Вопрос приоритетов

Солнце еще не встало в зенит, когда Вэньчжоу остановился, прислушался, – Шаотянь на всякий случай подобрался и потащил меч из ножен, – свернул с разбитого тракта и мягко зашагал по разнотравью. – Хорошее место. Задержимся там до утра. Шаотянь как обреченный последовал за ним, хотя не видел впереди ничего хорошего. Поселок, яркий и какой-то торжественный, нарядный и будто бы праздничный, выпрыгнул на них за аллеей цветущих магнолий. Люди удивленно поглядывали и на них, и в сторону, откуда они пришли, – Шаотянь их понимал, места там были пустынные и зловещие, – но дружелюбно здоровались. Вэньчжоу безошибочно отыскал дом старосты, протянул список, который составил третьего дня, и сговорился с ней о ценах на все, не торгуясь. Шаотянь с трудом дождался, пока им накроют на стол и оставят, за талию притянул Вэньчжоу к себе, поцеловал шею, щеку, волосы. Вынул запутавшийся малиновый лепесток и выдохнул в ухо признание: – Я завидовал цветку. – Обнял крепко, окунувшись в острое счастье, и продолжил: – Так нравится, до чего податливым становишься в моих руках. Знаешь, что этим делаешь со мной? – В глазах Вэньчжоу – бесконечное смирение. – Чувствую себя всемогущим. – Шаотянь. Мы задержимся. Поэтому… ешь. Испытание было то еще: Вэньчжоу к концу трапезы не придумал ничего лучше, чем с блаженным видом наблюдать, как Шаотянь сцеловывал с кончиков его пальцев цветочный мед. Кто бы смог отказаться? В себе подобной крепости духа он не находил. – Ты настоящее зло, – несчастным голосом укорил Шаотянь. – Как насчет того, чтобы раскаяться? Или, к примеру, вести себя прилично, иногда, для разнообразия. – Я придумаю, как загладить свою вину. Вэньчжоу сунул только что облизанный им палец в рот, и Шаотянь вынужден был махнуть разом две чашки с травяным чаем, свою и его, таким жаром его окатило. Он собрался с мыслями и решил, что безопаснее всего отвлечься на что угодно: пасторальный быт, урожайность, и запутанные семейные истории незнакомых людей идеально подойдут. – Проверю периметр, раз уж нам тут ночевать. – Конечно, иди, – отпустил Вэньчжоу. Он справился непривычно быстро: место было на редкость спокойное, пусть и не тихое: отовсюду неслись бойкие голоса, смех, даже пересуды и те звучали доброжелательно. Шаотянь сбился с шага, расслышав, о чем болтает староста с Вэньчжоу. После того побоища, которое произошло у Резных пещер, слухи о них ходили самые инфернальные, становясь все причудливее после каждого нового боя. Шаотянь не был бы собой, если бы удержался и не поучаствовал, но только сейчас понял, что придумывал не только о себе. – Погоди, – остановил Вэньчжоу, когда он хотел юркнуть за его спиной в дом. – Присядь рядом, места в беседке полно. И затем что случилось? – Они обрушили форт на головы его защитников: те места теперь называют Могильником. Среди отблесков пожаров, которые горели всю ночь и горят до сих пор, распахнули Дверь Смерти и на руинах принесли души невинных в жертву. – Кому? – заинтересовался Шаотянь. Он такого не рассказывал, к тому же форт был полон призывателей – сложно найти кого-то менее невинного. Придвинувшись вплотную, Шаотянь погладил шею под волосами, надежно скрытый Вэньчжоу от любых наблюдателей. Одуряюще пахли ползучие цветы, увившие дерево беседки, бесстыдные в своем буйном цветении. – Здесь версии расходятся. Но чаще всего говорят о том, что друг другу. Э-э, сами знаете, почему, – замялась она. – Потрясающе. Шаотянь ухмыльнулся: раз Вэньчжоу нравится, сейчас его время блистать и на ходу придумывать. – До вас еще не доходили новости о городе, в котором перестало всходить солнце? – Это как? – До сбора урожая оставалось больше месяца, холод коснулся ее сердца при одной мысли о таком бедствии. – Есть зелье, которое отнимает годы жизни у каждого, кто выпьет хоть каплю, растворенную пусть бы и в десяти кувшинах воды. Отнимает и отдает изготовившему. Настаивают основу в темноте под открытым небом. Без вкуса и запаха, смешать в