***
Первый обед дома прошёл неплохо. Умный я не позавтракал, поэтому с аппетитом смотрел на всё, стоящее на столе. Да, еда была невкусной, недосоленной и вообще даже из имеющихся продуктов я бы взялся придумать что-нибудь поприличнее. Но тут хозяйкой была Мирабелла, и нельзя было вызывать её недовольство. Мне ещё Айрис забирать! Обед прошёл неплохо, а вот разговор после обеда был намного тяжелее. Мирабелла требовала с меня объяснений, как я мог принести клятву Ворону, убийце отца. Я стенал, почти рыдал, и уверял, что это идея Штанцлера, что она сама меня учила, что Окделлы служат Талигойе, что эр Август сказал, что только таким образом можно выведать секреты Ворона и суметь его уничтожить, что я страдаю, страдаю, страдаю! Потом речь зашла о подарках и о том, на какие деньги они куплены. Я всё валил на орден и на прилагающиеся к нему наградные. Орден матушку тоже не порадовал, но тут я принялся расписывать ужасного подлого Адгемара, который ужасно подло поступил с совершенно невиноватым Робером Эпинэ, и только пьяная выходка Ворона спасла жизнь Повелителя Молний. Мирабелла нахмурилась было, но я начал с ужасом и возмущением рассказывать о пьянстве Ворона, о том, в какие ужасные, ужасные места он ходит и как один раз даже меня потащил туда же, матушка, ведь Окделлы, дав клятву, держат её, скорее бы прошли эти три года! К счастью, я проведу хотя бы зиму в Надоре, о, какое облегчение! Но мне велено вернуться к Октавианской неделе, простите, я не хотел об этом говорить, вспоминать не хотел, я бы вернулся сюда насовсем, но эр Август говорит, что я нужен в Олларии, я же не могу подвести друзей отца и его дело… Предъявить мне было нечего, по крайней мере пока — вернулся я на Баловнике, ведя в поводу молодую лошадку, но не мориска или линарца, а похожую на наших торскую. Одежда у меня была новая, но то, что из старой я просто вырос, было понятно всем. Опять же, одежда была новая, но простая и скромная, а цвета я обязан был носить свои, герцогские, то есть — чёрный и багряный с золотой отделкой. Отделки той была только золотая нить по швам, и всё. Да, в нищем Надоре это выглядело богато, но я же герцог! О том, что в Олларии у иных Людей Чести слуги носят более богатое платье, я умолчал. Даже в качестве подарков я привёз только нужные вещи, ничего богато украшенного, шали тёплые, но однотонные, даже без вышивки (сколько времени ушло на то, чтобы отыскать именно такие!), нитки и бисер для рукоделия (Мирабелла сама вздыхала вслух, что с нитками беда, алтарный покров достойно не вышить), а сладости и ленты пошли как подарки за пропущенные мной дни рождения и Зимний Излом. Герцогине пришлось отпустить меня с миром. В свои комнаты я после разговора вернулся измотанным и уставшим, будто бой выдержал, а не с одной женщиной поговорил. Ничего, первый раз всегда тяжело, потом втянусь. Про приглашение для Айрис я, пообщавшись с Мирабеллой и вспомнив её повадки, решил сказать под самый отъезд — всё равно само приглашение придёт позже. Тогда у Мирабеллы не останется времени на проклятия в мой адрес. Да и сообщу я это как пожелание королевы, мол, я не мог ему противиться. Или вообще промолчать, а сообщить уже по факту приглашения? Надо ещё подумать.***
