Царь. Просто Царь

Наш девиз четыре слова: тонешь сам — топи другого. Никакие другие красивые строчки в голову не приходили, когда я стояла над Ким Минву, уперев руки в полки по обе стороны от него. Ну, как «над»?.. Учитывая рост парня под сто девяносто и мои копейки… Проходящая мимо сонбэ сдавленно ойкнула и исчезла, приговаривая, что не хотела помешать. Этого мне было достаточно, всё остальное довершит чужая фантазия и склонность к сплетням. Минву гулко сглотнул. Я проследила глазами скачок адамова яблока, и парень кожей ощутил моё нескрываемое желание вырвать ему кадык. Зубами. — Ты всерьёз думал, что я наркоту гнать помогаю? Блять, серьёзно?! Шиплю, нарушая всё мыслимое и немыслимое личное пространство. Парню максимально некомфортно. Он явно не так себе представлял романтическую ужимку с девушкой. Не в такой позиции. Даже не со мной. А после произошедшего — особенно не со мной. — Я тебя спрашиваю, кусок дебила… — Да ничего я не думал! Полуистеричный срывающийся шепот в ответ на последнее китайское предупреждение. Минву нервно поправляет очки, и я готова поклясться, что их стёкла запотели от пальцев. Прищуриваю глаза, вынуждая парня сглотнуть повторно. — Кому и что ты успел сказать, не самый умный человек? Прямо говори — учую ложь, и… — Никому я ничего! Никогда! В жизни бы не!.. — Ты и так — не! От нервов рыкаю и ударяю по полке, выбив щепки. Парень икает. Я повела бровью на щепки — странно, новые же полки, или этот сектор за давностью лет позабыли? — и вернулась к бесстыжим глазам типичного, мать его, корейца. — Из-за твоего показного игнорирования сонбэ надумали невесть чего. Неимоверным усилием воли заставляю себя говорить медленно. Членораздельно. Не скатываясь в истерику вопреки всему кипящему внутри меня говну. И даже не ощущаю, как превращается в труху дерево под моими пальцами. — Ты, воплощение слабоумия и отваги, к чертям похерил все годы дружелюбия и очарования. Да ты можешь себе представить, сколько сил и нервов мне пришлось вложить, чтобы спокойно заниматься своими делами, когда кончается обязаловка? Ты теперь за меня будешь нагрузку тащить? Или кто? Кто будет расхлёбывать все эти недомолвки и косые взгляды?! Пришёл пару месяцев как и уже такую жабу подложил! Пригрела змею! Да чтоб я ещё хоть раз к приблуде со всей душой! От избытка чувств снова ударяю рукой по полке. Полупустая, она ломается. Старые, позабытые миром, просто доисторические журналы по экономике с шелестом устилают пол. Разочарование горчит язык. Отступаю на шаг от сжавшегося парня, весь вид которого кричал об ожидаемом ударе. Блять, даже бить его не хочется — только руки марать. А прикасаться к этому родным боккеном считаю кощунством. Кривлю губы, чтобы не сплюнуть, разворачиваюсь и ухожу. Забираю свои вещи, машу рукой женщинам, игнорируя чужое удивление. Да, сегодня я впервые за всё время работы уйду рано. Свои обязанности я разгребла, для текучки есть придурок Минву, а я пойду. Куда — с ходу трудно решить. Но метры до следующей остановки помогли определиться. Всего какой-то час назад я при всём честном народе позвонила Оге и зачитала выдержки про альвеолы бронхов, их истончение и порозность опутывающих их кровеносных сосудов, а также предположение молекулярной целостности и трансформации как ответ на задачку из института. В библиотеке ни для кого не было секретом, кто какую литературу берёт, и мой специфический интерес вызывал закономерный вопрос. Ладно, тут я сама виновата в своей беспечной честности… Да кто ж знал, чем эта честность с Минву обернётся! У старших женщин был банальный такт, не позволяющий задать прямой вопрос, а у Минву было моё хорошее отношение, чтобы рискнуть. Рискнул. Сделал неверные выводы. И показательно отстранился, как от чумной. Бросал долгие косые взгляды, поджимал губы, прятал сахар, как бы невзначай заглядывал в сумку, когда я её открывала, дистанцировался при работе с книгами… Короче, на мою литературу, а я брала и химию, и анатомию, и патфизиологию, наложилось странное поведение Минву. И я честно не догоняла, что