Вопрос приоритетов

Aquae multae non potuerunt exstinguere caritatem, nec flumina obruent illam – Песнь Песней 8:7 «Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее»

Ни на что не похожая тоска камнем лежала на сердце, мешала дышать. Шаотянь помнил, как сидел в оцепенении, перечитывал записку по кругу, как если бы ее смысл мог измениться... Ведь перед самой первой миссией четко было сказано: без Вэньчжоу не возвращаться. Только он чувствовал себя потерянным, утратившим вкус к жизни, и пришел домой. Странно и славно: на выход никто не указал. И о Вэньчжоу не спрашивал. Да и знать не знал он, что можно было тут сказать. Открывал рот беспомощно, как рыба, выброшенная на берег. Через два дня рядом с ним остановился новоназначенный… как-там-его. Шаотянь равнодушно кивнул и пошел собираться. Какая разница, кто его новый спутник, Шаотянь услышал имя – и тут же забыл, ведь лучше Вэньчжоу никого не было и нет. Через пару недель он принес сдавать перемазанные дурной кровью свитки, со сколотыми краями, небрежно отряхнутые от ядовитой паутины, и услышал, как Фан Шицзин выговаривал Вэй Чэню: – Он скоро станет тенью. Внутри шевельнулось неуемное любопытство: о ком это речь? Но больше услышать ничего не удалось. После вечерней тренировки Шаотянь не знал, чем себя занять, бесцельно бродил из корпуса в корпус, благоразумно обходя библиотеку десятой дорогой. – Стой. Ты что здесь делаешь? Неизвестный парнишка в знакомом коридоре запутался в непривычном облачении, надетом как бы не впервые, шарахнулся в сторону от окрика и растянулся на полу. – Хуан Шаотянь? – Это я, а ты что здесь делаешь? – Живу?.. Перед глазами потемнело, затрещал мороз и заплакал камень. *** – Хороший разрез, глубокий. Повезло нам, такая силища – да у нашего мальчика. Нет, ты только посмотри. Фан Шицзин похлопал по стене, шагнул к разлому и скрылся в нем. – Но можно как-нибудь использовать это на неприятеле? Не на резиденции? В следующий раз? Вэй Чэнь только головой покачал, глядя на Шаотяня. – И чем же тебе угрожала стена? – по-хорошему спросил он. – Ну и накажи меня, – донеслось приглушенное, равнодушное. – Пойдешь и принесешь извинения работникам, которым исправлять последствия твоего каприза. Темным пламенем из-за «каприза» взметнулись ярость и несогласие, но Шаотянь развернулся и пошел, к удивлению Вэй Чэня, прямиком к каменщикам, на ночь глядя. Он обернулся к Фан Шицзину. – Кто это у нас такой умный, что беднягу поселили именно на место Вэньчжоу? Разберись и доложи. *** Прораб каменщиков подгонял своих подчиненных. – Это что за пиздец? – ошарашенно спросил один, ночевавший в городе и не заставший вчерашнюю сцену. – Хуан Шаотянь гневаться изволил. – Он мужик, и голос не дрожал, простыл на этой постылой стройке. – Приходил вон, извинялся. Жуть какая. С мечом как из света… глаза бы мои его не видели. А все племянничек маршала, не уследил за комнатами и напутал что-то. Стену разрезало пополам, идеально ровно и глубоко. «Не попасться бы на глаза инквизитору», – подумал он, – «а то что чернокнижники с проклятиями, что паладины с этими их святыми мечами, – все одно». События прошлого лета исчезали вдали, но воспоминания тревожили главу каменщиков до сих пор: Хуан Шаотянь с глумливой усмешкой слушал, как он, запинаясь, отвечал на вопросы, беспрестанно перебивал и комментировал профессионализм его команды, их внешний вид, манеру речи, раскритиковал распорядок дня, у него нашлось что сказать о способе кладки стен! Младший брат, мастер удивительного таланта и такой же наивности, предположил: «Раз он так себя ведет, значит, право имеет». Каждый раз, когда ему хотелось удавить чертового паладина и присыпать тело щебнем в заброшенном карьере, второй, носивший совсем другую форму, делал новую пометку в записях, не глядя на них. Смотрел куда угодно: за окно, где за многие часы их бесед только по-другому ложились тени, но не было ничего, кроме скал и студеного озера, разглядывал их обувь, а то и совсем закрывал глаза и клал голову на стол, делал вид, что дремлет, но оставался начеку. Всем этим пугал намного сильнее, озноб пробирал до костей. У него намечалось дело с продажей на сторону некоторых материалов, но эти мысли пришлось оставить. Не после многочасовой нервотрепки. Юй Вэньчжоу только сказал, ни к кому конкретно не обращаясь: «Как нехорошо», и горло сжало в тиски. До сих пор он возносил благодарственные молитвы за то, что допрос вел паладин, будь все иначе – и слова не вымолвил бы, этим заставив приглядеться к себе пристальнее. *** Шаотянь видел: все были от него в восторге, пока не знакомились ближе, тогда шустро меняли мнение. Конечно, он и сам не старался. Вот и сейчас: напряженно вслушивался в шорохи и скрипы и по-черному завидовал безмятежности новенького, который даже не понял, где собирался устроиться на ночь. Будет ему урок. Наконец, тенями тихо ступая по сумеркам, к нему кто-то приблизился со спины. – Шаотянь, – напевно позвал знакомый голос, полный счастья, и внутри мучительно резануло: никто так ему не радовался, как Вэньчжоу, никто. – Что-то ты здесь совсем один. Скучал по мне? – До безумия. Сил нет как беспросветно. Он вслепую ткнул назад Ледяным дождем, который прятал за полами одежд, провернул в разные стороны, и только потом обернулся. Рано: чужой облик еще не пропал, и это будто бы Вэньчжоу умирал на его глазах. Шаотянь рассек эту погань на куски, не столько потому, что его долг – истреблять нечисть, а за то, на кого она позарилась. – Что тут у тебя? – инквизитор, привлеченный шумом, остановился как вкопанный. – Какая жуть! – Нужно почистить меч, – отговорился Шаотянь и сбежал: пусть сам разбирается с останками, хоть чему-то должны были его научить. Хоть чему-то! Хотелось истошно завопить. Кроме внешности и голоса была тысяча мелочей, которые он так ясно помнил. Вэньчжоу бы сначала прикоснулся к плечу, потом заговорил, если бы что-то заставило его подкрадываться. Вэньчжоу учился ходить бесшумно, но пока забывал о дыхании, звука которого в этот раз не было вовсе. Вэньчжоу в таком опасном месте не стоял бы с той стороны, где он носит меч, чтобы не помешать ринуться на врага, в этом они отдельно тренировались. Вэньчжоу, Вэньчжоу, Вэньчжоу. Скучал ли он? Еще как… *** Лениво прикрыв глаза, Шаотянь сидел в бессмысленном ожидании под навесом, запорошенным снегом. – Приворот, отворот, – внезапно раздалось на ухом. – Что успокоит твое сердце? Я все могу. Обычная на вид женщина шла с рынка, набрав продуктов на всю семью. Внизу на подоле шерстяной юбки была аккуратная заплатка того же цвета. Шаотянь поморгал, сбитый с толку, почему она прицепилась к нему. – Но я не хочу! – Ладно, значит, мне показалось. Бывай. Инквизитор, подошедший к концу разговора, с подозрением спросил: – Что от тебя хотели? – Предлагала запрещенные услуги. В смысле, запретные удовольствия. – Чего? Как так можно, Шаотянь только что соврал ему в лицо, и хоть бы что. – Перепих. Поиметь в подворотне. Выебать ее, так понятнее? Тот оставил его манеры без комментариев, Шаотяню не досталось даже укоризненного взгляда! – Почему не задержал? – не желал оставлять эту тему. Ладно, ему пришлось признать, что какое-то чутье все же было. Не то что у предыдущего. – Ты что, ее исповедник? Местные нравы – его проблема. Лучше скажи, что с дурманными травами? – Здесь вся партия уже распродана. Собрал список покупателей, будем всех трясти, пока последний грамм не сожжем. – Так мы неминуемо опоздаем. Не в первый раз. Вызвать бы сюда подмогу, а сами бы двинулись дальше, глядишь, посмотрели бы в лицо злодея. – Приказы отдаю я. Шаотянь задумался, как бы расписать убедительнее «Ввиду исключительной тупости означенного лица прошу нас больше вместе на задания не посылать». Как есть он пробовал, не вышло. Решено: как вернется, сходит к Вэньчжоу, тот точно составит… «Блядь». До самого вечера Шаотянь все возвращался мыслями к ведьме, которая всерьез посчитала, что он должен что-то сделать, чтобы успокоить сердце, не побоялась раскрыть себя и предложить совершить преступление, несмотря на то, что Шаотянь был в форме, что слепила как не всякий снег на неприступных вершинах, крест издали пламенел обещанием костров. Как солнце из-за туч появилось осознание. В раздрае, Шаотянь вернулся к своим обязанностям: то, что у чувств появилось имя, ничего не меняло, Вэньчжоу бросил их всех. Оставил его. Но да: он точно не хотел отворот. *** После возвращения Шаотянь помаялся недолго сомнениями, и решил спросить. Безопаснее было бы прийти к Фан Шицзину, но он своенравно дождался, пока освободится Вэй Чэнь. Он хлопнул обе ладони на стол Великого Магистра и приготовился внимать. – Как это ощущается? В подробностях. Вэй Чэнь терпеливо, не задавая вопросов, поделился. – Все дело в причинах. Не знаю, почему тебе грустно, не знаю, что тебя радует, хотя могу выяснить опытным путем, не понимаю, откуда растут корни обиды, пока не задам десяток вопросов. Помнишь, тебя поселили неудобно, в западной башне, и ты не разговаривал со мной неделю, лучшую в моей жизни? Могу уточнить, и разобраться, врешь ли ты в ответе, но и то, если себя не обманываешь. Вот вышел я во двор, а от тебя разит возмущением. Это ты считаешь, что следовало бы наконец завизировать все твои отчеты, что копятся не одну неделю, а не греть старые кости под солнцем, или повара напортачили, а мое появление совпало с тем, что ты вспомнил вкус блюд? – У нас отличные повара, в своем деле они лучше большей половины всех набожных бездельников, которые роятся в наших стенах, скажи еще, что я не прав, – буркнул Шаотянь недовольно. Вэй Чэнь и впрямь копил его свитки, а потом разбирался махом, из-за этого приходилось переделывать их десятками, а не вдумчиво по одному. Он предлагал: назначь мне другого куратора, посвободнее, но Вэй Чэнь упрямо желал быть в курсе всех его дел, бед и тревог. Особенно в последнее время. В конце тот решил потрепать Шаотяня по волосам, и он, чувствуя себя обязанным, не отстранился. – Не нужно нас переоценивать. Это помогло? – Да, спасибо. Глядя на олицетворение мировой скорби перед собой, Вэй Чэнь только вздохнул. Он умел признавать свои ошибки, что же делать со сложившейся ситуацией не представлял: ошибка, если и была, допущена не им. *** Письмо от Чжун Ели вручили, когда Шаотянь уже стоял на пороге. Он попытался вернуть его: – Должно быть, ошиблись. Это не мне. Она вряд ли знает, что… тот, кому пишет, больше