С Айрис, Эдит и Дейдри мне пришлось фактически знакомиться заново. Это они знали меня четырнадцать, девять и восемь лет до моей потери памяти, и ещё год потом, а я-то их знал только год, а потом на год с лишним умотал из дома. И получил восстановление памяти за почти тридцать лет жизни, но об этом я никому из них не скажу никогда. Это я вообще унесу с собой в могилу. Так что знакомились заново. С Эдит и Дейдри было достаточно просто — я сел рядом и попросил рассказать, как они тут жили без меня, и получил на свою голову ворох «новостей» про цыплят, щенков, кто на ком женился и что в западный флигель, где куры прячутся от непогоды, людям ходить теперь совсем нельзя — он совсем развалился. Ну и дальше с ними не меньше часа в день проводить — и будет нормально. Тем более чем ещё тут заниматься? А вот Айрис… Мы осторожно поглядывали друг на друга и не торопились раскрываться, но Айри попросила выехать с ней на верховую прогулку, по этикету — она могла ездить либо с парой слуг, либо со мной как с братом. Разумеется, я не собирался ей отказывать! Старенькая кобыла Тучка, на которой Айри ездила раньше, отправилась на покой, а мой подарок Айри решила назвать Маргариткой. И вот вдали от замка, там, где нас не могли услышать, старшая из моих сестёр начала раскрываться, горячо жалуясь на скуку, на бесконечные вышивки, на проповеди отца Маттео — да на всё! Я кивал, сочувствовал, и всё больше понимал, что Айрис слишком прямолинейна и вспыльчива — нельзя её радовать точной информацией раньше, чем «обрадую» Мирабеллу. Больше того — надо что-то делать, надо научить Айри хоть какой-то сдержанности, иначе она, как в книге, сорвётся в никуда. Я начинаю потихоньку рассказывать об Олларии, о Лаик, о Варасте, и старательно вспоминаю, как на тренировках подлавливали меня, как на несдержанности — дважды! — проиграли Марианну, как куклу, как вещь. Чего стоило генералу Феншо неумение ждать. Как на том же самом Ворон не раз и не два ловил врага — сначала гарнизон Барсовых Врат, потом кагетов в первой части Дарамского сражения. — Зачем ты мне это рассказываешь, Ричард? — Айри не выдерживает уже к пятой нашей поездке — а они ежедневные. — Думаешь, мне мало проповедей отца Маттео и рассуждений матушки? Я качаю головой. — Айри. Сестра. Ты старшая. Тебя нужно выводить в свет. Ты этого хочешь? — Да! — ответным воплем меня чуть с седла не сносит. — Дик, что за глупые вопросы?! — Если ты хочешь — учишь сдерживаться. Да, мы не Спруты и не столь холодны кровью, — Создатель и Леворукий, что я несу? — Но при дворе тебе придётся терпеть. Я не требую от тебя улыбаться матушке, но придётся научиться терпению — и лучше учиться здесь, в Надоре, где никто не узнает о твоих срывах. Я заберу тебя, обязательно, и у тебя будет настоящий белый линарец, и место фрейлины, но до тех пор — учись терпеть. Когда нет сил — поднимайся к себе в комнату, бей подушку, кричи в подушку, но не скандаль. Ты же не хочешь уехать из Надора с проклятиями в спину — и опозориться при дворе, оттаскав за волосы кого-то, кто тебе скажет, например, что мы нищие герцоги? — Мы не нищие! — Айрис ожидаемо вскинулась. — Мы живём бедно, но мы не нищие! — Но мы не можем себе позволить швыряться деньгами, и это правда. И ни к чему это говорить чужим. При дворе тебе будут вспоминать Эгмонта Окделла — и то, что я служу его убийце. При дворе тебе будут говорить много чего, а я не смогу быть рядом, Айри! Тебе придётся справляться самой, понимаешь? Да, бывают случаи, когда уже только давать пощёчину, но гораздо чаще бывают случаи, когда надо промолчать. Айрис кусает губы и молчит. Я вздыхаю. — Сестра, я тебя обязательно заберу отсюда, даже в этом году, но пока я не заберу — ругайся с матушкой поменьше, ладно? — Я… постараюсь, — выдавливает из себя Айрис. Я снова вздыхаю. Там, в моём далёком прошлом, кем бы могла стать эта упорная девочка? Да много кем. Там и тогда такой характер — в плюс. Здесь и сейчас — мало кто сумеет с ней ужиться. Может, её действительно попытаться Роберу сосватать, когда он вернётся на службу Талигу? — Продержись до лета, — прошу я. По моим расчётам — я заберу её ещё до конца весны, но пусть она лучше закладывается на