся из-за стола. — Так зачем я старушку мучал сколько времени, если ты все знал? — Никита Иванович, — Селезнев вжал голову в плечи. — Так я же. — Приведи ее в допросную, а я сейчас, — приказал Трегубов, а потом начал рассматривать принесенную папку.***
Сознание возвращалось постепенно. Она едва открыла глаза, пытаясь понять, где она находится и что вообще происходит. Закрыв глаза снова, Рита медленно взглотнула, пытаясь вспомнить, что именно произошло и почему она находится здесь в таком состоянии. Голова болела, к горлу подкатывала тошнота. Последнее, что она помнила — это разговор с Лизой, а дальше. Дальше, кажется, была машина, авария. Рита попыталась пошевелиться и аж застонала, привлекая внимание мужчины, который сидел опустив голову на руки. Авария и эта женщина, она ведь бросилась практически под колёса. Что с ней? — Рита, — Глеб бросился к постели и взял девушку за руку, чуть сжимая. — Слава Богу. Ты пришла в себя. Как ты себя чувствуешь? — Тебе правду или соврать? — слабо поинтересовалась она. Мужчина засмеялся, а потом вмиг стал серьезным. — Прости меня, умоляю. Я все тебе расскажу. Всю правду, — сбивчиво начал он. — Климовский, замолчи, — медленно проговорила она. — У меня очень болит голова. — Ты помнишь, что произошло? — поинтересовался он, целуя ее руку. — Не очень, — она нахмурилась. — Я собрала вещи, вышла из подъезда, потом встретила эту женщину, мы говорили, а потом откуда-то взялась машина, и она меня оттолкну, — она запнулась. — Глеб, она живая? С ней все хорошо? Глеб, — насторожилась она. — Климовский, почему ты молчишь? — Она до сих пор не пришла в себя. У неё травма головы, ушибы, — тщательно подбирая слова, произнес Глеб. — Что? — она попыталась встать, но Глеб удержал её за плечи. — Что ты делаешь? Рита, тебя нельзя делать резких движений! Доктор, — крикнул мужчина, открыв дверь, но наткнулся на Земцова. — Что случилось? — испугался он, а потом запнулся, увидев Риту, которая молча плакала, и бросился к ней. — Папа, — она закрыла глаза, а слезы покатились по щекам. — Я за врачом, — шепнул Глеб и исчез. Климовский и доктор появились через несколько минут. Выгнав мужчин, врач стал осматривать пришедшую в себя девушку. Глеб опустился на кушетку, а Платон начал мерить шагами коридор. Этот ритуал прервал телефонный звонок. — Слушаю. Да. Хорошо, я сейчас приеду. — Платон Ильич, что там еще? — испугался Глеб. — Следователь звонил. Сказал, что нашли виновного. Я должен ехать.***
Трегубов сидел в кабинете и просматривал протокол допроса. Похоже, что Селезнев был прав, и барышня Громова действительно не в себе. Весь допрос она то смеялась, то плакала, то говорила, что несмотря ни на что, Глеб все равно будет принадлежать ей, а потом просила выпустить ее, ведь ее ждет муж. — Да, — крикнул мужчина, услышав стук в дверь. — А, Платон Ильич, прошу. Садитесь. — Мне позвонили и сказали, что нашли того, кто совершил наезд на мою дочь, — произнес Земцов, опускаясь на стул, который стоял возле стола. — Платон Ильич, Вам знакома эта женщина? — Трегубов положил перед Платоном фотографию Натальи. Земцов кивнул, возвращая фотографию на стол. — Да, это — Наталья Алексеевна Громова. Моя коллега. Мы работаем вместе. А что произошло? — Нам удалось выяснить, что именно гражданка Громова совершила наезд на Вашу дочь и госпожу Филатову, — рассказал следователь. — Сейчас она у нас, но состояние ее душевного здоровья меня очень беспокоит. — Но почему? — ужаснулся Платон. — Чем перед ней завинила моя дочь и Елизавета Юрьевна? — Что касается Филатовой, то это из-за одной давней истории. Несколько лет назад, по словам Натальи Алексеевны, из-за Филатовой она потеряла должность в престижной клинике, а Ваша дочь. Все из-за любви к себе такого Глеба Максимовича Климовского, — Трегубов сложил вместе пальцы. Земцов ничего не ответил, потирая переносицу. Хотелось, чтобы все закончилось, как ужасный сон, но рассвет почему-то не наступал.***
Несколько дней спустя
