***
Словно остолбенев, Кир наблюдал за происходящим внизу. Он увидел, как к отцу подошел человек характерной восточной внешности, что-то говорил ему — слов было не разобрать. Отец лишь молча смотрел на него. Даже отсюда Киру было видно, что отец вымотан и измучен событиями этих трех дней. Но все равно прямая спина, высоко поднятая голова. Во всем облике отца было то, что Кир обожал в нем, в чем всегда хотел быть похожим на него — сила. Сила духа, сила правды, сила жизни. Жить до последнего так, чтобы не было стыдно ни за одну прожитую секунду. Киру стоило немалых усилий, чтобы не выйти из тени, не податься вперед, особенно когда отца вдруг потащили к странному возвышению в середине круга, положили на него и закрепили руки и ноги ремнями. Что они собираются делать с ним? Мужчина снова подошел к отцу и что-то сказал ему. Отец молча повернул к нему голову и вдруг вздрогнул. Кир не понял, что произошло. Перестав дышать, он наблюдал за отцом. Тот лежал, смотря куда-то в потолок. Вдруг руки его сжались в кулаки, он закрыл глаза. Какое-то время он еще лежал неподвижно, лишь грудь учащенно поднималась. Первый стон долетел до Кира всего через несколько минут. Отец прикусил губы, пытаясь удержать в себе вырывающиеся звуки. Кир видел, как с каждой секундой тело отца все больше и сильнее напрягалось, словно его распирало изнутри, словно внутри что-то заполняло каждую его клеточку, искало все новые и новые пути, проникало в вены, било в виски, разрывало мышцы. Кир впервые своими глазами видел боль — дикую, растущую, набирающую обороты, заполняющую каждую клетку. Он видел, как отец пытался контролировать свое тело. Он кусал губы в кровь, сдерживая рвущийся из него крик, бился в судорогах, натягивая ремни на руках и ногах, сжимая кулаки. Боль металась внутри него, ища выход. И нашла. Первый крик отца чуть не оглушил Кира — он отшатнулся к стене, словно его откинуло взрывной волной от этого крика. Он не мог не смотреть, словно парализованный вырвавшейся на свободу болью отца. Даже с такой высоты Кир видел стекающую по его рукам кровь. Боль заставляла его так натягивать ремни, что те впивались в кожу и резали ее, словно ножи. Кир видел напрягшиеся мышцы рук, натянутые, словно канаты вены, напрягшиеся ноги. Только сейчас он понял, что эти люди каким-то образом вкололи ему наркотик, который и повлек для него этот ад. А мужчина спокойно сидел на стуле и наблюдал за мучениями отца, довольно улыбаясь при каждом его крике. Сидящие на лавках люди в серых балахонах наблюдали за всем молча. Вдруг наступила тишина. Кир вздрогнул и вернулся взглядом к отцу. Тот молча лежал. Не бил кулаками по возвышению, не закидывал голову, не рвал ногами ремни, просто обессиленно лежал, закрыв глаза. Кир задрожал. Мужчина поднялся и подошел к возвышению, жестом подозвал кого-то. К нему тут же подошел еще один, худой, в очках. — Братья и сестры! — вдруг так громко, что его услышал даже Кир, воскликнул первый мужчина. — Вы все видели, как праведный огонь окончательно прогнал дьявола из этого человека! И теперь, чистый от грехов и пороков, он готов предстать перед Отцом нашим! Приближается святой для нас момент! С первыми лучами солнца мы поклонимся Отцу нашему и будем молиться о том, чтобы он принял нашу жертву и послал нам свое благословение! С первыми лучами солнца? Кир вздрогнул. Значит, жертвоприношение на рассвете? Всего через несколько часов? Дрожащими руками Кир вытащил телефон. Глухо. Не ловит. Снова посмотрев вниз, он увидел, как отца освободили от ремней и сняли с возвышения. Он был без сознания, но «балахоны» это мало трогало. Отца