***
Как говорится — ничто не предвещало. Мы спокойно ехали с отрядом сержанта Гокса, у нас был запас времени, кони были сытые и отдохнувшие. Ехали мы по той дороге, по которой я ехал уже в третий раз, и в том же направлении — второй раз, трактиры никуда не подевались, обсудить было что — я выспрашивал у сержанта, что там в Торке. Какой солдат упустит похвастать своим генералом, особенно когда есть кем хвастать? В Торке Манриков с Колиньярами не водится. И вот к вечеру внезапно выяснилось, что нас догоняет какой-то всадник. Я подумал и велел отряду тормознуть. Если это гонец до нас — так проще, если гонец не к нам — мы его пропустим, а если это просто куда-то человек едет — то уж наверно ему будет спокойнее с нашим отрядом доехать до трактира, или даже дальше. Увы и ах — за годы «правления» Мирабеллы дороги в Надоре пришли в несколько худшее состояние, чем они были до этого. В том числе возле этих дорог начали появляться гнёзда всяких дорожных вредителей — не очень много, потому что несытые тут места, но всё равно… Итак, я велел отряду тормознуть и с ужасом выяснил, что это было самое верное решение — нас догоняла Айрис! Моя сестра верхом на Маргаритке в мужской одежде и с одной-единственной сумкой, которая смотрелась тощей даже на первый взгляд. Создатель и Леворукий, что тут происходит? — Айрис, что случилось? Почему ты здесь и в таком виде? Я ничего не понимал. Ей нечего было здесь делать, я не давал кровных клятв, я не нарушал кровных клятв, я не ссорился с Мирабеллой, я не привозил жеребца раздора… Айри разрыдалась в ответ, задыхаясь. Я перепугался. — Айри, Айри, пожалуйста, успокойся, дыши, медленно, спокойно, всё, ты меня догнала, я здесь… — Я повернулся к Гоксу: — Сержант, вы не помните, до трактира далеко? — Да, кажется, за вторым отсюда поворотом должен быть, — прикинул сержант. — Поедем шагом, там и доберёмся потихоньку. Я вздохнул. Звучало-то неплохо, но я очень боялся, что у Айри может случиться приступ. Что делать? Ехать шагом, конечно, можно, но и то мне надо будет постоянно следить за состоянием сестры. Хотя… если… — Так, Айри, ты сама слезть сможешь? Айри хлюпала носом и не могла ничего ответить внятно. Я вздохнул, слез сам с Баловника и помог сестре сползти с седла. Дышала она тяжело, но вроде на ногах стояла твёрдо. — Отлично, — я поспешно перекинул свои сумки с Баловника на тяжело дышащую Маргаритку. Сумки легче Айрис, Айрис тяжелее сумок, но Баловник, хоть и не мориск, но достаточно выносливый, а сегодня я его не гнал. — Айри, ты меня слышишь? Понимаешь? Кивни, если понимаешь, что я говорю. Сестра послушно кивнула. Я подавил вздох — рано радоваться. — Айри, я сейчас снова залезу на Баловника, а потом помогу залезть тебе. Ты меня поняла? Сможешь? Она снова кивнула, но очень неуверенно. Я нашёл глазами сержанта Гокса. — Сержант, постойте рядом, пожалуйста, на случай, если вдруг ей именно сейчас плохо станет. — Я вскочил в седло и потянулся к Айрис. Вопреки моим опасениям, она достаточно уверенно забралась в седло вперёд меня. Уф! — Теперь поехали. Сестра, вот сейчас доедем до трактира, остановимся на ночь, и ты мне всё расскажешь. И переоденешься заодно. Я очень надеюсь, что ты догадалась именно платье запихнуть с собой в тощенькую свою сумку. Ну что ж… Платье моя боевая сестрица догадалась собой прихватить. Но как у неё хватило смелости нацепить мужскую одежду и ринуться в погоню? По нынешним временам, если я ничего не путаю, это крайне не поощряется. Вроде только в Алате спокойно смотрят на одетых в мужскую одежду, верно? С другой стороны — ладно, поедем мы чуть медленнее. Или даже не очень-то