Все всегда уезжают навсегда. Вернуться невозможно — вместо нас всегда возвращается кто-то другой. Макс Фрай
Солнечные лучи украдкой погладили Хюмейру за ухом, приласкали тёмные волосы, пролили своё золото на её шёлковые простыни. Весна ощущалась всё чаще и ближе, и хатун догадалась об этом по характерному теплу, царившему в её покоях по утрам. Сквозь щель в дверях, ведущих на терассу, внутрь лениво заползал рассветный ветерок, изящной рябью проходясь по поверхности воды в тазе, стоящем на привычном месте. Хюмейра пошевелилась и сладко потянулась, до дрожи выгибая спину. Одеяло сползло с её плечей, и на миг стало прохладно, но Хюмейра не обратила на это внимание. Она сразу села, отчего в глазах потемнело, и постаралась возбудить что-то в своей памяти, но вдруг ясно поняла, что в голове у неё пусто. Никакие сильные эмоции в роде необычного счастья или слепого ужаса не одолевали её после пробуждения, а в груди зияла пустота. Хюмейра свесила ноги с кровати, коснулась пальцами холодного пола и с неприятным чувством досады и разочарования осознала, что этой ночью не видела сон. Она спала совершенно спокойно, без сновидений, и, казалось, это должно было её обрадовать, но Хюмейра только сейчас внезапно для самой себя подумала, что странные сны об обитателях османского Дворца уже стали частью её жизни. Она уже привыкла проживать во сне чужие страдания, радости и печали, а особенную ценность представляли для неё эти видения, если в них по воле случая появлялся Султан Сулейман. Но этой ночью она ничего не видела. Подавив в себе волну негодования и растерянности, Хюмейра встала, нащупав стопой мягкую поверхность ковра, и подошла к зеркалу. Она довольно редко смотрела на своё отражение, но невыносимая боль на спине между лопаток вынудила её сделать исключение. Эта самая боль и стала причиной её столь раннего пробуждения и, возможно, отчасти из-за этого она не смогла сосредоточиться и увидеть ночью сон. Хюмейра остановилась перед зеркалом, перебросив разлохматившиеся волосы на одно плечо. Беглым взглядом она прошлась по своему заострённому лицу, худым плечам и тонкой талии, а затем медленно стянула ночную сорочку по рукам, не открывая грудь. Боль сделалась такой сильной, что стала отдавать в мозг, и Хюмейра сцепила зубы, негромко зашипев. Повернувшись спиной к гладкой поверхности, она оставила голову, чтобы рассмотреть своё тело. В том месте, где у неё сводились лопатки, аккурат под шейным позвонком, был изящно выведен рисунок, представляющий собой льва с разинутой пастью, заключённого в восьмиконечное солнце. Хюмейра протянула руку и провела пальцами по чувствительной коже, морщась от прикосновений к покрасневшему вокруг участку. Чернила оказались на удивление стойкими и податливыми, символ Династии Сефевидов смотрелся внушительно и благородно. Хатун не могла не улыбнуться, почувствовав в груди тепло гордости за саму себя. Она сама решилась на этот непростой шаг, втайне от брата и племянницы. Вечером, когда оживлённость в городе немного утихла, она выбралась из Дворца и незаметно встретилась со своим другом, мастером, что выполнил её необычную просьбу за солидное вознаграждение. Хюмейра мучилась от боли, но терпела, успокаивая себя мыслями о том, что всё это для её же блага. Страдания закончились поздно ночью, и, вернувшись, хатун наплела возволнованному брату что-то про конную прогулку в лесу и отправилась спать, сломленная усталостью и саднящим недомоганием. Она сделала это, чтобы никогда не забывать, кто она такая. Отныне везде, куда бы не отправилась Хюмейра, она останется сестрой своего шаха, его родной кровью, дочерью благородной Династии. Она всё предусмотрела и специально выбрала столь недоступное для чужих глаз место, где своеобразную татуировку будут прикрывать волосы и платья. Боль до сих пор не утихла, а от нарастающей ломоты вверху спины Хюмейра затруднялась поднимать руки и сводить лопатки. Даже ночью ей приходилось спать только на боку, чтобы уменьшить соприкосновение с упругой поверхностью матраса. Но результат определённо того стоил. «Я никогда не забуду свою семью, – молча поклялась себе Хюмейра, рассматривая в зеркале величественного льва. – Я никогда не предам своего брата. Пока этот знак прожигает огнём моё тело, я буду жить».***
