***
Он выдержал. Тонул, захлебывался, хрипел. Он выдержал. Боролся, рвал ремни, пытался скинуть с лица платок. Он выдержал. Потому что все это безумие перекрывалось ее: «Прошу тебя… Держись…» Его приволокли на чердак, он снова считал ступеньки теперь уже коленями. Словно мешок, бросили на пол. Он был настолько без сил, что даже связывать не стали. Какое там бежать, просто желание пошевелиться вызывало жуткую боль. Да и куда бежать… Шум в голове и в ушах не прекращался, из-за него он так и не смог уснуть. Да еще от ноющих мышц во всем теле. Широкие полосы гематом от ремней на руках, кровоподтеки от разорвавшихся под кожей сосудов. Но он выдержал. Ночь высвечивала полной луной дорожку на полу, он лежал и смотрел, как лунные зайчики играют на стенах. Наблюдая, как полоска света медленно смещается, понимал, что приближается оно — утро его четвертого дня. Последнее испытание, последняя надежда на чудо… Сжав зубы, Виктор попробовал перевернуться; преодолевая боль, смог. Смотрел в потолок на светлеющее небо. Если бы была хоть малейшая зацепка, Леонидыч с ребятами уже были бы здесь. Значит… Впрочем, если Анако задумал что-то глобальное, он наверняка побеспокоился о безопасности. Найди иголку в Москве… Жизни не хватит. Дверь скрипнула — Пчёлкин даже не повернулся. Тихие шаги, что-то поставили рядом, снова шаги. Хлопнула дверь. Повернув голову, Витя увидел поднос с хлебом и водой. На удивление, сейчас съел все с аппетитом. Сутки без еды, высосавшее все остатки его энергии вчерашнее испытание сильно ослабили его. А силы нужны. Два дня. Еще два дня. Выстоять. Выдержать. Отодвинув поднос, Пчёлкин прислонился спиной к стене. Впервые без связанных рук он смог принять более-менее удобное положение. В датах и днях недели он уже запутался, время отмерялось обратным отсчетом. Что ж, по крайней мере он сделает все для того, чтобы, победив его тело, Анако не смог одолеть его волю. Заскрежетавший засов нарушил короткую идиллию. Спокойно посмотрев в сторону двери, Виктор медленно поднялся навстречу вошедшему «балахону», без слов поняв его жест, повернулся спиной, протянул назад руки. Веревка привычно врезалась в запястья. «Балахон» толкнул его в сторону двери. Вроде не вечер… Но в этот раз, они хоть и спустились к залу, прошли мимо него. Еще одна лестница дальше вниз. Узкая дверь, полумрак подвала. Холод ударил в лицо, окутал обнаженный торс, как бывает, когда открываешь холодильник. «Балахон» втолкнул Пчёлкина внутрь. За спиной послышались еще шаги. Очередным толчком «балахон» сначала опустил его на колени, а потом уложил грудью на песчаный пол подвала, держал, прижав коленом в поясницу, пока за спиной происходило что-то еще. Что — Пчёлкин не знал, тихие шуршащие звуки ни о чем не говорили. А вот вдруг стянувшая локти веревка более чем. Не сдержавшись, Виктор хрипло взвыл, когда через эту вторую веревку протянули еще одну и за локти руки подтянули вверх, чуть не вывернув суставы. Ноги связали в лодыжках и коленях. Проверив прочность и натяжение веревок, «балахон» поднялся и вместе со вторым помощником вышел. У Пчёлкина было два варианта. Либо поднимать голову, приподнимая грудь над полом — тогда натяжение рук ослабевало, боль немного утихала и суставы не так выворачивало. Но быть в таком положении долго он не мог, ноги начинали дрожать от напряжения. Приходилось давать им отдых, опуская тело на пол, но тогда руки вновь вздергивало вверх, плечевые суставы скрипели, как несмазанная телега. В довершение всего Витя почувствовал, что начинает замерзать. Одни лишь брюки мало согревали его. В какой-то момент, не выдержав напряжения, он слишком резко опустился на пол, и руки вывернуло так, что от пронзившей тело боли Пчёлкин потерял сознание. А может, кто-то там наверху сжалился и решил дать ему отдохнуть…***