нужных пропорциях сможет и дряхлый старик, и дитя неразумное. Они забрали солнце с собой, потому что оставили его там, а с Луной договорились. Обездоленные жители только тем и заняты, что ищут, где оно спрятано, чтобы вылить в кладбищенскую землю – только это их спасет. – С Луной можно договориться? – зачем-то уточнил паренек, на вид его ровесник, может, чуть младше. Он мастерил из колец серебряную цепь, бряцание которой отчего-то не раздражало. «Тебе-то что с этой информации?», – подумал Шаотянь. Вэньчжоу не сидел бы тут, слушая глупости, будь у того хоть какой камень за пазухой. У любого в этом поселке не было ни способностей, ни стремлений к колдовству, Шаотянь не должен был это сам чувствовать, он просто верил Вэньчжоу. «Хорошее место». – Да просто приливы интересуют, – спросивший о Луне обезоруживающе улыбнулся. – С Луной… Обычно нельзя, но это же Меч и Проклятье, – с двойственным чувством сказал Шаотянь: он до сих пор не привык к тому, как их прозвали. – Вот бы к нам они никогда не пришли, – перекрестилась женщина из собравшейся толпы, остальные согласно загудели. *** Пьяное лето кралось через открытые окна, лепестки магнолий усыпали пол. Шаотянь доверху был полон страстного томления, он вожделел, жаждал. – Не терпится? В неверном свете Вэньчжоу и выглядел, и звучал чарующе. Его хотелось искупать в нежности и погрузить в порок. Вэньчжоу вдохнул ртом, через приоткрытые губы, искусительно поглядел из-под ресниц, и Шаотяня повело. Невидимый поводок дернуло, и он оказался рядом быстрее, чем в бою. После купания волосы еще не просохли до конца, и влажные кончики мазнули по лицу, когда Шаотянь придвинулся на постели. В прошлый раз Вэньчжоу изорвал простыни, потому не стали убирать покрывало, устроились поверх него. – Волосы отросли, – озвучил он очевидное, протянув прядь от корней между пальцами. А ведь сам Шаотянь до сих пор стригся по форме, вспомнил об этом и тут же затолкал мысль в темный угол. – Надо мной нет больше никакого Устава, – сказал Вэньчжоу и откинулся на подушки, беззастенчиво провоцируя ответить единственно возможным образом. Шаотянь сдался на его милость. – Раз уж место свободно, можно мне занять? Над тобой? Я постараюсь, – в очередной раз подтвердил свою готовность следовать их договору. – Не разочарую. Шаотянь водил пальцами по сомкнутым губам, почти невесомыми касаниями гладил в уголках, прижимал верхнюю к зубам ногтем, повторял изнуряюще медленно, пока Вэньчжоу не попросил ломким голосом: «Хватит. Не нужно меня мучить», не сдержав стон – каждое новое слово из-за прижатых пальцев усиливало ощущения. У него были очень чувствительные губы, очень – Шаотянь беззастенчиво пользовался этим. Совершенно вскружил голову, перейдя к тающим приторным поцелуям, и зря времени не терял: вынимал из одежд бережно, разворачивал как подарок. – Я бы соврал, ха, да, бессмысленно, бесполезно, но соврал бы, если бы сказал, что не хотел бы сорвать с тебя все это, дернуть так, чтобы порвалось… не по швам разошлось, а на лоскуты. Вэньчжоу слушал внимательно, неодобрительно качал головой, – незачем, Шаотянь и так бы не дерзнул, – с готовностью поворачивался, приподнимал бедра, протягивал руки, чтобы облегчить его задачу. Только коснувшись обнаженной кожей кожи, понял, что и Вэньчжоу как-то умудрился его раздеть. – Ты как это сделал? Я настолько потерялся в желании обладать, – Шаотянь немного смутился от своих же слов, но снова отвлекся на то, как Вэньчжоу согласно вздохнул, подставляя шею под поцелуи, – или в тебе кроются неожиданные таланты? Где-то... не знаю, очень глубоко? Вэньчжоу ткнулся губами за ухо, послав волны дрожи по всему телу и ответил: – Не могу, как ты это все говоришь. С этим сложно было спорить, Шаотянь знал себя и дурные привычки, но замолчать не мог, дразнить его хотелось в безумном безрассудстве. – Только ты не видел и малой части того, что я умею. – Ого. Буду считать это обещанием. Я запомнил. – И потянулся закрепить поцелуем. Очертил