Паноптикум

      Когда становишься старше, всё воспринимается по-другому. Обыденно.       Скрипы половиц перестают быть крадущимися призраками, а становятся лишь неприятными звуками из-за перепада температур, внезапно захлопнувшаяся дверь — не жуть и остановка сердца, а обычный сквозняк. Из впечатлительного ребёнка каждый вырастает в пожимающего плечами взрослого, для которого истинным страхом являются счета за квартплату и замкнутый круг бесконечных обязанностей, из которого есть выход лишь в никуда. Большинство перестаёт видеть забавные облака, похожие на голову льва или смешного человечка с неправдоподобно длинными ногами; наша жизнь становится обычной. Мы становимся теми, кем клялись не быть никогда: ужасными занудами. Чем старше, тем сложнее поверить в то, что не помещается в нужные рамки. Тем больнее, когда чья-то бесцеремонная рука вышвыривает из привычного, бесконечно крутящегося колеса прямо на бал безумия. Ты отряхиваешься, нехотя танцуешь один-единственный танец, чтобы залезть обратно… Но колесо даже не успевает завертеться с прежней силой — крепление ломается, и у тебя нет пути назад. Бал продолжается, грохочет музыка.       Ты танцуешь на краю пропасти.

***

— Вот, накинь, — Ноэ вешает мне на плечо бледно-голубой палантин. Машинально касаюсь пальцами: мягкий. Похоже на кашемир. — Мне не холодно. — Тебе так кажется, — щелчок — и комната наполняется мягким, рассеянным светом. — Это место мило с тобой, покуда ему что-то нужно.       Он небрежно машет рукой в сторону вычурного, старинного дивана: такой в музее мне бы и пальцем потрогать не позволили. И не то, что бы мне очень хотелось. — Слишком долгая прелюдия, — послушно усаживаюсь, не слишком доверяя своим ногам: правды в них точно не найдётся.       Локид бессовестно ухмыляется, но язык-таки прикусывает; серьёзный взгляд скользит по стене сзади меня, будто что-то нащупывая, но так и не находя. Сейчас его глаза почти равны по цвету, и слово «антрацит» скрипит песком на зубах и отдаётся шелестом хрупких крыльев в грудкой клетке. Я жду — мне больше нечего предложить, кроме смирения. — Люди придумали правила, — голос Ноэ вкрадчив и тих, но нота угрозы не даёт мне расслабиться. — Чтобы существовал порядок. Время шло, правила корректировались, превращаясь в законы… У каждой страны есть законы, у Бога есть заповеди — не знаю, что тебе ближе. И у Тёмных существуют порядки.       Локид принимается за измерение комнаты собственными шагами: он ходит из угла в угол, я считаю. Тринадцать. Одиннадцать с половиной. — Список короток, но в нём есть один интересный пункт. Его регулирует эта прелестная метка на твоей ладони, — он не глядя машет в мою сторону. — Людям, прошедшим через сделку, нельзя сближаться между собой и плодить смуту в желании отомстить или потешить своё любопытство. Везде должен царить порядок. Конечно, вы с братцем Лео никакой угрозы для нашего мира не несёте — разве что армию соберёте.       Значит, Лео говорил правду. — Но иногда, — Ноэ внезапно останавливается; его глаза отдают сталью, смотрят прямиком в душу, и стаи бабочек взмывают вверх, не давая дышать. — Я забываю о том, что у некоторых…особей имеется нечто большее, чем обычная сила притяжения. И они начинают притягивать к себе проблемы без разбора. А волею ее магнитного поля пути милой мисс Бёрнелл пересеклись не только с моим бывшим подопечным, но и с действующим должником — господином Басарабом, который морочит всем головы долгие годы. — Басараб… Фамилия Влада — Басараб? — осознание поволокой оседает на моих глазах — безмерно хочется спать. Закрыть глаза, скрывая