Кир лежал и смотрел в окно на светлеющее небо. Если бы была хоть малейшая зацепка, Игорь Леонидович и друзья папы уже нашли бы отца. Да и женская часть их большой семьи не бездействовала. Кир видел фиолетовые круги под всегда сияющими глазами тетки, видел осунувшееся лицо мамы, чувствовал молчаливую тревогу Тамары Александровны. Они наравне с мужчинами с момента похищения отца не спали нормально ни одной ночи. Как и он. Просто он не говорил им. Просто делал вид, что спит, когда мама заглядывала к нему. А он, убедившись, что она ушла, тихонько вылезал из кровати, неслышно выходил и стоял под дверью кабинета, прислушиваясь к разговорам. Слышал и про испытания, и про наркотики, и про жертвоприношение. В одну из ночей, в момент очередной полудремы ему приснились огромные дубовые двери, открыв которые, он оказался в круглом зале. Там никого не было и только впереди в самой глубине стоял огромный крест. И вдруг он понял, что тело на кресте шевелится, там живой человек. Медленно подойдя ближе, он замер, потому что это был… отец. Он бросился вперед к нему, но вдруг словно из-под земли перед ним встали две фигуры в серых балахонах, они остановили его. Он пытался вырваться, видел, как третий «балахон» подошел к отцу. Тот поднял голову и, заметив его, вздрогнул. — Нет… — прошептал он, когда в одной руке «балахона» увидел огромный гвоздь, а в другой молоток. — Нет! — крикнул, вырываясь, когда тот поднес гвоздь к руке отца и замахнулся молотком. — Не-е-е-т! Он проснулся тогда в холодном поту, сел в кровати, взял с тумбочки фотографию отца и, прижав к груди, до утра пытался успокоить охватившую его дрожь. Вот и сейчас Кир лежал и думал о том, что сегодня уже четвертый день. Он знал, что отец сильный, что многое уже пережил и прошел, а потому верил, что он справится, потому что они ищут его. И будут искать до последнего. Вчера весь день в школе Кир гипнотизировал часы на уроках в ожидании перемен, чтобы выскочить во двор и высматривать тех парней из секты. Но их не было. Перед этим больше недели мелькали каждый день, а сейчас, когда они так нужны! Их не было… Услышав за дверью шорох, Кир бросил взгляд на часы. Без десяти шесть. Значит, мама опять не спала… С трудом выждав до семи часов, на которые у него стоял будильник, Кир вылез из кровати. Быстро приняв душ, пошел на кухню. Что бы ни происходило, а завтрак для него всегда уже был готов к этому моменту. — Привет, милый… — мама подошла и поцеловала его макушку. Сколько же боли в ее глазах. Как же он хочет сказать ей, что все будет хорошо, что отец вернется! Но впервые за всю жизнь сложилась ситуация, когда они не смогли быстро решить проблему. Три дня безрезультатных попыток. Появившийся на кухне Космос выглядел еще хуже. Мама посмотрела на него и покачала головой. Следом вошла тетка. Очень старалась идти прямо, из шести углов посчитала всего четыре. — Я отвезу Кира в школу и вернусь, — мама поставила перед ним тарелку. Тетка кивнула, присев не мимо стула только потому, что Кир вовремя передвинул его. Космос упал на диванчик, устало потирая глаза. — А вы сейчас пойдете спать. Иначе! — прервала мама готовых возразить Холмогоровых, — вы не сможете нормально соображать, а у нас впереди два самых тяжелых дня! — уже не стесняясь и не выбирая слов, мама говорила так, что ее голос звенел все громче с каждым словом. — Два дня, чтобы найти Витю! И для этого нужна светлая голова! Казалось, зазвенела музыка ветра над дверьми. В воцарившейся тишине Кир боялся даже зачерпнуть ложкой хлопья. Космос заторможенно поднял голову, вдруг безропотно кивнул и вылез из-за стола. Тетка Лиза — следом. — Я за рюкзаком. Я быстро… Кир вылез из-за стола, выходя из кухни, спиной услышал, как всхлипнула мама. Пока одна, пока никто не видит. Сглотнув ком в горле, Кир вбежал в свою комнату. Взяв с кровати рюкзак, задержался около тумбочки, присев на корточки, поправил фотографию отца. — Пожалуйста… держись…***
