Царь. Просто Царь

— Да, я загадка, я вопрос. Я пылинка среди звёзд. Вечный странник на этом пути… Я почти без акцента напевала на русском старую песню из единственного диснеевского мульта в жанре фантастика, которую помнила с собственного сопливого детства, и задумчиво шагала вдоль стены клубящегося тьмой тумана. На моей стороне ярко светило солнце, пружинил под ногами сочный зелёный ковёр, шелестел листвой буковый лес. Обходя деревья, я дошла до конца земли, безрассудно нагнувшись к пропасти и с интересом заглянув вдаль — тьма жила в невидимых границах и не собиралась распаляться на бездну ниже, как не могла охватить и пласты земли парящего острова. Сверху же границ у той не было, и издали я могла разглядеть высокие клубящиеся столпы, попирающие далёкий невидимый потолок. Какие-то толстые, какие-то тонкие, но тьма поразила каждый летающий остров гигантского подпространства чайника, размещаясь локально и постепенно отхватывая себе всё новые и новые кусочки парящей тверди. И разглядеть что-либо в её глубине да услышать не представлялось возможным. Интереснейший феномен. Задумчиво повернув обратно, я махнула привычно зажатым в руке боккеном и срезала тонкую ветку с молодого деревца. Атакующая волна, которую я могла разглядеть, побеспокоила листву ветряным потоком, но рассеялась и не распространилась за требуемые границы. Я потрясла листочками, запоминая силу звука, потрясла ими же, беспрепятственно сунув ветку за невидимую границу. Результат ожидаем. Освободив ветку от листьев, я метнула прут во тьму, но проследить за полётом смогла только первый метр. Практически на глазах, смазывая границы под клубами, в той же тьме лежала пара камешков — их я кидала не далее, чем на пол метра. И звука от них я тоже не слышала. Более того, взгляд цепляли борозды на земле — отметины, часть которых неравномерно поглотили невидимые границы. Мои попытки отследить время «пожирания» земли также оказались провальны. Не рискуя лезть в неизвестность и проверять безопасность в отношении белковой органики (для последнего теста мною до сих пор не были куплены хомячки), я отвернулась от «плавающих» камешков, борозд и исчезнувшего прута. — Я есть я… Жизнь моя… Не задумываясь о механизме перемещений, я вернулась в мир реальный. Изумительной красоты, но крайне непрактичный в бытовухе чайник повисел в воздухе какие-то секунды, как бы давая мне возможность передумать и снова в него окунуться, после чего свернул саму ткань пространства и исчез в неизвестность. После тёплой травы босые ноги охладил пол в апатах, вынудив поджать пальцы и задуматься о тапочках. Ким Минсок расслабленно сидел на диване, полируя древко шеста, и без слов выдвинул мне те откуда-то из-за угла. Вернулся, наконец. Обуваясь, спрашиваю индифферентную фигуру: — Ну, и? — Ничего нового. У тебя? — Всё также. Мы практически единовременно пожали плечами. Ни у меня в чайнике, ни на его вылазке к знакомым из Ассоциации бездомных не нашлось ничего интересующего. — Готова? — Нет. Я есть хочу. — В упор не понимаю, как ты можешь это есть… — Эй! Я не настолько плохо готовлю! — Но единственная способна употребить собственные опусы и не отравиться. — Иди ты… В повседневном обращении к мужчине у меня не было ни малейшего уважения, привычного и обыденного для корейцев, что не касалось отношений учитель-ученик на тренировках. Хотя он употреблял покровительственные словечки, я к нему относилась не выше оппы, и этот уровень считала оптимальным. Сам же мужчина, узнав, сколько языков знает наша компания и как любит языковое смешение даже в обычных разговорах, признал в нас эгоистов и успокоился. Кто ж ему виноват, что в английской речи слишком много личностных местоимений вроде «я», «мой», тогда как в корейском фигурируют коллективистские «мы», «наш» и иже с ними? Очевидно, это отразилось на, кхм, детских умах… Я называю это так: найди тысячу и одно оправдание болту, который клался на традиции. Ога вообще как человек, пошедший по стопам деда, перенимал его привычки и учился интернационализму, а мы привычной поддержкой вместе с ним разговаривали на английском, используя латинскую и греческую терминологию. И нередко плевались на китайских соседей, которые медицинские