и медленнее, просто переходы будут больше по времени. Весна уже наступила, едем мы на юг, день будет только расти. — Итак, Айрис, — начал я разговор, когда наконец мы доехали до трактира, устроились на постой и получили ужин, — я очень хочу услышать объяснения. Почему ты здесь, почему в таком виде и что всё-таки случилось. — Я поссорилась с матушкой. И обратно не поеду! — Айрис упрямо вскинула голову. Я чуть не взвыл. За что мне это? Я же всё сделал, чтобы этого побега не было! И почему сейчас? По книге, даже после отравления жеребца Айрис достаточно разозлилась бы только к войне в Фельпе. Но обратно отправить эту упрямицу… Пожалуй, не буду даже пытаться. — Это не ответ. Я же просил… — Но это она! — Айрис аж вскочила с кресла. — Я просто сказала, что ты меня заберёшь в столицу, а она сказала, что не отпустит. А я сказала, что не хочу остаться старой девой, а она сказала, что если я посмею выйти замуж за «навозника», она меня проклянет, а ты не имел права такого обещать и не имеешь права забирать меня. А я сказала, что герцог тут ты, и ты имеешь право на всё, и что герцогу Алве она бы никогда не посмела возражать, а ты слишком добрый и почтительный сын. А она сказала, что она скорее убьёт меня лично, чем позволит выйти замуж за убийцу моего отца… Я не выдержал: — Айрис, а вот теперь объясни, как связана моя служба у Алвы с тем, что наша матушка решила, что ты собираешься за него замуж?! Только этого не хватало! Если вдруг Айрис взбрело в голову такое — придётся вместо возвращения в дом Алвы спешно искать в Олларии вдову капитана Арамоны и договариваться о проживании Айрис у неё. А потом… потом я даже не знаю, что. Айрис хватило совести опустить голову. — Ну… Ты говорил, что герцог Алва красивый… И он глава дома Ветра… — И что? Айрис, дорогая моя сестра, — ох, придётся врать нещадно, — напоминаю, что у герцога Алвы отношения с королевой и в каждом городе находится какая-нибудь… желающая одарить своей любовью. Хотя не такое уж это и враньё. — А ещё напоминаю тебе, что Алва женятся по любви. Если он не полюбит — то не женится! Ещё могу историю Октавии напомнить — и то, что Рамиро расторг помолвку с девицей из дома Волн ради безродной возлюбленной. Если ты начнёшь за ним бегать, то уподобишься разве что цветочницам, а не дочери Скал! Я замолчал. Вспышка напугала меня самого, но если Айрис не выкинет Алву из головы… Ох, плохо будет. Так, чем бы её ещё напугать? Хотя это на неё не подействует, она ж как алмаз или гранит, тверда и незыблема в лучших (или худших) традициях дома Скал… Стоп! Я же пытался этого избежать! Я как можно меньше говорил про Алву — зато рассказывал про Робера (сколько наскрёб в памяти и из единственной встречи), про Эмиля Савиньяка, про своих сокурсников… Почему вдруг Алва? И зачем я пытаюсь её переорать в традициях Мирабеллы? — Прости меня за вспышку, сестра. Я не должен был на тебя кричать. Айрис растерянно захлопала глазами. Ага, отлично, так она не будет думать о защите — ну или будет думать меньше… — Айри, милая, а с чего вы вообще вспомнили Алву? Я ему, конечно, клялся, но если уж выдавать тебя замуж — то за Эмиля Савиньяка, например, он очень красивый и весёлый, — Айрис смутилась, а я с азартом продолжил, — знаешь, он такой ярко-золотой блондин, почти как Леворукий на картинах, только глаза — чёрные, как… как чёрное дерево. Айрис, кажется, слегка подвисла от идеи рассматривать Леворукого как образец красоты, а я замурлыкал: — Айри, ну не надо было вспоминать про Ворона только для того, чтобы позлить матушку, я же просил продержаться до лета… Или Алву вспомнила не ты? Ну конечно, ты же