лицо под кашемировым палантином, провалиться в забытье на несколько часов. Но я лишь упрямо тяну веки вверх ослабшими пальцами. — Чушь какая-то. Ничего не понимаю. — О, я постараюсь объяснить, — Локид садится рядом, протягивая взявшуюся из ниоткуда чашку с ароматным чаем. Предпочитаю кофе, но не спорю; аккуратно, стараясь не касаться горячих пальцев, перехватываю тонкий фарфор и без опаски делаю большой глоток. Вместе с терпкостью по телу разливается подобие спокойствия. Ноэ лукаво поглядывает из-под опущенных ресниц, но продолжает рассказ без едких комментариев. — Есть люди, как люди — такие, как ты. Обычные существа, безобидные, со своими заботами и тараканами в закоулках мозга. А есть такие, как Влад — даже жизни среди себе подобных им достаточно, чтобы пропитаться тьмой — а сделка всё усугубит до предела, самая крохотная. И если твой компас, Лайя, сломан, то встреча с такой силой, которая есть у Влада, почти неизбежна — его тьма довольно щедра на подарки. Нравится? Ты, добрая душа, добровольно открыла двери, запуская в душу этот хаос. — Но…причём тут я? — мотаю головой до тошноты. — Ты никак не помогаешь разобраться. Только сильнее путаешь карты. Для чего я понадобилась какому-то… Басарабу? — Картина, — чеканит Ноэ без тени улыбки. — Наш Байронический герой пожелал отыскать художника, который сможет подарить ему немного детской радости напоследок. — Напоследок? — Ага. Отправляется в путешествие. С последующим переездом.       Путешествие, значит. Мой новый знакомый, стало быть, лакомый кусочек для Господина. Мурашки ползут по ногам — ведь я столько времени провела с ним наедине, слушая про старых друзей.       Мысль о недописанной картине заставляет мучительно дёрнуться. Как же хочется взять в руку кисть…       Всё не так плохо, всё не так плохо. Если ему нужна картина — он получит свою чёртову картину. — Ты говорил, что я обязательно вернусь в замок. Из-за Влада? — Ну-у-у, не совсем, — Локид нарочно гримасничает, выводя меня на раздражение. Лучше так, чем страх. — Здесь и до этого хватало чудиков — один из владельцев слыл жутким страдальцем. Сначала загубил жену и верного друга, — он принимается беззаботно загибать пальцы на левой руке, — и это его здорово подкосило. Так и сеял смуту по всей стране, пока не сошел с ума окончательно и не умер. Прямо здесь, в стенах своей обители. И умирал так долго, что каждый камешек, каждый выступ успел пропитаться его отчаянием и проклятьем. Оттого тебе и чудится тепло, которому здесь взяться неоткуда. Tenebris extenditur ad tenebras, Лайя. Тьма стремится к тьме. И бороться не выйдет — лишь вынужденное…пособничество освободит.       Эту историю я уже слышала — совсем недавно, из уст чудаковатого таксиста, но едва обратила внимание — истинно желала лишь унести ноги, да побыстрее. — Значит, Влад похож на тебя? — выдаю наугад и попадаю прямо в цель: глаза Ноэ вспыхивают презрением. — Если может из кого-то вытягивать то, что ему нужно.       Губы Локида расплываются в сочувственной улыбке; он со вздохом хлопает меня по макушке, как дитя, и неторопливо поднимается. — На этом наш разговор предлагаю закончить и отправиться на задание. И не пытайся засунуть свой очаровательный носик в разговоры за закрытыми дверями — легче от этого никому не станет.       Я не могу сдвинуться с места. Ноги наливаются свинцом, а в голове после недолгой спячки пробуждаются сотни криков, сводящих с ума. Слишком поздно. Слишком невовремя здравый смысл покидает меня — адреналина не остаётся, нет сил храбриться и дальше.       