скулы и подбородок ногтями, с нажимом, быстро, оставил прикосновения гореть под кожей. Отодвинулся, оглядел дело рук своих: Вэньчжоу упал на спину, полностью обнаженный, если не считать проклятий на запястьях, мерцающих как потусторонний жемчуг. Он не смел попросить убрать их, но кто бы сомневался – Вэньчжоу зубами схватил по призрачной нити с каждой стороны и выплюнул в спешно начертанный на полу знак кровью, всегда кровью, будто ее запас был бесконечен. Стук бусин вышел похожим на скрежет тысячу лет не тронутых ворот. – Лишь так, некрасиво, знаю. Когда Шаотянь зацеловал его со всех сторон и дошел до подъема стопы, Вэньчжоу приподнялся на локтях, поймал его взгляд и предупредил: – Щекотно будет, не стоит. Шаотянь знал его не первый день, поэтому вместо «Не стоит» услышал «Только попробуй» и вспомнил, как звонко хохотал и отбивался Вэньчжоу в прошлый раз, но выбрал быть послушным: погладил с нажимом уязвимое место всей ладонью. – Так хорошо, продолжай. Шаотянь трогал и смотрел, целовал и покусывал, вдыхал запах его волос и дыхание, шептал, какой Вэньчжоу отзывчивый, как он тянется к ласкам. Каждое прикосновение было наполнено обожанием. Шаотянь отчаянно запоминал. Ему так хотелось еще – всего, навсегда. Прижался поцелуем к внутренней стороне бедра и не выдержал, сжал зубы – Вэньчжоу вскинулся и выстонал: «Еще». К этому моменту Шаотянь совсем изнемог. Стало душно и при открытых окнах. Шаотянь не оставил вниманием ни одну родинку, поцелуями объединяя их в созвездия. Некоторые были крошечными и Шаотянь бы нипочем их не рассмотрел, если бы не запомнил наизусть раньше, где каждая пряталась. – У тебя есть родинка прямо за линией роста волос, и в зеркало не разглядишь. Не знаешь, что она есть. Только для меня. Вэньчжоу охотно откликался на прикосновения и не скрывал, что Шаотянь – на верном пути. – Сделаешь так еще раз? Мне понравилось. – Что именно? Я столько всего с тобой делал, ах. Показал на нем: запустил пальцы в волосы, дернул вниз – резко, целовал открытую шею, прикусывал нежную кожу. Даже в тумане возбуждения Шаотянь заметил, что Вэньчжоу тоже понравилось сделать это с ним. Это взволновало еще сильнее открывшимися возможностями, он собирался предлагать себя, пока тот не отбросит все сомнения. Шаотянь вспомнил смущенный шепот девушек из городка под стенами Ордена, с которыми как-то чуть не столкнулся у озера, было бы неловко: «Почему инквизитор? Он понимает». – «Тайны девичьих сердец?» – «Когда хорошо, и что нужно делать, и как». Сейчас он осознал: похоже, у говорившей был опыт. Потому что Вэньчжоу понимал. Если бы тот чаще разрешал себе что-то с этим сделать… Ему разрешал все, но не себе, Шаотянь не мог не заметить. Шаотянь не перестал его целовать, но клонился назад, пока не упал на спину, заманил в западню: волей-неволей Вэньчжоу пришлось отвечать на поцелуи, сидя на нем верхом, притираться. Воображение будоражили картинки того, как они могли бы поменяться ролями. Вот только Вэньчжоу в этой игре был искуснее него, как понял, что его заставили тянуться – отстранился и ждал, безмятежно улыбаясь. Шаотянь рвано дышал, отводил взгляд, испуганный своим же напором. Но несмотря ни на что, не чувствовал, что проклят, скорее – благословлен. – Я могу делать несколько дел одновременно? – Почему это – вопрос? Мы оба знаем, что можешь. – Согласен, значит, сделаю. Без сомнений, Вэньчжоу нравилось все, что он вытворял: Шаотянь взялся за его член второй рукой, размазал бесцветные густые капли, лизнул щель, остался очень доволен звуком, который услышал. Он откупорил фиал с маслом, вслепую погладил ягодицы и вход, дразняще покружил снаружи смазанными пальцами, медленно ввел один. Затем немного сдвинулся и в энтузиазме чуть не подавился. – Тише, тише, – приказал Вэньчжоу надтреснутым голосом. Голова кружилась от оказанного доверия. Внутри Вэньчжоу было горячо и тесно. Шаотянь плотно обхватил губами член и толкнул следом второй палец; глубже брал его разом с двух