***
С химерой Бьянкой Джонсон, туристкой с Химерии, Эмма и Саша познакомились на второй день после прибытия на Викторию. Как и всегда, любезно устроенным Джорджиной Холмс. Как раз в столовой отеля, придя на завтрак, матери с дочерью трудно было найти свободное местечко. Но как раз кстати эта любезная мисс, заметив сородичей, помогла с данной проблемой. Ибо за столом, где сидела она, было как раз ещё пара свободных стульев. Вот так, в течение денёчка, Эмма с ней и разговорилась. Поскольку Виктория была, по большей части, идеальным местом для ничегонеделания. А от безделья только мрачнее и без того тяжкие мысли. Мисс Джонсон, как могла, утешала миссис и мисс Джиген. Разговорчивой она (Бьянка) оказалась, да мягкосердечной. Её родной отец, по словам Бьянки, ушёл из жизни, едва она справила совершеннолетие. Поэтому ей, как никому, близка была эта боль. С её будущим женихом мать с дочерью фактически никак не контактировали. Якобы он большую часть проводил в закрытых мужских клубах, где можно было поиграть в картишки или предаваться светским беседам об искусстве или бытовой жизни. Волновался, бедняга, перед столь величайшим событием. Но Бьянка лишь беззлобно и даже как-то любяще посмеивалась. Ибо торопиться им было некуда.***
— Эй, ты чего? — спросила взрослая химера маленькую, вдруг заметив, что губы у неё затряслись. Блондиночка весь день крепилась. Чуть ли не до боли сдерживая горячую солёную воду. Вся эта степенная безмятежность уже успела приесться до тошноты. Ведь кто знает, что же сейчас с папой и Макси. Не ранены ли они? Живы? А вдруг что-то не так пойдёт и… Им снова суждено стать разбитой семьёй?! — Что, волнуешься? — с сочувствием обратилась к Саше Бьянка, видя, как первые слезинки оставляют влажные дорожки на её бледных щеках. Блондиночка таки расплакалась чуть ли не в голос. Весь день она мучительно долго держала в себе страх за жизнь Макса и Дайсуке. И боль от собственного бессилия. От того, что не в её власти оградить от бед и мучений всё, что так дорого её измученной душе и хрупкому, словно хрусталь, сердцу. Тем более, она дала честное слово миссис Холмс, что отныне не будет встревать в дела взрослых. — Слушай, ну… — как-то несмело начала мисс Джонсон, — если уж так переживаешь, то… что ж ты не осталась с ними-то? — Потому что мы не… не должны были присутствовать, — ответила, всхлипывая, блондиночка, — нам всем грозила опасность… Поэтому нам… велели спрятаться… пока на некоторое время. — Но ведь спрятаться — это не выход! Это ведь… это, — Бьянка с трудом подбирала слова, — ты ведь… любишь отца? Так-то это видно. Но почему тогда ты его в беде оставила? Странно как-то! — Я… но я… — Что — «ты»? — в голосе Бьянки прозвучала какая-то едкая горечь, — правда глаза колет? Оставила папашу всё разгребать, а сама тут прохлаждаешься! — Нам нельзя было остаться! — мисс Джиген едва не сорвалась на крик. — Свежо предание! — мисс Джонсон фыркнула чуть ли не с отвращением, — да верится с трудом. Трусость и безответственность, всё, как говорится, налицо. Кстати, а что стряслось-то у вас такое, страшное? — Прости, я… об этом нельзя говорить, — от слов рогатой у Сашули аж всё похолодело внутри. Ведь если чёрным по белому было сказано не вмешиваться… Выходит, её послушание на сей раз — проявление трусости? Но ведь обещание, данное Джо… Разве вот так взять и наплевать на свои же собственные слова — отвага?! Но с другой стороны… папа и Макси… они могут быть в беде… однако они же не одни там… с ними… Бьянка, однако, не давала ей полностью обдумать всё, продолжая свою воспитательную работу: — Ну, не хочешь — не надо. Странная ты… В общем, распекать несчастную рогатая могла до самого Апокалипсиса, но