*
А теперь здесь есть я — вырываю свою руку из захвата сестры и едва сдерживаюсь, чтобы не кинуться в замок со всех ног. Чувствую, как центр моей нынешней Вселенной тянет самыми сильными магнитами, манит и сносит все преграды, чтобы нас ничто не могло разлучить. Никогда. Мне не нужен дворецкий, который по правилам этикета должен открыть двери — плевать на условности; людские замашки и манерности — лишь прикрытие для чувств и страстей. Я не обязана им подчиняться, да никто этого и не ждёт — напротив: Ноэ, затаив дыхание, наблюдает за моей новорожденной сущностью из темноты, не позволяя Милли рвануть за мной. — Добрый вечер, Лайя, — распахнув двери, я нос к носу встречаюсь с хозяином замка. Видимо, сон для него — пустая трата времени: давно за полночь, а Влад всё при параде — тёмно-синий костюм без единого изъяна. Будто не одежда, а часть тела. Будто в его замок пожаловала не какая-то там девчонка-американка, а делегация от самого президента. — Ваши с Милли комнаты уже готовы. — Как удобно и предусмотрительно, — я чувствую, как с каждым его словом мне всё легче дышать. Замок и его хозяин — будто единое целое, а я — подсевшая на иглу и знающая, где всегда можно добыть новую дозу. Или жить ещё проще, никогда не выходя из состояния бесконечной, болезненной эйфории. Замок приветствует меня — лампы вспыхивают, тепло оглаживает оголённые плечи, а яркие вспышки маков в стеклянных вазах больше не режут глаз. Дом — это состояние души. А моя тёмная душа довольна, как никогда. — Ваши расшаркивания и обмены сомнительными любезностями окончены? — Ноэ раздраженным жестом взъерошивает свои волосы, путаясь пальцами в золотистых кудрях, а я недоуменно поднимаю бровь — какая речь. Куда он так спешит? — У меня тоже есть дела. — Что за дела, конечно, не расскажешь? — Отчего же? — его нетерпеливость растворяется; Локид вновь входит в образ напускной вежливости. — В мои обязанности входит проводить тебя и твою милейшую сестрёнку — было бы кощунством с моей стороны положить такое бремя на плечи нашего гостеприимного хозяина. Милли выглядывает из-за его широкой спины — кажущаяся крохотной на фоне высоких потолков. Бледная, немного напуганная. Но, как всегда, покорная. Покорность никогда не касалась моей души. Я с прохладной улыбкой протягиваю сестре руку, но она начинает двигаться с места лишь синхронно, одновременно с Ноэ — идёт по пятам, не забегая вперед, не ровняясь со мной; уходит в тень, оставаясь самым главным светом, что когда-либо был и будет в этом замке. Светом, от которого веет отчуждением. — Ваши комнаты будут напротив, — Локид указывает на две крепкие двери из красного дерева, разделенные широким коридором. — Сможете, как маленькие детки, устраивать переглядки. Или бегать друг к дружке, если будут сниться страшные сны. Милли переводит на каменный пол взгляд, полный тоски — Ноэ, как всегда, попал в саму суть. В яблочко, в десяточку, в душу моей сестры, для которой отчий дом опустел, когда своенравная Лайя хлопала дверями, бесконечно долго пыталась собрать чемодан, выкидывая на пол вещи, потому что «здесь ничего твоего нет!», а затем ушла в неизвестность, не появляясь на связи больше недели. — О, не грусти, малышка, — Ноэ садится на корточки и протягивает Милли тяжелый ключ. — Ты здесь не пленница, ты — сама себе хозяйка. У твоей сестрёнки есть обязанности, а у тебя — только свобода. Как думаешь, выдастся ещё хоть раз возможность пожить недельку в самом настоящем замке? Сколько здесь всего можно отыскать… В глазах сестры мелькает неподдельный интерес. Она принимает ключ из рук Локида и несмело улыбается. — А почему здесь так холодно? — я впервые за пару часов слышу её голос. — Ужасно, он…до костей пробирает, этот холод. — Это очень старый замок, дорогая. Если тебе захочется, я могу поведать много