не в Ордене. Послушник весь подобрался, впихнул письмо и припустил прочь, крича с безопасного расстояния: – Именно тебе! Шаотянь решил, что все вокруг посходили с ума. Кроме Фан Шицзина – приор и так всегда был надежнее скалы, и на диво разумным человеком, но он остался единственным, кто говорил о Вэньчжоу как если бы тот вышел в ближайший город со списком закупок и вот-вот вернется, а что всюду его портреты – это мелочь, не стоящая внимания. Радостные новости были выписаны летящим незнакомым почерком. Чжун Ели, не послушница, уже целитель Обители песнопений, писала, чтобы поблагодарить. Она разузнала, что за опасный мир скрывался за стенами отцовского замка, но он ей понравился. Оказалось, что все сказки, что ей рассказала бабушка, правда, но некоторые – хуже правды, потому что нет в них паладина, который бы бесстрашно искоренял бы любое, самое страшное зло. Письмо и в самом деле было адресовано ему: Чжун Ели звала в отряд прикрытия. Причин отказаться он не видел, помнил как Символ Веры, что просьбы целителей – весомее приказов, подобным уже доводилось заниматься, такая задача была в радость: он чувствовал, что в действиях есть смысл и польза, однако Шаотянь, непонятно на что надеясь, воспользовался отсрочкой. Он отдал Вэй Чэню письмо в воротах. – Обсудим, когда вернусь. *** В путь вело важное дело: в пяти городах пропадали дети. Подозрительнее всего было то, что на берегах реки стояло их шесть, но только один мог похвастать отсутствием пожаров, эпидемий, в нем не случалось наводнений, что там – в последние годы ни одного суда Инквизиции над жителями. Благолепие и настоящий рай на земле. Подозрительно. Шаотянь улучил минутку и справился о налогах: за год во славу Императора собирали в два с половиной раза больше, чем у соседей, но процветали. Да и цены на жилье были возмутительными. Вот что было странным и требовало пристального внимания, а не тот факт, что все местные дети были на месте, достаточно умыты, обучены письму и счету, и полны энергии для разнообразных игр. Даже те, что остались без родителей. Инквизитор с мрачной решимостью во взгляде шел по чисто выметенной улице на встречу с ведьмой, на которую прямо указали все опрошенные, ни капли не смущаясь его намеков, что не стоило бы водить знакомство с подобными людьми. Жила она в хорошем районе, вышла навстречу с двумя служанками и спокойным лицом человека, не испытывающего ни в чем нужды, уверенного в завтрашнем дне. Не Шаотяню было судить, конечно, но он бы сказал, что сейчас они находились максимально далеко от цели. Кто-то успел прибежать до них с предупреждением, и в руках она держала охранную грамоту, засвидетельствованную еще прошлым Великим Магистром. Шаотянь приложил ладонь на знак и прочел молитву, рядом будто кто-то сыграл «Ave Maria», его окутало в тепло материнских объятий. – Настоящая, – подтвердил он инквизитору, с сожалением выпустив ее из рук. Тот не поверил: – Бессрочная? Такие бывают? Лукавый взгляд околдовывал, и речь убаюкивающе журчала: – Всем, кто усомнится, я могу противостоять любыми способами. – И улыбнулась сладко, повторив: – Любыми. Казалось, ведьме сперва даже хотелось, чтобы они решились спорить. Шаотянь вглядывался в ее лицо, стараясь захватить ускользающее, неясное осознание. Она это заметила и внимательно осмотрела его самого в ответ. – Можете уточнить в храме, мы давно сюда переехали, там знакомы с обстоятельствами дела. Особенно долго она разглядывала ножны меча, Шаотяня уже подмывало вытащить его и рубануть воздух, в странствиях доводилось встречать очень разных людей, ничем не объединенных, кроме детского восторга: «Он светится! Взаправду!». В самых тяжелых случаях еще и тянулись к реликвии, поэтому он отошел подальше – даже невинные дети, которые пока не умели говорить и врать были в опасности: Ледяной дождь мог не только погаснуть не в тех руках, но и полыхнуть как летний полдень. Ведьму, без сомнений, испепелил бы на месте без суда, только этого им не хватало. «Это же сколько объяснительных понадобится, уму непостижимо!» Напряженный разговор завершился, и они повернулись уходить, как ведьма спросила совсем иначе: – Давно вместе работаете? – Первая миссия. – Быть может, знаете тех, кто спасал реку Бахэ? Инквизитор поморщился, но указал на Шаотяня: – Он. С другим напарником. И никакая охранная грамота не спасет, если о том, втором, спросишь. Идем дальше, Хуан Шаотянь. Услышав имя, подтвердившие все догадки, женщина рванулась вперед, к Шаотяню, захваченная волнением, с вопросом от сердца, но испуганный инквизитор прижал ладонь к ее рту и шикнул: – Молчи! Он был свидетелем того, как тот, не меняясь в лице, уничтожил стену древнего замка, только из-за того, что кто-то напомнил об Юй Вэньчжоу. Стоял у поворота в злополучный коридор, подавившись криком, и думал, что напрасно польстился на мечты о совместных подвигах. Его ни капли не удивило, что незнакомые ведьмы бросаются под меч за крохами информации о предателе, который, судя по последним новостям, рвал когтями территории из рук тех, кто владел землями испокон веков. «Чего еще было ждать от него, кровь – не вода». Налетевшим ветром смело снег из-под ног, завертело в разные стороны. К вечеру Шаотянь валился с ног от усталости и противного ощущения, что все усилия – напрасны, они ищут не там, раздевался впопыхах, только утром заметил выпавшую записку. Сначала и читать не хотел, но уговорил себя, что ничего не боится. «Что ищете – не найдете. С проблемой покончено». За безопасность детей Шаотянь только порадовался, но решил обязательно потрясти Вэй Чэня на предмет того, как подобное возможно, и за какие такие заслуги ей позволено Инквизицией делать, что вздумается. На следующую ночь он удрученно перекладывал по столу записки, пытаясь сложить в узор, которого никогда не видел, и спрашивал у темноты: – Пугающие записки… Это у вас семейное? Сон он не запомнил. *** Когда Шаотянь уходил на задания, Вэй Чэнь все повторял: «Ты только возвращайся». Шаотянь каждый раз думал, что он имеет в виду его жизнь и здоровье, но глядя на безнадежный бой перед собой понял, чего боялся Великий Магистр. С озорной улыбкой он ринулся наперерез призванной из другого мира твари. Войдя в поток сражения, отрешился от лишних деталей, привычно запомнил, где находился Вэньчжоу, построил карту ударов вокруг широкой сетью. Все же противников было слишком много, сам призыватель где-то прятался, и наводнял заливные луга у Резных пещер новыми созданиями, многих Шаотянь встретил впервые. Когда из-под земли выпрыгнули шипастые кровожадные корни, он успел парировать только первый. Но больше и не пришлось. Шаотянь никогда такого не видел: вырожденные, из обрывков разного назначения, несуразные кадавры прошли насквозь, заморозили кусками, расплавили в гниль, иссушили в пыль его противника. Ему приходилось наблюдать каждое из подобных проклятий по одному, ни разу они в первозданном виде не убивали настолько неотвратимо. Ужасно. Ужасно вовремя. До чего же хорошо они вместе работали, будто расстались только вчера. Шаотянь вспомнил в ненужных подробностях, как чувствовал себя в то стылое утро, сжимая прощальную записку, и скорректировал мысль: нет, будто не расставались. Шаотянь успел перебить всех врагов, сгоряча покрошил и самого призывателя, которого отыскал по подсказкам Вэньчжоу, и вдруг настала такая тишина, что только пораженный вздох разнесся во все стороны. – Шаотянь… это и правда ты. Единственным живым, кроме него самого, был Вэньчжоу: отступая, забрался к пещерам, и сейчас стоял на краю. Широким уверенным шагом Шаотянь прошелся рядом с обрывом, ни разу не взглянул вниз, и протянул руку. Вид у Вэньчжоу был ошалевший, но вложил свою ладонь в его без вопросов. Шаотянь вспомнил, что никакие способности не сообщают причины поступков, – он не хотел, чтобы Вэньчжоу решил, что его спасли только для того, чтобы оттащить на разбирательство, – и заговорил, вплотную приблизившись: – Ты без меня пропадешь. Пока шли по непролазной грязи, которую сами же устроили в бою, молчали. Ближе к месту, где Шаотянь оставил инквизитора, чтобы на всякий случай проверить местность, – донесения из окрестных селений были одно другого хуже, – он неуклюже отпустил руку, которую все держал, огляделся нервно, сделал шаг назад. Что-то нужно было решать. Пока он напряженно думал, Вэньчжоу порывисто шагнул вперед и не мог не поскользнуться на крови, которая натекла с меча на свежую траву. Бездумно, свободной рукой, Шаотянь его поймал и прижал к себе. «Все равно все уже потеряно. Хуже не будет». Отчаянная смелость вскипела внутри, и Шаотянь потянулся за поцелуем. – Как ты здесь оказался? Что, ты что делаешь… – Вэньчжоу попытался уклониться и выставил руки вперед. Подобного он точно не ожидал, вновь приоткрыл рот, чтобы продолжить фразу, и это дало Шаотяню больше вариантов: прикусил нижнюю губу, выдохнул сорвано в рот, затем проник языком внутрь. Вэньчжоу не стал вырываться, и Шаотянь перестал прижимать его к себе, взамен нащупал пальцы на груди, рванул ворот облачения его рукой и прижался теснее, целовал, пока хватало дыхания. Открывать глаза было страшно, но он рискнул и был вознагражден. Сначала заметил припухшие, зацелованные губы, после – румянец, изогнутые ресницы – близко-близко, то, как Вэньчжоу, сделав судорожный вдох, задержал дыхание, постаравшись успокоиться. Откровенное, чистое изумление плескалось в его глазах. Не гнев, не отвращение, одно это было победой, поэтому он закрепил успех, наслаждаясь мыслью о том, что Вэньчжоу целовался не закрывая глаз. Шаотянь не знал таких слов, чтобы описать, что с ним сделало это случайное наблюдение, пусть сначала и напугало до безотчетной паники – не для того он служил рядом с Инквизицией, чтобы спасовать. Шаотянь гладил его по лицу как слепой, заново знакомясь, и сам не мог остановиться, и Вэньчжоу зачем-то разрешал. Ни пожары, ни наводнения не могли сравняться с тем, какой опустошающей силой по нему прошлась вся эта сцена. Вэньчжоу пытался шутить о том, как Шаотянь привычно бросится убивать его врагов, ни о чем не спрашивая, а потом так же, не спрашивая, набросится на него же – с поцелуями, и упрекнул, улыбнувшись: – На ком и с каким упорством ты там тренировался без меня? Сплошное падение нравов. С открытым и беззащитным лицом Шаотянь ответил, мимоходом обрадовавшись, что раз спрашивает, значит, понравилось: – До тебя я целовал свой меч и распятие. Подобный