Ни раба, ни повелителя дружбе не надо. Дружба любит равенство. Иван Гончаров
За соседней стеной Тахмасп закончил традиционную молитву на ночь, и наконец-то наступила тишина. Но Хюмейра всё равно понимала, что не сможет уснуть, и продолжила сидеть на кровати, свесив ноги и закутавшись в одеяло. Тяжесть сна навалилась на неё, заставив сгорбить плечи и повесить голову, но объятья липкого страха оказались сильнее и удерживали её от желания провалиться в омут сознания. Она боялась, что снова увидит сон. Меньше всего ей хотелось осознавать, что она не в силах ничего изменить в своих снах, вынуждена наблюдать за чужими страданиями и грехами, обречена узнавать этих людей, своих заклятых врагов, османов, жалеть их и лить по ним слёзы. Для чего она всё это терпит? Когда это закончится? Дверь в покои бесшумно приоткрылась, однако Хюмейра заметила, что к ней вошли, только тогда, когда над собой она услышала глубокий бархатный голос брата: – Ты опять не спишь? – с мягкой строгостью спросил он. Хюмейра вздрогнула, выныривая из своих мыслей, и резко подняла голову на Тахмаспа, стоящего перед ней со скрещёнными на груди руками. Ей следовало встать и поклониться, но она не смогла заставить себя даже заговорить и только уставилась на своего шаха заплаканными глазами. – Мой дорогой падишах, – севшим голосом выдавила она и уронила подбородок на грудь, не в силах смотреть на него. Чьи-то тёплые мозолистые ладони погладили её по щекам, побуждая оторвать взгляд от пола. Хюмейра подчинилась и нехотя посмотрела на брата, боясь увидеть в них злость за то, что она наговорила ему за обедом, или жалость, что было бы ещё хуже. Однако в спокойных глазах Тахмаспа, в темноте отливающих загадочным блеском, были лишь суровость и беспокойство. Его пальцы обласкали ей шею, убрали непослушные пряди прямых волос за уши и опустились на плечи. Хюмейра всхлипнула, невольно улыбнувшись, и даже позабыла о смущении, вызванном внезапным появлением правителя и тем, что он застал её в одной ночной сорочке. – Я слышал, как ты кричала прошлой ночью, – гораздо тише сознался Тахмасп, наклоняясь к ней и вытирая большим пальцем слёзы под её глазами. – Что случилось? Хюмейра сдержалась и не стала отводить взгляд, хотя ей очень хотелось скрыть от шаха свою слабость. Что она может ему сказать? Поделиться своими снами и страхами, что они вызывают? И чего она этим добьётся? Всем было известно, что шах Тахмасп, в отличие от своего суеверного отца, никогда не верил в сны и ни разу в жизни не обращался к астрологу, чтобы узнать своё будущее. Он верил только себе, считал, что добился власти сам, но при этом ежедневно молился, очевидно, только для вида и успокоения обитателей Дворца. Поделиться с ним странными снами о султане Сулеймане всё равно, что рассказать ему смешной анекдот. Хюмейра молчала, наслаждаясь необычайным спокойствием, которое вселилось в неё с приходом Тахмаспа. Порой ей так не хватало его близости, что она даже начинала жалеть о том, что её брат – правитель Династии и не может уделять ей слишком много времени как в детстве. Но сейчас он беспокоился о ней, и это приятно грело душу и отгоняло плохие мысли. – Падишах мой, я видела кошмар той ночью, – шёпотом ответила Хюмейра, решив, что может опустить некоторые подробности, – но тебе не стоит беспокоиться. Всё уже позади. – В таком случае, почему ты не спишь? – всё допытывался шах. – Мне немного страшно, – выдохнула хатун в прохладный воздух и съёжилась, ощутив дуновение ветра с террасы, которую по привычке оставила приоткрытой. – Я боюсь снова увидеть этот сон. Внезапно Тахмасп ласково усмехнулся и наклонился, целуя сестру в лоб. Хюмейра зажмурилась, позволив себе поймать удовлетворение от столь неожиданного прилива нежности. – О сестра, – улыбнулся шах, так