истинная дочь Скал и держишь слово, ты бы не стала, ты так замечательно держалась все эти дни… Моя сестра, как я и подозревал, совершенно не имеет иммунитета к лести и добрым словам, поэтому, как только я перестал ругаться, а начал сочувствовать (она уже ничего не выдаст Мирабелле, а со Штанцлером я ей запрещу видеться), рассказала мне всё, и гораздо более внятно. Оказалось, что Айри и впрямь старалась держать данное мне слово, и честно молчала, опуская глаза. Мирабелла, может, и отказалась бы от попыток придавить внезапно посмирневшую ненавистную дочь, но Наль (услужливый дурак опаснее врага!) попытался при очередном пассаже о том, что я обязательно убью Ворона, предложить женить его на Айрис и представить это как примирение домов Ветра и Скал, Айрис неудачно проговорилась о том, что я пообещал забрать её в столицу, ну и… «Слово за слово — так и получил ёжик по морде.» Дослушав этот душераздирающий рассказ, я вздохнул, погладил Айрис по голове (надо же, она уже мельче меня, а я как-то и не обращал на это внимания в Надоре), и заверил её в том, что я совершенно на неё не сержусь, что накричал от испуга — ну Айри, милая, ты же знаешь, какие у нас тут дороги, а ты в одиночку по ним кинулась… не пугай так больше брата, ладно? Ты ж у меня одна… что значит «Эдит и Дейдри»?! Айри, ну вот тебе без какой руки было бы лучше, без правой или без левой? Ай, не дерись! Ты не можешь их заменить, но и они тебя не заменят! Так что не пугай меня больше… Айрис успокоилась, я напомнил себе, что хуже уже не будет — и теперь надо её хвалить за нужные вещи. Подростки, они такие, а ей же шестнадцать! Так что старательно хвалить за выдержку, напоминая, что Окделлы держат слово, и что молчание — золото, и что я её очень-очень люблю и буду защищать, но намёки понимаю плохо, поэтому мне надо всё прямо, только наедине, Айри, наедине, ни к чему кому-то видеть разлад в семье Повелителей Скал. Мирабелла? А её тут нет!***
Я так вымотался в пути, что чуть не забыл переодеться в платье оруженосца перед Олларией, и благополучно забыл вписать Айрис в списки въезжающих. На воротах под вечер стражники стояли такие же замотанные и нервные, так что толком не проверили подорожную и не пересчитали въезжающий отряд. Возможно, сыграло свою роль и то, что под вечер начался дождь и все до единого были в плащах, натянутых по самый нос, только мы с сержантом выехали вперёд и сняли эти плащи. Увидев цвета Алвы и чёрно-белый мундир, стражники попросту махнули рукой и пропустили нас. За воротами я распрощался с сержантом Гоксом, ему с отрядом дорога в казармы, мне с Айрис — в особняк на улице Мимоз. Я бы, может, и поискал хорошую гостиницу, но, во-первых, помню, что… Сегодня пятнадцатое? Значит, праздник Святой Октавии завтра — и завтра этот… диспут. Днём. А вечером и ночью — погромы. Нет уж, не хочу проверять, где сумеют отбиться, а где нет. А во-вторых — я это вижу, даже не списывая на знание книг — Оллария… боится. Я бывал вечером на улицах столицы — она должна быть более шумной. Айрис ничего не замечает — едет, крутит головой по сторонам, хорошо, капюшон я настоятельно попросил её не снимать. Подъезжаем к воротам особняка. — Дор Рикардо! — Хуан улыбается, но тут же начинает хмуриться. — А с вами… — Здравствуй, Хуан, — криво усмехаюсь я. — А со мной моя сестра, Айрис. Я бы поискал гостиницу поприличнее, но что-то с Олларией… — Дурным веет, — хмуро и согласно кивает Хуан. — Негоже девице в особняке быть, да только не стоит пока его покидать, подождём, пока не разрешится всё это. Соберано сердиться будет, но не сильно. Помогаю уставшей Айрис слезть с Маргаритки и