термины заимствовали у англоговорящих, потеряв к чертям туеву хучу смысловой нагрузки в наименованиях различных явлений и изменений. В целом, пресловутыми тематическими вечерами основной язык был и китайский, и русский, и откровенно слабый пока японский, прости его хоспади, про английский я даже не заикаюсь. На видимом горизонте уже маячили французский, немецкий и итальянский. Минсок от нас долгое время в шоке ходил, а мальчишки не упускали шанса его подколоть на иностранном. К слову, английским тот владел великолепно. — Жуй уже быстрее и пойдём. — Знаешь, я не тороплюсь быть избитой и трахнутой в мозг. — За выражениями следи. — Ты мне и так, и так по щам навешаешь, так какая разница, постараюсь ли я тебя задобрить? — Разнообразия ради могла бы и попытаться. — Делать мне больше нечего. Пожимаю плечами, мерно пережёвывая салат и рис с жареным куриным филе. Ну, подумаешь, рис чутка склеился — побольше масло сливочного, и проблема решена. А немного… Побольше, чем немного пересоленная курица мне даже нравится, вот. Зато салат нормальный вышел. Сложно испортить салатные листья и помидоры с оливковым маслом. И вообще, дядя с сеструхой вполне нормально питаются моими опусами и ничего, живы-здоровы! Так странно ощущать себя свободной, не следить за выражениями и быть открытой, собой. До собственной кончины я даже дома не могла выражаться так, как желалось моей левой пятке, поскольку некоторые выражения родители считали неприемлемыми. Если так вспомнить, даже поговорить о наболевшем было не с кем, как и обсудить очередную произошедшую на работе дичь. Да-а-а, когда я оказалась в медицине с головой и прониклась тем дерьмом, что окружает персонал каждый божий день, естественной защитной реакцией стали чёрствость и гадливый юмор, а скинуть напряжение было некому. Здесь и сейчас у меня понимающая семья из дяди и сеструхи, друзья и даже собственный личный взрослый, фактически выкупленный у Ассоциации бездомных. Вытекающие из последнего ништяки — крайне сомнительного качества, — я успела оценить практически сразу: Минсок брал мастер-классы у учителей Ассоциации и с садистским удовольствием гонял меня в хвост и гриву. Снова окунувшись в чайник уже с Минсоком, я на опережение выставила блок, поймав чужой бо на боккен, и постаралась свести атаку в землю. Вот скотина, хоть бы раз разнообразия ради встал спокойно, осмотрелся, там, видами вдохновился. А так я только и знаю, что выкинуло нас на небольшую парящую поляну с низкорослой травой, куда я в принципе и задавала маршрут, ещё стоя в квартире. Втягивая набитое пузо, споро уворачиваюсь от чужих ударов, старательно отводя самые опасные в стороны или в землю, пытаясь выцепить момент и атаковать самой. Пропускаю болезненный удар по ногам, мешком рухнув на землю. Клацнувшая челюсть моментально заныла, в глазах от боли потемнело на пару секунд. Не позволяя себе перевести дыхание, перекатываюсь и на угад рассекаю воздух полукругом там, откуда пришлась атака. Сидя на колене и ощущая жжение от ноющей боли на месте удара, от которого разливалось вниз онемение, промаргиваюсь и замечаю замах стремительной тени. На коленях же уворачиваюсь в сторону, ударяя в спину противника. Но эта скотина успела выставить бо, плавно скосив энергию атаки в сторону и резко выкинув вверх, чуть не вывернув мне кисти ко всем чертям. Как только боккен удержала, не представляю! Сцепив с досады зубы, ощутила мерную вибрацию собственного оружия и осторожный всплеск тепла внутри, длившийся какие-то доли секунд. Уловив посыл, не опуская вывернутых рук, изменила положение меча в воздухе и резко контратаковала, метя в голову. Мужчина от неожиданности пошатнулся, ухватившись за нижнюю челюсть, и поднял руку. Стоп-знак. Продышавшись и скинув напряжение с ноющих кистей, улыбнулась оружию и постаралась поделиться радостью и благодарностью, любовно огладив древко. Минсок, придерживая челюсть, проговорил: — Неплохо. Тебе нужно больше открываться оружию, помнишь? Успела поймать момент, как я чувствую?.. На чужой вопрос подавляю злорадную усмешку, до того красноречиво мужчина держался за место удара. Сама не лучше, рассевшись на земле с онемевшей ногой. Но киваю: — Да, успела. Не уверена, что поняла, но