лето — будет легче дожидаться, самыми тяжкими всегда бывают последние дни ожидания, а тут эти «последние дни» не случатся — я её раньше заберу. — Я постараюсь, — уже твёрже повторяет Айрис. — Я тебе верю. Улыбаюсь с облегчением. — Что тебе рассказать ещё, сестра? А то вот была такая история в Лаик, я же про Сузу-Музу тебе не рассказывал? Айри качает головой: — Что за Суза-Муза? — О! Суза-Муза-Лаперуза, граф Медуза из Путеллы, — радостно начинаю я. — Заочное знакомство с этим господином началось с его вызова капитану Лаик. Представляешь, садимся мы на обед, у нас варёный горох, лежавший где-то возле мяса, а у Арамоны на столе бульон. И в этом-то бульоне…***
Мы ездили на прогулки каждый день. Потом, уже ближе к концу зимы, к нам время от времени начал присоединяться вернувшийся из поездки в Эпинэ кузен Наль — к счастью, раз в неделю, не чаще. Он смотрел на Айрис, робко говорил ей, что она красавица, Айрис кивала, но от самого Наля отмахивалась. Из того, что я помнил по книгам и того, что видел самолично, получалось, что Наль в Айрис влюблён, а Айрис его не рассматривает в принципе как возможного супруга. И не то чтобы я не понимал Айрис. Наль был полноват, не очень красив, не имел ни задора, ни обаяния, не умел держать ни шпагу, ни пистолет. Да я не уверен, что он решился бы жениться на Айрис, если бы вдруг она сказала ему «да», а Мирабелла «нет»! Но в целом возвращение Наля было большой удачей. Как бы я ни старался, но общаться с Мирабеллой было всё равно очень тяжело. А Наль много и громко рассказывал про Эпинэ, про замок Повелителя Молний, про пока ещё действующего герцога Анри-Гийома. Мирабелла в сороковой раз расспрашивала о подробностях, сочувствовала старому герцогу, ругала Ворона и гадала о судьбе Робера. Айрис старательно молчала, исполняя своё обещание, несмотря на то, что во время наших уединённых прогулок я ей рассказывал в том числе и это. Я вообще много рассказывал ей — и кое о чём предупреждал. Что герцог Алва — любовник королевы, но все дети Катари — от законного мужа, и чтобы она не слушала тех, кто скажет иначе. Что тут думать — дети Катари похожи на Фердинанда, а не на Алву! Что не все Люди Чести честны и по-настоящему союзники Окделлов — скорее наоборот. Что никто не рискнул взять меня в оруженосцы, кроме Ворона. Что некоторые Люди Чести за вечер способны проиграть столько, сколько хватило бы всему Надору год жить — или ремонт замка сделать. Рассказывал я всё подряд, перемежая байками — важные и нужные вещи. Рассказывал то, что узнал на уроках Лаик, про Семь Очей Сагранны, про старые легенды Гальтары, про то, что на Изломе в роду остаётся только один Повелитель. Про кошек, живущих в особняке Алва, и про то, что котёнка сюда привезти не решился, хотя они очень милые, умные и вообще крысоловы. Про очень красивую королеву. Про выходцев, которых нужно отгонять свечами и заговором, а ещё рябиной. Про то, что после заката, прежде чем называть гостя по имени, надо глянуть ему под ноги — есть ли тень? Про бакранов, что меняют имена, про Адгемара, попавшего в собственную ловушку, про Савиньяков, старшие близнецы, а с Арно я учился в Лаик, и ты бы знала, какой он красивый и весёлый! И сейчас он служит оруженосцем у Давенпорта в районе Торки. Пересказывал байки Катершванцев и истории Берто про Марикьяру. А ещё — про кэцхен, которым в Хексберг дарят жемчуг. Только помни, Айрис, ни слова маме, никому ни слова! А то вот расскажешь Эдит, она проговорится маме, и все получим по шее. Иногда я начинал путаться, рассказывал ли уже что-то, и спрашивал у сестры: а об этом я говорил? Нет? И снова рассказывал. Как страшную сказку, рассказал о кровной клятве и о том, что станет, если поклясться кровью