вздыхаю: — Надеюсь на это. Ужин уже прошёл? — Да найдётся чем поужинать, — хмыкает Хуан. — И вам, и дорите Айрис. Айри — да будет благословенна внезапно прорезавшаяся застенчивость! — тихо идёт за мной. Хуан зовёт Кончиту, и та немедленно уверяет, что дориту Айрис сейчас замечательно устроят в гостевых покоях. Сестра испуганно оглядывается на меня, но я улыбаюсь ей и говорю, что я подойду через пять минут, и Айри послушно идёт за Кончитой. Смотрю вслед, пока они не поворачивают за угол, и поворачиваюсь к Хуану: — Что творится в Олларии, Хуан? Осенью уезжал — всё тихо было! — Черноленточники, — кривится Хуан. — Не ко времени вы решили дориту привезти. — Да если б то я решил, Хуан, — предельно искренне отвечаю. — Матушка наша решила с чего-то, что Айрис мечтает замуж за монсеньора и пообещала лично её убить. Айрис и сбежала ко мне, благо я от замка толком отъехать не успел. Я обязательно Айрис поселю в другое место, только пусть закончится… так что там с черноленточниками? И Хуан рассказывает про «Лигу Святого Франциска». Я только морщусь. — Фанатики — хуже нет тварей, — подвожу итог. — С разбойниками хоть понятно, что им нужно. — Завтра в Нохе диспут между агарисским проповедником и кардиналом, — говорит Хуан. — Черноленточники злятся. — Айрис там делать нечего, — решительно говорю я, — но по городу я её проведу. Заберу заказ у ювелира и хоть пару платьев сестре закажу. Будем надеяться, обойдётся без погромов… «Не обойдётся», — стучит в висках, — «не обойдётся». Но отсутствие платьев у Айрис — отличный предлог, чтобы не вести её на этот, так его, диспут. А вот мне придётся сходить. На самом деле прошло больше пяти минут, но это оказывается к лучшему — Айрис просто тихо потрясена роскошью отделки гостевой комнаты и ужином, который принесли с извинениями «простите, дорита, не ждали никого». В этом потрясённом состоянии она без возражений выслушивает, что завтра мы закажем ей пару платьев и зайдём к ювелиру, а потом я провожу её домой, а сам пойду посмотрю на диспут и поищу ей достойную гостиницу, а заодно, мол, у меня есть мысль, кого пригласить в качестве дуэньи. Но до тех пор, пожалуйста, Айри, сиди тише мыши, мы же не можем отплатить монсеньору за гостеприимство неблагодарностью! Айрис согласилась на всё, я ей в ответ рассказал, какая она у меня замечательная, как я её люблю и как надеюсь на лучшее и на ответ от королевы, которой я уже направил прошение об аудиенции в связи с просьбой о судьбе Айрис Окделл. Пусть лучше моя сестра слушает о моей любви, чем ей о сочувствии будет втирать тот же Штанцлер или ещё какая пакость. Как выяснилось, ответ на моё прошение уже пришёл — дозволение об аудиенции у её величества. А двор-то сейчас уже в летней резиденции в Тарнике! А туда четыре часа добираться, да ещё аудиенции ждать — за один день я не обернусь… придётся ждать окончания беспорядков. Но Айрис я об этом решил пока не говорить. Завтраком Айрис оказалась потрясена ещё больше, чем ужином. Вчера она была уставшей с дороги, а сегодня она оглядывалась по сторонам уже свежим взглядом… В общем, я спокойно отвёл её сначала в лавку, где ей прямо там подогнали платье, в котором она могла хотя бы пройти по улице, не прячась по подворотням. Впрочем — увы! — мой колет оруженосца даже на неискушённый взгляд Айри был дороже. Но какая всё-таки умница у меня сестра, понимает, что за один день такое не шьётся. И держит себя с достоинством, не пытается ни за что оправдываться. Об этом я ей тоже тихонько сказал, когда мы уже шли по улице. Больше не меньше, а от Мирабеллы добрых слов разве что Эдит с Дейдри могли дождаться, и то не