что возле глаз появились морщины, – ты даже в детстве мучилась от плохих снов! Не бойся, плохие сны – это только наше воображение. Они никогда не станут правдой. Хюмейра почувствовала своим долгом улыбнуться в ответ и с готовность прильнула к сильному телу брата, когда он потянулся к ней, чтобы обнять. Его руки заскользили по её спине, она слышала размеренный стук его сердца и то, как шевелятся его мышцы под шёлковой рубашкой. Она закрыла глаза, глубоко вздохнула и с удивлением заметила, что не хочет его отпускать. – Ты прав, брат, – согласилась Хюмейра. Ей в самом деле стало немного легче. Зачем придавать большое значение каким-то там снам? – Я постараюсь уснуть. – Спи, – кивнул Тахмасп, – всё будет хорошо. Спокойной ночи. – И тебе. Лёгкое дуновение, всколыхнувшее простыни, сообщило Хюмейре, что Тахмасп ушёл. Она ещё немного посидела в тишине, болтая внизу ногами, и настраивала себя на что-то позитивное, чтобы, не дай Аллах, снова увидеть во сне чью-то смерть. Она вспомнила, как прошлой ночью ей привиделась кровь на руках, и вздрогнула то ли от ужаса, то ли от того, что тело уже требовало отдыха. Хюмейра всё-таки забралась под хрустящее одеяло, но какое-то время лежала с открыми глазами, на всякий случай мысленно помолившись.***
На этот раз Хюмейра почти осознанно выбрала промежуток времени, когда ей лучше увидеть свой сон. Какое-то неведомое прежде чувство подсказало ей, что очередного видения не избежать, и она подчинилась этому слепому влечению, требующему от неё открыть глаза и обнаружить себя на балконе чей-то террасы. Там, куда она попала, стояла безмятежная ночь, но от большинства других ночей её отличало то, что отовсюду слышался приглушённый грохот, как если бы кто-то беспрерывно палил из пушек. Хюмейра первым делом покрутилась вокруг себя, подмечая, что терраса выглядит красиво и богато. Двери, ведущие в покои, были чуть приоткрыты, и, обострив зрение, Хюмейра сумела различить за шёлковыми занавесками до боли знакомый интерьер комнаты османского султана. Её тут же пронзила невольная мысль, что балкон выглядит под стать своему хозяину: просторный, с прекрасным видом на город и специально отведённым местом для отдыха на свежем воздухе. Осмелев, Хюмейра уверенно прошагала по мраморному полу к маленькому столику у дивана, который, тем не менее, ломился от разных вкусностей. Тот, кто прежде сидел за ним и с аппетитом поглощал пищу, теперь куда-то исчез, и совсем внезапный трепет атаковал молчавшее до сих пор сердце Хюмейры, стоило ей осознать, что она изнывает от желания увидеть Сулеймана. В следующую секунду хатун без страха поддалась этому необъяснимому прорыву и принялась оглядываться в поисках величественной фигуры султана. Не успела она всерьёз ужаснуться своим мыслям, как удача ей улыбнулась, и, выглянув из-за мраморной колонны, Хюмейра, наконец, увидела его. Повелителя своих снов. Сулейман стоял спиной к ней, облокотившись на перила балкона. На нём красовался довольно простой кафтан из дорогой ткани, на пальцах сияли всё те же кольца, но Хюмейра, как и в первый раз, не видела его лица. Она смело приблизилась к султану и встала рядом, любуясь его красотой и величием. Рядом с ним она почему-то старалась дышать тише и как можно незаметней, несмотря на то, что в этом сне никто не мог её слышать. Это позволяло ей без стеснения рассматривать вражеского правителя, чьё мощное тело легко прослеживалось через ткань его рубашки. Хюмейра встала так близко к нему, что соприкоснулась с ним плечами, и заглянула ему в глаза. Сулейман показался ей счастливым и как никогда беззаботным. Его совсем ещё молодое лицо было едва тронуто щетиной и выражало безграничную радость с помощью широкой улыбки на губах. Всё тот же властный взгляд был устремлён вниз, на владения, простирающиеся