за херня, пока не совершила тот самый звонок Оге с последующим изумлённым: — Всмысле «домашка»? — от Минву. Старшие женщины выразительно переглянулись, я жопным нервом ощутила лужу, в которую меня посадил этот… добропорядочный… шпала. Разговор тет-а-тет был логическим завершением моего доброго отношения к новичкам и Минву лично. Чёрт возьми, да когда я научусь базар фильтровать-то, а? Из автобуса я выходила уже не раздраконенная, но подавленная. Было банально обидно. Вот ведь как бывает — помогаешь, тетрадки таскаешь, что-то объясняешь, а он возьми и язык в жопу засунь, когда не надо. Мог ведь открыто поговорить, — знал ведь, что я не кусалась, — спросить за долбанную ситуационную задачу, которую я сдуру ляпнула, мог! Не спросил. Самый умный оказался, сам всё додумал, сам решил. Вот пускай и дальше — сам. Не существует его для меня больше, нет приятного собеседника, человека-стремянки. Справлялась же раньше с высокими полками, обходилась без забавных собеседников? Вот и дальше справлюсь. Тоже — сама. Моя доля во всём этом также есть. В одном из парков Сеула было откровенно свежо. Декабрь же, в других странах набирает обороты предновогодняя суета. В Южной Корее ту григорианскую дату если кто и отмечал, то без европейского размаха. Привязка к лунному календарю сдвигала главный праздник зимы на двадцатые, плюс-минус, числа января. Я смирилась, но не привыкла. Эх, Ога снова будет зазывать всех в Тонхэ, чтобы встретить рассвет… Выдыхаю пар на окоченевшие пальцы, тру ладони. Поправляю шарф, спрятав в нём руки. Снега даже по щиколотку нет, сплошное убожество, а холодина как под минус тридцать. Очевидная причина малолюдности парковых дорожек. Оглядываюсь — никого. Схожу с асфальта, устремляясь вглубь, где рукотворная природа скроет от возможного погляда. Снова оглядываюсь, хотя кожей чувствую отсутствие душ на ближайший километр, и глубоко вдыхаю — на втором выдохе могучая лапа хрустит снегом, а широкий влажный нос бодает под колено. Чёрт возьми, чарёк — это нечто неописуемое, с какой стороны не взгляни. — Привет, дружище! Сипло выдыхаю пар, тут же обнимая тигриную шею, стремительно обретающую плоть из завихрений языков пламени. Позволяю себе подурачиться так, будто играю с любимыми собаками, и постепенно возвращаю позитивный настрой. Глаза у тигра большие, умные. Широкий лобешник легко подкидывает меня в воздух, когда я пытаюсь обнять. Пасть огромная, частокол белоснежных зубов впечатляет. Мощный костяк, способный выдержать вес не одного подростка, тяжёлые лапы, гибкий хвост. Перекаты мышц под лоснящейся шкурой. Лезвия когтей. Наверное, я должна его бояться или как минимум здраво опасаться… а не могу. И не сказать, что это заблокированные чувства. Скорее, необоснованные. Не будешь ведь бояться своей руки? Ноги? Носа? Инструмента, в конце концов? Завалившись на дикую кошку сверху, всем телом чувствую вибрацию и смеюсь. Тигры не умеют муркать, как кошки, они издают протяжные звуки, рычат, фырчат. Я даже залезала в интернет, чтобы узнать — практически весь львиный рёв в фильмах и мультах записывают с тигров. Это было забавно, и я с упоением тискала яркую шкуру к чужому удовольствию. Тигр был разумен, чувствителен к моему эмоциональному состоянию, но очевидно не умел читать мысли — невербальные команды на пробу игнорировались. Тем не менее, создавалось впечатление абсолютной преданности и покорности. Как будто то — не дикая опасная кошка, а домашний любимец. И он хлестал меня хвостом, задевал лапой и валял в снегу, всецело помогая забыть библиотеку и депрессивно-меланхолический настрой. — Вот скажи мне, дружище, почему я могу призвать тебя везде, кроме чайника? Сколько бы у нас времени было, сколько возможностей — не сосчитать! А ты отзываешься только здесь, но никак не там. Ответом мне было протяжное рычание и лёгкое прикусывание руки, прямым текстом намекающие тискать и жамкать, не отвлекаясь на пустые разговоры. Шерсти на одежде тигр не оставлял. Да и вообще не имел специфического запаха. Зато то, как с моей руки капали стремительно