Анатолий Петрович, преподаватель химии, удивленно посмотрел на него. Химия была любимым предметом Кира, но уже второй день подряд он был рассеян, отвечал невпопад. А сегодня провалил свой любимый опыт. Но Анатолий Петрович, словно чувствуя что-то, ругать не стал. — Иди на место, Кирилл. Попробуем в следующий раз. Ребята из класса лишь молча проводили его взглядами. Все знали, кто его отец, да, впрочем, в их школе все были детьми непростых родителей. А потому, наверное, подумали, что тот снова попал в какую-то переделку. Но спрашивать у Кира никто не решался. На перемене, вместо обеда, Кир вышел на задний двор и уселся в тени старых дубов. Захотелось просто посидеть в тишине и одиночестве. Смотря сквозь решетки забора на гуляющих людей, Кир думал о том, что кто-то смеется, ест мороженое возле фонтанов, ловит последние теплые деньки, загорая прямо на газонах. А отец… Где он, что с ним… Вдруг Кир замер, увидев, как чуть поодаль остановился фургон, который он уже не раз видел здесь на прошлой неделе. Сердце замерло. Ребята из секты вернулись… Спрятавшись в самую тень, Кир тут же убедился в правильности своих предположений, когда из фургона вышел тот самый парень, что пытался подкатить к нему с уговорами. Судя по его поведению, во двор он заходить не собирался, а кого-то ждал. И действительно почти тут же к нему подошел один из учеников, они немного отошли в сторону. Не думая о том, что будет делать дальше, просто используя подвернувшийся случай и не желая упускать момент, Кир рванул к забору; быстро взобравшись, опять же спасибо крепким дубам, он легко перелез через него. Дверь фургона Кир успел захлопнуть за мгновение до того, как послышались приближающиеся голоса. Все ближе и ближе, они наконец зазвучали прямо за дверью. Оглянувшись, Кир увидел какой-то брезент в углу и быстро забрался под него. Он слышал, как хлопнула водительская дверь, и фургон тронулся с места. Ехали чуть больше часа, Кир специально посмотрел на часы, несколько раз ненадолго вставали в пробках. Черт, получается, что все это время отец был где-то совсем рядом, в пределах Москвы, уж точно! Когда они остановились, Кир сидел под брезентом, не шевелясь, не дыша, пока парень что-то доставал из фургона. Наконец, дверь захлопнулась, шаги постепенно стихли. Кир осторожно вылез из укрытия. Дверь фургона оказалась незаперта. Может, провидение все же повернулось к ним лицом, и это добрый знак? Кир осторожно вылез и осмотрелся по сторонам. Типичный урбанистический пейзаж заброшенных районов. Таких в Москве становилось все меньше, но если забрести глубоко внутрь старых дворов или бывших промзон, да на окраинах еще встречались. Фургон стоял возле забора, за которым среди густых платанов и вишен были видны очертания церкви. Кир перелез через забор. Пробраться сквозь заросли стоило немалых усилий, территория была очень запущенной, за ней явно очень давно не ухаживали. Наконец, Кир вышел на небольшую, заросшую густой травой лужайку. Открывшаяся ему картина идеально подходила для иллюстрации сцены какого-нибудь фильма ужасов. Мрачный вид здания — не разрушенного, но давно не видевшего людей, спугнул бы кого угодно, только не его и не сейчас. Кир чувствовал, что как никогда близок к отцу. Кир потянулся к телефону, чтобы сделать несколько фотографий и отослать их матери, но тут центральная дверь заскрипела. Отступать он не собирался, а потому шмыгнул вбок и под кронами деревьев быстро добежал до другой двери. Та оказалась незаперта, и, прежде, чем из центрального входа вышли, Кир успел прошмыгнуть внутрь. Какое-то время он привыкал к темноте, заодно пытался успокоить колотящееся сердце. Шпионские гены не пропьешь, первым делом Кир перевел телефон на виброрежим, заодно убедившись, что внутри церкви тот не ловит. По крайней мере там, где Кир сейчас находился. А находился он в конце длинного темного коридора. Понимая, что рискует быть обнаруженным, если останется здесь, Кир быстро, но тихо, преодолел его. И очень вовремя, потому что, едва он достиг ступеней, как на лестнице, идущей сверху на его этаж, послышались