сторон, до костяшек пальцев вошел как раз когда ткнулся носом в нежную кожу живота. Он был доволен собой: так точно подгадал время. Пот выступил над верхней губой, Вэньчжоу добросовестно дышал в ритм с его движениями, прекрасный как явленное чудо. Его покачивало на волнах желания, колени разъезжались, он схватился за спинку кровати, а Шаотянь выпустил член изо рта и предложил: – Держись за меня смело. Одной рукой удержу нас обоих. Щека под прикосновением стала горячей, он беззвучно коротко выдыхал, покусывал губы, весь ушел в себя и ощущения, что дарил Шаотянь. Вэньчжоу кончил в его руках, поводил головкой члена по влажно блестящим губам, размазывая свою сперму. Откинулся на подушки, жадно глотал воздух, стараясь прийти в себя – Шаотянь во все глаза наслаждался его видом, будто еще живым попал в Рай. – Ты бы только видел себя. Все хорошо, продолжаем? Вэньчжоу покачал головой – и волосы разметались, прядь прилипла ко лбу. Расфокусировано поглядел на него, не сразу понял, что спрашивают. – Я имя свое забыл. – Вэньчжоу. – Когда Шаотянь так шептал его имя, оно звучало молитвой. – Мы только начали. Шаотянь вдумчиво собрал все, что не проглотил, пальцами, стер ладонью с подбородка смесь спермы и собственной слюны, под внимательным взглядом дотянулся до полотенца. Вэньчжоу взялся помогать, основательно вытер лицо, коснулся в нескольких местах шеи. Шаотянь без затей использовал бы первое, что под руку подвернется, но Вэньчжоу настаивал, чтобы они оставляли хозяевам дом хотя бы в напоминающем пристойность виде, и соответственно готовился. – Выпей. Чашка с чистой свежей водой опустела очень быстро, так Шаотянь хотел продолжить. Вэньчжоу уже достаточно пришел в себя – решительно уложил Шаотяня на свое место и устроился сверху, что-то припоминая. Он размазал масло по бедрам и устроился над членом Шаотяня. Тот был так возбужден, что от первого же движения чуть не потерял контроль. Вэньчжоу сжимал его и проезжался по всей длине, не спеша устремлялся вверх. А еще ему было весело. – Я же все делаю правильно? Распаленный поцелуй был ответом: Шаотянь больше ничего не мог. Он вскинулся, заливая спермой ягодицы Вэньчжоу. Разноцветные блики плавали в воздухе, и Шаотянь потянулся в бессмысленной попытке поймать хоть один, не сразу понял, что те мерещатся. Первое, что накрыло после того, как он пришел в себя: так плотно держал руки на бедрах, что почувствовал биение крови в кончиках пальцев и снял их по одному. – Шаотянь, – позвал его обратно, в реальный мир Вэньчжоу. – Хуан Шаотянь, – каждый слог – новое ласковое прикосновение. Из памяти еще не изгладилось растерянное выражение, с которым Вэньчжоу признался, что забыл свое имя, и вот он звал его, по имени, – в этом было столько всего… – Шаотянь, ты еще здесь? – Дай мне минутку, и сам убедишься. Все вопросы иссякнут, сейчас. Ох какой ты, – он задохнулся: в ярком колдовском свете полнолуния силуэт был опасным и волнующим. – Да, это я. Я. Это я заставлю тебя кричать. Вэньчжоу ткнул его в бок. После Шаотянь слизал каждую каплю с кожи, ввел три пальца в хорошо растянутую дырочку, лениво двигал ими, подтянув к себе за согнутое колено. Как увидел, что сперма попала в ямочки на спине – пожалел, что не рисует. Шаотянь целовал спину, спускаясь все ниже, он научился быть неторопливым. Вэньчжоу сдался первым и перевернулся. – Давай же. Шаотянь был очень настойчив, несдержан. Раздвинул языком губы, впился поцелуем в рот, пальцами – в волосы, крепко держал, изредка дергал к себе, когда Вэньчжоу пытался отстраниться, словно его раздирали противоречия, ведь потом тягуче стонал и сам льнул ближе. Из-за жары они местами прилипали друг к другу. Закинув руки за голову, Вэньчжоу судорожно скомкал пальцами ткань, вцепился как в свою последнюю надежду. Выгнулся, прижавшись вплотную, Шаотянь придержал его за поясницу, хоть пальцы и скользили по мокрому от пота телу. Он терзал губы, прикусывал их и играл пальцами во рту. Особенно удачно двинулся