факт, да и правильное поведение надо закреплять. Ювелир встретил меня с искренней радостью. — Да-да, монсеньор, ваш заказ вас дожидается! Это и есть ваша сестра? Сразу видно благородную кровь! Примерьте, прошу! Айрис с таким счастливым видом вцепилась в этот браслет, что мне стало неловко. Я вздохнул. Это браслет мне было легко заказать и оплатить, он по правилам серебряный, а вот украшения нужны золотые — родовой, зараза, цвет. Вот почему не серебро, а? С другой стороны… Айрис — молодая девушка, её только должны представить ко двору. Можно попытаться обойтись каким-нибудь комплектом подешевле и поскромнее. Но всё равно — из золота! Зараза. Надо смотреть, сколько у меня денег осталось. А потом дождаться монсеньора… угу, и попросить у него в долг на сестру. Я со стыда… да сейчас! Ричард, а вот теперь вспоминай, что ты ещё и Лера! Дают — бери! Нет у тебя денег пока, потом отдашь. И вообще… в крайнем случае — Айрис вместо меня закончит с этой глупой враждой… тьфу, тьфу, тьфу, да что ж меня сегодня куда-то не туда клонит. Лучше сейчас спрошу вот о чём. — Мастер Бартолемью, а есть у вас что-нибудь из золота и… — я покосился задумчиво на сестру. Нет, чёрный тут мимо, нужны красные камни, — …и гранатов? Или других красных камней, нужны родовые цвета. — Разумеется, — всплеснул руками мастер, — вот, смотрите… — Так, — поспешно уточняю я, — мне пока самый-самый простой комплект, который можно каждый день носить. Такой нашёлся — и денег мне, к моему превеликому облегчению, хватило. Айрис уходила счастливой по уши — тем более, что я пообещал ей (и мастеру заодно), что через недельку-другую придём ещё раз заказывать что-нибудь более… в смысле — менее повседневное. Пока Айри получила простенькие серьги, пару тоненьких изящных колец и кулон на витой цепочке, всё из золота с гранатами, как я и хотел. Я проводил сестру до особняка. Совсем оробевшая в предпраздничной толчее Айрис с радостью спряталась в выделенной комнате, попросила только что-нибудь почитать. Я охотно принёс ей одну из книг про Гальтару и гальтарские легенды. Автор этой собирал легенды старых времён, а история Ринальди была уже в самом конце, глядишь, Айри до неё сегодня и вовсе не дочитает. Мне же пора было отправляться на диспут. Но на выходе из особняка на меня налетел кузен Наль. — Ричард!!! — Кузен, что случилось? Хотя я, кажется, догадываюсь — что. — Айрис пропала! Она сбежала из Надора, они поссорились с герцогиней Мирабеллой… — И она догнала меня, — перебиваю Наля, пока он не ухитрился донести своё беспокойство до всего населения улицы. — Мы поехали в Олларию вместе, а потом я поселил её… — У себя?! Только этого не хватало! По-моему, Айрис с Алвой шипперит именно Наль, и ни к чему мне его домыслы. — Наль, какое может быть «у себя», если я в особняке герцога Алва живу?! Ты мне ещё предложи её там поселить! Нет, я поселил её у одной достойной вдовы, и обращусь к её величеству с просьбой о фрейлинском патенте. — А можно… — Нет, Наль, — снова не даю ему договорить, — я не скажу, где она, и не стану устраивать вам встречу. Если Ми… матушка соизволит явиться лично — ты сможешь честно сказать, что ничего не знаешь. — Да, да, — соглашается растерянно Наль, — я понял… А ты куда сейчас? — Да вот слышал я, что говорят про публичный диспут… — А, — облегчённо переключается на новую тему Наль, — да, да, в Нохе. Ты идёшь туда? Пойдём вместе? — Конечно, Наль, пойдём. И по дороге значительно больше заинтересованный Наль рассказывает мне, что… — Постой, я тебя верно понял? Ты знаком с одним из спутников епископа Оноре?! Я нервно оглядываюсь по сторонам, тяну Наля в сторону, в