голоса. Быстро нырнув под лестницу, Кир слился с темнотой под ней. — Через полчаса как обычно в зал. Все уже готово. — Хорошо. Сердце продолжало бешено стучать. Какой зал? Что готово? Кир осторожно выглянул — никого не было. Быстро поднявшись по ступенькам, мелкими перебежками он пытался найти хоть что-то, напоминающее вход в зал. Но вместо этого, проплутав все по одному и тому же этажу, несколько раз поблагодарив Бога, что ни на кого не наткнулся, Кир вдруг вышел к какой-то двери, за которой слышался легкий гул. Осторожно приоткрыв ее, он понял, что оказался на галерее, находящейся над огромным залом, очень похожим на тот, что он видел во сне. За спиной снова послышались шаги. Кир быстро прошмыгнул в дверь, слившись со стеной, и замер, наблюдая за происходящим внизу. Огромная дубовая дверь в зал вдруг открылась. Соленый вкус крови на прикушенных, чтобы сдержать крик, губах. Отец…***
Виктор не знал, сколько времени он был без сознания, в себя пришел от холода. Губы окоченели, зубы откровенно стучали друг об друга. Они решили его заморозить здесь? Анако вроде упоминал испытание огнем. Едва Пчёлкин подумал об этом, как дверь заскрипела. Тихие шаги приблизились к нему и, как он ни готовился, а не смог сдержать хриплый крик, когда перерезали веревку, на которой он был подвешен, и задубевшее тело упало на пол. Острая боль пронзила от плеч и вниз, заставив даже забыть о холоде. Прийти в себя ему не дали, подняв на ноги, почти поволокли, потому что идти сам он не мог — ноги не слушались, замерзнув до такой степени, что едва передвигались. В этот раз маршрут был немного другой, но Витя знал, что приведет он все туда же. Двери привычно распахнулись перед ним. Жар от горящих факелов обдал окоченевшее тело. Он сразу увидел место сегодняшнего испытания — прямоугольное возвышение прямо в центре круга — правда, не смог понять, как оно может быть связано с испытанием огнем. И в чем вообще может заключаться такое испытание. — Сегодня решающий день… Пчёлкин перевел глаза на голос. Анако медленно подошел к нему. — Решающее, последнее испытание. Воздух, землю и воду ты одолел. Остался огонь. Он начало и конец всего в этом мире, всего живого и неживого. Он причина и следствие. Он — все… Он везде. И вокруг нас и… внутри… При последнем слове Анако Пчёлкина потащили к возвышению. Он даже не сопротивлялся. И сил не было, и смысла не видел. — Я смотрю, ты замерз, — усмехнулся Анако, — сейчас согреешься. Вдруг, откуда не возьмись, появились широкие кожаные ремни, которыми четыре «балахона» резво закрепили руки и ноги Виктора. Не собираются же они сжечь его тут… Пчёлкин старался успокоить дыхание, чувствуя, как сердце начинает сбиваться с ритма. — Заодно проверим, — совсем рядом с ним зазвучал голос Анако, тихо, так, что его мог слышать только Виктор, — насколько хорош наш новый рецепт согревающего зелья. Ничего не понимая, Пчёлкин повернул голову в сторону Анако и вдруг в тени ниши за его спиной увидел очкарика. Того самого, чью фотографию сам положил в Досье по секте, чувствуя, что тот не последнее лицо в ней. Значит, он был прав… Но тот же химик. Что он делает здесь сегодня? И почему появился только сейчас? Ответ на свой вопрос Витя узнал, точнее, почувствовал почти сразу же, как подумал об этом. Анако незаметно протянул руку и что-то нажал на боковой поверхности возвышения. Пчёлкин вздрогнул, почувствовав укол в плечо, словно выскочила игла для забора крови. Черт… Очкарик — химик… Все эти братья и сестры ведут себя так, словно… Черт! Как же он не догадался об этом раньше! Они же просто вусмерть накачаны наркотиком! Анако улыбнулся и, отойдя от возвышения, сел в тут же поставленный для него стул. Пчёлкин же понял, что пройдет немного времени, и он действительно начнет гореть. Именно гореть. Изнутри. По всей видимости, ему только что вкололи нечто, что и станет для него испытанием огнём. При первых же признаках Витя закрыл глаза и сжал кулаки.