перед ним, как на ладони. Хюмейра тихо ахнула, когда, проследив за его взглядом, она увидела под собой большой город, по сравнению с которым город у подножья её Дворца казался деревушкой. Благодаря слабому свечению месяца можно было разглядеть людские дома, уличные огни, а чуть дальше – пристань и самые разные суда, качающиеся на морских волнах. Великая вода приковала взгляд Хюмейры, и она проскользила по ней до самого горизонта, где море плавно перетекало в высокое небо. И тут хатун заметила причину ненапряжного грохота, отдающегося в стены Дворца. Оказывается, под самый небосклон пускали салюты. Каких только цветов она не увидела: красный, жёлтый, зелёный – все они слепили её, но вызывали трепет восхищения в груди. Хюмейра не удержалась и снова посмотрела на молодого Сулеймана, в чьих глазах отражалась сама ночь и яркие всплески салютов. Только одно не давало ей покоя: в честь чего весь этот праздник? Хюмейра тут же потеряла нить своих мыслей, поскольку Сулейман неожиданно громко вздохнул, словно борясь с волнением. Хатун недоверчиво прищурилась. «Как Вы – правитель всего Османского государства – можете испытывать тревогу? – вслух удивилась она, представив, что он может её слышать. – Я читала о Вас много легенд, и все они одинаковы в том, что представляют Вас мудрым и справедливым султаном, в чьих руках столько власти, сколько сам Александр Македонский не держал. Десятый султан Османской Империи. Сын султана Селимхана Явуза. Властитель семи континентов. Вы лев, прозванный в народе Великолепным». Сулейман обернулся, будто уловив звучание её голоса, но взгляд его смотрел немного в сторону, словно куда-то сквозь Хюмейру. Хатун повернулась следом и с долей удивления заметила за спиной Султана молодого человека, смело приближающегося к правителю. Его походка была уверенной и точной, но к традиционному поклону он подготовился лишь тогда, когда подошёл совсем близко, и то в его глазах плясали озорные искорки. – Повелитель, – вежливо позвал он своего господина, и Сулейман предательски вздрогнул, осознав, что к нему подошли с другой стороны. Хюмейра выглянула из-за широкой спины султана, чтобы лучше рассмотреть незнакомца. Этот человек определённо появился в её сне впервые. Высокий, но не выше Сулеймана, поджарый, с бровями, подобными луку, из-под которых прямо ей в душу глядели глубокие умные глаза рассчётливого стратега, чьи губы сейчас кривились в полунасмешливой улыбке. На его плечах свободно висел расписной кафтан, за которым виднелась тёмного цвета рубашка, подпоясанная кушаком. Оружия при нём не было, но расправленные плечи, гордая осанка и уверенный броский взгляд говорили о том, что он совсем не боится. Кто он такой? – Паргали! – воскликнул Сулейман, уступая место молодому человеку рядом с собой. – Ты меня напугал! – Покорнейше прошу меня простить, мой великий султан, – всё с той же широкой улыбкой произнёс некий Паргали, снова склоняя голову. – Мне стоило подождать приглашения за дверью. Хюмейра невольно усмехнулась, поражаясь смелости и беспечности незнакомца, что посмел напрямую обратиться к повелителю без приказа. Да кто он такой, чтобы вести себя так в присутствии падишаха? Но Сулейман, похоже, не находил в этом ничего зазорного и напротив рассмеялся вместе с ним. Он кивком подозвал молодого человека к себе, и тот встал рядом по другое плечо, поднимая взгляд на многочисленные звёзды, что стали просвечиваться сквозь призрачную завесу туч. Хюмейра не сводила с них глаз, стараясь прикинуть как можно точное предположение, кем этот самоуверенный незнакомец приходится султану. Может, братом? Хотя схожести в них было мало. Каким-нибудь дальним родственником? – Расслабься, друг, – внезапно нарушил тишину Сулейман, хитро покосившись на соседа, – говори, что