*
— Я хочу к Сандре, в село! Здесь недалеко пешком, ты сама говорила. Прогуляемся чуточку, всё равно ты ничего не делаешь! Я отрываюсь от своего завтрака, переводя внимательный взгляд на сестру; на её лице — энтузиазм вперемешку с неприязнью — второе чувство, без всяких сомнений, относится ко мне. Её кудрявые волосы взлохмачены от свежего восточного ветерка, что ласково обдувает мои плечи — выбраться утром в сад было прекрасной идеей. Моя душа поёт, сливаясь тембром с щебечущими на высохших деревьях птицами, но тоненький, противный голосок всё портит — нужно ответить Милли. Как в двух словах ты объяснишь, почему ей нельзя идти через лес? Как выкрутишься на этот раз? Этот голосок тревожен и истеричен, он неимоверно раздражает. Я чувствую, как усталость ложится на мои плечи. А ведь я проснулась всего час назад. — Да. — Что «да», Лайя? — Просто «да», — я наливаю себе ещё кофе. — Но через лес ты не пойдёшь. — Но… — Кажется, я выразилась предельно ясно, — хватаю чашку и встаю; всё умиротворение сдувает, как пушистые семена с одуванчика. — Попросим машину у Лео. Он вряд ли будет против, правда же? Перевожу пытливый взгляд на парня, который понуро сидит в самом углу, ковыряясь вилкой в своей яичнице. Кажется, ему здесь не место даже больше, чем Милли — замок моментально поглотил всю его браваду и решительность сказочного принца. Не всем принцессам нужно бежать на выручку, дорогой, иногда главная опасность таится в милых, златокудрых девицах, а не в огнедышащих драконах у входа. Иногда принцессы сами заточают себя в высокие башни, дабы сохранить жизни всех остальных, и им не нужны отважные спасители. Им нужны союзники, которые будут вешать новые и новые крючки на толстую дверь. А принцы, что всеми правдами и неправдами проходят мимо дракона, оказываются в ловушке, но упорно тешат себя иллюзией, что их судьба — кого-то спасти. — Машину? — Нолан поднимает на меня покрасневшие, сонные глаза. Даже яркость меди в его волосах сменяется тусклой ржавчиной — это место сожрёт тебя полностью, пока ты с ним борешься. — Ты водишь? — Ну, права-то у меня есть, — я неоднозначно качаю головой. — Как раз на такие случаи. — Нет! — Лео решительно стучит вилкой по столу. — Ты когда в последний раз за руль садилась? А если вы разобьетесь? А если потеряетесь — где мне потом вас искать? Черт с тобой, но Милли… — О, боже, выдыхай! — я смеюсь ему в лицо, скрывая раздражение глубоко внутри; отправляю её прямиком к мерзкому голоску секундной слабости — пусть он разбирается с такой ношей. — Какая бесполезная речь, мог бы просто остановиться на «нет». Неважно, спрошу у Влада. — Вот и правильно, пойди, попроси у хозяина, — передразнивает меня Нолан, рождая ярость в душе и холодные мурашки на предплечьях. Я резко оборачиваюсь, но вовремя осекаюсь: Милли смотрит на меня пристально, слишком внимательно. Выжидает. Ждёт, что такой мелкой провокации хватит, чтобы раздразнить моих демонов. Я сжимаю кулаки и быстро ухожу, а слова сами выскальзывают из моих уст, пока я ищу в списке контактов нужный номер и слушаю протяжные гудки: — На твоем месте я бы не зарекалась, мой дорогой. Ох, не зарекалась бы… Да, Сандра? Доброе утро…***
