***
Ну что ж, заснуть мне удалось. — Дор Рикардо!.. Дор Рикардо, проснитесь! А? Что? — Дор Рикардо, лигисты! Да лучше б я не ложился. — Где, сколько? В книге под сотню вроде было. — Около тридцати человек у ворот и человек двадцать со стороны Данарского проезда, с факелами. Факелы? Это плохо. Но толпа не такая уж большая, должны отбиться, если подмога не подойдёт. — Они смогут что-нибудь поджечь, не попав за ограду? — Нет, только если в дом вломятся. Если в дом вломятся — нам уже будет всё равно. Я потёр лицо руками. Хорошо, что пока весна и не жарко. — Оружие готово? — Да, дор Рикардо. — Они что-нибудь требуют? — Пока нет. — Хорошо. — Хоть проснуться успею. — Что с нашими гостями? — Они у себя, я их не беспокоил. — Хорошо, — повторил я. — Сейчас спущусь. Я проверил пистолеты, сразу зарядил их, но на взвод ставить пока не стал, опоясался шпагой и кинжалом. Спал я наполовину одетый, так что спустился быстро. Хуан с ещё троими слугами сидел в прихожей, на скамье ждали своего часа пистолеты, а у стены стояли полтора десятка мушкетов. Отобьёмся. — Мы их зарядили, дор Рикардо, — сказал Хуан, — на всякий случай. В дом соберано без его разрешения не войдет никто! А меня, получается, посчитали имеющим право выдавать такое разрешение. Их соберано от меня одни убытки. — Хорошо, — кажется, я начал повторяться. — Если больше никто не появится — отобьёмся. — Если потребуется. Но я бы послал слугу в казармы. Антонио готов… — Нет, — поморщился я. — Во-первых, лигисты с двух сторон. Во-вторых, нас и так мало. В-третьих — в какие казармы, Хуан? Если ты имел в виду городскую стражу — так на них надежды меньше, чем на весенний лёд! Они должны были давно вмешаться — а раз не вмешались, то без приказа из казарм не вылезут. — Дор Рикардо, — запыхавшийся привратник казался озабоченным, — они стучат. Требуют… Хуан выругался, что-то ещё сказал по-кэналлийски. Привратник повернулся и ушел. Хуан взлохматил себе волосы, сбросил куртку, расстегнул рубаху и старательно потер глаза. — Я спал, — объявил он, — этот олух меня поднял. Я спал после кувшина хорошего вина и зол, как закатные кошки. Сейчас я скажу все, что думаю о тех, кто по ночам стучит в дом соберано. А дор Рикардо спит, и будить его я не стану. Я вздохнул. — Хорошо бы поверили… — Если в доме спят и ругаются, значит, там нечего скрывать, — пожал плечами Хуан. — Но Бернардо — осёл, он испугался. Те могли понять. Кэналлиец еще раз показательно зевнул и вышел во двор. Я сел на скамью рядом с мушкетами. В приоткрытую дверь тянуло дымом, колокола надрывались совсем рядом. Бунт охватил аристократические кварталы. Будет ли нам что-то, если мы начнём стрелять первыми? — Дор Рикардо, — Хуан вернулся помрачневшим, — они знают, что в доме прячутся еретики. Им кто-то сказал. Очень хотелось вспомнить родной русский мат. — Что вы ответили? — Что вы спите, что их никто не звал. Я отвечаю за дом монсеньора и не пущу туда грязных лавочников. В доме одних серебряных подсвечников больше двух сотен… Я мрачно кивнул. Если я ещё не совсем забыл книгу — это не поможет. — Что они? — Маленько поостыли, но не уходят. Они уверены, но боятся. В другой дом уже бы ломились, а тут до света подождут и пошлют к главному. Я скрипнул зубами. К главному? И что тогда — к ним придёт подмога? — Хуан. В дом к Первому маршалу Талига ломится какое-то отребье. Что будет, если мы их попросту перестреляем? Может, это бандиты чёрные ленты нацепили! Добрые люди по ночам с дубьём не ходят. — Пока не ломятся, — мрачно возразил Хуан. — А если начнут? — Если начнут… если начнут — можно попробовать. Глядишь, после первого трупа уберутся. Я вздохнул. Сидеть здесь было глупо, возвращаться к себе — бессмысленно. — Хуан, я буду здесь внизу. Зови, если что. — Только свет не зажигайте, — кивнул Хуан, — мы же спим.***