поволокли к выходу, Кир в свою очередь рванул к двери. Он не знал, что будет делать, но уж точно не сидеть на месте. Страх разом отошел куда-то на второй план. Крики отца, все еще звенящие в ушах, вели сейчас Кира. Вывели с галереи, по незнакомой лестнице привели этажом выше. Услышав шаги, Кир спрятался за какую-то портьеру. Около нее остановились. Слегка отодвинув ткань, Кир невольно вздрогнул, потому что прямо напротив его глаз было лицо отца, так близко, что он бы смог дотянуться до него рукой. Два «балахона» держали его за подмышки, голова его свисала вниз, он был без сознания. Кир видел морщинки на его лбу, разорвавшиеся под кожей сосуды, кровь на треснувших губах. — Значит, его как всегда, на чердак, пусть полежит, отдохнет, он нужен нам в нормальном виде, — послышался голос. — В зале он должен быть к четырем утра. Мы пока все приготовим. «Балахоны» молча кивнули и поволокли отца дальше. Чердак… Они держат отца на чердаке. Но где его искать? Когда за портьерой наступила тишина, Кир вышел из-за нее. Разумеется, отца и «балахонов» уже и след простыл. Все, что Кир знал, что его потащили куда-то вправо. Добежав до конца коридора, Кир замер и отчаянно ударил кулаком по стене. Коридор расходился в две стороны. Пока Кир думал, куда ему повернуть, слева раздался шум. Выход был один — направо, назад вернуться он бы не успел. Не теряя времени, Кир побежал и вскоре в очередной раз поблагодарил провидение, поверив, что оно, и правда, повернулось к ним лицом, потому что выбранный им путь привел его к металлической лестнице, ведущей куда-то наверх. Проследовав по ней, Кир оказался под большим люком, подняв его, вылез на крышу. Отсюда найти чердак будет просто. Главное, не скатиться вниз. Лететь, конечно, недалеко, но достаточно, чтобы сломать шею. Пригнувшись, чтобы его не было видно с земли — мало ли кому захочется выйти воздухом подышать — Кир мелкими перебежками передвигался от одних окон к другим, вглядываясь в находящиеся внизу помещения. Даже осмотрев таким образом почти две трети крыши, он не отчаялся, а продолжал свои поиски. Наконец, добравшись до очередного узкого окошка, Кир замер. Пришлось даже немного отпрянуть, прячась, потому что внизу два «балахона» как раз втаскивали отца. Кир осторожно выглянул. Он видел, как отца бросили на пол, связав ему руки за спиной, так и оставили. Сердце нетерпеливо выстукивало свой ритм, но Кир выдержал паузу на случай, если «балахоны» вернутся. Наконец, он уверенно поднял окно. Оно было еще уже мансардных окон на даче, через которые Кир в детстве любил выбираться на крышу и, глядя на падающие звезды, загадывать желания. Слева от него вдруг что-то блеснуло. Повернув голову, Кир увидел падающую звезду. Над желанием даже не думал, оно у него сейчас было одно. Вдохнув, он опустил ноги в окно, пришлось поднапрячься, даже слегка ободрать щеку о щеколду, но уже через каких-то пару минут он спрыгивал на деревянный пол чердака. Подбежав к отцу, Кир опустился перед ним на колени, развязал руки, осторожно перевернув на спину, склонился над ним. Дрожащей рукой провел по его лицу, тронул следы от разорвавшихся под кожей сосудов, запекшуюся кровь на губах. Вдруг… губы дрогнули… Тихий, еле слышный стон… Кир сидел и смотрел на отца, пока наконец уже его губы не тронула робкая улыбка, когда не сразу, не с первой попытки, но отец открыл глаза.***