Светловолосый водитель с абсолютно не запоминающейся, безликой внешностью мастерски ведёт машину: резво выворачивает руль двумя пальцами, пока я пялюсь то на него, то на бесконечные, черные деревья Холодного леса, вдоль которого пролегает весь наш путь; подумать только — пешком я прошла через него за каких-то пятнадцать минут, а на объезд вокруг требуется целая вечность. С того момента, как автомобиль только-только выехал за ворота, меня не покидает беспокойство; будто гребаные антрацитовые бабочки сохранили достаточно пепла, чтобы родиться из него заново, терзая мои рёбра; будто решение покинуть замок, хоть и ненадолго — самая главная ошибка в моей жизни. Видимо, Ноэ вновь не соврал мне. Если я сказал, что тебе нужно быть здесь — поверь, милая, в эту истину. Чем же ты занят, Ноэ? Кому строишь козни на этот раз, упуская ключевые моменты собственной постановки? Запер — и тут же пропал, сбежал на зов своей первородной тьмы, не удосужившись ничего сказать. Это…обидно? Пожалуй. Почему вообще я об этом думаю? Я трясу головой, выкидывая странные мысли; ёрзаю на месте, дрожу от нетерпения. Когда уже можно будет ехать обратно? Скорее бы… Когда, наконец, машина, шурша колесами, останавливается возле небольшого деревенского домика с синими ставнями на окнах, я почти выбегаю наружу; сердце колотится, душа просится обратно, в свою чёрную, зыбкую колыбель. — И что же тебе нужно от Сандры? — тихо спрашиваю сестру, пока она пытается обуздать пышные волосы тоненькой, белой резинкой. — Я не останусь с тобой, так и знай. — Что?! — Милли неверяще оборачивается. В её глазах застывают слёзы обиды. — Лайя, чем я тебя так обидела? Тебе стало со мной слишком скучно? — Милая, — это слово — сплошное отторжение, скальпелем царапающее моё горло. — Давай мы просто остановимся на том, что у меня есть…обязанности. Которые я должна выполнить сейчас, а не оправдываться в ответ на твою истерику. Милли открывает рот, чтобы ответить, но её прерывает девушка, будто из-под земли появляющаяся перед калиткой. И имя ей — вовсе не Сандра. Она вцепляется в меня обезумевшим взглядом, кривит губы в странной улыбке и делает пасы руками. — А-а-а, родилось всё-таки дьявольское отродье, — темноволосая девушка с молочно-белой кожей лица шипит, но не пытается подойти ближе. Я делаю шаг назад — в душе искрит лава, обжигая лёгкие. — Поделом тебе. Водишься с нечистой — сама в болоте пропадешь. Пропадёшь, пропадёшь! Насовсем сгинешь! Вон щупальца какие вокруг — крепко держит, да? И ты держишься, да и хозяин не отпустит. Е-е-есть, есть у тебя хозяин… — Илинка! — голос Сандры выводит меня из оцепенения; я с изумлением вижу, что всё это время пыталась проткнуть ладони слишком острыми ногтями. Нас разделяет только ветхий забор — моя последняя ступень самоконтроля. — Довольно! Чего ты прицепилась? Илинка отскакивает, как ошпаренная; её бледное лицо будто оттаивает, возвращая румянец на щеки. — Да, что-то… — шатающейся походкой она бредёт к дому, то и дело останавливаясь, чтобы бросить на меня беспокойный взгляд. — Полежу я… Душно сегодня. — Прости! — Сандра выходит за калитку и обнимает перепуганную Милли. — Простите! С ней бывает такое — нельзя угадать, когда случится. Может, хворь какая, но врачи не говорят ничего. А душу лечить не хочет — страшно. Вот и живём, от приступа к приступу. Испугалась, бедная? Сандра вновь обнимает мою сестру, заботливо проводя ладонью в кружевной перчатке по кудрявым волосам; наверно, такой реакции Милли хотелось от меня — но могу лишь продолжать пялиться на разворачивающуюся, умилительную картину, морщить нос и ждать, когда смогу уехать прочь. Нет, не уехать. Не хватит сил. — Не переживай, — Сандра заглядывает ясными, светло-голубыми глазами мне прямо в душу. Не потеряйся, не заплутай, не испачкайся ещё сильнее — ныне там не водная гладь, над