и Вэньчжоу сомкнул на них зубы, сжал кулаки, подавившись воздухом, и Шаотянь потянулся исправить положение: силой разогнул каждый палец и устроил свою ладонь поверх, ногти впились уже в него, тряхнуло от контраста разных ощущений. Закрыв глаза, он равномерно двигался, слушал, как Вэньчжоу беспомощно стонал под ним, знал, что тот не отводил взгляд от его лица. Со способностями инквизитора это совершенно избыточно, но Вэньчжоу всегда с таким вниманием в него вглядывался, что у Шаотяня мутился рассудок. Вот и сейчас он принялся сорванно шептать: – Каждый раз думаю: это все сон, горячечный бред, морок, который вот-вот развеется. – Шаотянь успевал осыпать его поцелуями в паузах между горькими словами. – Любой шаг вперед – по ломкому льду. К счастью, Вэньчжоу в ответ молчал. «Ты ведь не любишь меня», – мог бы сказать Шаотянь. Хотел бы спросить: «Так зачем это все позволяешь?» Но ничто так не пугало его, как возможный ответ. Он бы скорее вызвался добровольцем против сонма демонов, чем начал подобный разговор. Вэньчжоу ответил бы правду, им пришлось бы что-то делать с этим, а может, он бы вновь решил все один, уйдя в ночь. Шаотянь не мог этого позволить. И года не прошло в разлуке, а у Вэньчжоу уже были изрезаны руки. Линии разной давности тонко светлели на коже, и каждая ранила: его не было рядом, и кто-то был искусен и до того опасен, что смог подойти близко, нанося удары. Не единожды. Шаотянь помотал головой, не в силах больше представлять, как Вэньчжоу пришлось заслоняться голыми руками. Он знал, что кроме Игл у того есть чужие проклятья, но работа с ними требовала времени и планирования: если все запасы были истрачены, то новые взять было неоткуда. Что и говорить, чернокнижник из Вэньчжоу вышел самобытный и чудной. Дыхание перехватило от того, насколько он был восхитительно живой, в его объятиях. Шаотянь как никто умел ценить, что имел, каким бы незначительным по мнению других, неважных, пристрастных, полных осуждения людей, ни было то, что он хранил как драгоценность – у самого сердца. Брал его, накрыв собой, а Вэньчжоу только шире раздвигал ноги. Вэньчжоу его слушал и слушался, и у него шла голова кругом. Шаотянь стал вбиваться резче и жестче, и Вэньчжоу встречал его на полпути, бесстыдно насаживаясь на член. Мелькнула мысль сделать так при свете дня, чтобы рассмотреть все детали: зрачки у него, должно быть, безумно расширились, но и без этого Вэньчжоу был притягателен как дьявол во плоти. – Громче! Я ведь делаю тебе хорошо? Пожалуйста, громче. Вэньчжоу не скупился на доброе слово: «Мне не с чем сравнивать, нет, и не хочется. Дыши! Это приятно». – «Да, именно так!» – «Отлично придумал». Вэньчжоу прижался к впадине у ключицы, и Шаотяня закружило от стольких вещей разом: испарина на его лбу, очень тихий, вымученный стон, почти хрип, осевший несмываемым клеймом на коже, полный блаженства, которое он больше не мог вмещать в себе, то, как удобно Вэньчжоу лег на него, – все, все указывало на то, что они были созданы друг для друга. Прекрасная, чарующая иллюзия. Шаотянь посмотрел в глаза: что-то поднималось из глубин. Казалось, только руку протяни – и… Мысль ускользнула, когда Вэньчжоу взмолился: – Подожди! Ноги затекли, давай по-другому. Может, сдвинемся к краю, и ты встанешь на пол... Шаотянь признался: – Ты хорошо обо мне думаешь… Но как, как я смогу – ноги не удержат. Вэньчжоу все равно развернулся спиной, не оборачиваясь покладисто разрешил: – Ни в чем себе не отказывай. Чужое удовольствие действовало на Вэньчжоу сильнее собственного. Он мог закрываться – иначе с инквизиторами было бы до смешного просто справиться, но наоборот, впитывал до остатка. Все, что ощущал Шаотянь, отражалось в нем как в зеркале, а Вэньчжоу всегда питал к ним слабость. Шаотянь совсем пропал, растворился. Но как река в море: сколько бы вод не влилось, то все равно оставалось соленым. Он всегда, каждый раз, делал все так, чтобы ни в чем не отказать Вэньчжоу, разгадать его