ответ застал врасплох. Вэньчжоу смешался и вывернулся из объятий. – По-прежнему гений во всем… У нас гость. Назначенный ему в напарники инквизитор, хорошенько разглядев Вэньчжоу и, очевидно, опознав его, – Шаотянь в ярости обрывал листовки пачками, Вэй Чэнь устало предлагал нарисовать лучше и приказывал вернуть как было, – возмущенно спросил: – Что ты делаешь, Хуан Шаотянь?! Шаотянь взмахнул мечом, в священном блеске разлетелись брызги крови. Он двинулся к нему обманчиво легким шагом. – Развернись и уезжай. – Хуан Шаотянь! Знай свое место!!! – Я не вернусь. Здесь, – Шаотянь почувствовал, как за его спиной остановился Вэньчжоу, – мое место. Он обернулся. Шаотянь успел позабыть, как действовали эти черты лица на него. Красота Вэньчжоу была острее кромки меча – и приставлена к его горлу. Как коллекция проклятого расписного фарфора за стеклом, под замком, в огромных пустых залах, от которых утеряны ключи. Шаотянь в душе не ебал, как туда попал, по каким острым козырькам крыш взобрался, и за что ему это все. Он в тот раз чуть не поддался наваждению, почти дотронулся до опасной древности, еле ноги унес. Сейчас он безрассудно шагал вперед. Было невыносимо. А вокруг, куда ни глянь, юная весна, такая же, как они сами, просыпалась ото сна. *** Быть более очевидным, чем после поцелуев, было сложно, но Шаотяня несло: – Все вокруг кажется нереальным. Ты выглядишь немного иначе, впереди нет понятной цели, но не переживай, я отыщу, что будет завтра – полная неизвестность. Вэньчжоу сжал его руку, показал направление на перекрестке и ответил на всю тираду: – Не страшно: ты со мной. У ближайшего жилого дома Вэньчжоу остановился, указал на грязное облачение Шаотяня со словами: «Почтенный воин уничтожил полчище чудовищ». После первой же ложки супа Шаотянь понял, как проголодался, и нетерпеливо набросился на предложенную хозяевами еду. Только когда и с ней было покончено в молниеносной манере, шепотом спросил: – Ты соображаешь, что говоришь? Для них «полчище» – это тоже название чудовища, ужас какого страшного, может быть, они не уверены полностью, но тетушка У из старейшин так кому-то сказала перед смертью лет эдак тридцать назад, а больше знающих людей в округе не сыскать. – Я не стану равняться на тетушек У. Тут Шаотянь понял, что это его шанс. – Я полезный, – горячо убеждал он, не опуская руки. Говорил о подходе к простым людям, навыках мечника, ввернул фразочку о своей приятной внешности и умудрился не покраснеть при этом. Не удержался и напомнил, как было раньше: – У нас хорошо получалось вместе, хочешь, все смены перед рассветом – мои? – В этом нет необходимости. Слышал, ты воруешь хорошо. Шаотянь отвел взгляд. – Недостаточно хорошо. – Быть пойманным самим Великим Магистром, разве это плохо? После зала с проклятым фарфором Шаотянь был сам не свой и чуть не навернулся с той крыши, скользкой от дождя, когда пытался уйти от преследования. Вэй Чэнь за шиворот утащил его к себе, а утром вывел из дворца Великого Инквизитора учеником-паладином. Ловко было сработано, он до сих пор не понимал, зачем согласился. Думать о том, куда его занесло в итоге, вообще отказывался. – Это он тебе рассказал? – Не хотелось в подобное верить. Вэньчжоу покачал головой и больше эту тему не поднимал. – Я очень полезный, – вернулся Шаотянь к тому, что говорил. – Буду стараться, все, что хочешь… Читаю следы, умею готовить, знаю лес и тех, кто там обитает, дичь и рыба не уйдут, только скажи. Убиваю просто отлично. В защите не пощажу никого, даже себя. Я люблю тебя. Тебе понравится! «Что я несу», – с веселым ужасом подумал Шаотянь. – Мы попробуем, – Вэньчжоу склонился к нему и погладил по щеке, позволил себя поцеловать: вышло мокро, но умереть не встать – Шаотянь за день целовался больше, чем большинство известных ему людей за всю жизнь. – Я согласен. Выйдя на воздух, он столкнулся с очевидным: – У нас всего одна лошадь. Не годится для дальней дороги. – Это даже символично, – развеселился Вэньчжоу, указав на чистую форму, в которую он переоделся. Облачаться в нее было неуютно, как в самые первые дни Шаотянь чувствовал себя самозванцем. – И разве ты забыл? Я предпочитаю познавать мир, стоя с ним на одном уровне, в неспешном темпе. До ближайшего города как-нибудь доберемся, а там продадим. – Договорились! Как в старые-добрые времена, когда Орден был беден – Шаотянь почувствовал себя частью истории, живым воплощением орденской печати. «Странно, что именно сейчас». День казался бесконечным. Он понимал, что все дело в изнурительной схватке, которая прошла ранним утром, но считал часы до вечера. Чуть не пропустил путницу в лесу, встрепенулся: – Сестричка, в какой стороне ближайший храм? Девушка осторожно улыбнулась и изобразила поклон, Шаотянь когда-то и так не мог, потому разулыбался по-доброму. Должно быть, незнакомец вначале ее испугал, заступив дорогу, но сочетание вопроса и меча на поясе успокоило. – Светлого дня паладину, иди прямо, после моста, но не деревянного, а каменного – налево. Она ушла по тропинке вперед легким шагом, оглянулась несколько раз, порылась в заплечном мешке, и, решившись, бегом вернулась, весело защебетала: – Вот, возьми, от всего сердца. В благодарность за все, что было сделано Орденом. Как только она скрылась вдали, Вэньчжоу вышел из тени разлапистой ели, схватил его за руку, до боли, и заставил разжать пальцы. – Ладно, бери. – Зачем нам в храм? – Нам? – изумился Шаотянь. – Я просто хочу запастись песнопениями. Распевками, напевами. Все в дело пойдет, и черновики. У тебя… у нас опасная жизнь. Нужен запас, пока еще все вокруг не в курсе, что я – на твоей стороне. – Не нужно, правда. Шаотянь вскипел от злости: – Ты умный, очень! Но нельзя пренебрегать важностью лечения! Жди меня здесь. – Я уже бывал здесь. Недавно. – Вэньчжоу вздернул подбородок и непреклонно произнес: – Боюсь, люди в этом городке какие-то злопамятные. Шаотяня подобным было не пронять. – Значит, посидишь вот под этим деревом, смотри, какое хорошее, надежное, а я все сделаю сам. – Шаотянь. – Что еще? А? – Ты стал доверчивым. Нельзя есть то, что девица тебе всучила. Просто выбросить недостаточно... Лучше бы закопать под талисманами. Шаотяню все время казалось, что новые его партнеры-инквизиторы звезд с неба не хватали. Может, среди них и были нормальные, даже хорошие, но после Вэньчжоу все – не то. Шаотянь все время был настороже. Это сейчас он позволил себе расслабиться. – Полагаюсь на тебя, – Шаотянь, обмирая внутри, сладко поцеловал его в губы и, резко развернувшись, зашагал к городу. За поворотом остановился, провел по лицу. Заполошно билось сердце. Шаотянь распахнул плащ, проверил, как закреплен капюшон на приметных светлых волосах, и на входе выбесил сам себя, резко отмахнувшись от стражников: – Я паладин Ордена, и мы не платим ни подати, ни воротные сборы. Парни его возраста, поставленные не у ворот даже, так, калитки рядом с густым лесом, где ходят одни местные, замерли, схватившись за скверно сбалансированное оружие. Шаотянь ни о чем не жалел: раньше он так себя не вел, а значит, шансы остаться неузнанным, остаться с Вэньчжоу, у него хорошие. Если что-то и запомнят, то грубость и алый крест на груди. За лошадь удалось сторговать неплохие деньги, еще пяток монет – и это он обул бы покупателя. Зато в храме ему предложили несчастные остатки, будто мор какой у них приключился, извинились, что ждут вот-вот новую партию из Обители. Знакомое беспокойство обернулось лицами потерявших смысл жизни жителей Бацяо, поглядело в упор. Вот только Шаотянь не видел здесь ничего похожего, напротив, одно из самых приятных мест, где он бывал. Старенький, но крепкий духом священник предложил подождать, поселившись в пристройке к его дому, спросил, кто он такой. Шаотянь назвался первым пришедшим в голову именем: – Юй Фэн. Священник засуетился, охая, что ждал именно его, да-да, конечно, что же командор сразу не сказал, и выдал несколько увесистых свертков. Шаотянь разглядел настоящий Священный огонь в золотых нитях, до крайности удивился, и чуть было не бросился бежать, как только схватил драгоценные вышивки в руки, еле сдержался, чтобы поблагодарить и уйти, не вызывая подозрений. Осторожно поспрашивал у нищих, расположившихся на ступенях, не происходило ли чего-либо зловещего, странного в последнее время. Ответ ничего не прояснил. – Пара семей внезапно съехали, распродав все, вот и все. – Подают хорошо? – Не жалуемся! Как обычно. В первую очередь перед лицом страшной беды люди или забывали о милосердии, или бросались творить какое угодно добро, лишь бы заслужить спасение. Очевидно, не тот случай. Возвращаться Шаотянь решил другим путем, чувствовал, что так выйдет быстрее, и ничуть не удивился, когда набрел на целую поляну ядовитых цветов: несмотря на устроенную бойню, день до этого был чересчур приятный, что-то должно было случиться. Призванные из другого мира, они вымахали выше его роста, еще немного – и леса вокруг заболели бы, усохли от подобного соседства. Ветер срывал зловредную пыльцу и разносил ее вокруг, вместе с мыслями, далекими от благочестия. Пара дней – и донеслась бы до города. Сколько случайных прохожих уже пропало, заслушавшись тем, что нашептали цветы – оставалось только гадать. Шаотянь понадеялся, что цветов нет в планах Вэньчжоу, и за пару минут извел уголок с пытающимися отбиться растениями на корню. Остановился, наблюдая, как пыль плывет в по-зимнему прозрачном воздухе, пронзенный непрошенной тревогой, но сразу отыскал причину. В смятении, Шаотянь оглядел оружие: случайно доставшееся, подобранное из мусора, не раз перекованное. Он не понимал. Святой меч в его руках все так же сиял. – Разве я не должен быть проклят, – с досадой посмотрел на это Шаотянь. Ему бы хотелось принадлежать Вэньчжоу целиком. Во что бы то ни стало. *** Накрыло его ближе к ночи. Сна не было ни в одном глазу. Хозяева вымелись к родственникам в другом конце деревни со скоростью тренированной братии, как увидели на пороге Шаотяня, что спросил о ночлеге. Вэньчжоу только похлопал по плечу, но ничего не сказал, и который час без ужина недовольно перекладывал карты, задумывался над каждой, пытался что-то состыковать. Шаотянь не был уверен, может ли предложить помощь. Он догадывался, что своим появлением и отказом вернуться, оставить все как есть, и спутал все планы. Раньше это действовало только на врагов, и лучше бы Вэньчжоу не размышлял в таком