которой кружат хищные бабочки. Там лава, там пламя, там всё горит, там всё обречено. Потому что я так хочу, потому что твоя сестра — не больная, а провидица. — Нечего девочке в ваших четырех стенах прозябать, тут воздух, да и мне не в тягость, хоть компания для прогулок! Пойдём, накормлю тебя хоть. Любишь блинчики? Милли кивает — радостная, довольная. Она — на свободе, не скованная больше тьмой старинного замка; пересекшая границу между жизнью и вечной тьмой. Она уходит вместе с беспечной внешне Сандрой, а я сжимаю кулаки, понимая, что все вновь пошло не по плану. Мою душу пронзают тысячи острых игл, наказывая, повторяя вновь и вновь — нельзя, тебе нельзя было отлучаться, тебя предупреждали, говорили, пойми, наконец, и осознай, кем ты стала… Нельзя нарушать правила, если тебе их пытаются вдолбить, прописать на лбу. Я бросаю взгляд, полный отчаяния, на бесконечный путь вдоль леса. На безликого, светловолосого водителя, покорно ожидающего меня в машине. На Милли, беззаботно идущую по пыльной дороге навстречу приключениям. На… — Можете возвращаться! — кричу я, спешно сворачивая с пыльного гравия на ярко-зеленую траву. — Мисс, вы пешком… — Я дойду! Езжайте по своим делам! — не слушая ответа, я бегу навстречу непроглядному лесу. Навстречу тьме. Навстречу замку, в который попаду быстрее, если мои быстро устающие ноги не подведут. Милли уходит навстречу ясному солнцу. Я погружаюсь в пучину опасного леса. Не стоит бродить по Холодному лесу слишком часто. Плевать. Он — моё спасение, мой самый краткий путь. Его не касаются лучи рассветного солнца — тем лучше. Моя душа выбрала скрываться в тени, моя душа выбрала твой путь — тот путь, который я пройду достойно, не собьюсь, не пожалею, не буду молить о пощаде. Вон, через два дуба пройди. Там камень будет кривой — направо сверни. И доберешься, если не сойдёшь — минут десять ходу. Я прокручиваю слова Сандры в голове снова и снова, пока отодвигаю ветки, пока ищу дорогу домой. Кусты царапают голени, алые капли крови стекают к стопам, но я не обращаю внимания, спеша встретиться с замком. Спеша обрести покой, спеша воссоединиться, спеша навстречу своей душе… Попадая в капкан. Я останавливаюсь, прислушиваясь: что-то не так. Что-то изменилось. Мертвый, темный лес вдруг наполняется звуками. Мелодией, что манит меня. Мелодией, похожей на все, что я слышала когда-либо… И вкупе — совершенно самобытной. И шепот, но я не различаю ни единого слова. Тьма сгущается все больше и больше, острыми крючками пронзая всё мое тело; ласково дотрагивается до запястий, прося большего. Я бегу, отбиваясь от бесконечных веток. Бегу навстречу замку, бегу, перегоняя густую тьму. Не потому, что мне страшно. А потому что хочу покориться ей на веки вечные, склонить голову, застрять в своем бесконечном сне. Не стоит бродить по Холодному лесу слишком часто. Ты вновь прав, Ноэ. Даже, когда ты — всего лишь повторяющийся голос в моей голове. — Пусти! — рычу в зловещую пустоту, не ожидая ответа. — Я не твоя! Тягучая мелодия смешивается с оглушительным ревом крови в моей голове, нарастает, давит на уши… И исчезает. Лес вновь становится лишь тёмным пятном в этот погожий, летний день — пятном, которого боится даже раскаленное Солнце. Хочу остановиться, отдышаться — но ноги упорно ведут меня не слишком знакомыми тропами — скорее, дом должен быть совсем близко! Когда над черными деревьями показываются высокие башни замка, я громко выдыхаю; едва держусь на ногах, но упорно продолжаю волочить своё тело к