потаенные желания. Масло впитывалось, поэтому он добавил больше. Раскачивался медленно, с пугающим самоконтролем. Вэньчжоу сам подался назад, прикусив щеку изнутри. И еще, и еще, пока не почувствовал шлепок мошонки. Изредка Шаотянь менял темп, в очередной раз это оказалось удачным. – Твою же мать!.. – Вэньчжоу выговорил каждое слово безысходнее предыдущего. Влажный воздух, полный звуками движения, стонами, пронизанный светом полнолуния с безоблачного неба, можно было продавать на вес. Шаотянь наполовину вышел, протолкнул рядом палец – стон оборвался. Он подался вперед, вслушиваясь, не поступит ли команда прекратить, опять вернулся назад, но все, что слышал – тяжелое дыхание Вэньчжоу, который уткнулся лбом в постель. Хватило пары повторов, чтобы весь мир наконец-то начал двигаться с ним на одной скорости. Шаотянь погладил обеими ладонями по взмокшей спине, внутренней стороне бедра. Собрал языком все, что потекло вниз, когда прикоснулся к краям, Вэньчжоу содрогнулся всем телом. Не задумываясь, проник языком глубже, почувствовал собственную сперму внутри. Вэньчжоу ахнул, громко, не помня себя. Шаотянь прервался и посмотрел на него: тот обернулся через плечо с укором, и взгляд был совсем поплывший. – Я ведь отнял у тебя ту книгу. Шаотянь не без удовольствия подумал, что он и сам по себе способен удивлять, без наук и сомнительных поучений «устаревших трактатов», и увлеченно продолжил. О том, что выглядит смешно, не думал: для него боязнь показаться глупым уж точно не была причиной отказаться от чего-то нового. Вэньчжоу неразборчиво что-то пробормотал, когда он уверенно взялся за член, и вовсе всхлипнул. Еще один оргазм накрыл его, и слезы текли по лицу. Вэньчжоу удивился, не заметил, когда это началось. Недоверчиво провел по щекам, убедился, что не показалось, и разрыдался глухо, прерывисто. Сверху навалился удушающий страх такой силы, что Вэньчжоу не сразу отделил его от своего – базовое, простейшее упражнение инквизитора. Он все никак не мог остановиться, слезы текли и текли, и Шаотянь вслед за ним тонул в панике, перестало хватать воздуха. В чувство привела боль. – Ой, – вскрикнул Вэньчжоу. – Не сломай ребра, они дороги мне как память. – Хочешь это обсудить? – осторожно предложил Шаотянь. Руки он держал на виду, отдернул сразу же после окрика как от огня. Новая крупная капля сразу сорвалась вниз с ресниц, упала на подставленную ладонь, и когда только Шаотянь успел. Он не смотрел на Вэньчжоу, рассеянно водил пальцем по мокрому. – Да, конечно, как иначе-то? Я в чем-то проебался. – Эй! Вэньчжоу сморгнул с дрожащих ресниц последние слезы и дернулся: Шаотянь коснулся его щеки языком, безотчетно попробовал на вкус. Вэньчжоу постарался его успокоить и отвлечься от собственных мыслей: – Чего ты испугался, это ведь просто слезы. Соленая вода, не больше. Все хорошо. – Про себя он подумал, что даже слишком. В этом-то и заключалась проблема. – И что это ты делаешь? Шаотянь выглядел виновато, когда отстранился. Он заставил отвести ладони от лица и почувствовал, как адский огонь, уготованный ему, разгорается ярче: заплаканный Вэньчжоу был ни с чем не сравним. – Мне все в тебе нравится. Вот настолько. – Глотнул воздух как перед нырянием и тихо спросил: – Что я сделал не так? – Забудь, очень тебя прошу. Все хорошо. Шаотянь как с водопада прыгнул на острые камни, эти слова как яд растеклись ему вслед. А ведь в самый первый раз Шаотянь засыпал его вопросами в процессе, бестактными до ужаса, но Вэньчжоу воспринял все спокойно, поделился неожиданным мнением: «Так ведь лучше. Много ли чести как по волшебству иметь все и сразу. Спрашивать и отвечать, а не молча надеяться на то, что будешь понят. Ты все делаешь правильно. А если засомневаешься, просто делай, как сказано». Пусть сейчас Вэньчжоу не ругал, но Шаотянь хотел, чтобы его хвалили. И больше того хотел, чтобы Вэньчжоу было хорошо. – Можно будет повторить. Нужно. Все. Шаотянь так просто не собирался отступать, попытался