направлении. После Вэньчжоу писал письма, писал столько, что в этот объем можно было уложить приказы для победоносной военной кампании. Последнее, написанное не с первого, не с пятого раза, положил отдельно, и количество защитных талисманов на имени адресата было попросту смехотворным. Шаотянь не выдержал: – Знаешь, а ведь у меня с собой пара десятков заготовок с Гипнозом, раз у тебя там что-то настолько важное. Не стану читать, честное слово. Давай запечатаем так? Будет надежно, сам должен помнить. Вэньчжоу вздрогнул, когда он заговорил, как если бы до конца не верил, что Шаотянь сидит рядом, руку протяни – дотронешься. Вместо ответа подошел и молча легонько встряхнул Шаотяня. И еще. Повторил несколько раз, пока тот не отстранился, собравшись как перед поединком. – Чувствую себя так, – пояснил Вэньчжоу. Он присел, взял его руки и начал вразумлять: – Если ты моргнешь, я не развеюсь дымом, если отведешь взгляд, не пропаду, когда ты проснешься, все еще буду здесь. А теперь хотелось бы сосредоточиться. – Конечно. Я обязательно, вот сейчас и начну, как бы это, моргать. С какой частотой? Нет-нет, я понял, просто не мешаю. Легко было сказать, но как сделать? Поэтому он смотрел и не мог насмотреться. Сложно было не вспоминать, чем закончилась их последняя совместная ночевка. А еще нужно было вспомнить, сколь многое инквизитор способен ощутить, особенно от близкого человека. Инквизитор – или чудовище, на выбор штук пять, разных. Бредовая мысль появившись незванной, никак не оставляла, как бы он ни боролся. Шаотянь бесшумно вынул из ножен меч, как бы случайно прошелся по комнате и глянул украдкой. В лезвии отражался Вэньчжоу: растрепанный немного, уставший, но живой – настоящий. И смотрел прямо на него. – Я должен быть проверить, – попытался оправдаться Шаотянь, когда понял, что его действия не остались незамеченными. – Должен был, – согласился Вэньчжоу, скользнул острым взглядом от меча к лицу, под ребрами кольнуло. – Там же, у Резных пещер, как только встретились. – В следующий раз так и сделаю, – отчеканил он. – Будь так любезен, ты должен себя беречь. «Хороший момент», – словно что-то изнутри толкнуло его, и Шаотянь согласился: – Именно, я стараюсь. Представь, что было: огромные пауки, эти, императорские, хотя Император вряд ли доволен их названием, кто вообще придумывает названия, его там не казнили после такого, я ставлю на то, что «да»; пауки – целая пещера, паутина оплела ножны, вот уже и по рукам почти связаны, меч чуть ли не рычит, но не сдвинуть его никак. Вот тут я и вспомнил о твоем подарке: Иглами всех завалил. Хранил их во всяких неожиданных местах. И убил пауков, да. Ты знал, что действует не только на людей, на всю разумную нечисть? Я, кстати, учусь на ошибках, что такого, что на своих? С тех пор заранее вытаскиваю меч, всегда. Спасибо хотел сказать, но все что-то не мог выбрать, когда. Спасибо. – Отрадно слышать, что пригодилось. Вэньчжоу хотел было вернуть благодарность, сказать, как вовремя его научили плавать, но понял: если убрать из истории все лишнее, то окажется, что он от нечего делать оказался в той реке. Совсем не тот эффект. Далеко заполночь Вэньчжоу скомандовал: – Засыпай. Шаотянь покорился не сразу, только после того, как краем глаза увидел извивающиеся тени, темнее окружающей их ночи, на страже, позволил себе ненадолго закрыть глаза и постарался расслабиться. Но какой тут мог быть сон, даже в темноте отвести от Вэньчжоу взгляд было сложно. – Хочешь, чтобы у меня сердце остановилось? – Внезапно спросил он. – Совсем нет, наоборот. Ну то есть я ни что такое не намекаю? – Шаотянь нервно забарабанил по спинке кровати, сам удивившись, но одернул себя тут же, почти услышав наяву окрик Вэй Чэня: «Контроль каждого движения где? Заново!». – Я извиняюсь, ладно? Сейчас оставлю тебя в покое. Вэньчжоу вздохнул и принял решение. Нащупал ладонь в темноте через проход, увлек к себе – это вышло легко, уронил Шаотяня рядом и укрыл одеялом с головой. Тесное пространство заполнили запахи ладана и мирры, принесенные им из храма. «Захочет – сам устроится удобнее». Шаотянь уснул, убаюканный его дыханием, и до самого утра не отпускал его руку. Всю ночь во сне Шаотянь то ходил невредимым через огонь, то разжигал его в новых очагах и грелся рядом. Первым проснуться не удалось. Шаотянь зажмурился от слишком яркого солнца, которое полосой света разделило комнату, вспомнил вчерашний день и подскочил в постели, но ничего делать не пришлось, никуда не нужно было бежать – Вэньчжоу был совсем рядом, проснулся, но не ушел. Вмиг в нем скопилась тьма болезненной нежности, и Шаотянь потянулся за поцелуем, но Вэньчжоу повернулся, собираясь вставать, и вышло в щеку. «Это тоже кое-что», – подумал он, но тот сразу же развернулся, сам к нему склонился, подставляясь под прикосновения, предлагая и дальше целовать, как только захочется. Отказываться Шаотянь не стал, взял лицо в ладони и приник к губам, срывая первые стоны. Шаотянь оторвался с усилием, очертил большим пальцами брови, скулы, задержался на влажных губах. Теплое дыхание оседало на его лице, и Шаотянь из последних сил выбрался из-под одеяла, как ураган собрав разбросанные вещи, оделся полностью. Не в себе он что ли вчера был, что так все оставил? Он сделал шаг назад, и еще один, торопливо сообщил: – Ты одевайся, я подожду снаружи. И распоряжусь насчет завтрака. Очень голоден! Умывался он столько, что извел всю заготовленную воду, и все равно не преуспел. Щеки горели, и кроме себя самого некого было винить: зачем он упомянул о голоде. В его мыслях царила совсем не еда. Безраздельно – Вэньчжоу. *** Вэньчжоу одним взглядом укротил набирающую силу бурю. Шаотянь оглядел дело рук своих и забеспокоился, махнул в сторону крепости. Они с Вэньчжоу отошли от шокированной резким поворотом группы возможных союзников. Кто-то громко и четко повторял: – Мы сами все видели, он виноват, сами видели. – Нужен условный знак. На случай, если человек… важный кто-то, необходимый, будет вести себя неразумно, но стоит оставить его, пригодится. Только ранить, не убивать. – Кому нужен? – Нам, тебе, придумай. – Да пусть бы и все они сгинули, – Вэньчжоу не стал принимать всерьез предложение. – Все заменимы. Ведет себя неразумно – погибнет. Переговоры… – ...провалились, – закончил за него Шаотянь. Показалось ли ему, что Вэньчжоу обрадовало, как он бесцеремонно влез в его фразы? – Прошли лучше, чем я смел надеяться. Неудобный противник в тылу, бесполезный соглядатай, вероломный перебежчик, лучше – так. Мертвым. Ты очень помог. От похвалы улыбка осветила лицо Шаотяня. Вэньчжоу не закончил: – К тому же те, кто остался, будут сговорчивее, станут делать, что сказано, с первого раза. Шаотянь приметил вверху подходящее место и решил закончить день на приятном. – Как отпустишь их, возвращайся сюда, хочу показать одному тебе. С высоты. Старая крепость крошилась под ногами, но все еще была достаточно надежной. Пара молодых кленов едва различимо колыхалась на ветру, глубоко уйдя корнями в стену. Шаотянь дождался, когда след последней метлы исчезнет вдали, помог подняться Вэньчжоу и вынул Ледяной дождь. Один удар – три разреза: на фоне усыпанного звездами неба пронеслись яркими всполохами, морозный звон следовал за ними по пятам, пока не рассыпался вдали мокрым снегом. – Лучше не оказываться на пути этой красоты. – Рад, что ты оценил. *** Если бы было кому рассказать, Шаотянь бы начал с того, что сложнее всего оказалось не вмешиваться. Пересказывать участнику событий их же было бы странно, но это не значило, что он не попытается. Вэньчжоу веселый, но собранный, стоял на ветру, поправлял аккуратными движениями волосы, и издевался над противниками. – А теперь... Прокляните меня еще, посильнее, прошу. Те злились, ошибались, Вэньчжоу становился все снисходительнее, узоры из гексаграмм ложились часто, перекрывая друг друга и в этом обретая новые, неизвестные другим чернокнижникам эффекты. Они забрались на самый высокий из окружных холмов, но и сильный ветер, с которым срывалась морось, ничего не менял: Шаотяню было жарко. Его битвы никогда столько не длились, но цели тоже были другие, так что в конце, отбросив все обидные сравнения, двинулся в сторону победителя. Шальное проклятье не ранило, но изорвало рукав, разошлись швы, в прорехе манящей белизной светлело плечо, и Шаотянь отвернулся, для верности еще и зажмурившись. – Беспредел! Так нельзя, немыслимо, да с каких это пор… – он ругался вполголоса в пустоту, сокрушенный тем фактом, что подобной малости достаточно, чтобы представить в деталях возможное продолжение. Вспомнить: в каплях озерной воды, под изменчивым осенним солнцем. – Возьми, а то я просто не могу. Хуже, чем полностью обнаженный вид. Сердито сопя, он снял с себя верхнюю накидку и отдал Вэньчжоу, который увлеченно подсчитывал улов и, кажется, не расслышал последних слов. Вечером он внимательно разглядел артефакты: в мягком свете зажженных свечей бусины, которые Вэньчжоу носил при себе и был готов пустить в ход при малейшей угрозе, казались выточенными из отражения Луны в колодезной воде. Еще вчера все были разноцветными, но цвет истаял, их выполоскало до снежной белизны. Одному Богу было известно, что Вэньчжоу делал с проклятиями, что те послушно принимали нужную форму и засыпали, безобидно свернувшись у него на запястье. Как он различал, где какие – еще одна загадка. *** За столом шел утомительный торг который час. Шаотянь, дождавшись подтверждения, что никто из собравшихся и не посмеет напасть, устроился совсем рядом – меч неудобно было бы вытаскивать, но обнимать – идеально. Он уткнулся в плечо Вэньчжоу и отрешился от всего, впитывая тепло чужого тела. Мысли свободно роились, все – неподобающие. Вэньчжоу прервался, уронил голову. Руки дрогнули, но голос – нет. – Это выше моих сил. Шаотянь, – позвал он ровно, и сердце екнуло. – Будь добр, выпей чего-нибудь холодного. – Вэньчжоу подумал и добавил еще спокойнее: – И мне спроси, лишним не будет. «Ну все, мне не жить». Он обернулся быстро. – Все, как ты просил. Я выйду, недалеко. Беседа невозмутимо продолжилась. Энергию девать было некуда: все чаще с Вэньчжоу соглашались не споря, но слушать, как сговариваются о цене на снятие родовых проклятий в пятый раз Шаотянь тоже не мог, забылся и принялся мечтать о большем: сам виноват. Он встрепенулся и пошел на шум деревенской жизни: может, кому-то понадобится пусть бы и