безлюдный уголок, и шиплю: — Наль, а ну-ка, подумай как следует! Ты можешь с ним поговорить до того, как диспут закончится? Это очень, очень важно! — Ну… наверно… — тянет растерянно Наль. Э, нет! Я нащупал шанс избежать беспорядков и так просто его не упущу! — Не «наверно», Наль! Ты должен найти его до окончания диспута и поговорить, но так, чтобы вас не слышали чужие! — Ричард, это… — пытается что-то возразить Наль, но я его возражения слушать не намерен. — Наль! Молчи, слушай и запоминай. Я случайно услышал — потом объясню где — что воду, которую привёз эсператист, удалось отравить. Ты понимаешь, что это значит? Ты должен поговорить со своим знакомым! Если они действительно привезли с собой воду — пусть проверят её, обязательно, до того, как использовать! Или — пусть не используют! Наль пытается ещё что-то сказать, но я давлю на него: — Наль, я не знаю, привезли ли они действительно с собой воду. Об этом сам спроси. Но если привезли… Ты же понимаешь, что мне неоткуда было об этом узнать? Ты понимаешь, как это важно? Бледный Наль кивает. Если я правильно помню, как он описан в книге — он не сможет выйти в бой, но может проявить храбрость вот таким способом, не требующим оружия. Я выдыхаю, обнимаю его. — Удачи, Наль. Я пристроюсь где-нибудь у самого выхода, или, если хочешь, вообще снаружи буду тебя ждать. Хотел бы послушать диспут, но важнее сейчас, чтобы ты сумел поговорить. Пошли. Это шанс. Кошки с ним, с диспутом. Я стоял во дворе аббатства и не собирался проходить внутрь. Наль уже сумел с кем-то поговорить и нырнул в боковую дверцу. Я ждал и собирался ждать до упора. Сколько продлится диспут? Сумеет ли Наль поговорить? Он выглядит достаточно безобидным, чтобы его пропустили, но послушают ли? Я старался смирить дрожь нетерпения. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять! Хотя догонять, пожалуй, проще — там ты хотя бы не на месте стоишь! Сколько времени прошло? Я вдохнул, выдохнул. Так. Попробую дышать на счёт — и считать секунды. Сам себе метроном буду. Говорят, дыхательные упражнения помогают смирить характер… Раз-два, вдох. Три-четыре, пауза. Пять-шесть, выдох. Семь-восемь, пауза. Девять-десять, вдох. Одиннадцать-двенадцать, пауза… Я досчитал до двух тысяч трёхсот и дышал уже не на два счёта, а на восемь. Успокаиваться это действительно помогало… немножко. Всё зависело не от меня, вообще не от меня, и даже не от Наля. Всё, что мы могли сделать — предупредить. Поверят ли нам? Вроде бы тот самый Пьетро совсем не прост… Так. Ричард, ты продолбал уже кучу времени! Ну-ка, вспоминай, в какой трактир ты заходил и в каком именно тёмном углу сидел? Звучит, конечно, по-идиотски, в духе плохого детектива — именно в этом проблема. Так… Я заходил… Когда? Сегодня я гулял с Айрис… Значит — вчера! Вчера вечером я пошёл посидеть в трактире… зачем? Мне надо было подумать, у меня сложная семейная ситуация. Почему не в доме у эра, то есть монсеньора? Эмммм… Ну… А есть у меня такая глупая привычка — легче думается за пределами дома! Вот я и вышел пошататься по улицам. Бояться? Мне? Я без шпаги с кинжалом и пистолета из дома не выхожу! Чистая правда, кстати, у меня и сейчас с собой и шпага, и кинжал, и пистолет. Вон Наль расскажет, как я однажды вляпался — с тех пор и не выхожу! Где ходил? Простите, не помню. Шатался по улицам, замёрз — завернул в трактир, на вывеску даже не глянул, взял вино и сел в угол потемнее и поглуше, посидеть и подумать. Забился чуть ли не под лестницу, чтобы ко мне никто не докопался, там тихонько и сидел. Разговор? Да тоже толком не помню, прислушался, когда сказали про эсператиста. А