и нарушить. Шестнадцать дней на искупление — или делом, или своей кровью, а иначе — солёное озеро на то месте, где был замок клятвопреступника. Поэтому, Айри, потомкам эориев не надо клясться кровью. Создателем, Честью, чем угодно — но не кровью. К сожалению, как я ни старался, спокойно всё равно не удавалось жить. То Наль вспомнит в конце своего рассказа «так Дик же встречался с Робером!» — и объясняйся с Мирабеллой… Я ж ей ещё когда рассказал! Или она пытается подловить? — Я видел его, когда заключался мирный договор между Бакрией и Кагетой, и Адгемар Кагетский решил обвинить Робера в нападениях бириссцев. Потому Адгемар ни одного бириссца живым и не выдал, что знал, что они могут засвидетельствовать, что Эпинэ ни при чём! И тогда король Бакрии Бакна Первый потребовал провести суд Бакры. Роберу на голову положили плод абехо, он такой… красный и поменьше яблока, но побольше вишни. И Ворон должен был выстрелить. Но он пьяный был, как… как бандит какой-нибудь. Смеялся, потом пистолет из руки в руку перекинул, и тут пистолет выстрелил. Робер цел, а Адгемар мёртв! — Ричард, как думаешь, Ворон хотел убить Адгемара, или это случайно вышло? Наль, вот ты зачем такие вопросы задаёшь, а? Додумался — при Мирабелле об этом спрашивать. — Наль, я же говорю, он пьян был, будто не на переговоры пришёл, а в какой-нибудь притон явился! — Ну, это же Ворон… Всем известно — маршал Алва — лучший стрелок, наездник и фехтовальщик Золотых земель! Я уже хочу его стукнуть. — Наль! Ему просто не попался никто, кто мог его превзойти, и всё! — Но, Ричард, он же даёт тебе уроки! Нет, я его не стукнуть хочу, я его придушить хочу. Додумался! Так… как я могу оправдаться? Как-как… как и говорил эр Август — как победить Ворона, может рассказать только Ворон. — Ричард, это правда? Ох-ох-ох. Мирабелла отмерла. — Да, матушка! Эр Август был недоволен, что герцог Алва ничему меня не учит, и, наверное, это он с ним поговорил. Эр Август велел мне хорошо учиться, потому что, только тогда я смогу его победить! — Ричард, вы сможете превзойти маршала Алву? Мечтала черепаха летать… — Я приложу все усилия, матушка! — Я хочу дожить до той минуты, когда Эгмонт Окделл будет отмщён, — торжественно заявляет Мирабелла. — Я буду счастлива, если Рокэ Алва падёт от руки моего сына. Поспешно опускаю глаза. Ни за что. — Матушка, — очень робким голосом откликаюсь, — я ещё недостаточно… Я научусь, правда! Наль торопливо пытается исправить ситуацию: — Эрэа Мирабелла, наше время ещё придёт, но пока об это не стоит говорить! — В Надоре предателей нет, — гордо вскидывает подбородок Мирабелла. Старательно жую жёсткую говядину. Так, в Надоре нет предателей, но мне не следует расслабляться, только по истечении трёх лет я смогу бросить вызов Алве, а до тех пор мне следует молчать. Вот, сейчас дожую и так и скажу. — И все же, дочь моя, — подаёт голос отец Маттео, — недаром святейший Андроник различал молитву, произнесенную во всеуслышание, и молитву безмолвную. Герцогу Окделлу надлежит вернуться ко двору узурпатора. Раскрыв свое сердце и свои уста в отчем доме, он может позабыть запереть их для еретиков и предателей. Ура! Всё объяснили за меня! А с Налем я потом ещё поговорю… Но этот случай был не последним. То Айрис в неудачный момент спросит, почему я живу в покоях наследника, а не в покоях герцога. И Мирабелла тут же: — Дочь моя, как вы смеете? Это покои вашего отца, а Ричард живёт в своих комнатах! Ой. Надо спешно всех успокаивать. — Айри, матушка права, я живу в своих комнатах. Я не хочу ничего менять! — Ричард, но ведь ты герцог! Ну вот что на такое скажешь? — Айри, после победы у нас будет достаточно времени на моё переселение, а пока пусть всё остаётся так, как есть. Мирабелла благосклонно принимает моё объяснение: — Сын мой, вы абсолютно верно понимаете свой долг. Дочь моя, вам следует идти в церковь и прочитать там молитву Создателю десять раз. А мне потом объясняй Айрис на ближайшей прогулке, что уж лучше обжитые комнаты, чем те, где наверняка ремонт надо делать. И вообще, Айри, не думай об этом, смотри, весна уже началась…***