сложить вместе осторожные догадки. Вэньчжоу потянулся и сбил весь настрой. – Ужас как хочется есть. – Я схожу! Шаотянь слетел с кровати, покачнулся, рассмеялся: – Смотри, меня ноги не держат. Я же говорил. – Лежи уж, мой герой. Что-нибудь захватить? – Еще воды. Вэньчжоу набросил на плечи часть его верхнего облачения, сидел с подносом, подогнув под себя ногу напротив окна, ел и передавал воду из уст в уста, в поцелуе. Шаотянь таял. – Давно мечтал так сделать. Эта вода слаще меда. В хорошем смысле! Не как из реки Бахэ, ну ты понял. С собой Вэньчжоу захватил пару влажных полотенец, и оба, сталкиваясь локтями, обтерли друг друга, затем сбросили на пол, поверх проклятий вместе с замаранным покрывалом. И тут совершенно не к месту захотелось выяснить, правильно ли Шаотянь понял разбросанные повсюду намеки, он не позволил себе задумываться и выпалил: – Кем были твои родители? – Да. Ты верно предположил. Только со мной вышла промашка… Ненастоящая улыбка хрупким щитом заслонила воспоминания о том, сколько всего Вэньчжоу перепортил, пока каждый в Ковене, способный хоть чему-то научить, не отказался от него с вердиктом «безнадежен», «бездарность». Дядя и вовсе клеймил «позором рода», яростно винил в закате великой династии. Он потом кричал, что всегда знал: от него одни беды, что он злопамятный, призывал на голову все несчастья, захлебываясь рыданиями, все повторял, что он больше не часть семьи, и возразить Вэньчжоу было нечего. Он верил, что тогда поступил правильно, и вины на нем никакой. Фэн Сяньцзюнь, напротив, схватился за него обеими руками, как узнал, что Вэньчжоу умеет только разрушать. В пику ему он до сих пор пытался что-то мастерить из той малости, что не распадалась от прикосновений. Но Шаотянь… Шаотянь видел в нем что-то большее. Он как раз откинулся на спину, прижался макушкой к плечу Вэньчжоу, и тихо произнес, засыпая: – Хотя бы понятно стало, в кого такой колдовской облик. Грусть развеялась без следа. – Очарован мной? – Без шансов на спасение, – подтвердил он и задышал размеренно и глубоко. Вымотанный, Шаотянь уснул быстро. Вэньчжоу сидел рядом, смотрел, как его спину заливал лунный свет. Долго сидел, размышляя, пробегал пальцами по его коже, как рябь от легкого ветерка на пруду. Затем ему пришлось прерваться: Шаотянь беспокойно заворочался, перевернулся. Снилось ему что-то приятное и волнующее, улыбки блуждали по кругу: недоверчивая и задорная, робкая и самоуверенная, блаженная. Вэньчжоу посмотрел выше, на чистый лоб, прикоснулся к волосам, сдвинул их вверх. Он помнил так четко, что почти видел разверстую глубокую рану в том месте, куда пришелся один из ударов Фан Шицяня. Сомнения давно превратились в уверенность. *** Шаотянь проснулся на заре, и действительность была похожа на сон, в котором Вэньчжоу нежился в его объятиях: тот спал на боку, повернувшись к нему лицом. Сначала Шаотянь перебирал его волосы, но не устоял и погладил шею, позвонки, скользнул ниже. Второй рукой он обхватил запястье, устроив большой палец на месте, где прослушивался пульс: сердце Вэньчжоу билось, в этом была и заслуга самого Шаотяня. Вэньчжоу даже спал сосредоточенно, напряженно. Хотелось растолкать его и снова затейливо выебать, чтобы мыслей в голове не осталось, не просто лишних – никаких. Он уже знал, что сможет – эхо все повторяло и повторяло «Я имя свое забыл» ненамеренно томным голосом. О том, что случилось позже, думать не хотелось, вместо этого Шаотянь старательно запоминал, что видел. И пусть нередко удавалось налюбоваться всласть – всегда было мало. Он чувствовал себя вором, забравшимся в святая святых, ничего удивительного, что его застали на месте преступления. – Еще так рано, – касаясь шеи вкрадчиво прошептал Вэньчжоу. – Что это ты задумал? Брось! Отдыхай. Он расслабленно вздохнул, перекатился ближе, и обнял всем собой. Сам. Шаотянь боялся пошевелиться: он дорого бы отдал, чтобы Вэньчжоу сделал такое, полностью осознавая свои действия. *** Каждый раз