***
— Ну, рассказывай. Никита садится за стол в комнате для допроса, устало подперев щеку кулаком. Алексей взирает на него надменно, с презрением, будто не он являлся жалким наркоманом из подворотни, а сам полицейский. — А ты не меняешься, родненький, — ухмыляется Басманов-старший, скривив ухмылку, — сразу к делу! — Не заговаривай мне зубы, Алексей! Ты видел, кто убил стриптизершу или нет? — Видел, черт бы вас всех драл. Только вот хрен вы с меня что получите, пока не дадите слово не вешать на меня этот порошок, что ваша псина унюхала у меня в матрасе! Никита удивленно вскидывает бровь, обратив взор к еще одному стражу порядка, что стоял у двери, подперев косяк плечом. — Рекс след взял. Засуетился у подвала, ну мы и пошли. А этот там, гашишем баловался. Порошок сам по себе нашелся в ходе обыска. — С каких пор за гашиш сажают в тюрягу? — Ну, за гашиш, может, и не посадим, а вот за кокаин… — Никита начинает терять терпение, устало постукивая пальцами по столешнице. — Давай, Алексей, не тяни. Скажешь все, как есть, будь уверен. — Смеешь мне угрожать? Решил, что если раз мне милость сделал, отпустил, то я буду тебе всю жизнь жопу лизать? — Басманов ощерился, точно взбешенный зверь, ударив кулаком по бедру. — Дай слово! Весь полицейский отдел знал, что Никита Романович человек отходчивый был, мягкий, но коли взбесить его деяниями неправомерными, то был он в гневе хуже медведя, которого разбудили в ложный час. Он хватает мужчину за бороду, окладистую, почти до середины груди, и резко тянет на себя, другой рукой вцепившись ему в ворот рабухи. — Слушай меня сюда и внимательно слушай! Если ты не скажешь, что ты видел, то я повешу на тебя всю мокруху, что есть в отделении. Причем найду такие дела, за которые ты станешь самым большим любимчиком в тюрьме. Поэтому советую поступить по совести и сказать, как все было. Алексей смотрит гневно, руки его трясутся от невыраженного недовольства, но поделать он ничего не может, а то ведь еще и убийство этой шлюхи на него посадят! Он прокручивает все это в голове и начинает наконец рассказ. Получив всю необходимую информацию, Никита сразу понимает, кто мог быть этот рыжебородый мужик с татуировкой метлы и помела под ухом. Бельский. Значит, дело заказал сам Царь. — У нас мало улик, Никит. — Говорит второй полицейский в комнате, завидев, как заалел знакомый уже всем в отделе румянец на щеках Никиты Романовича, и как заблестели его ясные очи. — А его, — он указывает пальцем на сутулого Басманова, что смотрел поочередно на обоих стражей порядка с нескрываемой злобой, — уберут без следов. — Просто так я сидеть не буду. Надо что-то предпринять. — А ты поди в «Русскую березу» и у сынка моего спроси. Может и расскажет тебе чего, иль покажет. Алексей сам не понимает, как оказался лежащим на полу, а над ним, схватив его за горло, навис Никита, едва ли не угрожая мужчине оружием, дабы покончить с давним недругом без суда и следствия. — Что ты сказал? — Никита, остынь! — Повтори! — Никита, отпусти его, ты же задушишь ублюдка! Алексей тяжело дышит, хрипло, заходится кашлем, когда цепкие пальцы молодого мужчины отпускают его горло, оставляя после себя красные отметины, но глупым было бы полагать, будто он сможет молча проглотить обиду. Приподнявшись на локтях, он плюет в лицо Никите Романовичу, попав правда не в глаз, как метился, а куда-то в район шеи, но и этого хватило, чтобы определить его дальнейшую судьбу. — В камеру его. И заведите дело о хранении наркотиков. — Ледяным голосом басит Никита, бросив на отца своего бывшего возлюбленного уничтожающий взгляд. — На этот раз тебе не уйти от правосудия, мерзавец.***