Денёк обещал быть тёплым и приятным, но от волнения Хюмейра не находила в себе сил любоваться прелестями весеннего сада. Предвкушение предстоящей разлуки с семьёй и страх перед неизвестным сковали её тело, мешая вздохнуть полной грудью. Сегодня она последний раз увидит их дорогие лица, последний раз проедет в карете по окрестностям Дворца, чтобы на неизвестный срок покинуть родной город. Всё утро она старалась наслаждаться последними минутами, проведёнными рядом с братом, но мысли о том, что скоро ей придётся приживаться в чужой стране среди своих врагов вытесняли всю радость и заставляли снова и снова теряться в круговороте противоречивых чувств. Вдобавок ко всему этой ночью она не увидела ни одного сна, который мог бы подсказать ей правильный путь. Значит ли это, что она всё делает верно, или Аллах отвернулся от неё и перестал давать свои наставления? Может, именно к этому её готовили сны? Налетел внезапный ветер, и Хюмейра накинула капюшон, закутываясь в свой алый плащ. Карета была уже готова и стояла перед ней вместе с представленными слугами, дожидаясь приказа об отправлении. Хюмейра несколько раз тяжело вздохнула, стараясь себя утешить. Она полностью готова к этой непростой миссии, ей нечего бояться. Если она будет вести себя осторожно и действовать по плану, ничего страшного не случится. Хатун впервые с прошлого вечера обрадовалась приступу острой боли на месте татуировки, напоминающем ей, ради чего она на это идёт. Она не может подвести брата и своё государство, не может струсить и сбежать, когда решение уже принято. Таков её долг, такова её судьба, которую предсказали ей сны. Этого требовал от неё Всевышний, заставляя осознавать каждое из видений. – Дорогу! Громкий окрик одного из слуг возвестил Хюмейру о появлении правителя. Она невольно вздрогнула и развернулась, приседая в лёгком поклоне. Тахмасп приближался к ней в сопровождении Фирузе, его мелодичные шаги по россыпи серых камней под ногами глухим стуком отзывались в груди Хюмейры, и только тогда она заметила, что у неё сердце не на месте. Неужели она настолько сильно боится? Или переживает из-за разлуки с братом? Тахмасп улыбнулся, хотя в глазах его застыли неимоверная печаль и тревога. Хюмейра сразу почувствовала терзающие его сомнения, и от этого невидимые когти страха сильнее сдавили ей грудь. Она без предупреждения накинулась ему на плечи, сминая в пальцах господский кафтан, слёзы собрались в уголках её глаз, но она так и не дала им упасть на его одежду. Тахмасп крепко прижал к себе стройное тело сестры и окунулся носом ей в волосы, откидывая капюшон. Хатун приглушённо усмехнулась и постаралась запомнить это ощущение безопасности и присутствие родного человека каждой клеточкой своего тела. Стон едва не сорвался с её губ, когда брат по незнанию задел рукой её татуировку, и только сильнее сжала челюсти, борясь с подступающими рыданиями, которые комом встали поперёк её горла. – Я тебя не подведу, – просипела она, сглатывая. Каждое слово царапало ей грудь, словно осколок стекла. – Конечно, сестра, – так же тихо отозвался Тахмасп, и хатун впервые слышала, чтобы её всегда сдержанный брат не сумел совладать с собственным голосом. – Главное – вернись ко мне живой и невредимой. – А если не справлюсь? – Хюмейра вдруг отстранилась, с ужасом осознав свои слова. Так вот, что её тревожит. Она боялась уйти и не вернуться. Боялась больше не увидеть свою семью. Тахмасп прижал