Утро не красит. Ничего и никого. Остаток ночи я провёл в нервной полудрёме, вскидываясь на каждый шорох. Понятное дело, это мне не добавило красоты. С утра пораньше я попросил разбудить Айрис, потом зашёл к ней сам (даже брату сестру будить не положено, ага), и тут мой взъерошенный вид пошёл в плюс — Айри легко согласилась посидеть этот день в комнате с книгами, которых я тут же ей и натаскал. Потом я пошёл проверять обстановку на улице. Что тут скажешь… не торопились фанатики сваливать. Это плохо. Но и количество не увеличивалось. Это хорошо. Я вернулся в дом, без особого аппетита сжевал горбушку хлеба и запил водой. Потом спустился к гостям, предупредил их о том, что лигисты ещё бродят по городу и им придётся задержаться, не стал слушать возражения и пошёл обратно к Хуану. Я был злой. Очень злой. Я хотел спать, у меня сбежала из дома сестра, я самочинно приволок в дом к Ворону целую толпу и ещё за это огребу, все мои попытки изменить течение событий ни к чему не приводят… И тут приходят эти лигисты! И чего-то требуют! Я герцог или нет?! Должен же быть хоть один плюс в том, что я встрял на месте многострадального Повелителя Скал! И я собирался воспользоваться своим положением титулованного дворянина. Пусть потом на том свете на меня жалуются! — Хуан, — мрачно сказал я, — если хоть одна морда с ленточками стукнет в ворота — разговаривать с ними пойду я. Они мне надоели, и пусть только повод мне дадут!.. Я не думал о том, что Хуан вообще-то имеет право меня послать к кошкам. Я просто был очень зол, а лигисты… Сами виноваты. Это они ко мне пришли, и вообще это бандиты и мародёры. Кто сказали «мирные граждане»?! Мирными и невинными они были до того, как пошли грабить и убивать! Преступление, не совершившееся не по воле преступника, а по не зависящим от преступника обстоятельствам, остаётся преступлением! Долго ждать не пришлось. За воротами начали гудеть громче, потом из привратницкой высунулся Бернардо: — Они требуют разговора с герцогом Окделлом! — Требуют — получат! — зашипел я. — Только пусть потом не жалуются, что получили! Кинжал при мне. Шпага, сейчас больше обозначение статуса — тоже. Оба пистолета заряжены ещё с вечера, проверены с утра — ставлю их на полувзвод. Прохожу в привратницкую. Дверь за мной закрывается, передо мной — низкая дверь с решётчатым окошком, через которое можно стрелять. А вот от шпаги здесь толку не будет — ничего, кинжал есть. Лигисты клубятся у ворот, но стучать пока не решаются. Ха! Я им устрою пророчество о первом ступившем на землю Трои! — Это что ещё за галдёж у дома Первого маршала?! — рявкаю я. Или выйти? Нет уж, я не Илья Муромец, и даже не Катершванцы, не впечатлю. — Пошли вон отсюда! — Мы действуем по приказу его высокопреосвященства! — заявляет какой-то тощий тип. Вот и первый кандидат на путешествие на тот свет. — В этом доме скрываются еретики! — Мне приказывать могут только его величество и Первый маршал! Я не собираюсь пускать в дом монсеньора всякую шваль, так что убирайтесь к своему высокопреосвященству по-хорошему! — Вы должны выдать нам еретиков! — визжит тощий и таки нарывается — подскакивает к воротам и начинает в них колотить. Разрядить уже взведённый пистолет — дело двух секунд. Труп недоумка падает на землю, а я покрываю русским матом (что делать, не умею я ругаться на талиг) всю эту кодлу. — Да заебись вы хуем косматым, против шерсти волосатым, трижды злоебучим проебом вдоль и поперек с присвистом через тридцать семь гробов в центр мирового равновесия, через три пизды с зубами в бога душу мать, охотники на еретиков, не хотите по-хорошему — будет по-вашему, я вас всех перестреляю сейчас нахер! Последнее надорское предупреждение — пшли отсюда к ызаргам, убогие! — Высовываюсь во двор из двери, которую почему-то не заперли за мной: — Хуан, дай ещё пару стволов, я их сейчас от всей широты души уважу! Вдруг за воротами раздаётся цоканье копыт и знакомый ленивый голос: — Какая наглость… Стоило уехать всего на несколько