дров нарубить. Все разошлись ближе к ночи, и Шаотянь задал давно мучивший вопрос о зоне охвата. Он будто сковырнул корочку с заживающей раны, тень пробежала по Вэньчжоу, однако ответил не раздумывая: – Представь себя в кресле Великого Магистра. Вот оттуда – весь Орден и немного за стенами, – Вэньчжоу изменился в лице, сжал его руку. – Извини, не подумал. Знаешь, – он решил не комментировать то, что почувствовали они оба, – если очень постараться, то дотянусь и дальше, но ненадолго, и только к общему фону. Не впечатляет, да? – спросил он, повторив слова Шаотяня как будто из другой жизни. Тот отвел взгляд. – Хотел понять, можно ли отойти подальше. Чтобы не смущать тебя… ну, собой. – Глупости, – оборвал его Вэньчжоу. – Это сегодня все были заинтересованные, кроме меня им никто не поможет. Согласились на все, а потом, подумав, и на большее. – А Чжан Синьцзе? Вылечит, но потом сразу под суд? – Без сомнений. Я прошу много, но не жизнь. Пошли тренироваться в темноте, есть пара мыслей, как усложнить тебе задачу. Шаотянь вскочил, полный предвкушения, и подумал, что жизнь – подходящая цена, пусть бы и попросил. *** – Стой. У меня ноги дальше не идут. – Устал? – Подначил Шаотянь. Вид у Вэньчжоу стал озадаченный и смешной. – В прямом смысле слова, здесь что-то похожее на больной Гипноз. Шаотянь приободрился и смело прошелся вперед, пока только мог его видеть, вернулся почти бегом и доложил: – Мне нормально. Вэньчжоу молча смотрел на него, и Шаотянь обдумал, как выглядела его похвальба. – Я, конечно, хотел сказать, что, раз у меня нет подобных препятствий, то рад буду помочь. – Это как? Шаотянь стремительно подхватил его на руки, и не удержался: радостно засмеявшись, закружился на одном месте. Вэньчжоу охнул от неожиданности, но тут же расслабился, изящным жестом устроив ладонь на его плече. Хотелось застыть так навечно: спокойствие и тепло обнимали Шаотяня так же крепко, как он сам – Вэньчжоу. Довольство растекалось по венам, медленно и неутомимо. – Ну хватит. Я скажу, когда пропадет это чувство. Шаотянь только крепче прижал его к груди. Если бы хоть кого-то интересовало мнение Шаотяня по этому вопросу, он бы сказал, что влияние «Гипноза» прошло чересчур быстро. – Чем бы оно ни было, мы внутри. Отпускай. Лес впереди казался непролазной чащобой, тропинка заросла нехоженной десятки лет назад, только чей-то вывернутый наизнанку амулет хранил границы. Вэньчжоу разглядывал его и хмурился, не касаясь – Шаотянь вращал для него сверкающее сотней лучей великолепие с потеками масляной черноты. – Мы сможем вернуться, не уничтожив… это? Шаотянь не решился голословно утверждать, поспешно проверил все стороны света, нацепляв на одежду черполоха, и успокоил его: – Путь открыт, куда захочешь – пройдем, пусть бы и вглубь. А что, слишком сложная задача? – С чего бы? Раз плюнуть! – Бодро заявил Вэньчжоу, самому шагать ему очевидно нравилось больше, и Шаотянь улыбнулся: каждый раз, когда Вэньчжоу сбивался с выверенной речи, выбирал слова, которые больше подходили ему, на сердце становилось светлее. – Вот о чем подумай: необязательно защита работает для чего-то внутри, возможно, наоборот. – Так только в страшных сказках бывает. Ну и на заданиях, после которых никто не возвратился, что тоже стало страшной сказкой. Да. В этом есть смысл. Кстати, помнишь Чжун Ели? Я не рассказывал? Идти пришлось довольно долго, пробираясь по наитию, Вэньчжоу слушал и Шаотяня, и одному ему открытый мир дремлющего зла, как Шаотянь споткнулся о поросший мхом валун, выругался под нос, надеясь, что Вэньчжоу не услышит. В ответ оживший алтарь сам обматерил его на разные лады. Громко. Шаотянь выхватил меч и замахнулся – Вэньчжоу открытой ладонью остановил лезвие. – Рефлексы у меня что надо... – Шаотяня колотило от осознания, что он мог его ранить. – Ты что делаешь?! – Хочу пообщаться, глянь, какая древность. Он многое знает. Может, именно жертвенник и прятали от всех. – А захочет ли делиться? – Для этого у меня есть ты, – Вэньчжоу погладил его по плечу. – Видишь? Все в порядке. Шаотянь воспользовался моментом и поцеловал протянутую ему ладонь. Они не сразу опознали в окруживших их рокочущих звуках смех. – Давай, руби. Выдумали тоже, общаться. Как смеете без кровавой жертвы просить о знаниях? Вэньчжоу недолго раздумывал. – Ты не мог бы... Боюсь, если это сделаю я, то говорить станет не с кем, разом. Шаотянь понял его верно. – Сделай это сам. Ты же знаешь, Ледяной дождь меня не берет. Бережет. Обоюдоострый святой меч резал все, кроме хозяина: живых и мертвых, никогда не нуждался в заточке, его нельзя было потерять, забыть, украсть. Учитывая отношение Великого Инквизитора, это было на руку: у того наверняка был список более достойных кандидатов для редкого меча. Шаотянь помотал головой: с чего бы он вообще вспоминал старика? Вэньчжоу притопнул ногой. – Ближе. Ближе. Ну же, еще. Не выдержал, увлек к себе для неожиданного, требовательного поцелуя, и Шаотянь ненадолго погрузился в жестокие мечты. Все закончилось слишком быстро: Вэньчжоу прокусил его губу, мазнул пальцем по выступившей крови, подарил ее древнему алтарю из эвдиалита, тут же удобно устроился рядом, настраиваясь на долгий разговор. На глухое негодование ответил: – Договор был о крови, количество отдельно не оговаривалось. Настолько наглых людей каменный исполин не поглощал за столетия не-жизни. С самого первого алтаря «для мелких зверьков» Шаотянь их попросту не переносил, поэтому ушел бродить рядом, сначала на расстоянии крика, потом до поворота, где они свернули – нашел путь чуть длиннее, зато более пологий, вырубил все мешающиеся под ногами корни и молодые деревца. Вэньчжоу не сразу его дозвался. – Узнал что-нибудь полезное? – Как мог не заинтересованно спросил Шаотянь. Вместо ответа Вэньчжоу склонился, приподнял подбородок кончиками пальцев, чтобы посмотреть в глаза, – Шаотянь отводил взгляд, как если бы это могло помочь, – елейно произнес на ухо: – Ты боишься меня? – Нет, – дрожащим голосом выдохнул он. Шаотянь не лгал: его чувства были как лед на реке, сломанный весной. Вэньчжоу поцеловал в уголок губ и отстранился. – Хорошо. Попробуем кое-что новое. Смертоносное, как ты любишь, – пообещал он. Сердце забилось быстрее, когда Вэньчжоу скомандовал: «Обнажи меч». Изломанные стрелы тяжело разворачивались из небытия, каплями застывали над лезвием, стекали поправ все законы вверх, стало так холодно, что зуб на зуб не попадал. Небо заволокло облаками, казалось, вот-вот налетит гроза. В какой момент что-то пошло не так, Шаотянь не понял: все и так было чересчур неправильным. Вэньчжоу отдернул пальцы, вскрикнув, и тут же сунул их в рот. – Я подумаю еще. Спасибо за помощь. Но как идея хороша... Запирающий амулет, посовещавшись, оставили на месте. Шаотянь подозревал, что причины для этого у них разные. На обратном пути он придвинулся так близко, что это было за гранью приличий, и смеялся, и сам не вникал в то, что говорил, главное, Вэньчжоу находил в этом смысл. На постоялом дворе Вэньчжоу, извинившись, сразу ушел спать, дав пару распоряжений. Шаотянь бездумно глядел в окно на неотвратимо наползающий закат, как над ним кто-то откашлялся. Девочка, как ей казалось, грозно насупилась и уперла руки в бока, подражая матери за стойкой. – Господин просил проследить, чтобы ты поел. Вот я и слежу. Глаз с тебя не спущу, понял? Тревоги этого безумного дня отпустили: в некотором роде Вэньчжоу было не все равно, что с ним. – Ты забавная. Ну неси, что есть. Вся кажущаяся суровость слетела с нее, когда Шаотянь взялся рассказывать сказки с далекими от классических сюжетами. *** Шаотянь никогда не хотел просыпаться в горьком, стелющемся дыму, особенно просыпаться в одиночестве. Что-то трещало вверху, вокруг, ничего было не разглядеть. Он дернулся, когда за руку схватились, и только то, что ощущение было знакомым, остановило меч. – Идем, на этаже кроме нас никого, но внизу семеро живых. Я покажу. Не так Шаотянь хотел выяснить, что Вэньчжоу в условиях плохой видимости действительно способен его отыскать, он бы предпочел туман. Когда внутри не осталось людей, точным броском отправил в огонь вышивку с Безмолвием: что-то оно нарушало не только в речи колдующих цепочки проклятий, но останавливало на драгоценные часы разрушение дамб и гасило пожары. Повторил все несколько раз для тронутых пламенем домов, походя по окрикам Вэньчжоу вытащил из-под обломков занявшегося первым дома парочку местных и одного заезжего родственника. У реки Вэньчжоу плескался долго, но копоть не просто размазал по лицу, а смыл полностью. Когда они подошли к самой растревоженной группе жителей, услышали предложения, выплюнутые сквозь зубы: искать колдовство! Вэньчжоу уверенно вытащил из-под одежды знаки отличия, сунул под нос самому громко кричащему мужику и отчеканил: – Безалаберность не нуждается в компании из проклятий и злого умысла. Шаотянь встрял, втиснувшись перед ним и людьми: – Всякое бывает под небом, пожары тоже случаются, сами по себе. Раз колдовства нет, то старосте и решать, кто будет платить за новую крышу и что там еще сгорело, утром посмотрите. Пострадавших – осмотреть, напевы выдам только близким родственникам. Кому совсем нечем заняться, пусть молится о дожде. Дом, в котором их приютили, пострадал не сильно, но решили не возвращаться, забрали вещи и устроили завтрак под неумолимо светлеющим небом. – Пусть займутся делом, вместо охоты на ведьм. – Я же не спрашивал. А ты сегодня молодец, все правильно сделал. – Вэньчжоу хвалил и наблюдал за его реакцией, неотрывно, и Шаотянь не знал, куда себя девать: вечно бы тут сидел и слушал, но еще бы хотелось сгрести Вэньчжоу в охапку и целовать, пока не прикажет остановиться. – Замечательно исполнено. Вэньчжоу погладил по волосам знакомым до щемящей тоски движением. *** Шаотянь говорил, смеялся, ел – и с трудом заживающая ранка на губе вновь начинала кровить. Вэньчжоу забеспокоился: – Похоже, мы переплатили за информацию. Нет, никакая вышивка здесь не сработает, а целителю неоткуда взяться на нашей дороге. – Все так серьезно?! – Не впадай в грех отчаяния у меня на глазах, просто пойдем другим путем. В ближайшем городе Вэньчжоу посидел немного рядом с торговыми рядами, оглядывая прохожих, оживился, знаком приказал следовать за ним. – С радостью спешит на работу, подходит к ней ответственно. Хорошая мастерица. От румяной травницы он вышел довольным. Шаотянь тоже времени