поймала. Кажется, я на правильном пути… — Думай о садизме. Кажется, мысли о насилии это та область, которая может вас объединить. Ты ведь хотела меня ударить, наказать? Что ты почувствовала, когда попала? Таки поддался, подставился под удар… Сдерживаюсь, чтобы раздасованно не цыкнуть. А я-то, наивная… Ладно, потом. — Мне было хорошо. Я ощутила радость от того, что смогла достать. Стыдливо отвожу глаза, осознавая, что это не те чувства, которые должен испытывать воспитанный человек. Вместе с тем, полностью принимаю сторону Минсока — я попала, а значит, была в праве испытывать от того удовольствие. То, как я с посильной помощью мужчины ломала себя через колено, вызывало некий диссонанс. Но это было необходимо, и одна мысль о том вызывала мрачное смирение с неизбежным и толику благодарности. Никто не видел меня такой, как Минсок. Никто не видел мой раздрай, мою уязвимость. И он не стремился использовать то против меня, за что я его безгранично уважала. Он оказался действительно хорошим человеком, большой удачей для меня, которую я ценю, как умею. — Отлично. Ты молодец, Мира. Будешь, если встанешь на ноги. Он хмыкает, вызывая возмущение. И мягко, снисходительно улыбается. Беззлобно, чисто для вида фыркаю, упирая боккен в землю для подспорья. Наши с ним отношения очень странные, признаю, но так всё сложилось за прошедшее время, и так устраивает нас обоих. Ноги дрожат, та, на которую пришёлся удар, ощущается как чужеродный орган, но я поднимаюсь и даже выпрямляюсь под внимательным взглядом серых глаз. Мужчина держит меня на контроле, он готов и помочь, и оборжать, если что-то пойдёт не так. Давно привычно, давно легко на душе, когда кожей чувствуешь поддержку, давно выросла уверенность в себе. — Молодец. А теперь перенеси нас куда-нибудь в горы. Киваю, хмурясь в сосредоточении. За всё то время, что чайник со мной, я не успела обшарить каждый его угол. А время-то почти пол года прошло! Все закоулки подпространства я, чувствую, всю жизнь изучать буду… Ещё тьма эта непонятная. Что она из себя представляет, зачем она и почему — хрен бы знал. Цепляюсь мыслью за гористую местность. Вызываю картину снега, укрывающего камни. Замещая только скомпонованный облик, вылезает воспоминание летнего пейзажа гор Урала из окна поезда. Миг, и мы с Минсоком стоим в цветах и травах, рассыпанных посреди камней и скал. Всё выше и выше стремилась каменная гладь, вся поросшая зеленью. Мы стояли на такой фантастической высоте, что я не могла ни увидеть её подножия, ни представить, где гора кончается. Чёрт возьми, обрыва этого парящего острова я не видела. Видимо, угодили на «материк». Один из. Ну, Минсок сказал куда-нибудь, вот куда-нибудь и получил, что я могу ответить… Мы прошли немногим выше и сели на удобные камни и выступы. Я со вздохом облегчения свесила благодарные ноги с края, полюбовавшись холодящим кровь видом ниже, пока мужчина извлекал из кармана пачку сигарет и затягивался. Челюсть он уже не массировал. Что ж, пускай дымит в своё удовольствие, не маленький. Я бы тоже не отказалась, да только кто даст? — Полегче стало, Минсок-а? Я сочувственно улыбаюсь, видя, как изгибается бровь на лице мужчины. — Поговорим? Он выдыхает дым и кивает. Знает, о чём. — Поговорим. Что с прошлого раза ты усвоила? — Чарьёк, первый слог имеет значение «помогать, приходить на помощь», из чего следует суть неверного определения «заимствованные силы». Чарьёк это совместное использование внутренней энергии организма и внешней, психофизической. Аккумулируется она в мозжечке, планомерно стимулируя его функции и тем самым увеличивая возможности человека без ущерба для организма. Внешняя энергия идёт от существ, которые когда-либо были на Земле или имели некое значение для широкой группы лиц, вследствие чего получили узнаваемый, иногда интернациональный облик. По сути своей это — та же энергия Вселенной, которая уже есть в людях и позволяет им мыслить, а следовательно существовать. — Верно. Человек — это физическая и духовная оболочка, уже имеющая прямую связь с энергией Вселенной и потому способная взаимодействовать с тем, что её окружает. Тогда как так называемая внешняя энергия лишена органического начала и не может ни