Жизнь стояла на месте. Каждый день, приходя к Лизе и глядя на ее лицо, он и сам чувствовал, как его покидает жизнь. Единственное, что придавало сил, это дочь, которая шла на поправку благодаря заботе Глеба, который оставлял ее только на несколько часов. Он читал ей книги, рассказывал истории, а также заставлял верить в то, что все будет хорошо. Хотел рассказать и о своем прошлом, но Рита сама его попросила этого не делать, ведь хотела начать все с чистого листа. Теперь понятно, что лучше никогда не знать того, что было раньше, потому что прошлое может оставить раны и шрамы, которые никогда не заживают. — Лиза никогда от тебя не отказывалась. Она все эти годы думала, что ты умерла. Ей даже свидетельство о твоей смерти выдали, — произнес Платон, протянув дочери свидетельство о смерти. Они сидели в палате, которую заливал солнечный свет. Платон слово за слово рассказывал дочери о том, что на самом деле произошло двадцать лет назад. «Ты виновата. В этом только твоя вина. Всё из-за твоей гордости, твоего высокомерия, твоего неумения прощать!» — повторяло сердце раз за разом, и Рита ничего не отрицала. Знала, что никогда себе не простит, если эта женщина умрет. Не была готова принять такую жертву. Не хотела, чтобы за её жизнь платила та, кого она презирала, ненавидела. — Это из-за меня! Это я виновата, пап, понимаешь? — всхлипнула она, посмотрев на отца. — Если бы не я, не мой эгоизм, она была бы сейчас жива и здорова. Она ко мне приходила. Просила, чтобы я ее выслушала, а я ей столько всего наговорила. Просила исчезнуть из моей жизни. Говорила, что никогда не пойму. Платон подошёл к дочери и осторожно ее приобнял, а та вдруг заплакала, не сдерживая слез, словно в детстве, когда падаешь и очень больно ударяешься. В детстве эта боль казалась самой сильной, но теперь она поняла, что душевная боль намного тяжелее физической, и она так быстро не проходит. — Успокойся, — Платон осторожно вытер слёзы на щеках дочери и уложил её обратно. — Все будет хорошо. Рита, ты меня слышишь? Но девушка ничего не ответила, продолжая плакать. Знала лишь одно: во всем, что сейчас происходит, её вина. Только ее. — Слушаю, Марина Станиславовна, — произнес Платон, услышав вибрацию мобильного. — Хорошо. Сейчас подойду! — мужчина выключил телефон и посмотрел на дочь. — Я должен идти. Не скучай. Она кивнула. Платон поднялся и, поцеловав дочь в щеку, ушел. Положив свидетельство на тумбочку, брюнетка поднялась, но палата тут же поплыла перед глазами, а к горлу подкатил противный комок. Закрыв на минуту глаза и пару раз глубоко вдохнув, Маргарита ухватилась за тумбочку, чувствуя слабость во всем теле. — Что ты делаешь? — воскликнул вошедший Глеб, переступив порог палаты и увидев девушку на ногах. — Что ты творишь? Только недавно в себя пришла. Тебе лежать нужно, — Глеб вновь усадил Риту на кровать и принялся собирать разбросанные по полу фрукты. — Доктор ведь сказал, что тебе лежать нужно, а ты что творишь? — причитал он. — Ты не понимаешь, — Рита схватила Глеба за руку, чуть выше локтя. — Мне нужно увидеть ее, — она закусила губы. — Прошу тебя. Пожалуйста, помоги мне добраться до палаты, — взмолилась Рита. — Прошу, — уже со слезами промолвила девушка. — Ты не понимаешь, насколько это для меня важно. — Только не плачь, — попросил он, нежно вытирая слезы на ее щеках. — Я сейчас что-то придумаю. Подожди, — попросил он и вышел из палаты. Глеб вернулся минут через пять с инвалидной коляской, в которую помог сесть Рите. В палате Лизы сидела Валери, которая красными глазами смотрела на лицо матери и молилась, ведь ничего больше не оставалось. Услышав скрип двери, женщина обернулась и, увидев Риту, вытерла слезы на глазах. Рита приблизилась к кровати, ощущая страх и злость на саму себя. Ведь если бы не она, её слова и гордыня, все было бы хорошо. Сейчас не было бы больничных стен, запаха лекарств и звука. Противного писка, который сводил с ума, заставлял терять надежду. — Пожалуйста, оставьте нас, — попросила Рита, чувствуя ком в горле. Женщина поднялась и, бросив ещё один взгляд на маму, вышла из палаты вслед за Климовским. Рита несмело взяла Лизу за руку, сжимая. — Живите, — едва слышно произнесла девушка, чувствуя на губах солёный привкус. — Прошу Вас. Не нужно оставлять тех, кто Вас любит. Слышите. Не смейте уходить, — она закусила губы. — Я хочу попросить прощения за все то, что я сказала. Я сожалею. Мне очень больно. Прошу тебя, мама. Я здесь. С тобой. Неужели ты посмеешь меня бросить? Мам, пожалуйста, очнись. — Рита уткнулась головой в постель. Как она могла быть настолько злой к женщине, которая подарила ей жизнь? Как смогла говорить ей те обидные слова? Она замотала головой, судорожно всхлипывая, а потом уткнулась головой в постель, чувствуя, как ей становится дурно. Сердце билось так, словно желало вырваться на волю. Она глубоко вздохнула, а потом затаила дыхание, ощутив лёгкое прикосновение к своим волосам. Медленно-медленно подняла глаза. Лиза смотрела на нее, пытаясь что-то сказать, но Рита остановила ее. Поняла, что слова сейчас лишнее. Глаза могут говорить, а для слов у них будет много времени, ведь теперь они есть друг у друга. Они нашли путь через много лет. Нашли то, что потеряли очень давно и, казалось, навсегда.***