зря не терял. – Ммм, ох. Ничего себе. Шаотянь взял булочку у лоточницы наугад, укусил безтрепетно и пожалел, что купил всего одну – оказалась неожиданно вкусной. Вэньчжоу замер в проеме лавки и не сводил с него глаз. – Видел, как случайные люди разобрали половину товара. Или хочешь тоже? Извини, думал, ты равнодушен к таким штукам. Я сейчас! Тот развернулся на крыльце и зачем-то вернулся внутрь. Шаотянь про себя назвал это днем внезапных покупок. *** – Пей залпом, на вкус – гадость, но точно поможет. При мне делала, все по рецепту. Вэньчжоу вертел булочку в руках, заметил, что за ним наблюдают и поделился: – Не знаю, с какого края подступиться к проблеме. Шаотянь справился с зельем, не сдержав гримасы, похлопал по столу. – Клади сюда, сейчас помогу. Искать край у круглой вещи... Ты плохо спишь, а я и не заметил? Или что? Вот, теперь выбирай, откуда кусать. Вэньчжоу припомнил ему события прошлого года: – Мечом? А как же все эти «Не стану использовать его, как рычаг, вдруг обидится?», «Святому мечу – только благородная цель»? – Но ты же и так придумал, как из того склепа выбраться. Только я теперь уверен, что он со мной – до конца. Видишь – светится! – А не должен? Шаотяню очень не понравилось, куда сворачивал разговор, поэтому ответил резче, чем считал дозволенным. – Это мой меч, мне лучше знать. – Мы это еще обсудим. – Конечно, на другое я и не рассчитывал. Нет, мне все нравится! Не хмурься. Правда, хорошо, обсудим потом. *** Шаотянь хотел бы никогда не заводить речь о Ледяном дожде, хотя бы отложить – на утро, на недели, на годы. К сожалению, он слишком хорошо представлял, что последует при таком раскладе. Вэньчжоу уже не ждал ничего, оглядел его без эмоций, прежде чем порвал исчерпавшие себя талисманы, расставил у двери и на окнах заколдованные кем-то чужим свечи, и отправился спать. Шаотянь без озвученной просьбы зажег каждую, безуспешно отгоняя воспоминания о том, как бушевал неуемный, злой огонь, когда Вэньчжоу решил сделать это своими руками – с трудом справились. Сейчас каждая делала ровно то, для чего была создана: держала защитный барьер, и до утра спокойно погорит не сгорая. Шаотянь лихо запрыгнул сверху, прижался через одеяло и обнял крепко. – Я который год рассказываю одну и ту же историю. Мне повторить? Вэньчжоу повернулся и уложил его рядом. – Я бы хотел послушать. – По всем законам – это мой меч. Это просто на всякий случай. – Он набрал воздуха и не подбирая слов начал: – Случайно отыскал в мусоре, сколько он там валялся – неизвестно. Я не первым хотел его взять, и тогда это была та еще глупость: я же видел, что стало с теми, другими. По правде сказать, всегда думал, что взяли в паладины только из-за того, что ни в чьих больше руках меч не светился – не было призвания. Нет, я понимаю. Серьезно, он же эффективен против любой угрозы. Я бы… я бы, наверное, оставил его в Ордене, если бы твердо, обдумав все решил уйти – вдруг появится кто-то пусть через десяток лет, кто тоже сможет… так, как я или лучше. Но вышло как вышло, то есть я рад, что мы вместе, с ним. Ох. Тебе я тоже рад! Но то, что досталось случайно, так же легко может уйти! Что-то настолько особенное. – Шаотянь остановился, испугавшись, что заговорил не только о мече. – Как это случилось впервые? – рискнул поинтересоваться Вэньчжоу. – Оно само. Я ничего не делал, просто взял в руки. Что там, молитв в те дни ни одной целиком не знал. Да просто он слишком хорош для меня, скажешь нет? И рукоять пришлось перековать, не под руку была, до сих пор не знаю, где Вэй Чэнь нашел человека, что не побоялся за свою душу и принял в работу святой меч… Шаотянь замер, глядя перед собой пустым взглядом, с усилием встрепенулся, но Вэньчжоу перебил: – Заметил вблизи, что за металл: кузнец-новатор переплавил Иглы, после такого с ними знакомства не могло возникнуть проблем. Ты очень удивил, когда смог их взять. Шаотянь воспрял духом и продолжил себя закапывать: – А теперь скажи, что я все выдумал, или еще лучше, издеваюсь просто, от нечего делать, а на деле все происходило иначе, содержало в себе слезливую историю о невероятных душевных качествах и моем трудном детстве, тайном обучении лично под началом Фан Шицяня с младенчества, – Вэньчжоу фыркнул и замахал, чтобы он не обращал внимания и продолжал, – предположение о том, что Хуан Шаотянь – это иллюзия самого меча, который никакой не святой, а темный артефакт, кстати, а вдруг, что тогда будешь делать, и прочая ахинея. Наверняка что-то забыл. Ну? – Спасибо, ссылайся на меня, если кто-то тебе не поверит. Каждый раз, когда Вэньчжоу вот так спокойно и открыто глядел на него, видел его как есть, и одобрял, Шаотянь хотел сделать для того что-то огромное и безумное как вся его любовь. И пожалел, что прямо сейчас под рукой нет ни одного врага, чтобы сложить их головы к его ногам – ноги ведь были что надо! – Так что это получается, мне можно использовать твое доброе имя? – И безупречную репутацию, – с удовольствием подтвердил Вэньчжоу. Шаотянь хохотал так, что вынужден был выскочить в чем был во двор, подышать воздухом – у него закружилась голова. После Вэньчжоу не настаивал на продолжении, а Шаотянь обрадовался, что не нужно выворачивать наизнанку и страхи, и сомнения, и любовь. Когда-то неверный путь приведет к тому, что Ледяной дождь смоет кровью грехи Шаотяня, но сойти с него он никак не мог. *** Шаотянь прислонился к плечу Вэньчжоу и тут же отодвинулся, однако его притянули обратно. – Дальше все вполголоса, – указал он собравшимся рядом и туманно пояснил: – Не удалось заснуть прошлой ночью. Целая семья невыносимо занудных призраков с широким кругозором согласилась делиться секретами мастерства, но взамен они потребовали самый обстоятельный рассказ о ситуации во всех сферах жизни. Шаотянь блеснул налоговыми аномалиями, слухами о старшем сыне Императора, перебитыми до последнего человека дьяволопоклонниками и методом, который против них применил Орден, и уймой других новостей, Вэньчжоу силой заставил его прерваться под утро и цитировал по памяти заумнейшую муть. Уходили с дельными советами по стрельбе из лука, Вэньчжоу был уверен, что сможет переложить их на странный тандем проклятых стрел и святого меча. Чернокнижник, сидящий напротив, обращался к Вэньчжоу с придыханием, рисовал на дорогих и на вид листах, показывал результат с робостью. Пока тот трудился, Вэньчжоу говорил с членами Ковена о неприступной Обители, и кусал губы. Кажется, задремать получилось, потому что в просторном зале появилось больше незнакомых людей, и Шаотянь увидел себя чужими глазами. Они с Вэньчжоу являли собой довольно мирное зрелище, но со стороны смотрелись как грех. Он отлучился ненадолго, вернувшись, захотел обниматься, и повернул голову вправо, как обычно, по привычке, а Вэньчжоу вдруг повернулся влево – не стал отстраняться от поцелуя, напротив, сделал невозмутимый вид «так и было задумано». Еще и спросил после: «Что-то не так?», Иглой инквизитора указав на самого возмущенного человека. Шаотянь вообще забыл куда шел, что делал, зачем это все. Напор был такой, что он почувствовал: еще чуть-чуть – и оба окажутся лежащими на полу, с трудом удержался на ногах. Он не удивился ни капли, когда у Вэньчжоу появилось новое любимое развлечение: шокировать окружающих. «Ну точно, они все попались». Вэньчжоу нравилось целоваться, и Шаотянь пылко ему потакал. Вэньчжоу нравилось целоваться на людях, хотя, оставшись наедине с собой, Шаотянь признавал, что скорее всего, надеяться особо ни на что не стоило: Вэньчжоу нравилось раздражать как можно более широкие круги неприятных личностей, с которыми он обязан был общаться. Что же, ему было не привыкать ловить рыбку в мутной воде. С каждым разом Вэньчжоу позволял все больше, и Шаотянь только рад был распускать руки. *** Они двигались вглубь страны, все реже встречая тех, кому был бы незнаком чернокнижник Юй Вэньчжоу. В ночи, подобные этой, Шаотянь считал, что тот – эталон. Талисманы еле-еле мерцали, и Вэньчжоу часто заморгал, потер глаза, но явно хотел продолжить. Шаотянь вытащил меч, прикоснулся к лезвию – как солнце взошло в глухой дьявольский час. – Читай. Он попытался заглянуть в текст – голову пронзило острой болью, с усилием оторвался от букв, приторно зовущих его на разные голоса, ткнулся лбом в родное плечо, пережидая головокружение. Устроив голову на его плече, Шаотянь верно уплыл в дремоту, а Ледяной дождь все сиял. Вэньчжоу разбудил его совсем скоро, беспечно улыбаясь: – Ты и во сне говоришь. Увлекательно, и наряду с этим неловко слушать. Он аккуратно выписывал из книги с почерневшими по краям листами, как если бы кто-то в последний момент вытащил ее из огня, формулы с пояснениями, переносил чертежи. Его записи читались легко, пусть и были неинтересными, но оригинал вызывал одно желание: отпинать к выгребной яме. Не до конца проснувшись, Шаотянь забыл, где они и чем заняты, припомнил разговор, свидетелем которого однажды стал: при реконструкции резиденции большинством голосов решено было расширить помещения библиотеки, устроить отдельный защищенный зал, чтобы вместились все издания, входящие в Индекс запрещенных книг. Вэй Чэнь твердо стоял на том, что сжечь крамолу успеют всегда, но все, что можно прочесть – следует читать, для убедительной полемики с инакомыслящими. Он мог просто приказать, но выбрал объяснять. Одну книгу без особых примет, совершенно обычную на вид, Шаотянь сжег случайно: напоролся на нее, когда пробирался к выходу среди выстроенных выше его роста бумажных башен. Одно прикосновение меча – и яростное пламя пожрало без остатка, не оставив пепла. – К лучшему, – сказал Вэй Чэнь, но впредь заходить в библиотеку запретил. Вэньчжоу посмотрел на него и спросил: – Что? Не пойму, странное что-то думаешь. Шаотянь объяснил и признался в неодолимой тяге к запретному знанию: – Ты будто все те книги разом. Реакция удивила. – Точно, книги! Прекрасная идея, воспользуемся ей. Как раз по пути, и вписывается в планы. Кое-что позаимствуем и забудем вернуть. – Это так теперь называется? Искусство формулировки, – не мог не восхититься Шаотянь. *** Нужный экземпляр Вэньчжоу описал с закрытыми глазами, текущие хозяева удостоились емкой характеристики: «Одно их существование раздражает». – Плевое дело, – доложил Шаотянь по выполнении и протянул заказ: каптал из неокрашенных ниток, обрез алого цвета, двухцветная печать, продольная ксилография на буковом дереве. Сам