её неожиданно прервало строгое покашливание. Ибо обе химеры за столь малоприятным разговором и сами не заметили, как пришли аккурат на гостеприимное мраморное крылечко Royal Residence. А отвлёк их невысокий и полноватый джентльмен в сиреневой тройке, явно уставший ждать, когда же эти хвостатые и рогатые болтушки наконец дверь откроют. — Ох, ты извини. Что-то меня понесло не туда, — тон Бьянки неожиданно сменился на какой-то робкий и даже, — ты того… не переживай уж так сильно. До мамы дойдёшь? — А вы куда? — практически безэмоционально поинтересовалась мисс Джиген. — Сбегаю за Франческо. Что-то подзадержался он. Так что пока, увидимся! Маме привет. И… извини, пожалуйста. Уютный холл. Красная ковровая дорожка под ногами. Высокие стены со всех сторон разукрашены портретами никому не известных персон в элегантных нарядах, модных где-то примерно в середине 19-го века. По обеим сторонам мраморной лестницы величественные кератиды с горящими канделябрами. Маму, сестрёнку и братика Саша нашла в их номере. Эмма, сидя на пушистом ковре, одной рукой покачивала крохотную лошадку-качалку из белого дерева, на которой восседала Софи, весело смеясь. А другой обнимала сидящего на её коленях Майки, который полностью посвятил себя изучению слегка потрёпанного плюшевого медведя. — А, Сашуля! — с улыбкой встретила мать старшую дочь, — чего ты? Случилось что-то? — Да, так… просто устала немного, — ответила блондиночка с обречённым видом, — не приходила Джо? — Н-нет, — слегка растерялась миссис Джиген, — но она точно мне говорила, что придёт завтра и обо всём расскажет. Точно всё в порядке? — Да, мамуль… Эм… чем займёмся? Может, в театр сходим? — Вроде громких премьер не обещали, но поглядим…***
— Ну что ж ты, дура! Посуровей надо было быть! — прошипел мускулистый и загорелый самец в грязной майке и чёрных джинсах, с бычьим хвостом и ушами, как у немецкой овчарки, грозно наступал на Бьянку, вжавшуюся в стенку их номера. — Я… ну… я… её бы удар хватанул… на месте… понимаешь, Франни? — Тьфу! Навязали же идиотину на мою голову! Пожалела, мать твою! Святая нашлась! Засунь свою жалость знаешь куда? И поглубже. Завтра покажу, как надо. Никакой удар точно не хватит, гарантирую. Кстати, ещё раз назовёшь меня «Франни» — все пёрышки повыдергаю!***
Начиналось всё это с того, что Мик в достаточно жесткой форме потребовал у Дайсуке спрятать семью. — Ты в своем уме?! — возмутился мистер Джиген, — куда мы от нашего дома, сада, работы? — Куда угодно, — отрезал Меллоун, — я не хочу, чтобы твои пострадали. Джо готова вас отправить на одну далекую планету, чтобы эти твари вас не достали. Своих я уже эвакуировал. — Ты боишься? — Дайсуке уставился на приятеля, — ты очень боишься… — Боюсь, — ответил тот, — не за себя. Я — коп. А мои девочки не должны плакать от горя и боли. Я не позволю никаким военным уничтожить нашу семью. Они не с тем связались. — Я тоже боюсь, — ответил на это частный детектив, — но, если они доберутся до моих и там? — Не доберутся. Тем более там будет Джо и она сможет предварить любое нападение. — А что за планета? — Виктория. Викторианская Англия. Спокойная планета, тишина, уют… — А я и сын? — Знаешь, — Мик обнял друга за плечи, — я бы и вас туда отправил, да боюсь, что Макс не согласится… — Почему? — Потому что, если всё пойдет не так, то он будет винить себя в моей гибели, что он поддался моим уговорам и отсиживался в тепле и уюте, вместо того, чтобы защищать то, что ему дорого. — Я — мужик! — резко сказал Дайсуке, — и я должен защитить свою женщину и своих детей от посягательств. Поэтому я остаюсь с тобой. — Хорошо, — согласился Мик, — тогда эвакуацию твоей семьи предоставим миссис Холмс