хотел сказать да посмелее. Кроме нас здесь никого нет. «За исключением меня», – горько усмехнулась Хюмейра, но её, разумеется, не услышали. Названный друг падишаха развернулся к нему и с не понятной хатун тоской взглянул на него. Его глаза затуманились воспоминаниями. – Трудно принять, что теперь вся империя в твоих руках? – спросил Паргали, приподнимая уголок рта. Хюмейра хорошо запомнила эту загадочную усмешку, напоминающую по своему исполнению хищный оскал. – Я готовился к этому всю свою жизнь, – ответил Сулейман, копируя улыбку своего друга. – Разве что мне до сих пор сложно привыкнуть, что все зовут меня повелителем, а не шехзаде, как раньше. Хюмейра одарила Сулеймана понимающим взглядом, вспомнив тот день, когда её брат, Тахмасп, взошёл на престол. Ему было трудно свыкнуться со своей властью, в отличие от правителя османов, но спустя уже месяц правления он казнил очень много неугодных ему слуг и чиновников, вкусив первой крови. Он стал властелюбивым, но от этого не переставал любить свою семью, и Хюмейра не перестала его любить тоже. Лишь иногда ей становилось страшно перед будущим, которое ждало их при правлении Тахмаспа. Станет ли Сулейман таким же? – Это всё мелочи по сравнению с грузом ответственности, что ты теперь носишь, верно? – уже тише и без прежнего веселья спросил друг султана, и Хюмейра едва не поперхнулась, услышав, что он обратился к падишаху на "ты". Неужели такое возможно? – Верно, Ибрагим. – Сулейман впервые назвал незнакомца по имени. – Но я рад, что рядом со мной будет такой преданный друг, как ты. Мы вместе шли в этому, помнишь? Молодой падишах дружески толкнул Ибрагима локтём в плечо, и они засмеялись. Их заливистый звонкий смех внушил Хюмейре непонятную тоску и заставил невольно умилиться их почти детской надежде. Какие они юные и беззаботные! Даже не знают ещё свою судьбу. У хатун сжалось сердце, когда она вспомнила, что они с братом рассуждали точно так же. Строили планы на будущее, радовались переменам и тому, что встретили их вместе. Выходит, жизнь османов не так уж сильно отличается от её жизни во Дворце. А она-то всегда считала их бездушными тварями. «Ибрагим, – задумчиво проговорила Хюмейра, пробуя красивое имя на вкус. – Стало быть, Паргали – это прозвище?» – Что же меня ждёт? – в никуда задал вопрос Сулейман. – Хотите, я скажу Вам, что Вас ждёт? – заговорщически прищурился Ибрагим, наклоняясь ближе к своему Султану. – Ну, говори, – усмехнувшись, позволил Сулейман. Его глаза в предвкушении заблестели. – Мне будет интересно послушать. Ибрагим улыбнулся и положил одну руку на перила балкона, а вторую вознёс к небесам, поднимая вслед за ней загадочный взгляд. – Вас ждёт величие, какого ещё мир не видывал, – чинно провозгласил Ибрагим. – Ваше имя как и Ваши великие победы, которые Вы непременно одержите, войдут в историю и столетиями не будут забываться! Вы станете светом для своего народа, путеводной звездой, на которую каждый будет равняться. Ни одно преданное сердце Вы разобьёте прежде, чем найдёте то единственное, которое раз и навсегда станет Вашим! Вы будете сиять, мой повелитель, и каждый, кто увидит этот свет, ослепнет от него, как я ослеп в своё время. Весь мир падёт к Вашим ногам, и Вы непременно завершите великое дело своих предков! – Ты говоришь прямо как мой отец, – с некоторой печалью в голосе улыбнулся Сулейман, мечтательно слушая своего друга. – Ваш отец живёт в каждом из нас, мой повелитель, – ласково утешил его Ибрагим, приложив руку к сердцу. – И я клянусь Вам, что, не задумываясь, отдам за Вас жизнь! Сулейман похлопал Ибрагима по плечу, заглядывая в его сверкающие глаза. – Я надеюсь, что тебе никогда не придётся этого делать, – серьёзно ответил он, понижая голос. Хюмейра навострила уши и положила ладони на