Я просто слабый человек. Человек, внутри которого чёрной лилией расцветает тьма, слишком редко выдавая талон на глубокий вдох. Мне лишь под силу надеть маску безразличия. Маску спокойствия. Но она — вовсе не из пластика, а пчелиным воском размазывается по моему истинному лицу. — Теперь ясно, почему ты мне помогаешь, — мой голос звенит осколками под ногами, и будто красные маки рассыпаются по полу — в глазах рябит. — Выгода. Тебе нужно поскорее затащить Влада в его личный ад. — Что, жалеешь его? — губы Ноэ растягиваются в презрительной улыбке. — Очень зря. Именно жалость открывает двери в людские души таким, как он. Таким, как я. Ты обрекла себя на страдания, когда прикоснулась к холсту в первый раз, разрываемая противоречиями. Даже само дьявольское строение, — он щёлкает пальцами, указывая на высокий потолок, — поняло это, согревая сородича.       Локид протягивает мне руку, заставляя подняться, и выводит навстречу тёмному коридору. Ласковое тепло, словно от камина, обнимает моё тело, притворяясь нежным коконом, но на деле — лишь морок. И противоречия сводят с ума вновь и вновь. — Как ты вернул мне холод? — Что? — Ноэ не сбавляет темпа, искусно лавируя по бесконечным, узким лабиринтам. — Мне стало холодно, когда ты появился в прошлый раз. Одно касание… — Забудь. Прими это, как некое преимущество. Или иллюзию — как тебе будет угодно. Стой, — он замирает, подобно статуе, и прикрывает глаза от досады. Я недоуменно вглядываюсь в темноту, но ничего не различаю. — Настоящий проходной двор, а не уединенное местечко. У нас снова гости.       Я вырываю руку из его крепкой хватки; бегу напролом, путаясь, впечатываясь в стены, чувствуя, что «гости» здесь появились непроста.       Выпавший из памяти кусочек моей жизни терзает душу больше, чем истинное проклятье — что же я успела натворить?       Человеческое волнение опадает засохшими лепестками перед сущностью Тьмы, что растёт внутри моего тела. Мне хочется расплакаться и безудержно рассмеяться, ломать ногти об камни, выбивать из себя жизнь, насаживая грудь на острые колья. Хочется справедливости, хочется ярости, хочется стать крошечной и поместиться на коленях у мамы, чувствуя тёплую, когда-то такую родную ладонь в своих волосах. Хочется домой, где бы мой дом не находился.       Я хочу обратно в своё колесо.       Но могу лишь на ощупь искать выход. — Твоё упрямство не сыграет нам на руку, — Ноэ появляется из темноты, насмешливо качая головой. — Всем нужен проводник в новую жизнь, милая. Позволь мне стать им — выберемся быстрее.       Я не хочу. Я не могу. Я… — Да. — Тогда не стой столбом, — Локид указывает пальцем на нужный поворот. Я дёргаюсь изо всех сил, но будто цемент застывает вокруг моих стоп. — Беспомощные люди. Ваш страх — не двигатель, а разрушение.       Вздохнув, он подхватывает меня на руки — побежденную, покорившуюся. Беспомощную куклу, которую шатает из одной стороны в другую, а под ногами трещат канаты. Монстры выползли из-под моей кровати и обратились подобием людей; они так хорошо вжились в роль, что не отличить среди человеческих душ те тёмные, что заключены в плоть и кровь, крутят запонки на рукавах дорогих рубашек, пахнут до одури дорогими духами с нотами дерева и морской соли и знают об этикете побольше людей; их нити жизни не алые, как у меня — серебряный люрекс почти сливается с полотном, но выдаёт себя, переливаясь изумрудом и чёрным опалом. Эти монстры выползли, чтобы кружить меня в бесконечном вальсе, толкая всё ближе и ближе к краю пропасти. — Приехали, — Ноэ ставит меня на ноги: за гулом ревущей в голове крови я слышу настойчивые стуки по толстому дереву парадных дверей; шестое чувство отлично знает, кто посмел сунуться в замок. — Здесь хоть кто-нибудь работает? Почему я не вижу прислугу? Валентин!       