историй про него. Ты же любишь людские сказки? Как трогательно. Даже я чувствую волны спокойствия, что исходят от Ноэ — мой проводник выполняет побочную миссию, чтобы вытрясти всю душу из основной без лишних преград. Предусмотрительно — Милли будет за радость этот карт-бланш. И одобрение Влада, кажется, последнее, что беспокоит Локида. — Ваша очередь, леди, — вкрадчиво произносит он, едва за сестрой захлопывается дверь. — Вращайте барабан, прокладывайте путь в своё пристанище. — Помнится мне, что вам, господин Локид, не понадобился ключ, чтобы попасть в мою квартиру пару месяцев назад. Или даже позволение. А про отель я вообще промолчу. — Как вам будет угодно, леди, — он первым заходит внутрь моей комнаты, придерживает дверь, чтобы повернуть замок, блокируя пути к быстрому бегству, щелкает выключателем — комната наполняется тусклым, приятным светом от торшера. Из средневекового коридора я попадаю в карамельную нежность балдахина и кофейных покрывал высокой кровати. Возле скрытого тёмными шторами окна манит своим удобством мягкое кресло — мне хочется залезть в него с ногами и укрыться пледом, но Ноэ меня опережает — садится, расслабленно откидывается на спинку и заводит руки на голову. — Миленькое местечко для пленницы местной тьмы, — о, нет, я вовсе так не думаю. Моя эйфория разливается по венам, и хочется думать, что это всё потому, что я теперь другая. Но вновь совру сама себе. Лайя Бёрнелл умерла, когда часы пробили полночь, Лайя Бёрнелл вернулась — сожгла всех бабочек, поглотила незнакомку, как Сатурн своих детей, стала…единой. Одной-единственной, полноценной. Такой, какой должна. — Сойдёт за плату то, что я, вроде бы, помогаю твоему другу? Или это компенсация за то, что я здесь буду торчать безвылазно? — Какие остроты, — Ноэ смеётся и качает головой. — Если я сказал, что тебе нужно быть здесь — поверь, милая, в эту истину. Здесь — колыбель твоей тьмы, а ты ею питаешься, наполняешься — называй, как хочешь. Ты — блуждающая душа, не привязанная к Господину, поэтому тьма не следует за тобой покорно — её нужно где-то добывать. Поэтому не отлучайся надолго — когда твои силы закончатся, я не всегда смогу прийти на помощь. — Что будет, Ноэ? — я буравлю его взглядом, ожидая ответа. — О, хочешь попробовать? — он нехотя встаёт, делает шаг вперёд — я смотрю на него снизу вверх, задрав голову. Его зелёный глаз блестит в свете торшера, кажется циановым, а на карий падает тень от кудрявой пряди, делая его угольно-чёрным. — Можешь ещё разок сунуться в церковь — уверен, прошлое посещение вызвало у тебя бурю восторга. Я усмехаюсь, тяну уголок губ влево, зеркалю его собственную усмешку. Ноэ выдыхает, кладёт руку мне на плечо. — Экскурсия окончена. Можешь возвращаться ко сну. Тяжесть от тёплой ладони исчезает. Как и мой проводник. Бесследно.***
Высшие силы не посылают Оле-Лукойе по мою душу* — и моего желания провалиться в сон тоже, видимо, недостаточно. Я нахожу на дне чемодана лёгкий халат и выхожу в коридор. Мой внутренний компас ведёт по бесконечным коридорам, пока заветная мечта выпить кофе разгорается всё больше и больше. Налево, налево, направо, вниз, опять налево — я толкаю металлическую дверь, попадая в просторную кухню, и на языке вертится слово «стерильность». Будто сюда не ступала нога повара, а идеальные, чистые поверхности ни разу не сталкивались с едой. Лезу в шкафчики, распечатываю пачку «Антигуа», хватаюсь за турку — совсем новая, с ценником на ручке. На обратном пути я замечаю винтовую лестницу, ведущую в башню, и не могу отказать себе в любопытстве — преодолеваю десятки, сотни ступенек, упрямо взбираюсь на самый верх, чертыхаюсь, путаюсь в полумраке, почти проливаю на камни драгоценный, стремительно остывающий кофе, но добираюсь — и сердце замирает от восхищения. Здесь есть лишь