следы горячей ночи на Вэньчжоу были рассыпаны так усердно, что не оставалось сомнений, что с ним приключилось. Шаотянь же, оглядывая себя, с ужасом представлял, что его самого там и не было. Он временами не понимал, вместе ли они сейчас и были ли когда-то, или он до сих пор сидит в окружении рассыпанных вокруг Игл с запиской «Прощай». Зыбкое ощущение, гиблая, голодная трясина впереди. Но не в этот раз. Шаотянь в исступлении как завороженный трогал следы на своем теле и убеждался в реальности произошедшего. Он не дался в руки, когда встревоженный Вэньчжоу хотел хлопнуть поверх распевы, а тот все не сдавался и уговаривал. Хорошо хоть не извинялся, потому что ясно, как сам Шаотянь чувствовал, до чего же ему понравилось. – Разве тебе не больно? – Мне великолепно, – с достоинством ответил Шаотянь, но не выдержал и заулыбался. «Охуительно» осталось непроизнесенным. За завтраком он решил извиниться: – Едва рассвело, неразумно, знаю, я должен быть использовать это время, чтобы хорошенько выспаться. И тебе не мешать. Мы сюда зашли специально, а я… – Шаотянь понял, как накал интенсивных боев и бесконечная сосредоточенность умотали его, только когда все схлынуло без остатка. – Не подумай, уж я-то ценю твою заботу, спасибо! Вэньчжоу глянул удивленно: совершенно не помнил этот отрезок между двумя снами. – О чем ты? Шаотянь быстро произнес: – Ты ничего такого не делал. Вэньчжоу наплевал, что Шаотянь явно что-то недоговаривал. – Что-нибудь сказал?! – разволновался он. – Просто отругал меня, что не сплю в такую рань. – И все? – Ну да. – Ладно. Не поступай так больше. Шаотянь после не раз представлял, что Вэньчжоу мог бы сказать, грезил об этом денно и нощно. *** Отдохнув и пополнив запасы, они больше не стали задерживаться. На лесной тропинке Вэньчжоу заговорил, когда почувствовал, что вокруг не осталось людей: – Я все думаю: если после нас остаются горы трупов, и только вороны летают над убитыми, то откуда эти леденящие душу подробности? – Здесь версии расходятся, – осторожно повторил чужие слова Шаотянь. – Я не всегда узнаю историю, после того, как она сделает круг. Убивать всех без разбора мы начинаем где-то на двадцатом человеке, который пересказывает ее дальше, мне самому интересно, почему так. Хочешь, попробую разобраться? Ну ладно. Я пока не уловил закономерность, но думаю, ты мог бы рассчитать вероятность… все, молчу. – Кажется, у тебя много свободного времени? – Кажется, ты это сегодня же исправишь, – сник Шаотянь. – Мне понравилось о солнце. Свежо, – отметил его придумку Вэньчжоу. Подумав, добавил: – И больше никаких воронов. *** Ковен Маленькая Трава являлся самым крупным и могущественным, а его глава был уважаемым членом колдовского сообщества. Поэтому Ван Цзеси не привык к тому, что его в панике трясут среди ночи. Все равно это ничем не могло им помочь: Меч и Проклятье, отступники Ордена, не только откуда-то вызнали рецепт их секретного оружия, Зелья Мимолетности, но изготовили свое, и теперь только ждали, пока оно настоится. Ему стоило насторожиться давным-давно, когда эта парочка разрушила все их планы в Бацяо, но Ван Цзеси и мысли и не допускал, что из разрозненных сведений и обширного списка произрастающих в той местности трав (пусть и не самым естественным образом), можно составить что-то полезное. Как будто у них был не просто талантливый алхимик, а настоящий гений. Как же они прокололись! Во все стороны разбрелись шпионы в отчаянных попытках отыскать новые порции Мимолетности и прибрать к рукам Маленькой Травы. Эффект был выше всяких похвал, но ингредиенты – чрезвычайно редки. Приходилось идти на ухищрения и рисковать привлечь внимание проклятой Инквизиции массовыми смертями в попытках обойти законы природы. Сейчас где-то дожидалась своего часа основа, которую можно было перехватить и использовать себе во благо. Как разумный человек, вставки невежественных крестьян о похищенном солнце Ван Цзеси проигнорировал. Он знал, как распространяются слухи.