Dance for me

      Впервые за долгое время Никита Романович забыл как дышать. Он держал в объятиях растрепанного, растерянного и кажущегося столь хрупким юношу, по которому горячее пылкое сердце добропорядочного служителя закона тосковало все эти годы, и весь мир будто бы остановился. Мужчина ведет пальцами по столь знакомым чертам лица, зарывается в смоляные кудри, улыбаясь широко и радостно, но этот счастливый, долгожданный момент был нарушен ненавситным чужаком, что вырвался через заднюю дверь во двор, точно ураган в чистое поле. — Отойди от него! Голос Ивана хриплый, низкий, а взгляд острее любого кинжала, однако Никита Романович остается равнодушным к чужой свирепости, медленно отодвигая Федора себе за спину. — Вот так встреча, Иван Васильевич. Не ожидал. — Не место тебе здесь, Никита. Не знаю с чем пожаловал да и знать не хочу, но я не советую тебе стоять у меня на пути. Никита чувствует, как смыкаются пальцы Федора на его рубашке, как парня трясет, словно осиновый лист на ветру, и одна лишь мысль, что кто-то мог посметь покуситься на жизнь и спокойствие этого юноши, вызывала в обыкновенно добродушном и отходчивом мужчине яростный порыв гнева. — Отойди, Никита. Не лезь, покуда тебе жизнь дорога. — За мою жизнь беспокоиться не стоит. — Цедит полицейский, слегка скривив губы. — Меня не так-то легко убить. — Это я уже знаю. — Иван смеряет недовольным, злым взглядом стоящего за спиной Никиты Басманова, недобро усмехнувшись. — Мы еще не закончили, Федора. Он заходит обратно в клуб, хлопнув дверью так, что внутри наверняка треснула штукатурка, но Никиту то абсолютно не волнует. Он не знает куда себя деть, ибо безумно хочет прижать к себе этого нахохленного воробьишку, зацеловать его до смерти и увезти к себе на квартиру, но зная нрав Басманова и обстоятельства, сопутствующие их разрыву, держит себя в руках, лишь позволив себе стоять настолько близко с Федором, насколько было только возможно. — Как ты? — Да нормально. — Юноша непринужденно отмахивается, пытаясь непринужденно улыбнуться, однако выходит натянуто и крайне фальшиво. — Просто неожиданно как-то вышло. — Часто он к тебе так? — Нет. Впервые на самом деле. В следующий раз отточу на нем твои уроки самообороны. Никита Романович слегка улыбается, сверкнув белоснежными зубами. — Ты еще помнишь что-то из тех уроков? — Предлагаешь мне показать на тебе? Теперь улыбаются оба, искренне, почти как прежде. Разговор мог бы течь неторопливо и увести в правильное русло, ведущее к ностальгии по прошлому, извинениям и просьбе на второй шанс, но долг обязывал допросить Федю, что шло вразрез с тем, о чем именно жаждал Никита поговорить с бывшим возлюбленным. Он не может, просто не может потерять его во второй раз, поскольку верит, что сама судьба свела их вновь, и теперь все лишь в руках самого Никиты, сумеет ли он удержать свое счастье. — Федь, пойдем посидим где-нибудь? Не в бар же тебе возвращаться. Я скучал. Я скучаю. Это читалось в глазах мужчины столь явственно, что Федор едва ли мог резко оборвать разговор, ведь еще были живы в его душе теплые воспоминания и даже нечто, что он смело мог бы назвать не до конца ушедшими чувствами. — У меня нет с собой ни гроша. — Я заплачу. Пойдем, прошу тебя. И юноша соглашается.