перила, склоняясь к ним ближе. – Никому неизвестно, что будет завтра, – не унывал Ибрагим. – Просто знай, что какое бы поручение ты мне не дал, я с радостью его выполню. Даже если это будет перечить моему разуму. – Спасибо, друг, – растроганно прошептал Сулейман, сжимая чужое плечо. – Как я счастлив, что ты со мной. Они одарили друг друга такими искренними улыбками, что у Хюмейры защемило в груди. Этот Паргали готов рисковать жизнью ради друга, а она даже не может пробраться шпионкой во вражеский Дворец ради брата! – Может, вернёмся внутрь? – вдруг предложил Ибрагим, указывая на дверь позади себя. – А в чём дело? Ветра испугался? – подшутил Сулейман, смеясь в лицо своему товарищу. – Да, испугался, как бы тебя не продуло, – в тон ему парировал Ибрагим, но султан всё же подчинился, и они двоём ушли прочь с терассы, громко переговариваясь и смеясь. Хюмейра хотела пойти следом, однако сон внезапно начал исчезать, и хатун как никогда было жаль, что он закончился. Разговор двух друзей всё никак не выходил у неё из головы, а на душе было так легко и спокойно, что она поддалась очередной тяге, уносящей её во тьму. Но оказалось, что на этом сон вовсе не кончился. Когда Хюмейра снова открыла глаза, она обнаружила, что ещё спит, а вокруг неё – сплошная темнота, в которой она не могла разглядеть даже собственных рук. Хатун ожидала, что испугается или хотя бы встревожится, но она встретила эту пустоту как свою давнюю подругу, позволив ей поглотить её с головой, просочиться сквозь тело и душу, заполняя собой сердце и разум. И только приняв царящее в пространстве безмолвие, Хюмейра сумела расслышать отголоски прекрасной музыки, раздававшейся откуда-то из темноты. Хатун затаила дыхание, а мелодия становилась всё громче и, вскоре, стала звучать со всех сторон сразу, проливаясь сладким бальзамом ей на душу. Хюмейра узнала в переливащихся звуках нежную скрипку, чьи струны дрожали под чьими-то умелыми пальцами. Музыка завораживала её, уносила в круговорот мыслей, так что Хюмейра скоро забыла, где она находится. Она наслаждалась этой мелодией, внимала каждому её изгибу, старалась запомнить... Кто же так прекрасно играет на скрипке, заставляя её сердце трепетать от беспричинного счастья?***
За завтраком Хюмейра была непревычно весёлая и полна сил. Тахмасп и Фирузе с удовлетворением заметили перемену в её настроении, на что хатун с радостью сказала им, что сегодня ей наконец-то удалось выспаться. Это случилось во многом благодаря прекрасному сну, который, в отличие от предыдущего, ей не хотелось забывать. Она чувствовала себя совершенно здоровой и счастливой, будто этот сон исцелил её за одну ночь. В ушах всё звучала мелодия скрипки, а в груди пархала стая бабочек, чего прежде Хюмейра никогда не ощущала. Сидя в покоях брата на своём прежнем месте и поглощая завтрак в компании Фирузе, хатун вела себя непринуждённо и весело, болтая с друзьями обо всём на свете и смеясь с ними за одно. Казалось, напряжение между ними рассеялось, настроение у всех улучшилось, и даже Фирузе Хан не была прежней занозой и ни разу не задела её. Хюмейра поняла, что пришло время сказать то, о чём она успела подумать ещё во сне и о чём думала всё утро. Отложив вилку в сторону, она прокашлялась, привлекая к себе внимание, и с улыбкой посмотрела на Тахмаспа. – Я подумала над твоим предложением, брат, – начала она, – и всё решила. Я согласна быть твоей шпионкой во Дворце Топкапы. Фирузе так удивилась, что раскрыла рот, зато лицо Тахмаспа озарила счастливая улыбка. Он порывисто, но бережно взял руки Хюмейры в свои и с гордостью заглянул ей в глаза. – Сестра, дорогая! – Он поцеловал её пальцы. – Почему ты вдруг передумала? Хюмейра обратила взгляд вдаль, загадочно улыбнувшись. Медленно она высвободила свои руки из объятий