смысл слов ускользал, причудливо похоронил себя в наборном орнаменте. Вэньчжоу погладил затертый экслибрис, безошибочно проследил пальцем линии узора. – По ней я учился читать, – внезапно признался он. Шаотянь покосился на когти хищных птиц на крышке переплета, и смолчал. То, что они делили на двоих, было слишком хрупким, чтобы бесцеремонно делать и говорить все, что вздумается. – Прекрасно исполнено, – Вэньчжоу вычеркнул из черного списка две семьи и объяснил: – Без нашего дальнейшего участия перебьют друг друга, ведь никому больше она так сильно не нужна. Убедиться в его правоте удалось к концу недели. Обычно тихий книжный магазинчик гудел, хозяин с дочерьми разрывались под наплывом посетителей: два других, намного более презентабельных и богатых, сгорели ночь за ночью, и пролилась кровь. – Послушай, это ужасно устаревший трактат, который представляет интерес только как редкость. Да, рука художника прелестна, не спорю. Шаотянь чуть не подпрыгнул, шагнул дальше в тень, чтобы скрыть пунцовые щеки. Хотелось многословно начать убеждать, что Вэньчжоу все не так понял, но перспективность затеи была такой же, как если бы он засуху молил о благодатном дожде. Он собрался и с вызовом спросил: – Тогда что мне почитать? Вэньчжоу пролистал несколько страниц вперед, чему-то изумился, бережно закрыл книгу, вернул на место, и протянул руку: – Это тот самый момент, когда чтение может помешать процессу. Расскажешь потом о сокровенных желаниях? Зачем он спрашивал, Шаотянь всегда, на любой вопрос ответил бы «да». *** Вэньчжоу потянулся за кувшином, рукав скользнул ниже, открывая запястье, все в синяках. Шаотяня бросило в краску: он с упоением вспомнил, как сжимал хватку, удерживая того на месте. Вэньчжоу не делал из этого проблемы, казалось, вовсе не заметил, хотя не мог не чувствовать. Он осторожно коснулся, приложив пальцы точно по следам, и погладил. – Мне быть нежнее? – Разве ты хочешь? Вэньчжоу разглядел знакомое лицо в отдалении и сменил тему: – Снова он. Скажи, чтобы завтра пришел. – Как вчера, позавчера, и уже несколько дней? – Шаотянь посочувствовал человеку, от которого не в первый раз в очень обидной манере отмахивался Вэньчжоу его руками. – Именно. Не беспокойся, скандал нас ждет не сегодня. Как рассвирепеет, станет искренним, пока смысла договариваться нет. Вскоре представился случай это проверить. Конечно, Вэньчжоу оказался прав, и нрав у новоявленного союзника был тот еще. И впечатляющие возможности, о которых сам не понял – проговорился. Обсуждение условий только началось, а Шаотянь уже довел гостя до радикальных предложений: – Послушай, у нас есть специальные боевые группы. Мы можем дать одну, – Шаотянь открыл рот, чтобы продолжить свою речь, и его несчастный собеседник хватко поправил предложение, – или несколько, не проблема, вместо этого, этого… абсолютно не имеющего представления о почтении юноши. Его же предлагаю без затей закопать живьем в безлюдном месте! – Под конец не выдержал, сорвался на крик. – Вэньчжоу, скажи, этот еретик тебе точно нужен? Объясни задачу, я тебе с десяток разных приволоку, они будут сотрудничать. Что, прямо-таки необходим? Пользуясь тем, что некому вывести его на чистую воду, Вэньчжоу напустил на себя таинственный вид. – Я пока раздумываю. Шаотянь стоял за его спиной, не видел лица, но почувствовал улыбку в голосе. Он лихо предложил: – Так давай снесу ему голову, – и поспешно добавил: – В твою честь, как водится, с самым что ни на есть почтением. Вэньчжоу откинул правую руку назад, почувствовал, как горячие сухие губы обожгли пальцы поцелуем. – На кону твоя жизнь. Убеди меня, что стоит ее сохранить. Когда Вэньчжоу вдоволь наигрался с несчастным и отпустил с ворохом указаний и списком материалов, Шаотянь спросил: – Во мне есть особенный шарм, скажи? Тот был сама искренность, когда ответил: – Злодейство тебе ох как к лицу. «Вот бы все дни были такими безоблачными». *** Сверху никто не слушал его молитв, Шаотянь в очередной раз в этом убедился. Он бездумно водил подушечкой пальца по нижней губе, потерявшись в мыслях. Положив голову на скрещенные руки, глядел он с неизбывной тоской, как Вэньчжоу ловко управлялся с легионом противников, одними словами. Он бы тоже так хотел – не обнажая меча. Попытался повернуть его к себе, в предвкушении неконтролируемо облизнул губы, взялся за подбородок пальцами, и тут же по ним получил – разряд молнии был крошечный, но очень красноречивый. – Позже. Вэньчжоу не позволял просто так пользоваться своим расположением, но тем сладостнее были поцелуи, сорванные украдкой, обманом, с использованием сложных тактик, отвлекающих маневров. Шаотянь не обиделся, они оба были нервными: утро не задалось. В ушах еще звенело: «Сзади», а Шаотянь точным ударом выбил нож и безыдейно приложил нападавшего табуретом. Хорошо, что не убил на месте – старший сын главы цеха ремесленников утверждал, что очнулся он связанным, а что делал до этого – белое пятно размером в пару дней. Шаотянь спокойно слушал его только потому, что целый мир хранил в объятиях. – Потому и подошел близко, что сам по себе – не угроза. Мы найдем того, что проклял нож. За прилипчивость Вэньчжоу участливо спросил вечером: – Совсем берегов не видишь в своем нахальстве? Шаотянь признал как на исповеди, что грешен, и опустился на колени. *** В сером предутреннем часе осторожное прикосновение разбудило Шаотяня – Вэньчжоу прижал ладонь к его рту и указал в сторону окна. Плечо, не скрытое одеждой, хранило фантомное тепло пальцев. Он кивнул и вытащил из-под подушки Иглы, так что неизвестный с недобрыми намерениями не успел ступить в комнату, как оказался в полной их власти: Шаотянь метал с поражающей точностью. Поглядел на незваного визитера, убедился в его временной безобидности, и вышел, одевшись, за чаем. Он помнил, что после допросов Вэньчжоу не сразу засыпал, бестолково бродил и надумывал себе всякого. Все оказалось до обидного просто: нож зачаровали на человека, который уже был убит. Единственное, что осталось – россыпь проклятий, что носил на запястье Вэньчжоу, по ним его отыскал и наемник, на свою беду. Вэньчжоу посмеялся. – Он стольким людям насолил, а мы все равно успели первыми. Напишу пару строк заказчику. – За наградой? – Стребую за твой прерванный сон. *** Окруженный самыми разными колдунами и ведьмами, Шаотянь изо всех сил стремился показать, что на голову их превосходит. Вэньчжоу пару раз спустил с рук дурацкие выходки, а потом неожиданно предложил: – Давай опять попробуем, только не пугайся. Меня, и за меня. Нити распутанных проклятий легли поверх меча, не касаясь лезвия, тревожно загудел воздух. Вэньчжоу не отпускал контроль, держал их как свору на поводке. – Я подбирал их под тебя, – сказал Вэньчжоу, как ему показалось, Ледяному дождю. На этот раз удалось продвинуться намного дальше, но точность попадания стрел вызывала вопросы – десятки падали в одно и то же место, и Вэньчжоу долго ходил рядом с каждой, пока не смог испарить причудливо изломанные ледяные скульптуры. Шаотянь вышагивал следом как привязанный и подбадривал: – Думаю, мы сможем сделать еще и Ледяной шторм! Будет бить по площадям. Соединим охват проклятия и точность укола. – Сделаем, – пообещал Вэньчжоу, немного обдумав его идею. Кто-то из явившихся с отчетом чернокнижников подглядел за результатом их трудов и бесхитростно спросил по возвращении: – Каково это: колдовать в обнимку со святым? Вэньчжоу очень холодно ответил: – Полезно. С каждым разом получалось лучше, в самом деле – смертоноснее: поле через равные промежутки до самого горизонта и дальше было усыпано проклятыми стрелами, упавшими прямо с неба. Дальность удара потрясала, даже Вэй Чэнь не смог бы почувствовать, что смерть летит к нему, заключенная в проклятый лед. Дураков слоняться поблизости больше не было, но Шаотяню, который своего не упустил, воспользовался моментом и облапал Вэньчжоу под шумок, во время многочисленных неудачных попыток, досталась кривая улыбка. – Использовал этот шанс? Ну и хватит на сегодня. Мы оба устали и идем спать. Все. *** Знающие люди о Шаотяне говорили «новая надежда, восходящая звезда». Вот только Юй Вэньчжоу был буквально его религией. – Как лучше сказать, голый или обнаженный? – Нагой, – предложил еще вариант Вэньчжоу. – Тебе зачем? – спохватился он. Шаотянь неловко рассмеялся и прижал к себе записи. – Просто так. Украдкой, в несколько заходов, оглядел его с макушки до ступней. Совсем немного понадобилось Вэньчжоу, чтобы осознать. – Ты там стихи обо мне пишешь? Покажи. – Нет, как ты мог такое подумать. То есть я бы рад! Я бы хотел, ты вдохновляешь как ничто, как никто и никогда, то есть я раньше такого не делал. И сейчас тоже нет, нет, это было бы самонадеянно с моей стороны. Нужен кто-то лучше меня, ха-ха. – Покажи, – доверительным шепотом повторил Вэньчжоу, и Шаотянь попятился. – Ни за что. Вэньчжоу поднял к нему раскрытые ладони. – Я понял, ты скорее съешь эти листы, прежде чем я успею заглянуть. Но мне правда интересно. Шаотянь растрогался и обдумал эту мысль со всех сторон. – В другой раз, когда результат будет приличнее. Вэньчжоу загорелся: – Так они еще и неприличные! «Да что с тобой не так», – подумал Шаотянь, весь в тоске и нежности, но решение не изменил: эта литания должна остаться не дошедшей до адресата. *** – Что тебя беспокоит? – Книга. Нет, с ней все нормально, выдохни. Быть может, я бы хотел отправить подарок, – очень осторожно, как если бы забыл, как звучат и что значат эти слова, произнес Вэньчжоу. – И что мешает? Не уверен, что в самом деле этого хочешь? Вэньчжоу только вздохнул. – Хорошо, ты уверен. Проблема в том человеке? Не примет? Это же ужасная ценность, сам говорил. Или ты не знаешь, как его найти? – Знаю прекрасно, все эти годы знал. Но не должен был, и по книге тут же все поймут, что от меня. Она ведь... наша. Шаотянь не мог смотреть, каким несчастным стал Вэньчжоу. – А, ну это просто, и не делай такое лицо. Просто! Что тебе важнее: порадовать подарком или сохранить секрет? Вэньчжоу мог долго что-то обдумывать, но мог и принимать решения в мгновение ока. – Значит, так и сделаю. Через три недели в ответ на подарок им пришло приглашение на шабаш. *** Вэньчжоу собирался как на бал. Мягкие кисти, тонкая работа – Шаотянь любовался процессом. – Что ты делаешь? – Любуюсь, – как есть ответил Шаотянь. – Прикладываю к этому все силы. – Мало говорить о том, что я – такой же, как