я, старинный, щербатый парапет и вид на бесконечность горизонта, на котором брезжит нежная, почти белая полоса рассвета. Солнце восходит стремительно — я, не моргая, слежу, как синяя лазурь ночи отступает под необратимостью нового дня; раскаленный, далекий шар окрашивает изумруд травы в яркий малахит, но будто обходит стороной Холодный лес — будто остерегается, оставляя пятно бесконечной ночи на Земле в качестве знака. Будто даже Солнце не в силах прогнать всю темноту долой. Шаги позади заставляют вынырнуть из оцепенения; я трясу головой, беру чашку с парапета, делаю глоток кофе и морщусь. Совсем остыл. — Лайя? — кажется, хозяин замка не ожидал такой сомнительной компании. — Ты не спишь, почему? — Нет смысла ложиться на рассвете, — я делаю шаг влево, освобождая место. Влад встаёт рядом; гладит неровный камень бледной ладонью, сжимает кулаки и смотрит вниз. — А ты? — Не могу избавиться от старой привычки — бродить по утрам. Солнце встаёт — иду сюда. Всегда, каждый день. Что-то ведёт. То, о чём я позабыл. Он кусает губы и вдруг обращает на меня взгляд, полный отчаяния и невысказанной боли — эту боль он носит с собой, хранит и терзает душу. Эта боль — только для него, ей не нужны лишние свидетели. А я нагло ворвалась и разрушила момент — поломала, растоптала. По незнанию. — Я пойду, наверное. — Я провожу, — момент Влада крошится в пыль и развеивается прямо с высоты башни. — Здесь легко потеряться. — Не стоит, правда, — я торопливо хватаю чашку и пытаюсь исчезнуть — но такие умения подвластны лишь Ноэ. — Меня будто компас ведёт. И сюда завёл — очень бесцеремонный он, этот компас. — Да, я тоже такое чувствую, — Влад коротко кивает и отворачивается, протягивая руку навстречу восходящему Солнцу. — Проделки тёмного местечка. А ходить сюда действительно не стоит — башня старая и ненадёжная. Мне совсем не хочется, чтобы она разрушилась прямо под твоими ногами. Его голос дрожит и срывается. Я иду прочь, а за мной следует тень чужой скорби, и отделаться от неё не выходит. Она осязаема, будто стоит протянуть руку, резко сжать ладонь — и поймаешь кончик, разгадаешь тайну, не подвластную даже Владу. Будто кто-то включит свет, покажет всё, что происходит на самом деле. Будто я могу увязнуть в вязкой нефти ещё больше. Будто я делаю это прямо сейчас. Будто мне этого невообразимо хочется. Я тихо отворяю незапертую дверь — Милли безмятежно спит, разметав тёплое одеяло по полу. Теперь ей не холодно — кто-то разжёг поленья в вычурном камине. Кто-то, притворяющийся заботливым душкой. Притворяющийся?..***
К девяти у меня открывается второе дыхание — сонливость отступает под натиском третьей дозы кофеина подряд. Бросив недочитанный томик «Мартина Идена» на расшитый гобелен на кровать, я потягиваюсь и давлю в себе желание сейчас же вытолкать Милли из постели — нет уж. Пусть держится от меня подальше — тьма влюблена во тьму, а света ей стоит избегать. И проскальзываю мимо комнаты сестры - спи, дорогая, я не потревожу твой сон, попробую не потревожить и судьбу. У нас не было чувство дома, но мы всегда были друг у друга - и будем, я верю. Пусть и не так, как ты это себе представляешь. — …всё равно! Можете сюда его позвать! Какой знакомый голос доносится из коридора. О, да ты сдержал своё слово, Нолан — отправился вслед, стоило нам только выехать из отеля посреди ночи. Наверно, после пробуждения ринулся барабанить в соседнюю дверь, как сомнительный бодигард, а потом понял, что твоя цель ускользнула из-под носа. Что же теперь ты намерен делать, Лео? Уподобиться мне, оказаться в центре проблемного внимания? Прости, но место больше не вакантно. Валентин торопливо, почти бегом проносится мимо меня — только владельцу замка под силу решить проблему незваных гостей. Или Ноэ, которого, кажется, не волнует чужое разрешение. Как