Иван приехал в «Березу» в компании одного лишь Грязного, что ехал быстро да ловко, очевидно предвкушая милую ему одному встречу. Царь деяния своего служивого не судил, в отличие от других «Опричников», в конце-концов именно он запугал официантку в баре Вяземского до такой степени, что она не стала жаловаться хозяевам, а потому за верную службу можно было простить любые слабости, которые сам Иван вовсе не считал чем-то охальным. Он не лез в чужие дела, ибо сам имел думу пылкую в сердце, которую, на момент отлучки Афанасия из города, пожелал заиметь себе. Васька мялся позади него, когда Царь сел за барную стойку выпить, и чужое нетерпение начинало действовать мужчине на нервы. — Иди, мне здесь помощь не нужна. Понадобишься, кликну. — А коли беда какая? — На всякий случай спрашивает Василий, сам-то уже готовый идти искать ту красавицу с крупным хозяйством. — Чушь. Иди и не мозоль мне глаза. Грязной уходит, а Иван принимается внимательно всматриваться в проходящие лица. Он расстегивает свой пиджак, одетый на голое тело, в вороте которого виднелась татуировка в виде росписи хохломы, что покрывала плечо и часть груди мафиози, маленькими глотками поцеживает бурбон из стакана, и принимается ходить взад-назад мимо сцены, где репетировали какие-то девчушки в коротких летниках. Хороши, бесовки, думает про себя Иван, заглядевшись на их полные соблазна движения, но стоило со второго этажа начать спускаться темноволосой фигуре, которую мужчина уловил краем глаза да и то повинуясь некому чутью, то все прелестницы тотчас исчезают, и внимание полностью поглощается высоким стройным юношей со смоляными кудрями и гордой статью. Он. — Спешишь куда-то? Федор от неожиданности едва ли не подскакивает на месте, а в ясных очах мелькает явное беспокойство. — Можно и так сказать. — Неужто даже минуты для меня не выделишь? — Царь преграждает молодому человеку дорогу, ослепительно улыбаясь и сощурив свои ястребиные глаза. — Может, у меня предложение какое есть? Басманов молчит, лишь облизал свои алые уста, то ли специально, то ли по привычке закусив нижнюю губу, но не пытается уйти, пристально всматриваясь в такое чужое и в тоже время знакомое лицо. — Я видел твой танец, — Иван подходит ближе, почти вплотную, отставив стакан с бурбоном на ближайший столик, — до сих пор забыть не могу. — Я рад слышать. — Федор едва заметно кивает. — Но сегодня я не танцую. — Даже для меня? Вопрос повисает в воздухе, накаленном до предела, и юноша тяжело сглатывает, не в силах сопротивляться тем чувствам, что нахлынули на него огромной волной из реальности и порой до смерти пугающих снов. Он помнил эти пальцы, что сейчас скользили по его лицу, касаясь невесомо, но уверенно, он видел себя в зеркале, одевающим дорогие серьги для этого мужчины, которому нравился перезвон украшений на своем любимце, когда он брал его на широком ложе, и он также видел кровь, реки крови, на своих руках и на чужих, а также чей-то кнут, что сек его поперек спины, и эти ястребиные очи, что шептали ему в ухо о возмездии за предательство. Басманов чувствует, как подкашиваются колени, и даже не понимает сразу, что уже очень долго по всем правилам приличия и адекватности не отвечает на поставленный вопрос. — Я заплачу втрое. Станцуй для меня. — На сцене? — Нет. Только для меня станцуй. — Но я… — Я прошу тебя. — Иван почти касается его губ своими, скользнув рукой по острым ключицам, что виднелись в вороте рубашки. — Станцуй для меня. Голос Царя властный и манящий, и Федя сам не знает почему соглашается. Он идет на негнущихся ногах в сторону одного из альковов, стягивает с себя кожаную куртку — подарок Афанасия — и включает тихую мелодию на смартфоне, которая могла бы настроить его на нужный лад. Иван садится на стул, широко