главным воротам, чтобы вновь ощутить себя в безопасности. Подальше от чокнутых девиц и сводящей с ума ещё больше чащи. — Черт, — морщусь от боли: на изрезанных ногах щиплют мелкие порезы, но тяга в душе сильнее — бреду по гравию, переступаю по камням, врываюсь в замок — родное тепло проникает внутрь, лечит раны, баюкает в своих объятиях — моя колыбель, мое пристанище, мое прекрасное безумие. Никогда, никогда больше я не покину тебя. Из коридора второго этажа доносятся знакомые, приглушенные голоса — осторожно, словно вор в ночи, крадусь по лестнице, пытаясь остаться тайным свидетелем. Подслушивать — нехорошо, подслушивать нельзя — мать всегда повторяла: то, что происходит за твоей спиной, не будет для тебя радостной новостью. Но я всегда шла напролом, поперек её слова — иногда невзначай, порой — очень даже намеренно. Моя мама — в тысячах километров от меня телом и миллионах световых лет — ментально, а я всё равно пытаюсь вызвать её неодобрение. — …будто заперли кого-то внутри. Времени прошло так много — тьма забрала все мои воспоминания себе, будто это было какой-то изощренной платой. Что-то возвращается, а что-то так и не узнаю. Тихий, как всегда, размеренный голос Влада. Ни капли наигранной трагедии — лишь сухие факты. — А Лайя-то здесь откуда взялась?! Как получилось, что она теперь тебе чем-то обязана? Лео?.. Меня передёргивает всем телом от ярости — он вновь пытается сунуть свой непомерно длинный нос в чужие дела, разнюхать, что-то узнать! Мне хочется разрушить этот идеальный момент откровений. Громко топая, взобраться выше на чертову лестницу, схватить Нолана за рукав, оттащить подальше от Влада, выдать по первое число, вышвырнуть прочь. Ты примчался сюда, чтобы, при удобном случае, спасти меня или Милли, становясь героем? Этого не будет. О, да, уверена, что и хозяину быстро надоест твоя назойливая компания. Сгибаю ногу — и от мрачных мыслей отвлекает крупный, ноющий порез на колене. Шиплю и тихонько пячусь вниз, позволяя себе не вникать в чужой разговор ещё больше. — Валентин! — быстро вспоминаю имя работника, который нервно вышагивает взад-вперед по коридору. — У вас тут есть перекись? Или спирт? Смуглый парень, словно не слыша меня, продолжает бродить из угла в угол, нашептывая что-то себе под нос. Его руки трясутся — ведь людям здесь не место. — Валентин? — я трогаю его за плечо, вынуждая остановиться. Его горящий безумием взгляд вгрызается в моё лицо. Валентин оседает на пол, и шепот становится всё громче и громче, пока не перерастает в крик, но мой словарный запас дилетанта-туриста не позволяет понять ни одной фразы. — Тебе плохо? Может, вызовем врача? — Domnule a plecat! — он воет, рвёт пуговицы на идеально выглаженной рубашке. — E intuneric aici, domnule retine intunericul! Domnule a plecat! Domnule a plecat! * — Что… Валентин! Посмотри на меня! — забыв о боли, я падаю на каменный пол и пытаюсь ухватить парня за подбородок. — Что за… Меня бросает в холод — кошмары и явь переплетаются, становятся единым целым. Моя колыбель опрокидывается прямо в черную, ледяную воду, пахнущую гнилью и отчего-то ладаном. Моя безмятежность обращается в пепел — её нет, и будто не было никогда. Остаются лишь манящие щупальца лесной, безудержной тьмы и душа, подвешенная на тысячи рыболовных крючков. Меня затягивает, засасывает в беспощадную воронку — нет ни единого шанса вынырнуть, почувствовать солнце на своей коже, вдохнуть воздух в последний раз… И меня нет — я слепа и больше ничего не чувствую, кроме