замерзающие слюни, я ощущала очень и очень хорошо… Спустя какое-то время размышлений решаюсь на авантюру: — Эй, рыба моей мечты, а ну-ка посмотри сюда. Довольно жмурящийся под незатейливой лаской гигант замирает, фыркнув, когда почесала его под челюстью. — Я хочу попробовать призвать тебя в доме. Учти, места там мало, разойтись негде, шуметь запрещено. Но мне нужна твоя компания, договорились? Никакого шума — явишься, ляжешь где-нибудь, и ни звука. Умные глаза не отрываясь смотрели на меня, а по окончанию речи прикрылись, словно по-человечески выражая согласие. В городе-миллионнике, в чертовой столице очень трудно найти место для уединения с амурским тигром. Как с ним тренироваться ума не приложу. Минсок молчит, может, считает, что я должна сама найти решение, а может хочет, чтобы я открыто его попросила. Поди пойми этого человека. Воистину, чужая голова — потёмки. Вздохнув, отпускаю чарёк — амурский тигр переваливается на бок, успевает лизнуть руки и истаивает, оставляя после себя переворошенный снег. Красиво… Со смирением я собрала себя с земли, тщательно отряхнулась, протёрла руки влажной салфеткой и ногами постаралась хоть как-то закидать куцым снегом следы тигриного валяния. Пожалуй, главное — затереть характерные отпечатки лап, остальное уже не так важно. Чарёк прояснил голову, мне стало значительно легче, и домой я вернулась позитивная. Там сеструха упорно пыталась осилить математику, которую недопоняла на уроке, и практически весь вечер я вынужденно посветила тому материалу, что они проходили сегодня в младшей школе. Я, конечно, понимаю, что Суми не хотелось ударять в грязь лицом перед всем классом, признаваясь в том, что что-то упустила в словах учителя, но не на такое завершение дня я рассчитывала… Когда все отправились спать, я привычно вылезла в окно к Минсоку, тут же призывая чайник, чтобы через несколько часов вывалиться из него же и пролезть обратно в комнату. Удостоверившись в отсутствии мужчины, снова погрузилась в подпространство, привычно простирнула форму и вернулась в мир. Развесила ту на стуле, закуталась в одеяло, давно обыденно подышав для сосредоточения… и позвала. Амурский тигр бесшумно ступил на тёмное дерево пола, огляделся и со вздохом лёг у кровати. Сдержать глупое гыканье получилось с трудом, но широкую улыбку в темноте видел только мой чарёк. Чёрт возьми, получилось даже быстрее, чем раньше! Я успела проанализировать собственные ощущения, немного помедитировать, разбираясь в глубинном, и не заметила, как отрубилась. Зарывшись пальцами в тигриную шерсть — меня просто захлестывало ощущение дежавю. Зато утром едва не получила инфаркт, не сразу вспомнив, что это за полосатая хтонь глухо сопит возле моей кровати… Почему-то в голове прочно засела мысль о персиковом саде, я задумчиво почесала подставленную лобастую башку, пытаясь понять, что к чему, или окончательно прогнать мысль, и неожиданно для самой себя сказала: — Иди домой, Бэкхо, я позову тебя вечером. И только тогда осознала, как именно назвала тигра. Живность заметно оживилась, фыркнув, боднула головой, пройдясь по голой коже влажным носом, и растворилась. Назвать амурского тигра белым тигром… н-да… ну да ладно. Ему, вроде как, даже понравилось. Покачав головой, влезаю в высохший за ночь тобок и призываю чайник. День мой начался. Призывать чарёк, получивший случайное имя, я стала каждый вечер. Вернее, ночь. И с каждым разом это выходило всё более и более естественно. Росло моё интуитивное понятие призыва, взаимодействия, чувство энергий. В какой-то день я иначе разглядела собственные руки и каким-то далёким чутьём осознала точки концентрации энергий, которые в потенциале могу выпускать. Проверять сходу не стала, в кои веке поступив по-умному и дождавшись возможности сходить до какой-то дальней заброшки. Это было мудрым решением, поскольку ударная сила за счёт чарёка увеличивалась, и значительно. В ходе медитаций я смогла разглядеть в себе целую сеть — приглушенной яркости, неактивную, но готовую к использованию. Собравшись с силами, посетила