расставив ноги, и вдруг задает вопрос, мучающий его уже довольно давно. — Мы никогда не встречались раньше? — Если только в прошлой жизни. Музыка оказалась довольно динамичной для приватного танца, однако для Федора то не было преградой. Он умел двигать телом под абсолютно любые композиции, начиная с классической музыки и заканчивая глэм-роком. Он встряхивает пышные локоны, прогнувшись в спине, ведет ладонью по груди, ниже к паху, слегка обхватив пятерней пах и сомкнув пальцы, движет бедрами, иммитируя нечто похожее на половой акт, и все ближе да ближе подходит к Ивану. Тот сидит довольный донельзя, улыбается, как сытый кот, и, улучив удобный момент, хватает танцора за руку и тащит на себя, сомкнув объятия на тонкой талии. — Попался? — Скалится Царь, стремясь захватить полные губы в поцелуе. — Как же долго я ждал этого момента… Федор знает, что должен бы сопротивляться, он чувствует чужое возбуждение, что упиралось ему в бедро, но омут грозных глаз настолько завораживает, что юноша не дергается даже тогда, когда Иван все-таки целует его, властно схватив за подбородок. Он вторгается в чужой рот с напором, больше кусает, нежели ласкает, а его рука уже вовсю оглаживает округлые ягодицы, стремясь заползти за кромку джинс и коснуться горячей кожи. Басманов теряется в чужой ласке, нутром чувствуя странный, липкий страх, что заползал к нему в душу. Когда же мужская ладонь грубовато сжимает его член через ткань, в голове вдруг всплывает вереница странных образов, один из которых был особенно ярким… … Он опускается на колени перед ним, касаясь аккуратно, будто боясь прогнать. — Если не хочешь — неволить не буду. Глаза Афанасия смотрят жадно, но и с лаской, и он ведет руку к чужому паху, прикрытому лишь мужскими стрингами, в которых выступал танцор. — Я хочу тебя, Федь. Правда хочу. — Ты так прямо сообщаешь об этом всем любовникам, или… Ах! — Мозолистые пальцы касаются внутренней стороны бедер, а следом за ними дорожку вплоть до паха ведет юркий язык, — Я особенный? Афанасий хитро ухмыляется и спускает стринги ниже. Он давит подушечкой большого пальца на головку члена, слегка оттягивая кожу, и принимается водить сомкнутым кольцом пальцев по всей длине, периодически облизывая возмужденный орган, будто леденец на палочке, все ускоряя свой темп до тех пор, пока танцор не вцепляется ему в плечи, находясь почти на грани. — Черт бы тебя побрал… — Сдавленно бормочет юноша, рывком поднимая Вяземского на ноги и самозабвенно целуя, пока он, своими умелыми движениями не доводит его до пика наслаждения. — Будь моим, Федя. Будешь? — Да… …Царь глухо рычит, выцеловывая чужую шею, и, не рассчитав силы, слегка прокусывает нежную кожу до крови. — Какой же ты сладкий! Хочу взять тебя прямо здесь! Федор просыпается будто от дурного сна, когда его уже почти поставили на четвереньки, пристраиваясь сзади. Он возбудился от этой грубой ласки, реагируя будто по странной привычке, которой не имел в жизни, ведь ни один из его двух партнеров не был с ним так властен, но что-то далекое, будто некий голос в голове кричит ему «беги», и Басманов резко вырывается, вскочив на ноги. — Нет, я так не могу! — Что? Какого черта? Лицо Царя являет собой смесь острого похотливого нетерпения и злости, и Федор боязливо отходит ближе к выходу, точно намереваясь быть как можно дальше от этого опасного человека. Он не отвечает на крики, вылетает забыв даже куртку. Афанасия в городе нет, а другие байкеры не слишком его любили, чтобы защищать. Не к отцу же Вяземского ехать в Бруклин, стремясь отыскать у него защиту от влиятельного мафиози? Федор бежит, постоянно оглядываясь, и внезапно врезается в чью-то грудь, попадая в крепкое кольцо рук. — Никита?