они. Нужно еще и выглядеть на эти слова. Шаотянь попытался оглядеть отражение поверх его плеча, потом обошел и стал рядом: форма Ордена с алым крестом на белом фоне создавала неуместный контраст. – Я порчу образ? – Что ты. В тебе немалая часть моего очарования. Как он это сказал... Шаотянь сбился с дыхания. – А те, кто не согласен, пожалеют. – Он обернулся. – Смотреть, не трогая – такое терзание? – Неужели сам не чувствуешь? – Я не знаю, отчего так, – терпеливо пояснил Вэньчжоу, поманил его широким жестом. – Угадал? – Как иначе-то... Шаотянь провел по щеке кончиком пальца: будто слезы текли, приятно мерцая. – Высохло? – Вэньчжоу повернул его ладонь к себе, изучил пальцы без следа красок, и с удовольствием повертелся перед зеркалом. – Впечатляет? – Очень. Ты будто рожден для этой роли, легло как родное. Эти слова заставили Вэньчжоу дернуться, а он не хотел обидеть, поэтому как мог беззаботно, но искренне продолжил: – Я как в плену, гибельно, смерти подобно и смотреть, и не смотреть на тебя. – Глаз не оторвешь, просто загляденье?.. – Чудо как хорош, – закончил Шаотянь. – Все-то ты помнишь. – Теперь я хотя бы выгляжу достойным этих слов. – Я имени твоего не знал, а ты уже тогда выглядел… нет, был достойным! – О. Спасибо. – Один поцелуй, – попросил Шаотянь. Хотя кого он обманывал? Всего один? Вэньчжоу не то чтобы ему поверил, но не возражал. Он понял, что слегка увлекся, когда вокруг стали падать вещи. Шаотянь точно наставил себе синяков, но у самого пола поймал зеркало. – Зачем? – Семь лет без удачи, оно тебе надо? Удивлен. – Это я удивлен. – Вэньчжоу не хватало только кафедры и внимающей паствы. – Суеверие, – он недовольно поморщился. Зеркало все же взял. Шаотянь почувствовал, что должен объясниться: – Я заметил, еще раньше, что они тебе важны. Стыдно сказать, временами – завидовал. – В нашей встрече есть как минимум один плюс: больше мне не придется разговаривать с зеркалами. После знакомства с тобой как-то отвык, потом было сложно, – ответил правдой на правду Вэньчжоу: Шаотянь слушал каждое его слово как Откровение и, в отличие от зеркал, которые со времен учебы в столице составляли его единственную компанию, у того всегда было что сказать в ответ. Шаотянь бросил взгляд на ножны, что скрывали Ледяной дождь. – Пришлось придумать имя мечу, после всего, что тому пришлось от меня выслушать. – Красиво – Ледяной дождь. Подходит, – оценил Вэньчжоу и, оглядев себя сразу в нескольких зеркалах, направился к выходу. *** На шабаше Шаотянь невозмутимо слонялся по следам Вэньчжоу, нервируя собравшихся: специально по такому случаю он нарядился в парадную форму и был доволен произведенным эффектом. Легкомысленно одетые красотки, настороженно подтянувшие метлы при виде паладина поближе, с придыханием обсуждали горячие новости: имя Юй Фэна гремело на юге, он сколотил из группы казавшихся безобидными символистов-флориографов, о которых все уж как-то позабыли, грозную силу и безудержно принялся выбивать конкурентов. Казалось, их нешуточно заводил его напор. – Где проходит Юй Фэн, остаются лишь погребальные цветы. Он сеет хаос и пожинает кровь. – Командор всегда таким был? – тихо спросил Вэньчжоу. Шаотянь удивился: он до сих пор не забыл, как они чуть было не ушли из Ордена вместе, пусть их дороги в итоге и разошлись. – Тебе лучше знать. Что вы не поделили? – Власть. Шаотянь не мог понять, шутил ли Вэньчжоу. На шабаше сел у его ног верным псом и положил меч на колени, обнажив его, чтобы дать пищу самым безумным слухам. Чем темнее становились вокруг, тем ярче сияли двое на отшибе. В итоге центр вечера все равно образовался вокруг них. Цзя Шимин, бывший послушник при Обители песнопений, остановился как налетел на стену и воскликнул, ткнув пальцем в Шаотяня: – Я помню тебя! – Это хорошо. Я такой, запоминающийся. А вот ты – нет. Ты кто? Тот поперхнулся заготовленными словами о том, что Шаотянь и раньше был жалок, а сейчас и подавно. Вэньчжоу почувствовал, что он резко загрустил, и нашел ему дело: – Ты бы во-о-он того попугал. Нужно узнать, кому побежит жаловаться. Вскоре лица людей вокруг слились в причудливое марево, поэтому Шаотянь сосредоточился на другом. – Аконит у нее в волосах, смотри. Странный наряд на праздник, вот умора! Неужели в этом не жарко? Колпак в цвет метлы, что за модник. Ого, в узоре столько звезд, кажется, что завтра их запретят. Вэньчжоу не успевал следить за теми, кого он описывал. – Непростой человек, – тихо обратил его внимание на роскошную женщину Вэньчжоу. – Хозяйка опасных теней, зеркальных отражений друг друга Шу Кэсинь и Шу Кэи. Та шла к ним, остановилась неподалеку и глядя прямо на Шаотяня приветливо спросила: – Устроишь нам немного приватности? – Такой опасный. О его улыбку можно порезаться. – Сестры Шу говорили ему вслед как колдовали: по слову от каждой, в идеальном ритме – и очень обидным тоном. – Моя еще острее, – вежливо пообещал все адские муки Вэньчжоу, и те тут же забыли о наметившейся забаве. Шаотянь заступал дорогу случайным людям и спрашивал о Чу Юньсю: о ней говорили охотно, много, скабрезно – ни о чем. Оглядываясь, упоминали невозможное: Чу Юньсю всегда оказывалась на месте раньше любой другой силы, ни одна лошадь, ни метла не были столь быстры. Понизив голос, пытались его убедить, что та умела обращаться в стихию, проливалась дождем и наползала туманом на врагов, которые считали, что их разделяет пол-империи. Разговор Вэньчжоу с Чу Юньсю затянулся, и Шаотянь потом караулил рядом, особо не вслушиваясь. – Подобные стратегии срабатывают лишь для героев баллад, что поют хмельные барды. Любишь такие сюжеты? – с непонятной приязнью спросил Вэньчжоу. – Что, если так? – Сложно, сразу решение не найти. Чу Юньсю оглянулась на тени своей чудовищной охраны и помрачнела. – Значит, буду ждать вестей. До встречи, – все три красотки по-разному улыбнулись Шаотяню и ушли. Кэсинь и Кэи шагали не касаясь земли, и очень немногие позволяли себе вообще смотреть в их сторону. Шаотянь рассказал все, что узнал, и Вэньчжоу безумным слухам о скорости перемещения отчего-то сразу поверил, сам проверять не стал, хотя Шаотянь специально запомнил тех, кто слышал больше других. – За этот секрет нечего предложить, – с сожалением произнес он. – То, что ей нужно – невыполнимо. Прошло совсем немного времени – Шаотянь сам не понял, как оказался окружен травниками и алхимиками, но ничем не выдал своего замешательства и вот уже для которого человека убедительно выдумывал: – Кровавые наваждения щепотками, шепоток предсмертных сожалений, щелочь из золы, помешивать, пока не познаешь отчаяние. – И что в итоге? – Строго спросил старик в забавной накидке, похожей на рыболовную сеть и диковинные водоросли разом. Шаотянь обернулся и состроил максимально вопрошающий вид. Вэньчжоу поглядел в их сторону и помахал о том, что старик, конечно, был жуткий, но конкретно Шаотяню горло пока не планировал перерезать, так что он решился: – Невидимость на границе всех чувств. – Сколько возьмешь за пятьдесят порций? – Цены устанавливаю не я. Шаотянь заулыбался чужой улыбкой, одним уголком губ, и доставучего собеседника и след простыл: опыт был тот еще, Шаотянь запомнил его ухватки на будущее. Посмотрел по сторонам, убедился, что Вэньчжоу не видел, как он пользуется его приемами, и принялся разыскивать, на ком бы испробовать. Вскоре ему повезло. – Ван Цзеси сегодня не будет, – убежденно сказал он, без церемоний влез в чужой разговор. – Никого из Маленькой травы. Собеседники Шаотяня только успели возмутиться на разные голоса: «Это еще почему?», как Вэньчжоу оставил группу приехавших с самого побережья и любезно пояснил: – Ведь здесь я. Темная радость заполнила Вэньчжоу, когда он представил, как тем придется объясняться, почему так. Годами никто не смел обмануть пусть бы и в мелочи Ван Цзеси, и вот нашелся человек, который показал, с чем приходилось мириться остальным все это время. Им должно было понравиться. Вэньчжоу указал в сторону, и Шаотянь заметил, как две группы людей расходились, очевидно довольные друг другом. – Лично мне не сдались эти заготовки под амулеты, главное, что покупатель здесь найден, и это не Маленькая трава. Не первый и не последний договор из заключенных сегодня. – Это что, новые приглашения? Поняли, как убрать главного конкурента из любой сделки? – Плотная зачарованная бумага глянцево поблескивала фальшивым радушием, ее количество в самом деле впечатляло. Вэньчжоу согласился: – И это только самые умные, спешат, пока в Маленькой траве не опомнились. Вдруг придумают что-нибудь? – Они могут, это да. А что если от них везде будет наш бывший инквизитор? Или это тебе только на руку? – Чем сильнее он занят, тем лучше. Особенно, когда я точно знаю, где он, и самое главное, где его нет. Вэньчжоу мало что в ладоши не хлопал, и Шаотянь порадовался вместе с ним. – Разве нет таких, кто расстроился? – Полно, и то, что я знаю каждого в лицо и многих по именам, тоже отлично. Чудесный вечер. Счастье переполнило Вэньчжоу до краев, и он потянулся, чтобы поделиться. Кто-то рядом охнул и торопливо отошел, хотя устроенный ранее обряд плодородия никого из собравшихся не смутил. Вэньчжоу одним пальцем разорвал ниточку слюны, протянувшуюся между ними и, понизив голос, заговорил: – Кто достоин особенной похвалы? Ты, конечно, ты. Шаотянь понимал: все эти люди посмотрели на него, поняли, что ведет себя смирно, и пусть паладина всегда стоит бояться, но пока Вэньчжоу доволен тем, что говорят и делают, все в порядке. Будут иметь с ними дело. Не они первые вот так сразу проникались. Но важным было другое. – Особенной? – Севшим голосом переспросил Шаотянь. – На что хватит фантазии, – пообещал Вэньчжоу и пошел прощаться с новыми друзьями. Шаотянь бросился за ним, не в силах бороться с волнующим, почти религиозным чувством восторга. Так и шла их жизнь. *** За столиком в углу бойко шла беседа: по крупицам компания друзей пыталась собрать непротиворечивое описание последних событий в их краях. Шаотянь прислушался. «Ну уж нет!» Он отказывался быть героем подобных скучных историй. Вэньчжоу все не спускался, скорее всего взялся перекраивать маршрут в очередной раз, и он подсел к ним, решительно начал: – Все было не так, сейчас от начала до конца вам расскажу. Слушайте и запоминайте. То, о чем он говорил, к правде имело настолько же далекое отношение, но звучало не в пример занимательнее. Шаотянь втайне этим страшно гордился.