шаха и заговорила туманным голосом: – Сегодня ночью я видела сон. Он подсказал мне правильное решение. Фирузе и Тахмасп недоумённо переглянусь. – Что ты видела во сне? – осторожно полюбопытствовал Тахмасп, пытаясь заглянуть сестре в глаза. Хюмейра промолчала и вместо ответа встала со своего места, устремляясь к выходу на террасу. Прохладный ветерок и приятные солнечные лучи охотно встретили её, ублажая лицо и волосы. Она положила руки на перила балкона и несколько раз провела ими по начищенному мрамору, пытаясь возбудить в памяти рельеф террасы у покоев Сулеймана. – Во сне я слышала скрипку, – наконец ответила она, не сумев сдержать улыбки. Спиной она чувствовала растерянные взгляды своих родственников. – Она была просто чудесна! Я никогда не слышала ничего подобного. – Скрипка во сне?! – скептически переспросила Фирузе, и хатун чётко представила, как она передёргивает плечами. – Бред какой-то! – Кто же играл на этой... скрипке? – Голос Тахмаспа прозвучал совсем рядом, что подсказало Хюмейре, что он стоит прямо позади неё. – Я не знаю, – с сожалением ответила она, поборов отстрый укол разочарования, а потом добавила так, чтобы её никто не услышал: – Но, надеюсь, что там, где мне предстоит побывать, я это узнаю. Приятная уху тишина продлилась недолго, поскольку её перебил громкий голос шаха, отдающего приказ: – Фирузе, оставь нас. Послышалось шуршание, а затем скрип кожаной одежды дал Хюмейре понять, что племянница встала и теперь направлялась к двери. Когда всё стихло, Тахмасп подошёл к ней и встал сбоку как тогда, во время слушанья поздравлений от воинов. Хатун всем телом чувствовала его смятение, будто он всё никак не мог решиться на какой-то отчаянный шаг либо просто пока не принял её согласие. Однако стоило Тахмаспу взять её за руки и развернуть к себе, чтобы их взгляды встретились, как все догадки Хюмейры рассеялись, словно предрассветная дымка. – Я горжусь тобой, Хюмейра, – тепло похвалил её шах, а она с благодарностью поклонилась в ответ, принимая его слова. – Не то, чтобы есть весомый повод, но я хочу тебе кое-что подарить. С этими словами Тахмасп медленно повёл Хюмейру обратно в покои, к своему столу, не выпуская её рук. Хатун беспрекословно следовала за ним, хотя внутри всё замерло в предвкушении. Брат не часто делал ей подарки, но каждому из них она искренне радовалась и восхищалась. Что ждёт её на этот раз? Тахмасп бережно остановил Хюмейру у своего стола и на мгновение выпустил её руки, нагибаясь над деревянной поверхность и что-то подбирая оттуда. Хатун, не отрываясь, смотрела ему в глаза, чтобы не испортить сюрприз, и невольно вздрогнула, когда холодный металл коснулся одного из её пальцев на левой руке. Тахмасп надел ей кольцо и теперь ласково улыбался, следя за её реакцией. Хюмейра с трепетом опустила взгляд на свою руку и тихо вздохнула от восхищения. Кольцо имело форму квадрата и как влитое сидело на её пальце, бережно обнимая его сверкающей полоской. Камень внутри кольца был тёмно-зелёного цвета, а по краю был красиво окантован цепочкой миниатюрных кристаллов. Хюмейра посмотрела на брата и в знак признательности поднесла тыльную сторону его ладони к губам. – Моя работа, – прошептал шах, целуя её в щёку. – Носи его при себе. – Это кольцо всегда будет со мной, – твёрдо поклялась Хюмейра, обнимая своего брата за плечи. – Оно будет напоминать мне о тебе вдали от дома. Хюмейра с нежностью прижалась к упругому телу Тахмаспа, уткнувшись носом ему в плечо. Она слышала над ухом его шумное дыхание и, словно в последний раз, проходилась руками по выпуклым узорами на его кафтане. Она закрыла глаза, поклявшись себе, что ни за что его не подведёт. «Знай, какое бы поручение ты мне не дал, я с радостью его выполню. Даже если это будет перечить моему разуму».