Сколько мог, Виктор пытался контролировать свое тело, сжимая зубы, сдерживать вырывающийся из него крик. Боль выкручивала мышцы, разрывала сосуды изнутри, била в виски так, что у него создавалось полное ощущение, что голова сейчас разорвется, как бомба. Внутри все пылало, словно в него засунули горящий факел. Если бы не держащие его ремни, он бы уже свалился с возвышения, потому что его било в судорогах вопреки его воле. Вдруг внутри словно что-то взорвалось, и мощная, сильнее всех предыдущих, волна боли накрыла его, вырвав разрывающий связки крик, переходящий в хрип. Вспыхнула фейерверком искр в глазах и… погасла. Вместе с сознанием. Наступила темнота. Первое, что Пчёлкин почувствовал, когда она начала потихоньку проясняться, была тяжесть во всем теле. Боль все еще хозяйничала в нем, хоть и отступала понемногу. Вдруг кто-то коснулся лица, и было в этом прикосновении что-то теплое, родное, отчего захотелось не отпрянуть, а наоборот, прильнуть. С трудом приподняв веки и увидев сидящего перед ним, Виктор сначала совершенно уверенно подумал, что умер, а к нему пришел тот, кого он любил больше жизни и с кем не успел попрощаться… — Кир… — прошептал он, попытался поднять руку, но не смог, она плетью упала обратно на пол. Очередная острая заноза вонзилась в ладонь, заставив поморщиться. Пчёлкин перевел взгляд на руку и вдруг… Следующая заноза пронзила теперь уже его разум, заставив голову повернуться обратно. — Кир?! Если бы у него были силы, он бы подскочил на месте, но все, что смог, это шокировано покачать головой. — Отец… Едва услышав знакомый голос, Кир наклонился и обнял отца. Виктор, собрав остатки сил и воли в кулак, приподнялся и сел, Кир помог ему прислониться к лавке. — Ты что здесь делаешь? Как?.. — отец ошеломленно смотрел на него, казалось, даже забыв о боли, о том, что пережил меньше часа назад. — Я увидел их в школе. Его. Проследил. — Кир говорил сбивчиво, торопливо. — Бегал по коридорам. Искал. Прятался на галерее. — Погоди… — Пчёлкин поднял глаза на сына. Только не… — Да… — Кир сначала опустил взгляд, потом опять посмотрел на отца, — я все видел. Черт… Пчёлкин закрыл глаза, качая головой, вспоминал все, что происходило в зале до того момента, как он потерял сознание. И его мальчик все видел… Конечно, он видел его и после Ховринских событий, но уже когда все закончилось, а тут получается — весь «процесс». Кир смотрел на отца, понимая, что тот переживает из-за увиденного им. — Я уже не маленький, — уверенно произнес Кир. — Я все понимаю, знаю, через что ты уже не один раз проходил. И хотя я не рад, что видел тебя в сложные и тяжелые минуты, я горжусь, что я твой сын. Пчёлкин улыбнулся. Протянув руку, он обхватив Кира за шею, притянул к себе. Тот порывисто обнял его. Радость от того, что они вместе, на мгновение даже отодвинула на задний план весь ужас ситуации, понимание того, где они находятся, и что эти люди хотят сделать. — Что с тобой? — увидев закаменевшее лицо Кира, Виктор напрягся. — С тобой… — сын взволнованно смотрел на него. — Они говорили, что жертвоприношение на рассвете. Я слышал, тот в очках, велел привести тебя в зал к четырем утра. Короткий взгляд на часы — стрелки уже перевалили за полночь, значит, у них меньше четырех часов. — Надо уходить. — Кир поднялся и протянул отцу руку. — Как ты сюда попал? — Виктор ухватился за нее, встал. Его все равно передернуло, боль все еще не до конца отпустила его. — Через окно. — Кир кивнул в сторону открытой форточки на потолке. — Придется поднапрячься, но думаю, ты пролезешь. Пчёлкин кивнул. Они подошли ближе к окну, но спрыгнуть из него на пол было проще, чем проделать обратный путь. Под рукой не было ничего такого, на что можно было бы встать, чтобы хотя бы дотянуться до окна рукой и подтянуться на ней. — Давай, ты подтолкнешь меня, а потом я протяну тебе руку, — предложил