ладони к щекам сестры, на позволяя ей опустить голову, и твёрдо заглянул ей в глаза, так что она от одного этого взгляда перестала сомневаться. Её пальцы едва ощутимо коснулись выступающих вен на руках шаха. – Ты справишься, – с незнакомой уверенностью заверил её брат, а потом одарил её долгим поцелуем в лоб. – Моя маленькая львица всё сможет! Хюмейра не выдержала и всё-таки улыбнулась назло грызящей её печали. После прощания с Тахмаспом ей стало намного легче, а его ободряющие фразы всё звучали в её голове, прогоняя накатывающийся страх. Теперь она просто обязана вернуться домой с победой. Должна вновь увидеть скупую улыбку Тахмаспа и услышать его властный голос. Следом за шахом к хатун приблизилась Фирузе Хан, но не стала её обнимать, а только сдержанно кивнула. По её потемневшим глазам трудно было угадать хоть какие-то эмоции, кроме попытки их контролировать. – Давай, крошка, – еле слышно выдохнула она, усмехнувшись в ответ на её вежливый поклон. – Оставь эти церемонии для султана! Хюмейра отвернулась, пряча улыбку. Только сейчас она поняла, что заносчивой и хитрой племянницы ей тоже будет не хватать в незнакомом месте. Но она знала, что молитвами они всегда будут с ней, освещая её нелёгкий путь в ночи. Оставалось только представить перед внутренним взором заколдованные серо-зелёным туманом глаза брата и проговорить про себя дерзкие шутки Фирузе, как уверенность мгновенно к ней вернётся, а вместе с ней и новые силы. Дверца кареты открылась, и один из слуг подал Хюмейра руку, помогая ей перешагнуть ступеньку и устроиться на мягком сиденье возле решёточного окна. Отодвинув пальцами занавески, хатун выглянула наружу, жадно впитывая взглядом всё родное, что ей приходится здесь оставлять. Тахмасп и Фирузе в тишине стояли рядом и на её глазах молились, а она всё смотрела и смотрела на них, жаждая запомнить до последней детали. Тоскливым взором она обвела сад, как никогда поражаясь его красоте, и задерживалась на каждом лепестке распустившейся розы, сквозь который просвечивал солнечный свет. Мощные кроны деревьев ласково шептались над её головой, перекрывая даже стук лошадиных копыт и журчание камней под колёсами тронувшейся повозки. Хюмейра до последнего не сводила глаз с брата, который махал ей вслед, цеплялась взглядом за минувшие стены Дворца, но потом всё скрылось, сообщая хатун о том, что они покинули её дом и теперь направлялись в лес, чтобы срезать путь до пристани. Стоило Хюмейре понять, что дорога назад отрезана, как в голову ударили непрошеные мысли. Она осторожно облокотилась спиной на сиденье, морщась при каждом толчке, и пыталась успокоить своё сердце, которое в исступлении билось о рёбра, прогоняя по телу дрожь. Руки её похолодели и сделались влажными, в горле саднило, а каждый вздох замирал где-то на поверхности, не насыщая лёгкие кислородом. Хюмейра зажмурилась, отчаянно ругая себя за трусость, и случайно коснулась пальцами рубина на своей руке. Вот всё, что осталось у неё от брата. Она сжала ладонь в кулак, с мрачным удовольствием почувствовав, как металл врезается ей в кожу, и прижала его к своей груди, опустив голову. Хюмейра точно не знала, чем это должно ей помочь, но почему-то теперь при одном воспоминании о брате у неё сжималась и стонала душа.***
До самого вечера Хюмейра тряслась в карете без перерыва. Чувство голода уже съедало её изнутри, напоминая о себе утробным рычанием в желудке, глаза слипались от желание вздремнуть, но что-то останавливало её, не позволяя расслабиться. Она не знала, сколько прошло времени с тех пор, как она покинула Дворец, однако за окном пейзаж оставался тем же, что говорило о том, что они всё ещё в лесу. Хюмейра за всю дорогу изрядно надоело слушать пение неугомонных птиц, в повозке было жарко, так что её платье неприятно прилипло к спине от пота, а вся её жизнь вплоть до этого момента