Весна не только началась, но и я чуть не пропустил день отъезда, настолько я постарался встроиться в надорский уклад. Вовремя спохватился и… решил ничего не говорить Мирабелле. Нет уж, сразу её огорошу, как забирать Айрис стану, собирать там толком нечего будет, первым делом — к портному. Прощался с завываниями, чуть ли не в истерике, по пять раз ко всем подошёл, сестёр обнял, отца Маттео попросил меня благословить, к Мирабелле за тем же подошёл — благословите, мол, матушка, на героическую жизнь рядом со страшным Вороном… Пообещал, что постараюсь летом приехать, как только — так сразу. И поехал на Баловнике, гордо выпрямившись, как герцогу подобает… Интересно, а по ведению хозяйства у Ворона книги есть? Или таких не придумали пока, а всё передаётся из уст в уста? Да ну, как-то же учат финансистов… До оговорённого трактира доехал я спокойно, благо, выехал с запасом в два дня. Сержант Гокс с отрядом уже ждал там, и не просто ждал — с ухмылкой протянул ответные письма. Ну да, логично! В Торке ночи тоже длинные, вот Арно и Катершванцы мне ответы и написали, и сразу передали обратно, с той же оказией. Я не смог сдержать улыбки и предложил сержанту с его людьми ещё на денёк задержаться, а выехать завтра с утра. Сержант возражать не стал, так что я с удовольствием потратил остаток дня на чтение писем и воспоминания. Близнецы написали, что с размером колец я не промахнулся, что этой зимой как-то всё подозрительно спокойно (надо будет написать в ответ, что явно вторая сторона готовится к атаке и что удачи им там), что в Бергмарк отмечают Зимний Излом немножко иначе (и на две страницы о том, как именно отмечают Зимний Излом в Бергмарк), что Алва невероятен, что Феншо был дурак и правильно его расстреляли (не то чтобы я возражал). Что Лису так и надо, что про суд Бакры они не очень поняли и хотят объяснений (что ж, распишем обычаи бакранов подробнее), что про Понси они тоже не очень поняли, кто это и чем он страшен. А в конце эти истребители медведей постскриптумом написали, что они обязательно отдарятся за кольца, но пока медведей, в смысле настоящих четвероногих, никому не попалось, так что вышлют подарок позже. Арно написал, что кольцо ему маловато, но это легко исправится, поехидничал на тему моей наблюдательности, с явной неохотой признал, что был о Валентине худшего мнения, и целую страницу возмущался, чтобы я не смел обзывать Савиньяков всякими там Людьми Чести. Что Эмиль и правда замечательный, что все Окделлы скопом не иначе выпали из эпохи мечей, но увы — придётся как-то жить в эти тяжёлые времена шпаг! Что ему ну очень надо больше подробностей про Дараму, а то Эмиль молчит, написал в общих чертах — и всё! И пообещал при встрече дать по шее — потому что я, видите ли, умолчал об ордене! Если бы не письмо от Эмиля — Арно бы, мол, и не узнал! Разумеется, писать ответы сразу там я не стал. Ещё чего — и писать пока не о чем! Вот потом, перед войной в Фельпе… К войне в Фельпе (она то ли в конце весны, то ли в начале лета) должно произойти достаточно событий, чтобы я смог написать что-то приличное. И, честно говоря, я надеялся, что и от Берто из Хексберга что-нибудь придёт — или даже уже пришло и ждёт меня дома, на улице Мимоз, в особняке с воронами на воротах. Следующим утром я с отрядом сержанта Гокса выехал в Олларию.