второй заверил, что дело сделано и вода у еретика даже святого прикончит. Ещё удивился — считается, что эсператистов в Олларии нет, официально же запрещено исповедовать эсператизм, так откуда бы… А сегодня услышал про диспут, когда сестру отводил платье заказать, тогда и задумался. Самое замечательное, что те куски, которые можно проверить, настоящие. Я действительно иногда шатался по Олларии по вечерам, чтобы выяснить, что где в городе расположено, а куда ходить не стоит. Я действительно отводил Айри заказать платье сегодня, а уж диспут, кажется, обсуждает пол-Олларии. У меня действительно сложная семейная ситуация — это и Наль подтвердит. И то, что я эсператист, тоже подтвердит. Хотя тьфу — я же сын Эгмонта! Значит, сочувствующий и всё такое. И самое главное — моя семейка известна невеликим умом, если не сказать крепче, значит — я не мог участвовать в сложносочинённой интриге. И в доверие мне втираться смысла нет, я и так эсператист по воспитанию. Я выдохнул и тряхнул головой. Явных дыр не было. В смысле, дыры-то были, но они были — естественные. Вот если бы я точно помнил, куда забрёл, и весь разговор от начала до конца, и как трактирщик выглядел — вот это было бы странно! А так — я помню, читал где-то, что не просто так следователи по сорок раз один и тот же вопрос в разных формах задают, а потому, что иногда люди не помнят каких-то деталей, которые могут всплыть при изменении формулировки. А чего-чего, но полноценной милиции-полиции со следователями тут ещё лет двести не появится! В России (да и не только) специальное сыскное отделение только в девятнадцатом веке появилось. Ну и… опять же — а подозревать меня в чём? Нет, может, и существует какой-то смысл в том, чтобы сперва отравить воду, а потом подослать… кого? Ах да, я дурак. Значит, подослать ровно в тот трактир, где дурак Окделл будет пить, специальных людей, чтобы они громким шёпотом при этом дураке… Тьфу. Самому смешно. Да и вообще — если бы Налю не поверили, то уже бы выставили. А так… — Молодой человек… А? — Молодой человек, это ведь вы пришли с виконтом Ларом? Виконт… а, тьфу, Наль. Реджинальд Ларак, виконт Лар. — Да! Да, это я! — Проходите, пожалуйста. Я только что не галопом влетел внутрь. Наль стоял внутри, уже подуспокоившийся, рядом со светловолосым эсператистским монахом. Это и есть Пьетро? — Мы очень благодарны за предупреждение, но расскажите, откуда вы узнали? — Значит, вода всё-таки была отравлена? — взмахиваю руками я. Даже изображать ничего особо не нужно, я действительно расстроен и возмущён. — Понимаете… Я вчера приехал в Олларию после зимы… — Как вас зовут? — мягко вмешивается монах. — Ричард Окделл, — он что, не в курсе? Или Наль забыл моё имя упомянуть? Я раздражённо встряхиваю головой и продолжаю: — Так вот, я вчера приехал в Олларию… Мой рассказ, ещё более сокращённый от придуманной версии, выглядел как «шёл, зашёл, услышал, а сегодня вспомнил». Наль очень вовремя решил исправиться и уточнил, что я сын и наследник Эгмонта Окделла, после чего к моему рассказу отнеслись с ещё большей благосклонностью. — Воистину, Создатель послал вас, — подводит итог нашему разговору брат Пьетро. — Вы сможете узнать говоривших? Я грустно качаю головой. Впрочем, если вдруг удастся указать хотя бы примерно на второго… но я не помню, как выглядел второй спутник Оноре. — Сомневаюсь… Дождь же шёл, все в капюшонах были, если только голос услышу и то… — Вы всё равно спасли множество невинных душ, — уверяет меня монах, и я улыбаюсь, не скрывая облегчения. — Вы хотите исповедоваться? Растерянно хлопаю глазами. Так, ну эсператист должен обрадоваться, но… — Но