казалась каким-то сном. Она смутно помнила лицо брата, что не могло не напугать её, пытаясь возбудить в голове хотя бы одно счастливое воспоминание из детства, как она любила это делать, когда Тахмасп уходил на войну, хатун неизбежно натыкалась на обрывки своих снов, которых никто не просил влезать ей в память. Хюмейра откровенно скучала и клевала носом, от нечего делать даже начав напевать мелодию скрипки из своего последнего видения. Когда же это закончится? Лес шумел, дорога под копытами лошадей сменялась с песчаной на земляную, кругом плотной стеной стояли непроходимые деревья, едва пропускавшие лучи солнца. Из-за этого Хюмейра часто попадала в тень, чему была рада, потому что ей страшно слепило глаза на открытой местности. Чем дальше они продвигались, тем тише становилось её волнение, зато тоска по брату только усиливалась. Хатун совсем отчаялась, когда не смогла напомнить себе его последние слова. «Где он сейчас? – крутилась в голове навязчивая мысль. – Может, тоже скучает, как я? Или ушёл развлекаться со своей Сахие?» По тому, что вредное солнце перестало заглядывать в карету, Хюмейра догадалась, что с неба спустились сумерки. Повеяло долгожданной прохладой, птицы наконец умолкли, и у хатун уже не было сил сопротивляться свинцовой тяжести, убеждающей её сомкнуть веки. Внутренне она надеялась увидеть какой-нибудь осознанный сон, который мог бы ей подсказать, правильно ли она поступает, и ответить на все её вопросы. Хюмейра отбросила все ненужные мысли и постаралась сосредоточиться на сновидениях, устроив голову на раме окна в шёлковых занавесках. Не самое удобное место, но другого не нашлось. Она старалась думать только о предстоящей миссии, и вот, когда лёгкая дымка забытья уже навивала ей своё присутствие, раздался удар. Хюмейра подскочила, ахая от боли в ушибленном затылке. Повозка дёрнулась так сильно, что её отбросило назад, и, конечно, сон был уже прерван. Ей снова пришлось вернуться в реальность, в которой повисло весьма тревожное напряжение, а воздух будто вибрировал от таящейся рядом опасности. Нехорошое предчувствие заставило Хюмейру на всякий случай затаить дыхание и не издавать ни звука, поскольку на уши давила зловещая тишина, а карета стояла без движения. Послышались звуки разрываемой плоти, испуганное ржание лошадей перебило булькающие стоны, вырывающиеся из горла убитых кем-то слуг и кучера, что должны были охранять Хюмейру. Словно бы из тумана до неё донеслись свисты рассекающих воздух сабель и крики воинов, которых выделил ей в защиту Тахмасп, однако скоро и их постигла та же участь, что и предыдущих жертв. Страх парализовал Хюмейру. Она осознала, что осталась совсем одна, в тёмном лесу, в окружении каких-то бандитов, которые осадили её карету. Без шансов на спасение или бегство. Разум заволокло пеленой, она едва не поддалась слепому ужасу, но, наученная горьким опытом, лишь плотно задёрнула шторы, даже не решившись выглянуть в окно. Снаружи сразу послышались шаги. Похоже, она только привлекла их своим резким действием. Тело отказывалось ей подчиняться, в груди сделалось тесно, а дыхания не хватало. Хюмейра хотела попытаться спасти себе жизнь, но горло сдавило тисками, перед глазами всё поплыло, и внизу живота она почувствовала судороги. Неужели это конец? Её миссия кончится, так и не успев начаться? А как же брат? Как же его вера и надежда? Она обещала ему, что вернётся! Хюмейра даже не заметила, как начала яростно молиться. В кулаке она сжимала кольцо Тахмаспа, в другой руке уже подрагивал заточенный кинжал, но стоило дверце кареты распахнуться, как хатун успела только вскочить и ощутить, как кровь приливает к её голове, с силой сжимая сосуды. Дальше увесистый удар по голове гранью сабли оглушил её, и она безвольно повалилась на сиденье, почувствовав боль в спине быстрее, чем уступив своё сознание тьме.