***

— Тебе нравится? В комнате раздается сильный шлепок и слабый мужской вскрик. — Нравится? — Да, сука, ударь меня! Давай еще! Тонкий хлыст взлетает в воздух, рассекая его со звонким свистом, и обрушивается на уже раскрасневшуюся кожу ягодиц, оставляя на ней красную полосу. Удары наносятся еще несколько раз, после чего, сидящая верхом на мужчине искусительница не тянется к лубриканту под матрасом, щедро смазав им свой крупный член. — Трахни меня! Давай! Крепкие руки раздвигают мужские бедра, ловко подсунув под поясницу маленькую подушку. Обычно Грязной предпочитал стоять на четвереньках, выпятив таз так, чтобы каждый толчок точно проходился по простате, но эта девочка из стриптиз клуба будоражила в нем такие чувства, что ему захотелось увидеть ее лицо, когда знойная красавица будет насаживать его на свой член. Перед глазами почти пляшут звездочки, а во рту резко становится сухо, ведь Василия фактически насаживают за бедра резкими толчками, врываясь в его тело на всю длину, заполняя без остатка. Он стонет, он кричит, сам приподнимает бедра, упираясь ступнями о матрас, и двигается в одном ритме с той, что выглядела как самая прекрасная девушка на свете, а вот достоинство имела самое что ни есть мужское. Оно распирало его изнутри, но Грязному будто было мало и он слегка сжимает мышцы, дабы проникновение было еще острее. Какое-то время слышатся лишь стоны да похлопывание мошонки о крепкие ягодицы, пока наконец не наступает кульминация. Они изливаются почти в унисон, и девушка, как ни странно, кладет голову Василию на плечо, изможденная и уставшая, заговорив грубоватым, мужским голосом: — Тебе хорошо со мной? — Да, черт бы тебя побрал. — Усмехается мужчина, чувствуя, как чужое семя стекает по его бедрам. — Отлично трахаешься. — За это меня сюда и взяли, дорогуша. — И кто ж проверку устраивал? Никак Афоня? — Нет, этот красавчик на меня даже не смотрит. А после того, как к нам этот парень пришел, только с ним спит. Грязной фыркает. — Прям любовь такая? — Ну, Федька умеет обольщать. — Это я ж вразумел. Мой босс рехнулся — приехал сегодня, чтобы вашего танцоришку нагнуть. Будто других баб аль парней в Бостоне нет! Девушка грубо смеется, перекинув длинную ногу через бедро Василия. — Бесполезно. Федя ни с кем не изменяет красавчику. — Это он моего босса хреново знает. — Грязной слегка напрягается, когда широкая, отнюдь не женственная ладонь, смыкается на его естестве, двигаясь вверх-вниз по всей длине. — Ты чего, опять хочешь? — А ты уже устал? Василий уже было обрадовался, лезет с поцелуями да бедрами движет навстречу умелым движениям любовницы, как вдруг дверь в комнату распахивается и на пороге появляется Царь. — Быстро собирайся! Мы возвращаемся.

***

— Федь, я дома! Афанасий заходит нарочито громко, хлопнув дверью, и, не снимая ботинок, поднимается по лестнице, неся в руках маленькую коробочку — резную шкатулку, выполненную в русском стиле. Работа на заказ, с росписью под хохлому, которая когда-то очень понравилась Феде, когда он увидел нечто похожее в интернет-магазине. Эта была краше и дороже, с вырезанными по бокам медведями и Иван-царевичем верхом на волке, да еще и с позолотой на крышке. У Афанасия было странное чувство, весьма навязчивое, которое гласило, что необходимо сделать подарок, будто бы умаслить, хотя Басманов и не знал о нелицеприятной тайне Вяземского. Феди нет ни в спальне, ни на кухне, ни даже в гараже. Обычно он бы уже сбежал вниз, встречать любовника, первый полез бы целоваться, возможно, даже оседлал даже в коридоре, а сейчас дома пусто и тихо. К дому подъезжает байк, и знакомая щетинистая физиономия стучится в дверь. — Ну, как все прошло? Неприятная гримаса искажает лицо Афанасия, когда он вспоминает о деле. — Нормально. Быстро все уладили. Копов не было. — Зато у нас тут у «Березы» один ошивался. Чуть с Царем не полаялся. Вяземский заметно напрягается. В Бостоне был лишь один отбитый из отдела, способный напрямую идти против «Опричников». И ему не нравился этот тип. — С ним кстати твоя куколка сидит сейчас в кафе у Старбакса. Трещат о чем-то вот уже полчаса как. — Федя? С копом? Байкер видит, как потяжелел взгляд русского, как он гневно сжал кулаки. Лицо Афанасия приобрело насыщенный багровый оттенок, а зубы кажется заскрежетали от злости. — Да. Но ты должен знать еще кое-что. Тут мне девахи сказали, что этот коп считай спас этого твоего Федю от Царя. Тот его трахнуть хотел, но ему удалось…ты куда? Афанасий более не слушал. В его ушах гудело, сердце казалось вот-вот выскочит из груди. Он выбегает во двор, садится на верного железного коня и рвет в кафе, оставив шкатулку лежать на ступенях лестницы. А в это время Алексея Басманова выпускают под залог таинственные благожелатели и увозят в тонированном джипе туда, где чуть позже найдут его тело со смертельной дозой содержания наркотиков в крови…