ещё несколько заброшек, чтобы понять — я есть канал, способный пропускать энергию извне, часоджа, и трансформировать её в энергию собственную, чонсо. И вывела теорему, что такова суть чарёка: чем больше канал, тем большую силу ты способен пропустить. А после пригляделась к Конхи и другим акробатам в центре, чтобы дополнить — каким бы ни был канал, он бесполезен, если пропускать нечего. В какой-то день в библиотеку пришли крайне неожиданные посетители. На момент их явления свету я изолировалась в мифологии, залипнув на токкеби. Совершенно случайно на уроке мне в голову пришла мысль, что чайником или тем, кто поддерживает или поддерживал внутри экосистему, мог быть этот дух. Виной тому была вычитанная строка: токкеби есть существа, рождающиеся из вселения души в старый предмет. Я и подумала, почему бы и да? Всмысле, вокруг меня такая паранормальщина, что и в духов поверишь. И пока я искала возможность подтвердить или опровергнуть мысль, меня осторожно тронула за плечо одна из сонбэ. Пришельцы были колером, откровенно выбивающимся из общей картины библиотеки, а потому привлекали абсолютно всё внимание к себе. А это посетители в читальном зале, сотрудники, выглядывающие из-за стеллажей, и брошенная на произвол судьбы сонбэ за стойкой, ноги которой откровенно тряслись при идеально выдержанной осанке. Всё это я обозревала из-за угла, крайне впечатлившись круглыми глазами старшей и приложенным к губам пальцем. И чёрт возьми, я даже линзы в очках протёрла, чтобы окончательно осознать — в библиотеку пришли братки. Неловко переминаясь с ноги на ногу, яначи разных возрастов и внешностей оглядывались, осторожно подходили к стендам, кидали робкие взгляды вглубь читальных залов и ещё более робкие на библиотекаршу, стойко удерживающую лицо. Однако, её выражение кирпичом прекрасно отпугивало нежелательные элементы. Когда самый смелый набрался сил подойти к ней, я выбилась из коллектива подглядывающих и подошла к пацанам. Меня быстро заметили, как-то странно вздохнули и дружно перешепнулись. Я даже хмыкнула от неожиданности — меня всяко встречали, начиная с молчаливого игнорирования и заканчивая презрением, но так… словно я приближенный босса, который истину несёт — впервые. — Эм, привет? Вы чего тут? Случилось что? В замешательстве чуть склоняю к плечу голову. Никого из парней даже близко не узнаю, хотя смутно припоминаю лица из массовки нынешнего хённима. Однако они, очевидно, знали меня, поскольку самый смелый замер в полутора метрах и замахал руками, обратившись по имени: — Нет-нет, Мира! Всё в порядке… М-м-м, мы просто это, как бы, тут… За знаниями, кароче. Сильнее стать хотим, а ты умная, вот мы и… Вспоминая этот разговор потом я дико ржала, а тогда только брови к переносице свела и висок почесала, пытаясь найти взаимосвязь между силой и книжками. В процессе выяснилось, что своей встречей с Роксу я глубоко впечатлила братков, а кто не видел — тем рассказали. Кто меня худо-бедно знал, был вкурсах моего бытия в библиотеке, знал также и что в школе я не лох последний, вот молодежь и потянулась к свету знаний… Только почему это я голову ломаю, что с этими товарищами делать? Каким таким мистическим образом повысилась популярность библиотек? И как всё дошло до того, что отмахиваясь от кающегося Минву я оказалась в окружении яначи, которых тот боялся, что огня, и разжёвывала тем школьный материал? Когда, чёрт возьми, убавился страх братков и появилось уважение? Самых борзых из своих парни приструняли сами — залюбуешься смотреть, как они отвешивают подзатыльники и учат вести себя прилично. Но и мне не препятствовали в выговорах. По какой-то неведомой причине… Действительно что ли встреча с Роксу так впечатлила? В любом случае, во мне ясно горело осознание, что школа, может, и подтянется у парней с таким успехом, да только сама я как Сайтама, к которому пришёл Генос и попросил научить своей силе. Сдерживая тяжёлый вздох, складываю на груди руки и откидываюсь на спинку стула. Выпускник средней школы, выглядящий уже как стандартный разнорабочий по