существовать, ни мыслить. Хотя эти утверждения и спорны. Минсок стряхивает пепел, таки разминает челюсть и продолжает: — Всю Вселенную составляют мельчайшие частицы, часоджа. Они постоянно находятся в движении, взаимодействуют и образуют энергию… А также превращают один её вид в другой. Так, в теле человека часоджа проходит трансформацию в чонсо. Я удобнее откидываюсь на руки за спиной, внимательно слушая мужчину и мотая на невидимый ус очередную лекцию. Мозг уже не кипит, как это было в тот день, когда я только получила вводную о так называемых «заимствованных силах». — Да, человеку нужна определённая энергия для поддержания жизнедеятельности, он берёт её из окружающей среды, перерабатывает и выделяет нужное. Но если его, скажем, поместить в условия с открытым доступом к воздуху, воде и пище, но лишить сна, истощение наступит быстрее, чем если лишить его еды, но дозволить спать. Задумчиво киваю и отвечаю на не прозвучавший вопрос: — Я поняла. Человеческий организм работает на двух видах энергии. Первая, возникающая вследствие биохимических процессов, и вторая, получаемая вследствие трансформации часоджа в чонсо. — Именно. Тебе прекрасно знакома база первой, поговорим о второй. Энергия, локализующаяся в мозжечке, как она распространяется, как работает? — Эм… Мозжечок отвечает за координацию движений, мышечный тонус. Значит, если чонсо аккумулируется в этой области и через неё реализуется, то распространение идёт через центральную и периферическую нервные системы, так? — Да. Грубо говоря, чонсо увеличивает человеческие возможности. Идёт стимуляция чувствительных нервных рецепторов, ускоряется регенерация, повышаются физические возможности, обостряются органы чувств. Человек, прикованный к постели, начинает ходить. Отравившийся ядом выводит токсин с естественными жидкостями, лишая его возможности прохода с кровью через фильтры внутренних органов. Слепой с рождения ощущает мир, фактически «видя», из чего он состоит, и без посредников взаимодействует с его энергией. — Суть уловила. А как же тогда физические воплощения внешней энергии? Как она способна принимать форму и, всё-таки, может ли… Существовать в телесном смысле, без человеческого посредника? — Об этом уже в следующий раз. Ясно, если сама своим умом не дойду, то повторю вопрос, если же додумаю, то всё равно подниму тему и выскажу предположение. Однозначного мнения нет, это я уже уяснила, но Минсоку интересны мои мысли. За все прошедшие пол года я прониклась методикой его, кхм, обучения в стиле «голова на плечах дана не только, чтоб жевать». Он заставлял меня очень и очень много думать практически постоянно, все двадцать четыре на семь, это ужасно! Но стоит признать справедливости ради, плоды у него были более ощутимые, чем за мои семь лет одиночного мозгоебательства… Пожимаю плечами, с упоением откидываясь на нагретый местным солнцем камень и потягиваясь, барахтая в воздухе свешенными ногами. Минутка тишины и спокойствия, всего лишь минутка… — Пора возвращаться. Поднимайся. — Тц, чтоб тебя, вредный коджа. Вот же, ни минуты покоя! Зато отличный шанс беззлобно пособачиться, чтобы скинуть скопившиеся напряжение и моральную усталость. Ожидаемо, мужчина подавился дымом и закашлялся: — Кха-кха! Это ещё с чего вдруг? — Другой причины отвратительного характера оппы я не вижу. — Твоя беспардонность меня убивает… Так, поднимай свою тушу и возвращаемся, надоела. — Тебе надо, ты и возвращайся как хочешь. — Хочешь меня здесь запереть? — Изначально думала, что это слишком жестоко. Сейчас склонна к другому мнению. — Детский сад какой-то… И этому человеку уже тринадцать. Шива, помилуй этот мир! — Слушай, Минсок-а! Всё-таки есть у тебя девушка или нет, а? — У тебя что, гормональное созревание началось? О боги, до возвращения Чончона с армии ещё почти год надо как-то прожить… — А при чём здесь Чон-а? — А тебе он разве не нравится? — Тьфу на тебя! Боже упаси от таких ухажёров! — Не понял, а кто тогда? Хм, если подумать, ты довольна близка с… Хм-м-м, Мори? — Не-не-не, если подумать, — передразнила я мужчину, — то мы банально не уживёмся. Мы два раздолбая — это раз, и не притрёмся психически — два. Как друзья ещё куда ни шло, но как пара — помилуйте боги