у его преосвященства много дел, я не могу его отвлекать… Да и диспут ещё не завершён. — Преосвященный обязательно примет вашу исповедь, но придётся подождать, — говорит мне Пьетро, и я киваю. Всё равно уже всё сделал. Глядишь, и без погромов обойдётся! Конец диспута нам всё-таки удаётся застать. Олларианец Авнир орёт, эсператист Оноре мягко возражает. Даже будь доводы Авнира убедительнее — Оноре смотрится как истинный слуга Божий. Без шансов! После окончания диспута нам и впрямь приходится подождать. Наль вслух сожалеет, что мы не услышали весь диспут, я лениво возражаю: во-первых, сделали благое дело, во-вторых — ну что ты, мало Авнира слушал? Это не диспут получился, когда одна сторона приводит аргументы, а вторая просто орёт — это даже на разговор не очень похоже. И, пока Оноре благословляет те то ли три, то ли четыре десятка, что подошли к нему, мы ждём. — Ты хотел исповедоваться, сын мой? — Оноре закончил с желающими и подошёл к нам, пока мы с Налем, расслабившись, обсуждали, как нужно называть то, что тут было. — Да, святой отец, — наклоняю голову. Ну надо — живёшь в Риме, веди себя как римлянин. — Идём со мной, — ведёт за собой в заросли эсператисткий епископ. И начинает исповедь с совершенно непривычного вопроса: — Ты мнишь себя грешным перед Создателем? В чём? Растерянно смотрю на священника. Как отвечать на такое, я не знаю. Оноре качает головой: — Отвечай мне и в лице моём Ему, ненавидишь ли ты? И если да, то кого? Да, в эти времена хороший священник не хуже психолога. Подумав, отвечаю, стараясь никак не намекнуть на личности: — Да, святой отец. Осенью была кампания в Варасте, и я в ней участвовал… — Злость на врага не есть ненависть, — смотрит в глаза епископ. Я мотаю головой: — Нет, святой отец! Не тех, кого я убивал! Тех, кто их нанял, и платил золотом за чужую кровь и кровью — за свои интересы, кто в чужих слезах видит свою удачу! Оноре медленно качает головой: — Ненавидишь ли ты крыс, сын мой? Повилику, душащую растения? Крыс следует изводить, а повилику обрывать, но нужно ли отравлять свою душу ненавистью? Пусть ведёт тебя любовь к посевам, а не ненависть к сорнякам. Вздыхаю: — Вряд ли у меня хватит на них милосердия, святой отец… — Что ж, — говорит Оноре, — но нужно пытаться, ибо любовь — цветок, и её следует взращивать. Есть ли в твоём сердце любовь? Тут даже думать не потребовалось. Я этот цветочек всю зиму взращивал. — Да, святой отец! У меня замечательные сёстры! — А на Мирабеллу глаза б мои не смотрели, но, кажется, этот священник слишком наблюдателен. — Есть и ещё один человек, которого я должен любить, но он считает, что может думать за меня и решать за меня. Мне неприятно о нём думать. Оноре кивает. — Ты умеешь и хочешь любить, Ричард, сын Эгмонта. Ты исполнен вины, что не любишь тех, кто требует любви. Да, ты грешен и слаб, как и все мы, но я отпущу тебе грехи твои. Опускаю глаза. Я почти атеист, но это тоже останется со мной одним. — Вся любовь в мире от Создателя, и потому она исполнена Света. Любовь не может быть грехом. Грехом может быть жажда обладания, измена, обман, но не любовь! — напевно говорит Оноре, и ему хочется верить. Может, такими и должны быть святые. — Но помни, Ричард: ненависть есть порождение Чужого. Поддаться ей и упиваться ей — значит уступить Врагу. Не верь тем, кто говорит тебе, что нельзя забыть обиду и простить обидчика. Их устами говорит Леворукий. М-да. Как там говорил кто-то где-то: «Я не злопамятный — отомщу и забуду». Простите, святой отец, я предпочту этот путь. — Преклони колена, Ричард. Я, служитель Милосердного, даю тебе отпущение. Иди с миром.