месяцев — и что я вижу перед своими воротами? Я захлопываю за собой внутреннюю дверь и вылетаю из внешней, чуть ли не под копыта Моро: — Монсеньор! Я, конечно, сейчас огребу и за труп, и за эсператистов в доме, и за Айрис — но теперь всё точно будет хорошо. Перед воротами сдерживал раздражённого Моро герцог Алва во всём блеске, а за ним виднелось десятка два кэналлийцев. С учётом имеющихся в доме — силы уже равны, ведь оружия у этих фанатиков нет — только дубьё и факелы. — Добрый день, Ричард, — хмыкает Ворон. У меня не находится смелости с ним объясняться с порога. — Господин Первый маршал, — шелестит по толпе, и кто-то вякает: — Господин, у вас… в вашем доме еретики… — Вот как? — изгибает бровь Алва. — Сих достойных господ я к себе не приглашал. Впрочем, вас я не приглашал тоже. — Они… они забрались в дом… Безбожный Оноре и с ним ещё двое! — Эсператистский епископ? Какая гадость, — лениво усмехнулся Рокэ. — Ричард, у нас в доме есть незваные гости? Откуда он знает про епископа? Ему уже что-то доложили? Кто? — Нет, монсеньор, — только званые, но про званых гостей он не спрашивал. — А еретики? Я попытался подавить нервный смех, даже успешно. Интересно, я считаюсь? — Нет, монсеньор. — Их впустил в дом ваш оруженосец! Да как же. Строго говоря, впустил их в дом Хуан. Так что… — Мне надоело, — морщится Ворон. — Я устал и хочу спать. Забирайте своего покойного приятеля и отправляйтесь ловить ваших еретиков. — Его высокопреосвященство сказал… Мы доложим ему!.. Я обзываю себя дураком (мысленно) и заряжаю тот пистолет, что успел разрядить в лигиста, после чего ставлю его на полувзвод. Лигист почему-то затыкается и смотрит на меня. Я молча скалюсь ему в лицо. Ну?! — Ричард, — с усмешкой обращается уже ко мне Ворон, — вы собираетесь стрелять по мирным гражданам Олларии? — Монсеньор, мирные граждане сидят по домам, а не приходят с дубьём к особняку Первого маршала! — Устами младенца… — тянет насмешливо Алва и хлещет взглядом и интонацией лигиста: — Забирайте своего покойного приятеля и убирайтесь. Иначе сейчас отправитесь докладывать Создателю. Всё-таки я никогда не смогу — так. Притихшие лигисты молча повиновались, разбегаясь по-крысиному. Распахнулись ворота. Алва соскочил с коня, бросил поводья Пако, плащ и перчатки — отложившему мушкет Хуану, мне через плечо: — Идёмте в дом, Ричард. Я молча проследовал за ним в кабинет. Ворон налил вина, устроился в кресле у камина и лениво осведомился: — Ну? И что это значит? Я вздохнул. Интересно, что считать самым страшным — лигистов вокруг дома или отчёт Ворону? — Это моя вина, монсеньор. Позавчера был диспут между епископом Оноре и епископом Авниром. После диспута я подошёл к епископу Оноре… — Прояснить непонятные места в Эсператии? — усмехается Алва. Ещё бы ему не смеяться, после того, как я честно признался, что эсператист из меня не очень. — Ну… почти так, монсеньор. А вчера пришёл Наль… То есть Реджинальд Ларак… — Вашего кузена я помню, можете не уточнять, — снова отмахивается Алва. — Его приняли за епископа? Учитывая его добропорядочность, от которой дохнут мухи, это неудивительно. — Нет, монсеньор. Он привёл с собой епископа Оноре и двух его послушников и попросил убежища. Я… посчитал возможным оставить их в гостях. А ночью пришли лигисты. Им кто-то сказал. Я замолкаю. Надо сказать ещё про мою сестру, прячущуюся от матери и Наля в его доме, и попросить помощи с помощью Айри, но я не знаю, как это сделать. — Ну что ж, вы хотя бы вышли их защищать. Или это вы тоже поставите себе в вину? Я растерянно хлопаю глазами. Монсеньор не сердится? Ох. Это он ещё про Айри не знает. Надо сразу сказать, я открываю рот, но, к счастью, не успеваю произнести и слова. — Ричард Окделл проявил эсператистское милосердие и смелость, присущие его роду. Ох. В дверях стоял его преосвященство. За спиной Оноре маячила светлая шевелюра Пьетро и хмурился Виктор. До сих