большей части из-за активной растительности на лице, сконфуженно оправдывается: — Ну не могу я разобраться с этой чёртовой химией, и всё тут! Не моё это, хотя я стараюсь, честно пытаюсь хотя бы вызубрить… Я больше по спорту, чем по наукам. Гуманитарные там ещё худо-бедно тяну, историю люблю очень… А химия эта — да в гробу бы её видел!.. — Тогда давай попробуем немного по-другому поступить. Держи стишок, твоя задача его вызубрить от и до. Вырываю листик из любимого блокнота, на котором были выведены в целом вполне рабочие строчки. Не без исключения, но пока это вполне себе вариант для человека, который окончательно потерялся в кислотах и основаниях. Научится различать — научу решать задачи, чай, не дурак последний. Что и озвучиваю, потирая собственную руку, чтобы не тянуться до виска или переносицы: — Сколько хочешь учи, но ко мне придёшь, когда сможешь встать среди ночи и указать на щёлочь среди кислот. — Понял… Парень бубнит, растерянно глядя на листок. Хмурит брови и решительно удаляется, усаживаясь на свободное место в читальном зале и старательно принимаясь за зубрёжку. Свято место пусто не бывает, и вот уже следующий яначи занимает стул по другую сторону стола с убойным вопросом и учебником географии в руках: — Мира, почему здесь пишут, что нас омывает всего два моря, когда три? — Потому что нас омывает Жёлтое и Японское море, Южное — это Корейский пролив. — А-а-а, понял, спасибо! Хоспади, дай мне сил. — Мира, я могу?.. — О-о-о, трусишка пожаловал! Ребят, здесь наша принцесска на свет вылезла! Зырьте, зрелище нынче редкое. Дрожь Минву в метрах за спиной я ощущаю кожей и просто прикрываю глаза. Он неконтролируемо боится криминальных элементов, но всё равно настойчиво пытается привлечь моё внимание где-то раз в неделю-полторы. Терпит насмешки, говорит шепотом рядом с яначи, старается дистанцироваться в обычной жизни, но — с упорством, достойном большего, лезет куда не след. Етижи, я просто морально устала от всего пиздеца вокруг себя, и потому ощущаю лишь лёгкое напряжение, когда парни настойчиво спроваживают Минву подальше. Эта очковая во всех смыслах каланча метит в медики, и я бы не хотела, чтобы его будущее оказалось просрано неосторожным обращением подростков. Эти-то ребята крепкие, тёртые, привычные. Свободные от приличий, но скованные общественными предрассудками. Тогда как Минву — одна сплошная типичность в рамочке этичности. Почитатель конфуцианства в самом его, ожидаемо, традиционном варианте. Собственно, потому я и недолюбливаю религию, поскольку она настойчиво пытается впихнуть в рамки невпихуемое. Например, моё эго, которое класть хотело на христианские заповеди и конфуцианские устои. Короче, очередная тема для конфликта. С Огой мы нечто похожее уже как-то проходили, если вспомнить… На землю меня возвращает очередной подросток, который жаждет общения, понимания и просто желания не быть тупым, каким про него говорят все, вплоть до учителей. Вот смотрю я на них — и сердце не обливается кровью, но ощутимо так сжимается. Интересно, что-то такое испытывал Чончон, когда формировал банду? А что испытывал Роксу, переняв готовую форму и внеся изменения в систему? Надеюсь, неудовольствие собственными поступками. Всё-таки реально жаль простых мальчишек, которые просто молоды. Ни опыта у них, ни знаний каких — ничего нет, не нажили. Всё их богатство — только вдолбленные с детства общественные порядки и осознание, что они в них не вписываются. Придерживаются, насколько могут, да толку от этого. Хорошие ведь ребята изначально — все хорошие, — да только ведомые. Ищут того, кто их направит, научит, поддержит. Роксу, разделив власть, упустил этот момент из виду и получил, собственно, неуправляемые группировки. Чончон же руководил собственным авторитетом, сам был примером, сам показывал, что и как надо и не надо. Всё сам, неспроста во главе. Вздыхаю и чуть сползаю под стол с надеждой, что Гюнхо донесёт Роксу его ошибку, и они всё исправят. Потому что график функций и умоляюще сложенные ладони напротив мне ну никак не улыбаются.