этот мир! — Тогда Ога? Конхи? — Щаз-з-з, ага. — Но ты довольно тесно, кхм, контактируешь с ними в физическом плане. Все эти объятия, сидения бок о бок?.. — мужчина растягивает губы в многозначительной улыбке и неопределённо ведёт рукой по воздуху. — Минсок-а, окстись! То, что пагубное влияние Оги распространяется воздушно-капельным путём, уже лет шесть как научно доказано нашим тесным сообществом! Просто смирись, что мы все контактные и дистанцию друг от друга не держим. И это — нормально. Повторяю, нормально! А если тебе обидно, то я и с тобой могу рядом сидеть. Могу даже ноги закидывать, если хочешь… — Вот уж спасибо, но не надо. Давай лучше домой. Миг, и я лежу на диване в апатах, свесив ноги с невысокого подлокотника, а Минсок стоит посреди комнаты. Окинув взглядом помещение, он демонстративно глубоко кланяется мне и уходит на кухонный уголок, заправляя турку молотым кофе и утилизируя окурок. Нервы лечит. Ему полезно. А я бы поспала с удовольствием, да только остатки ноющей боли не позволяют. Невидимые ёжики гуляли по стопе, разгоняя окончательно онемение. Скоро все последствия сойдут, не оставив и следа — проверено. Надо только подождать. У Минсока уже сошли. Вот и практическое доказательство теории энергии Вселенной. Успеваю расслабиться, вслух упорно повторяя скороговорки на японском, как слышу хлопок двери в коридоре и знакомый голос. В зал ввалился возбуждённый Ога, одетый в повседневку. Кидаю взгляд на часы и отвечаю радостно салютующему другу: — Ты снова в академии не был? — Ага. Дасом плюхается на диван возле моей головы, скидывая на пол рюкзак, и с упоением вытягивает длинные ноги. И слишком довольно улыбается. — Не боишься, что исключат? Академия же, все дела. — Никуда меня не исключат. Всё, харабоним договорился, я практически на домашнем. Должен посещать только экзамены и два раза в неделю занятия для написания контрольных. И всё, свобода! Я споро собираю себя из лежачего положения, чтобы обнять радостно засмеявшегося друга и посмеяться с ним же. Вот уж хорошая новость! Давно пора, сколько можно разрываться на школу и лабораторию? Я была очень рада за него. — Ну всё, запрёшься теперь в лаборатории, как тебя оттуда выковыривает будем? Совсем про нас, простых смертных, забудешь! — А ты переходи на ту же систему обучения и двигай ко мне. Зарплата даже на начальном этапе хорошая, я тебя быстро подтяну, так рядом со мной вообще в ус дуть не будешь. — Я подумаю над твоим предложением. — Ты думай, думай, всем же лучше будет. В конце концов, одна голова хорошо, а две лучше! Чем занималась, рассказывай, пока меня не было? Отцепляюсь от Оги, тихо радуясь тому, что разговор соскочил со скользкой темы, и начинаю избирательно свистеть о том, как меня мучил Минсок. Мужчина на клевету об избиении несовершеннолетних отреагировал индифферентно, не попавшись на уловку, как это было в первые дни. К тому же, все понимали, что мой рассказ сплошь преувеличения развлечения ради, и о наших с ним разговорах об устройстве Вселенной я не распространяюсь, как и о чайнике храню тайну. Пока сама не разберусь и не почувствую необходимость или собственную готовность поделиться секретами, буду обманывать, говоря одну только правду. Если вернуться к главному — вопросу о работе с Огой, то я фактически уйду из школы, из-за чего, во-первых, потеряю все шансы на второе счастливое детство, а во-вторых, у меня будет меньше времени на пригляд за Суми. И второй пункт основной. Мы с сеструхой и так видимся не часто, к тому же она растёт, и сказывается влияние общества на молодую психику. Худо-бедно наши внутрисемейные отношения наладились, какой-то вес как старшие я и дядя имеем, на совесть давить тоже получается, и на том уже спасибо. Если дам повод к зависти и оставлю сеструху, больше не провожая её до школы, да и вообще сократив своё участие в её жизни, совсем худо станет. Дядя работает как проклятый, он физически не способен разорваться ещё и на домашние проблемы, поэтому я не могу оставить свой пост ни под каким предлогом. Хотя деньги на стороне Дасома и привлекают, но опыт первой жизни со мной — оно того не стоит. В какой-то момент мы с Огой перешли на обсуждении статьи, изданной соседней кафедрой его