Несколько недель спустя
Лиза поправила рукав платья, которое ей накануне привезла Валери, и присела на край заправленной кровати, ожидая прихода дочери, которая ушла к лечащему врачу. За окном догорали последние дни лета, которое раз и навсегда изменило её жизнь в лучшую сторону. Она обрела дочь, любимого мужчину, обрела семью. Себя прежнюю. — Да, — откликнулась она, услышав стук в дверь. Земцов открыл дверь палаты и замер на пороге. Просто смотрел на неё и не знал, что сказать, а сказать нужно было так много, но все слова куда-то потерялись и сейчас казались ненужными, банальными, поэтому он просто подошёл к ней и обнял, трепетно сжимая в объятиях. Лиза прикрыла глаза, но предательская слеза все же скатилась по щеке, оставив лишь дорожку. — Прости, — пробормотал она, заглянув ему в глаза. — За все прости: за прошлое, за то, что бросила тогда, за то, что мучила все это время и тебя, и себя. Если бы я только могла вернуть время вспять. — Это не возможно, — тихо возразил Платон. — Прошлое никогда не вернётся, но у нас есть будущее. Много лет, которые я хочу прожить с тобой, — он достал из кармана браслет и надел ей на запястье. — Вот, это мне доктор отдал, в тот самый день. Он твой. Они так и не заметили Риту, которая стояла на пороге палаты и счастливыми глазами смотрела на своих родителей.***
Артём поставил сумку Лизы и Риты в автомобиль и вернулся к родственникам, которые толпились возле машины. Валери и Рита обнимали Лизу с обеих сторон, а Платон говорил по телефону. — Маргарита, у меня есть для тебя подарок, — произнес Тема, пряча что-то за спиной. Рита с подозрением взглянула на брата, а потом — на Валери, которая загадочно улыбалась, и увидела в руках брата пекинеса, белого как снег, с розовым бантиком на голове. — Это тебе. Мы вместе с Валери выбрали. Надеемся, что тебе нравится. Он передал песика сестре и несколько извинительно взглянул на отца. — Прости, пап, я просто исполнил давнюю мечту, — он развел руками. — Ничего, — улыбнулся Платон. — Зато теперь будет хоть какое-то занятие на пенсии, — он погладил пекинеса, который умостился на руках Риты, а потом продолжил, заметив удивленные взгляды. — Да, я решил уйти на пенсию. — Значит, свадьба тоже не за горами, — проворчал себе под нос Артем, удовлетворенно улыбнувшись, а потом добавил: — Это девочка, и у нее нет имени. Рита взглянула на питомца и произнесла. — Ее зовут Герда. — О, — протянул Артём, а потом посмотрел на сестру. — Маргарита Платоновна, это, кажется, к Вам. Рита закатила глаза, увидев Климовского, который твёрдой походкой и с двумя букетами роз шел к ним. — Добрый день, — поздоровался Глеб, пожимая руку сначала Платону, а потом — Артёму. — А он добрый? — подколол парня Тёма. — Здравствуйте, Елизавета Юрьевна, это Вам, — он протянул букет белых роз Филатовой. — Спасибо, Глеб, — поблагодарила женщина. Климовский бросил взгляд на Риту, которая то становилась пунцовой, то бледной, а потом прокашлялся и произнес: — Платон Ильич, Елизавета Юрьевна, я хочу попросить у Вас руки Вашей дочери. Артем присвистнул, Валери улыбнулась, а Лиза с Платоном обменялись взглядами. — Я её очень люблю и хочу, чтобы она была моей женой. — А она то сама хочет стать твоей женой? — Платон приобнял Лизу, глядя на дочь. — А что, пап, зять вроде ничего. Будет у нас что-то вроде семейной династии, только мы с Валери не в счёт. Всё засмеялись. — Слушайте, если кто-то забыл, то я все ещё здесь, — кашлянув, напомнила Рита. — Или Вы так и будете за меня мою судьбу решать? — возмутилась девушка. Глеб засмеялся, а потом опустился перед ней на одно колено и, протянув на ладони колечко, поинтересовался: — Голубоглазая радость, ты станешь моей женой?