самого правильного решения в своей жизни — покориться и следовать на зов. И язык не повернется повторить заветные слова… Слова, избавляющие от проклятья. Сирены поют ласковые песни умирающей душе — я снова на середине ледяного озера, я снова тону, но на этот раз никто не разбудит меня, никто не расколдует — отважным принцессам не нужны спасители, они заперли себя сами. А страшный дракон выжигает плоть всех смельчаков адским пламенем. Я безвольным камнем иду на дно; лицо опутывают длинные волосы, подол белого платья связывает ноги. Горячие губы несут мне глоток воздуха.***
— Неудачное место, чтобы лишиться чувств, мисс Бёрнелл. Не проломила свою очаровательную голову? Я распахиваю глаза — белая пелена ещё долго не дает разглядеть даже смутные очертания людей, склонившихся надо мной. Какой позор. Истинная девица в беде, которую рванули спасать все присутствующие. — Что произошло?! — о, Лео, даже сейчас я чувствую, как ты своим тоном пытаешься положить на кого-то бремя вины. — Валентин сказал, что у нее случился припадок! Ваших лап дело? — Не наговори лишнего, золотой мальчик, — я замираю, слыша насмешливые нотки в бархатном голосе. — Птичьи права никто не отменял. Я резво, но очень зря пытаюсь сесть — по голове будто шарахает молнией; часто моргаю и тру глаза, пытаюсь быстрее вернуть себе зрение, но тщетно. — Ноэ… — Оригинально же ты меня встречаешь, — он хмыкает, подходит ближе, смахивая прядь волос с моего лица. Вся тяжесть тотчас исчезает, оставляя в покое. Тёплая ладонь прислоняется ко лбу, забирая всю боль от удара. — Смертельно красиво. Не делай так больше. — Ей врач нужен, а не ваши фокусы! Свалиться в обморок без причин — это ваша норма? — Поверь, врач понадобится тебе, если сейчас же не прекратишь вопить мне прямо в ухо, — Ноэ раздраженно отмахивается от Нолана и сгребает моё обессиленное тело, поднимая с прохладного пола. — И найдите Валентина — наша гостья перепугала его до потери пульса. Откуда он вдруг взялся? Хотя… Логику здесь искать бесполезно. Я отпускаю все свои мысли, пока Ноэ несёт меня по бесконечным коридорам и сама не замечаю, как, так до конца не появившись в сознании, погружаюсь в густой, белый туман крепкого сна.***
— Зачем ты встала?! — обеспокоенный Лео вскакивает с места, едва я, потирая тяжелую, гудящую голову, захожу в столовую; озираюсь: в темном помещении лишь мы вдвоем, пустые, идеально расставленные тарелки с приборами и дюжина свечей в канделябрах. Качаю головой в ответ на приглашение сесть и отхожу к западному окну; солнце, клонящееся к горизонту, щекочет мой нос на прощание, а я жду, когда на небосвод взойдёт тонкий серп безжалостно растущей, огромной Луны. — Где Влад? — вопросом на вопрос — хрипло, едва слышно. — С Локидом, в кабинете, — Лео разочарованно морщится. Значит, мне не приснилось — Ноэ действительно вернулся. — Уже несколько часов не появлялись. Закрылись и бубнят без конца. Я пожимаю плечами и отворачиваюсь, продолжая терзать слабыми пальцами завязку на портьере. Весь прошедший день сливается в череду героинового сна — где правда, где вымысел моего воспаленного мозга? Чему верить, когда всё глубже погружаешься в темноту? — О, мисс Бёрнелл, — когда в столовую по очереди заходят Ноэ и Влад, я не могу сдержать ухмылку. — Вы ныне в добром здравии? — Осмелюсь сказать, что да, — поспешно делаю два шага навстречу; Локид не отрывает от меня насмешливого взгляда. — Я бы не был так уверен, — он тянет гласные и неопределенно крутит ладонью. — Даже я, не побывав в