Кир. Пчёлкин уже готов был согласиться с ним, как вдруг… Даже если бы он тут же подкинул его наверх, все равно не успели бы. Как они не услышали? Звук открываемого засова заставил их вздрогнуть. И все равно, как зверь защищает своего детеныша, так Пчёлкин закрыл собой Кира, едва дверь открылась, и на пороге возникли Анако и его «балахоны». — У нас гости?.. — Анако расплылся в змеиной улыбке, увидев за спиной пленника мальчика. — И я смотрю, у вас все хорошо. Вы куда-то собрались? Не попрощавшись? Виктор молча еще сильнее сжал руки Кира, прикрывая его собой. Понимая, что из-за него сын попал в переделку, он уже сам был готов пойти куда угодно — хоть на крест, хоть на костер — лишь бы Кира не тронули. Анако дал знак. Пчёлкин понимал, что слишком слаб сейчас, чтобы помешать, когда его будут отрывать от сына, но до последнего закрывал его собой. Даже тогда, когда к нему подошли, когда под крики Кира: «Нет! Отец! Нет!» все-таки отцепили, буквально оторвали его пальцы от рук сына, оттащили. Увидев, как еще двое схватили Кира, Виктор вдруг словно обезумел. Ему было плевать, что будет с ним, но за сына он был готов драться до последней капли крови. Он сам не понял, как вырвался из державших его рук, как, забыв о боли, в два прыжка оказался около Кира и оттолкнул от него «балахоны». И даже когда его опять скрутили, все равно вырывался, хотя уже трое держали его. — Смело. — Анако подошел к нему, встал напротив, глядя прямо в глаза. — И очень глупо. Все решено. Все случится. И никто не сможет это остановить. Но, — Анако повернулся к Киру и державшим его «балахонам», — даже хорошо, что ваш, как я понял, сын здесь. У него будет потом, что вспоминать. Пчёлкин дышал тяжело, прерывисто, понимая, что Анако собирается сделать. Одно дело понимать, что ты скоро умрешь, совсем другое — знать, что это случится на глазах твоего ребенка. — Сына… не трогай… — прохрипел он. — Это и не входило в мои планы, — пожал плечами Анако, улыбнувшись, — но юноше придется остаться у нас. Но вы не волнуйтесь, у нас ему будет хорошо. Пару кубиков волшебного отвара господина Полонского, и мальчик забудет все свои проблемы и тревоги. Останется только гармония и покой. — Сука… Сердце Пчёлкина рвалось на части. И не только от боли за судьбу сына, но и от беспомощности и невозможности что-либо изменить. Он посмотрел на Кира. Тот стоял уже спокойно, глядя на него и Анако, и по глазам было видно — все понимал. Но, как и он сам, еще не до конца осознавал, что им обоим уже совсем скоро предстоит пережить. — Еще, конечно, рановато, но, пожалуй, можно уже идти, будет больше времени подготовиться. Анако отошел в сторону и подал резкий знак рукой. Пчёлкин не упирался, не вырывался, слышал, как Кира ведут следом. Ступеньки… Дверь… Зал… В этот раз он хоть и ожидал что-то подобное, все равно замер, едва его втолкнули внутрь. То, что стояло в глубине, до сих пор прикрытое плотной тканью, сейчас предстало взору всех присутствующих. — Нет! — разрезал тишину крик Кира, который задрожал, увидев то, что уже видел раньше. Во сне. Деревянный крест взмывал вверх, своими размерами вызывая страх и благоговение одновременно. Пчёлкин резко обернулся к сыну. И так и смотрел на него, пока его чуть ли не волоком тащили к кресту. А Кир, словно выйдя из оцепенения, бился и вырывался из державших его рук все время, пока отца волокли к кресту; поставив к основанию, затягивали вокруг запястий и ног веревки. Он вырывался и смотрел на него, ловил его взгляд, боялся отпустить, словно это была последняя ниточка, что связывала их. Миг. Мгновение. Длиной в один вдох и всю жизнь.