он мог упустить возможность самым первым оказаться на поле брани и как следует насладиться зрелищем? Ничего страшного. У меня нет многовекового опыта, но попытаться могу. Лео сжимает в руке длинную ручку чемодана — взволнованный, но переполненный яростной решимости; медные пряди нещадно треплет взбунтовавшийся восточный ветер. — Ты — как пёсик, — моя бесконечная симпатия ко всему, что связано с тьмой переплетается с отторжением — я так чувствую. Я знаю, что делаю. Но не понимаю, почему от мысли о Лео так хочется разозлиться. — Потерял хозяев? А мог бы гулять спокойно. Подальше отсюда — не твой это пункт назначения. — Зато тебе он очень к лицу! — он с достоинством сносит мою издёвку, с силой трёт лицо. — Я уже всё сказал — если ты не хочешь думать о последствиях, придётся решать мне! Он делает шаг вперёд — не понимает. И не поймёт. И лишь на деле узнает, что ждёт его внутри. Я преграждаю путь — не переходи Рубикон, не входи в Рим — ты безоружен. — Лайя, оставь его, — Влад взмахом руки сбрасывает всё моё рвение вытолкать Нолана восвояси. — Думаю, здесь достаточно места для твоего бесстрашного защитника. Но прошу его подумать ещё раз. А порыв благороден, бесспорно. Лео бездарно упускает свой шанс — как умеет, с головой в омут. И не без опаски шагает внутрь. Я едко усмехаюсь — наверно, почувствовал тот замогильный холод и уже успел передумать. — Ты привыкнешь, — качаю головой и жду, когда мои слова подхватит бархатный голос, всегда доносящийся из-за спины — эгоистичная мысль. Но Локид так и не появляется. Где тебя черти носят? — Ты обязательно привыкнешь, Лео, — я послушно озвучиваю неожиданные, терпкие мысли, набатом стучащие в голове. — Ведь мы с тобой — одной крови. Лео смертельно бледнеет, вскидывая голову и неверяще заглядывая в мои глаза — я знаю, что они холодны и бесстрастны. Я знаю, что крючок зацепился за твою серую душу. Но сама не осознаю, что же это за крючок. — Валентин, — Влад нехотя кивает дворецкому, и тот спешит исполнить неозвученную просьбу, уговаривая Нолана пойти с ним; затем невозмутимо поправляет лацканы, прочищает горло и обращается ко мне. — Какие-то несколько часов — и у меня полный замок гостей. Раньше только Ноэ скрашивал моё одиночество не самыми тёплыми разговорами. Я вновь оглядываюсь — увы, даже имя, произнесённое всуе, не убеждает его владельца появиться. — О, ну, конечно, — хозяин прячет тень улыбки. — Ему пришлось отвлечься на дела поважнее, чем томительное ожидание моей бесполезной души. Поэтому так торопился ночью. — Дела? — Все мы знаем, чем он занят, — спокойное лицо Влада вдруг болезненно заостряется предсмертной маской. — Пляшет перед своим Господином или кидает в копилку достижений очередную сделку. Но обязательно вернётся — для Локида не может быть ничего интереснее, чем целый букет его бывших подопечных в одном месте. Главное, чтобы никто из вас не пострадал. Я задумчиво киваю, жадно впитывая всё сказанное им. Влад говорит о вещах, неподвластных мне, спокойно, отрешенно и…обреченно? Со знанием не понаслышке? Кто же ты такой, Влад? Кого ещё ты позабыл, застряв в собственной темноте? Кто просится наружу, блуждая во мраке? — Может, ты хотела бы заняться картиной? — хрипловатый голос Влада вырывает меня из лап беспокойных мыслей. — Чем быстрее мы закончим, тем скорее ты сможешь выбраться из этого ужаса. Мы…мы все сможем. Ты станешь прежней, а я ещё сотню раз извинюсь за то, что втянул тебя в него. Может, тысячу. — Конечно. Я беру его под локоть и неторопливо вышагиваю по бесконечно-длинному коридору. — Кстати, я подумываю нанять садовника. Сад действительно выглядит ужасно, но там довольно плодородная почва — может, к следующему лету… Дом — это не место, а чувство. Чувство эйфории. Чувство прекрасного безумия, которое совсем скоро закончится.