вашей чудесной компании этим утром, знаю хронологию дня получше. Например, о том, что ты, дорогая, спровадила свою милую сестричку в близлежащее село. А вот забирать что-то не торопишься. — Твою мать! — я подрываюсь с места, чувствуя, как меня осуждают чужие глаза — зеленые, ярко-голубые… Но не глаза Локида. — Я даже в этом умудрилась напортачить! — Т-ш-ш-ш, — Ноэ хватает меня за руку и тянет ближе к себе. Я недоуменно замираю. Он смеётся. — Селянка вместе с Милли только что прошли через северные ворота. Никто тебя не обвинит во всех смертных грехах… Лишь в тех, коих ты достойна. Поэтому успокойся — второй припадок за день уже будет закономерностью. Он прикладывает мою кисть к своим губам, оставляя на запястье сухой поцелуй и, не обращая внимания на нахмурившегося Лео, выходит из помещения, тихо прикрывая за собой двери; я успеваю поймать за хвост ту секунду, в которую его напускная безмятежность обращается прахом, являя бесконечную усталость.*
Милли, вихрем залетающая в столовую, не держит ни капли обиды на мою оплошность: лишь прижимается пушистыми волосами к плечу и долго-долго щебечет о том, что я должна быть осторожнее — еще одной старшей сестры у нее в запасе нет. Я натужно смеюсь, пытаясь увеличить расстояние между нами — невыносимая тягость вновь крепкими, колючими канатами тянет всё моё нутро вниз. Тоненький голосок внутри вопит о том, что это моя вина, только моя, но я не собираюсь его слушать. Сандра остаётся на ужин, не в силах отказаться от приглашения ради вежливости — весь вечер терзает белоснежную салфетку, лежащую у нее на коленях; Милли подражает Лео, уныло ковыряясь сначала в салате, а затем и в рыбе, то и дело одёргивает себя, убирая локти со стола — видимо, сам замок диктует ей правильные манеры. Полное безмолвие — лишь тихонько звякают тарелки. Пока… Пока Сандра не отрывает, наконец, глаза от многострадальной, уже изрядно помятой салфетки, чтобы встретиться взглядом с хозяином замка. Мои мысли скачут: я цепляюсь за ручку изящной, перламутровой чашки, чтобы сделать глоток едва теплого напитка. Что это, лаванда? Местное успокоительное? — Лайя, иди в постель, — шепотом командует Лео, а мне вновь хочется разорвать его на кусочки. Я раздраженно отвлекаюсь от лицезрения беседы без слов: Сандра испуганно косится на Влада, но слишком быстро оттаивает. — После такого удара нужно лежать минимум сутки. — Оставь меня в покое! — шиплю и с грохотом ставлю чашку на стол. — Святая благодетель! Здесь твои позывы к контролю, который ты называешь «Лайя, для тебя так будет лучше», не в почете, ясно? Когда до тебя уже дойдёт, что меня не нужно спасать?! — Лайя?.. — у Милли дрожат губы, но меня несёт слишком далеко. Подальше от Лео, подальше от невыносимой компании мнимой заботы и дружелюбия — у тебя нет друзей, есть лишь слабоумные принцы, трущиеся под окнами самой высокой башни. У тебя есть пункт назначения, у тебя есть обязанности — а среди них нет ни одного абзаца о том, что придется сюсюкаться с каждым встречным. Что здесь забыл Лео? Каким ветром, черт возьми, занесло Сандру? Я не терплю повторов — в отличие от Ноэ, громко хлопаю дверьми — уверена, об этом я ещё успею пожалеть. Но не сегодня. Ноги ведут не туда, ноги быстро устают и совершенно не слушаются; я оседаю на пол, до боли сжимаю пряди волос на затылке, напрасно надеясь, что такая пытка изгонит всех демонов, безраздельно владеющих моей душой. Нет, дурочка. Вы ныне — единое целое. Не прикрывайся чужой волей, ведь всё, что ты творишь — лишь твой выбор. И он такой правильный. Держаться подальше от младшей сестры, скалить зубы на Лео, кривиться в ответ на беспокойство Сандры… Такой ошибочный. Царапаю ладони об острые камни — где-то внутри притаилась, ждет своего выхода та темнота, что застилала мой взор несколько часов назад. Мгла бездонна, мгла бесконечна, мгла безжалостна и эгоистична — но отступает, пусть и нехотя, заметает следы и притворяется сердобольным теплом, пока у кого-то есть силы, чтобы с ней бороться. Едва заметная полоса тусклого света вдалеке. И мой магнит тянется к нему. Я скольжу бесшумно по прохладному полу, прячусь за едва приоткрытой дверью, не сдерживаю любопытство и заглядываю в комнату, различая силуэт. Знакомый, но…не такой. Непривычный. В просторном помещении слишком пусто — есть лишь черный, местами потертый рояль, яркие пятна маков в стеклянных вазах на подоконниках высоких, старинных окон и сизые портьеры, почти сливающиеся с наспех забетонированными стенами. В одном из углов небрежным комком брошены прозрачные мешки. Короткий удар по клавише — я вздрагиваю, но не выхожу из своего укрытия. И неторопливая мелодия, отзывающаяся звонким эхом в полупустой комнате. Длинные пальцы виртуозно ласкают клавиши, резво перебегая с мажора на минор, и беззаботная мелодия превращается в глубину застрявшей внутри печали; я чувствую кожей, я знаю, о чем эта музыка — по голове бегут горячие мурашки. Ноэ резво проводит левой рукой по клавиатуре, и льющаяся мелодия обращается диссонансом, какофонией; он треплет, лохматит длинные кудри и со смешком трёт глаза. — Не глупи, Лайя. Я чувствую запах твоих духов. — Но я не пользовалась духами сегодня… — Попалась, — Ноэ нарочито медленно разворачивается — на губах играет привычная моему взору усмешка, но отстраненный взгляд ему не удастся скрыть. — Компании дорогих друзей предпочитаешь мою? — Они мне не друзья, — раздраженно отмахиваюсь, прокручивая в голове ту пыль, что я старательно бросала в сторону Лео. — Я сыта по горло обвинениями без слов. — Что, милая, снова не оправдала чьи-то ожидания? — Локид улыбается без капли издёвки. — И незачем. — Что у тебя произошло? Ноэ настораживается; между бровей появляется морщинка. Он будто слышит незнакомые, иностранные слова. — А-а-а, дань вежливости, — он отворачивается, прячет от меня глаза, опасаясь, что я вновь влезу туда, куда вход воспрещен каждому. — К чему эти расспросы, мисс Бёрнелл? — Просто хочу знать, с чего вдруг ты стал всех избегать. Знать, как твои дела. Ноэ хрипло смеётся, резко запрокидывая голову. — Какая излишняя забота о моей потерянной душе. Я без приглашения всё же вхожу в комнату и останавливаюсь на пороге, вдыхая запах морской соли и кедра. — Звучит как издёвка. — Но ею не является. Чем пытаться меня утомить, лучше расскажи, от кого ты унаследовала гены невыносимого упрямства. — Да ладно тебе, — я досадливо жмурюсь и прикрываю ладонью самую длинную царапину на бедре. — Ничего страшного не произошло. — Тебе кажется, что всё так просто, — из тона Ноэ исчезает всё — подозрительность, тонкая, золотистая нить насмешки. Остаётся лишь усталость — то, что я называю тяжестью бренного мира. — И ты вприпрыжку бежишь брать на себя слишком много — шататься через Холодный лес после получаса вдали от замка. Считай, что в этот раз ты выиграла в русскую рулетку. А в барабане не хватало всего одного патрона. Его слова бьют в самую суть — обидно, но до чего же справедливо. — Ты же не рассказываешь мне всего! — шепчу с надрывом. — Умалчиваешь — «не твое дело, Лайя», «тебе не нужно это знать»! Заманиваешь сюда, затем исчезаешь без предупреждения! Оглядись — повсюду люди, которые не должны были пересечься в этой жизни! Сидят за одним столом! — Я знал, что однажды это произойдёт, — Ноэ кивает. — Можешь не переживать — тебе ничего не угрожает. А пока остаётся лишь ждать. — Это у тебя забота такая? Он странно щурится; обрывает разговор и двигается в сторону, освобождая место на узкой скамье; я качаю головой и прислоняюсь к корпусу рояля, гипнотизируя взглядом длинные клавиши. Ноэ шумно выдыхает, будто не решаясь вновь коснуться холодного, лакированного дерева. Но покоряется моей беззвучной просьбе — и в пустоте оголенных стен вновь скользит незнакомый мотив; отчего-то я думаю, что мелодия закручивалась бы в спираль, если бы могла обрести осязаемое тело — медленно, изящно кружилась на месте, как одинокая танцовщица; неизбежно оседала на пол, чтобы с новой силой взлететь к сводам высокого потолка. Течение времени остаётся где-то далеко, за дверью — я медленно моргаю, боясь упустить такой драгоценный момент и сама не замечаю, когда оказываюсь рядом с Ноэ — сижу на низкой, до жути неудобной скамье. Мелодия, которую он творит на моих глазах, перекликается с трепетом сердца — я горько улыбаюсь. Ноэ будто одновременно сосредоточен и абсолютно безмятежен. В своей стихии — закрывает глаза, и я вижу, как подрагивают пушистые ресницы; то и дело сдувает волнистую, золотую прядь с лица, бросает короткие взгляды на меня, чтобы, наконец, сказать: — Тебе нужно, чтобы о тебе заботились? Я пожимаю плечами, осмеливаюсь дотронуться мизинцем до одной из клавиш малой октавы; Ноэ качает головой. — Не угадала. Он почти невесомо прикасается к моей исцарапанной ладони — хочется спрятать руки за спину — мои пальцы скользят по клавиатуре и, ведомые лишь шестым чувством, попадают в нужные ноты. В груди разливается тепло, но то и дело его задевает маленькая, острая льдинка печали. Мне никогда не хватало эмпатии, не получалось правильно отыскать ту радиоволну, на которой существует в этот миг человек. Но Ноэ не был человеком. Задерживая дыхание, я несмело поворачиваю голову. Когда-то давно, будто бы в прошлой жизни, я поймала себя на мысли, что разные глаза Ноэ будто делят его лицо на две части. Карий и зеленый — тьма и свет, смолистый бистр с мелкими крупицами золота и шелковистый перелив малахита. Будто душа, разделенная надвое. Принадлежащая иному миру ровно наполовину. Он не двигается; внимательно следит за каждым моим моим движением. Я накрываю его ладонь своей — такой маленькой и слишком бледной. Момент — и Ноэ отзывается, переплетает наши пальцы. Я вижу его. Вижу его насквозь — только здесь, только сейчас. Вдали от мира, вдали от неумолимо бегущего вперед времени. На маленьком островке, где можно позабыть обо всём. Пусть и ненадолго. — Я ведь просил тебя… — его бархатный голос с хриплым привкусом нарушает тишину. — Просил не пачкаться ещё сильнее. В твоей душе уже достаточно тьмы, Лайя — постарайся не запачкаться ещё сильнее. — Но тьма всегда стремится к тьме. Горячие губы Ноэ прижимаются к моей щеке — почти невинно; я улыбаюсь, медленно скользя руками по ткани его легкой, светлой рубашки, обнимаю за плечи, льну всем телом ближе, чувствуя, как его пальцы обхватывают мою талию. Чувствую, как под кожу будто вновь запустили стаю бабочек — не антрацитовых, совсем других — ласковых, изумрудных. И теперь уже знакомая мелодия вновь и вновь звучит в моём сердце.