Топот. — Извинить меня, ноги забрести в незнакомый крыло, — молодой парень затравленно поглядывает на Локида, не зная, куда девать руки — а куда же пропал немолодой дворецкий с безупречным английским?       Валентин торопится открыть двери; я бросаюсь ему вслед, но тяжелый взгляд Ноэ пригвождает меня к каменному полу. — Запрячь свою истерику подальше, если не хочешь перепугать сестричку. Чем больше тайн тебе открывает жизнь, тем чаще приходится носить маску.       Тук-тук, тук-тук — шаги синхронизируются с ударами сердца — я спешу к выходу, слабо представляя, чего ожидать.       На крыльце Валентин пытается что-то втолковать разъяренному Лео; я просачиваюсь сквозь щель, но протяжный скрип с головой выдаёт мой выход на сцену второсортного театра: заплаканная Милли бросается ко мне на шею, растрепанными кудрями зарываясь в плечо. Налитые свинцом ноги едва выдерживают такой удар. — Ты!.. Ты… С ума сошла, вот что! — в голосе сестры намешана злость вперемешку с огромным облегчением, но льдинка страха не даёт ей покоя. Знала бы ты, дорогая, насколько же права. — Как вы меня нашли? — умница, Бёрнелл, пять баллов за спокойствие в голосе, три удара по шее за самый глупый вопрос, который только мог родиться в твоей голове. — Отследили телефон, — Лео моментально теряет интерес к растерянному дворецкому. Пожалуй, нужно отдать ему должное — внутрь он их так и не пропустил. Самое правильное решение. — Чем ты думала, Лайя? Напугала сестру, оставила ее одну и…где мы вообще? — Напугала? — Стыд — самое ничтожное слово, что не подходит мне сейчас. Моя эмпатия распознаёт чудовищную обиду, атонально перескакивающую на ноты непонимания — за что?       Милли… — Милли пришла в мой номер, — Нолан смотрит на меня с таким разочарованием, будто преподаватель, который хвалился своим отличником долгие годы, а тот умудрился провалить итоговые экзамены. Это… превосходство возрождает бурю тёмных бабочек, яростно ударяющих крыльями по рёбрам. Вспышка злости красным облаком затмевает взор, но мне хватает сил, чтобы его отогнать. Хотя бы сейчас. — Сказала, что ты стояла под дождём и не слушала её. А потом…просто ушла. Ничего не сказав. Уже готова объясниться? — И вы поехали за мной? — упорно оттягиваю момент расстановки всех точек и запятых. — Что?.. Да! Какая разница? — Лео тянет себя за волосы и начинает заводиться. — Но твой телефон перестал подавать сигналы, и мы заблудились, проехали до какого-то Богом забытого села… Хорошо, хоть одна добрая душа согласилась показать, что у них в округе имеется! Пришлось просить Сандру сопровождать нас!       Только сейчас я обращаю внимание на замершую возле автомобиля девушку: она с тревогой бросает на меня взгляд светло-голубых глаз, чтобы продолжить созерцать стены замка. Руки в тонких, кружевных перчатках беспрестанно теребят каштановые волосы, и такая деталь фотографией отпечатывается в моей памяти — зачем перчатки в такую жару? — Я… — начинаю и тут же умолкаю: мне нечего сказать. Я — сошедшая с ума должница какого-то чудака? Магнит для проблем, медленно погружающийся в пучину безумия? Что из этого успокоит хоть одного из них? — Мисс Бёрнелл находится здесь по моей просьбе, — чёрт. Как же ты вовремя, Локид.       На сцене второсортного театра появляется главный разрешитель патовых ситуаций: вальяжно, неторопливо, он распахивает двери и смеряет оценивающим взглядом всех актёров; досадливо поджимает губы и будто теряется в пространстве, и это мгновение слабости кричит о чём-то дурном. У него ведь был сценарий?       