института. В статье пересматривали роль дофамина в мозге. Ога вдохновенно рассказывал суть эксперимента на мышах, я с интересом слушала о «кнуте» в виде электрошока и «прянике», представленного сахарозой. Минсок держался в стороне, но тоже залипал на то, как отслеживали изменения уровня дофамина в прилежащем ядре головного мозга. Ога разливался соловьём: — Генетически закодированный сенсор — это вещь, говорю тебе! Он позволяет увидеть, что выбросы нейромедиатора нельзя объяснить только участием в системе вознаграждения! Как я поняла, учёные с помощью технологий машинного обучения построили модель процессов, связанных с выбросами дофамина, и проверили её с помощью оптогенетических экспериментов. Согласно ей, паттерны выброса нейромедиатора согласуются с сигналами о новизне и значимости стимула. А это значит, что… — Согласно теории ошибки предсказания вознаграждения, дофамин создаёт сильное ощущение предвкушения от получения результата. Предполагают, что по уровням нейромедиатора можно даже отследить каждую ошибку, которую человек допускает в попытке получить награду. — Грубо говоря, выбросы нейромедиатора являются непосредственно реакцией на новизну и значимость стимула… — Именно! — Афигеть… Я впечатлённо покачала головой, пока Огу снова прорывало от переизбытка эмоций. Я не слышала, как хлопнула входная дверь, но увидела Мори с Конхи в школьной форме, выглядывающих из-за угла. Моё рассеявшееся внимание не оказалось незамеченным, и Ога обернулся, радостно махнув друзьям. Квартира наполнилась шумом. Мальчишки рассаживались, делились впечатлениями прожитого дня и предвкушением домашних заданий, Минсок неприметно свалил из зала, Ога в упрощённом варианте пересказывал новость. Мори хвалился, что завалил в одиночку целую банду дураков, пришедших в его школу помериться силой. Конхи ныл, какая скучная в школе программа, и белой завистью завидовал Оге, который гордо выпячивал грудь и улыбался во весь рот от переполняющих эмоций. Дасом светился аки лампочка, словно ему снова восемь лет, и как в былые времена энергетической батарейкой заряжал всех вокруг позитивом. Посмеиваясь, Конхи выдвинул мне требование явиться в акроцентр и заняться с ним очередной программой — мы к собственной неожиданности закрепились в дуэте синхрон, нас ждали очередные соревнования и излишне радостные онни. Мори веселился, мол, обязательно будет стараться тоже приходить поддерживать нас. Откровенно ржущий Ога просил того о двойном напутствии — сам Дасом уже давно забил на акроцентр. Я выдвинула идею как-нибудь собраться всем вместе на побегушки, конец недели устроил всех, на том и условились. Возвращались в привычную колею мы после перекуса — домашка требовала разобраться с ней как можно скорее и перейти на совершенно иной уровень материала, притащенный Огой и Конхи. Завтра Дасом напомнил, что будет урок японского, и мы дружно вздохнули от принятия неизбежного зла — сидеть всем нам допоздна, благо Ким Ёнпак потом по домам развезёт. Распрощавшись с друзьями, когда дела завершились, я заглянула в младшую школу за Суми — у неё как раз заканчивались факультативы. Сеструха привычно повисла на мне гыкающим попрыгунчиком, тут же начав эмоциональный пересказ событий собственного дня. Дома нас ждал огромный рыжий ковёр с хвостом и ушами имени Хо, поприветствовав смачным зевком и потягушками. Радостный детский щебет наполнил пустые комнаты, зазвучал телевизор, аппетитно зашкворчала сковорода, застучал по разделочной доске нож. Когда стемнело, вернулся дядя, которого мы порадовали сделанными уроками и ужином. В обнимку привычно завалившись под телевизор на диван перед сном, мы с Суми заболтались до того, что Дегчун сам выпнул нас по комнатам спать — завтра всем предстояло снова идти в школу. Я понимала, что дядя также хотел отдохнуть после работы без детей, и желала ему спокойной ночи, сама зависая в телефоне допоздна. Моя жизнь мне нравилась. Мои будни были привычны, а колея накатана. До неприятностей канона у меня ещё было года два-три, и текущими темпами, я была уверена, мой уровень значительно повысится. В грядущем я была уверена также, как в себе. Как никогда в прошлой жизни. А сейчас — спать. Нет ничего лучше, чем спать.