пор при мне он рта не раскрыл, иначе я уже подошёл бы к Пьетро, чтобы предложить смотреть на его брата по вере повнимательнее. — Добрый день, господа. — Алва отхлебнул вина. — Проходите, располагайтесь. Красное? Белое? Ликеры? — Мы вам обязаны жизнью, — с чувством сказал епископ, — и я благодарен вам, хоть и скорблю о смерти этого несчастного. Мне следовало выйти навстречу преследователям, но я проявил слабость. — Мне вы ничем не обязаны, — фыркнул Алва и протянул мне пустой бокал, — Ричард, налейте ещё! О вашем присутствии я ничего не знал, но раз вы всё равно тут, не вижу причины не позавтракать. Я голоден, как все кошки мира. — Сегодня мы отказываемся от пищи в память о наших погибших братьях, — очень серьёзно откликнулся Оноре, пока я наполнял бокал. — Не понимаю, — Рокэ задумчиво тронул цепь с сапфирами, — при чём здесь погибшие братья? Какое им дело, едите вы или нет? — Умерщвляя нашу плоть, мы питаем наш дух. — Напротив. Если человек голоден, он будет думать о еде. Вот после завтрака можно поболтать и о вечном. Рокэ зрит в корень. Вряд ли он сам такой любитель поесть, я вроде за ним такого не замечал… с другой стороны, я же не заглядывал к нему в тарелку, а таких людей я встречал и в прошлой жизни — едят втрое, и не толстеют. Обычно, кстати, это как раз сочеталось с весьма ехидным и колючим характером. — Создатель, прости этому человеку, — вздохнул Оноре. — Что именно мне должен простить Создатель? — осведомился Рокэ. — Что я в него не верю? — С вами невозможно разговаривать. — Тогда пойдемте завтракать. Оноре лишь покачал головой, хотя Пьетро явно надеялся на его согласие. Рокэ хмыкнул. — В таком случае позвольте вас покинуть. Ричард, вы тоже голодаете в память невинно и винно убиенных? А ваш кузен? — Нет, монсеньор. Кажется… Кажется, нет, тем более, что Наль любит поесть. Вот только согласится ли он есть за одним столом с Вороном? — Кажется? — Я спрошу у него, монсеньор? — Кажется, вы и так неплохо научились принимать решения без оглядки на меня, так зачем спрашиваете? Мне захотелось провалиться сквозь пол от стыда. Он точно ещё не знает про Айрис? К моему облегчению — Наль отказался. Он вообще, судя по выражению лица, не отказался бы забаррикадироваться в комнате, и от немедленного побега из дома его сдерживал только страх столкнуться с Вороном в коридоре. Но дальше тянуть было некуда, нужно было рассказать про Айрис. — Монсеньор… Рокэ лениво посмотрел на меня. — Что-то ещё, Ричард? — Да, монсеньор, я не дорассказал… Старшая из моих сестёр, Айрис, сбежала из Надора, и в Олларию мы приехали вместе. Я хотел поселить её в какой-нибудь гостинице, но увидел, что в городе беспокойно, и испугался. Она сейчас тоже в особняке, я сказал ей не выходить из комнаты, пока в доме Наль. — И она так просто послушалась? — Рокэ заломил бровь. — Удивительная девушка. — Она очень не хочет домой, монсеньор… И она не хочет, чтобы матушка узнала, где её дочь, а Наль может случайно проговориться. Я… я ещё перед Варастой написал прошение на имя её величества. А потом имел разговор… я помню, вы не любите Штанцлера… Рокэ фыркнул и отложил крылышко какой-то мелкой птички. — А вы его внезапно возлюбили? — Монсеньор, он узнал о моём прошении, и я, кажется, смог его убедить, что приглашаю сестру не ко двору Олларов, а к её величеству в Олларию. Он сказал, что не возражает, и прошение всё-таки попало к королеве, потому что мне пришёл ответ — приглашение на аудиенцию. Алва вздохнул. — Ричард, ваша сестра сидит тихо, ну и пусть пока сидит. Я же собираюсь поесть и отдохнуть, что и вам настоятельно советую сделать. — Да, монсеньор, — послушно пробормотал я. Похоже, мне повезло (если это можно назвать везением) — творящееся сейчас в Олларии беспокоит Ворона куда больше, чем тихо сидящая в комнате сестра оруженосца. В конце концов, по нынешним временам — это ей надо бояться за свою репутацию, а не наоборот.