Кажется, сценарий только что отправился прямиком в огонь. — Ноэ? — взор Милли полон недоверия. — Откуда ты здесь? — Здравствуй, юная леди, — Локид кивает головой, но приближаться не собирается. — Надеюсь, ты не слишком разочаруешься — мне пришлось оторвать твою сестру от отдыха. Думаю, детали будут неинтересны — ты и без того расстроена, верно? — Да! Да! — яростно кивает Милли, а я закатываю глаза — импровизация движется в неверном направлении. — Хоть бы словечко сказала! Я похожа на идиотку? — Разумеется, нет! — Ноэ притворно ужасается — я знаю, что ты делаешь. Пытаешься запудрить всем мозги, снижая градус напряжения, обратить всё в дурацкое недопонимание. Как же удобно ты всё просчитал, представляясь в парке моим коллегой! — Было бы кощунством так думать о тебе. Но мисс Бёрнелл, видно, слишком бурно отреагировала — наш… заказчик не терпит промедлений. Ты умная девочка — поймёшь, что Лайя просто не желала омрачать твои каникулы своей работой. — Да, но… — Милли окончательно запутывается в хитросплетениях лжи, намёков и недомолвок, хмурится, не зная, как поступить. — И все присутствующие, думаю, понимают, что иногда благо не слишком очевидно, — Ноэ обводит подозрительным взглядом Нолана, сжимающего кулаки: спектакль может сработать лишь на Милли. Меня ждёт непростой разговор. Тряхнув головой, он резко переключается на Сандру: та бледнеет, сжимая пальцами дверцу машины, и беззвучно шевелит потрескавшимися губами. — Думаю, с мисс Бёрнелл на сегодня достаточно — я и мистер Басараб безмерно благодарны за ваш визит, но стоит уехать, пока не стемнело окончательно.       Локид делает широкий жест рукой, и все будто отмирают: Милли суетливо усаживается на переднее сидение, не сводя с меня обиженного взгляда, Лео мрачно хмыкает, крутит ключи в руках, чего-то ждёт…       И дожидается. — Идите же, леди, — только сейчас я понимаю, что всё это время он держался прямо за моим плечом, а я, как полная идиотка, выворачивала шею, почти не отрывая взгляда. — Думаю, если я настою на вашем присутствии, мне и господину Владу придется иметь дело с полицией. — Чего ты добиваешься, Локид? — шипит Лео; я встаю между ними — только потасовки не хватало для полной картины. — Оставь её в покое! — Теперь ты стал её защитником? Очень иронично, — Ноэ довольно усмехается, но полихром глаз больно жжётся чем-то, о чём я никогда не узнаю. — Тебе следовало послушаться моего совета. Может, ещё не поздно?       Он отвешивает позерский поклон в качестве прощания и, не дожидаясь ответа, удаляется в сторону парадного входа. — Ах, да. Верните селянку туда, откуда взяли. Чужие секреты ей не нужны.       Я занимаю последнее свободное место в машине; поочередно хлопают четыре двери. Сандра на соседнем сидении прижимает руки к губам и жмурит глаза.       Тишина повисает знаком вопроса — для каждого этот вопрос звучит по-своему.       И ни один не будет высказан вслух.       Под колёсами шуршит гравий; замок глазеет на меня мёртвыми окнами, бережно храня дьявольское гостеприимство для новой встречи. Над острыми башнями клубятся облака из чёрной ваты — как напоминание, как прощальная издёвка.       Я прижимаюсь плечом к окну и сжимаю руками рёбра; антрацитовые бабочки в груди недовольны: их снова увозят подальше от родной стороны.       Когда привычное колесо выбрасывает тебя прямиком на бал бесконтрольного безумия, головокружение от резких элементов не должно сломить позвоночник. Никогда и ни за что.       Мои бабочки шепчут, что край пропасти не несёт смерть, а дарит новую жизнь.       Прыгай.