Paint it Black

Он задал вопрос и тут же пожалел об этом, понимая, что в действительности совершенно не хочет услышать ответ, который несложно было угадать. Все, абсолютно все в Равке век за веком ненавидели и проклинали создателя каньона, и это давно не трогало Дарклинга. Не должно было трогать, но все внутри обреченно сжалось в ожидании того, как он услышит это из ее уст: чудовище. И потому, когда Алина вдруг произнесла нечто совершенно иное, Морозов обескураженно замер, с недоверием глядя в ее глаза. Никто и никогда не пытался рассмотреть за его действиями что-то, кроме чистого зла ради самого зла, но она, родившаяся спустя полтысячелетия с того дня, вдруг смогла угадать то отчаяние, через которое он прошел, и это поразило Александра до глубины души. Потрясло настолько, как если бы небеса вдруг разверзлись, и с них сошел Тот, к кому он давным-давно перестал взывать, и сообщил, что ему даровано прощение. Солнце, на несколько мгновений скрывшееся за проплывающими по небу тяжелыми облаками, вновь выглянуло, подсвечивая темные волосы девушки мягким золотистым ореолом, и делая ее похожей на изображения в святцах, и гриш просто стоял и смотрел на нее, бережно удерживая хрупкие теплеющие под его ладонями кисти, не в силах что-либо сказать. Его энергия усилителя льнула к ощущаемому в Алине свету, ластилась, будто свирепый зверь к ласковой руке, стремилась слиться, покалывала кожу мелкими иголочками, и вместе с этим Александр ощущал нечто, доселе незнакомое: как будто через этот контакт сил он частично воспринимал чувства Алины, ее ответное стремление к нему. Сочувствие, сострадание.. нежность? Он не успел придумать, что ей ответить, и, наверное, ляпнул бы правду, но не успел – Заклинательница вдруг привстала на носочки и подаваясь вперед, поцеловала его. Короткое, целомудренное касание губ, заставившее сердце сначала замереть, а потом, головокружительно кувыркнувшись, несолидно затрепыхаться где-то в горле, и глядя на веселые искорки в глазах Алины, Александр удивленно-восхищенно улыбнулся ей, даже не пытаясь скрывать: да, он хотел этого. Хотел гораздо больше этого, однако начатое к ней движение было прервано деликатным покашливанием невесть откуда взявшегося в двух шагах от них Ивана. Вообще, сложно было представить себе более странное сочетание, чем Иван и деликатность, но факт оставался фактом: его сердцебит, которому случалось приносить генералу донесения чуть ли не в постель с какой-нибудь очередной его фавориткой, стоял, отведя взгляд в сторону, и выглядел так, будто увидел что-то в высшей степени неприличное. -Возвращайся во дворец, я сейчас приду, - в голосе Кирригана прозвучала больше растерянность, чем недовольство; резко развернувшись, Иван зашагал прочь, и переведя взгляд с его спины на Алину, гриш произнес: - Прости.. Нужно идти, - на мгновение закусил губу, глядя в теплые карие глаза, и понимая, что не в состоянии выразить словами все то, что чувствует, просто вновь взял руку девушки в свою и поцеловал прохладную нежную кожу на тыле кисти. Замер, глядя на ее чуть приоткрытые губы и румянец на щеках, раздираемый желанием притянуть к себе и поцеловать ее уже по-настоящему, окунуться в этот омут с головой, но удержался, балансируя на самом краю и отступил, с неохотою выпуская ее руку и обещая: - Я найду тебя после Совета. Но после Совета, не порадовавшего срочными донесениями, в тот же вечер ему пришлось уехать. Снова потянулись дни вдали от нее, наполненные бесконечными марш-бросками, боями и мыслями: глядя в темный полог шатра или в низкое снежное небо, Александр, будто дракон свои сокровища, перебирал в памяти каждое слово Заклинательницы, каждую ее улыбку, адресованную ему, каждый солнечный зайчик в ее глазах, касания рук и губ, и ничего не хотел так сильно, как поскорее вернуться. Три дня, четыре – вернуться не получалось, и на пятый он, сам удивляясь себе, вечером, сидя возле костра, решил написать ей письмо. Какая-то часть Морозова, помнившая о том, что неделя-другая и они так или иначе вернутся в Ос Альту, полагала происходящее неимоверной глупостью, но другая часть упрямо выводила: «Здравствуй, Алина.» Отряд Дарклинга был на передовой, здесь не было толком никакого лагеря, они отдыхали в ущелье практически под открытым небом, и опускающиеся на бумагу снежинки таяли, кое-где смазывая чернила, но он все-равно писал. «Прямо над нами северное сияние – ночное небо светится синим и зеленым, а снег отражает это. Думаю, тебе бы понравилось», - при всем желании Александр не смог бы вспомнить, когда в последний раз писал именно простое письмо, а не приказ, и выходило на диво косноязычно, - «Надеюсь, Багра не сильно тебе докучает своим ворчанием», - после этой фразы гриш замер так надолго, что бумага успела промокнуть почти насквозь, но в конце концов вывел: - «Я скучаю. Д.» Он не надеялся получить ответ – они передвигались слишком стремительно, но письмо было ниточкой, через которую Морозов ощущал связь с той, что ждала его дома: он не сомневался – ждала, и всей своей сутью стремился быстрее вернуться. Вернуться получилось лишь через две недели, за которые столица успела укрыться на диво толстым слоем снега. На Ос Альту опустились трескучие морозы, превратившие парк в настоящее ледяное королевство, и идя по снежной тропинке к домику Багры, даже только что вернувшийся с севера генерал периодически прятал нос в меховой воротник. Он отправился к Алине почти сразу же, как вернулся, и не обнаружив ее в ее покоях, рассудил, что, судя по времени, та должна быть на занятиях с Багрой, но на полпути, возле озерца, завидел знакомую фигурку на берегу. Солнце давно село, и за исключением вереницы потрескивающих на морозе фонарей, парк был погружен в непроглядную зимнюю темноту. -Алина! – он позвал девушку, приветственно махнув ей рукой, и еще не понимая к чему она присматривается, прибавил шагу. Она тоже поспешила ему навстречу, он уже видел ее счастливую улыбку, неудержимо радостно улыбаясь ей в ответ, но в тот момент, когда между ними оставалось несколько шагов, из темноты со стороны озерца раздался треск, а сразу за ним короткий вскрик. Звук был безнадежно узнаваем – проломившийся лед, всплеск, задохнувшийся хрип тела, оказавшегося в смертельно-холодной воде. -Ааааааа! Помогите! На помощь! Пожалуйста! Кто-нибудь, на помощь! – второй перепуганный голос был, кажется, девчачий, и Морозов коротко и зло выругался, кое-как разглядев в темноте смутное движение в чернеющей в нескольких метрах от берега полынье. -Прочь со льда! – рявкнул он, за доли секунды скидывая тяжелую меховую накидку и сапоги, и коротко бросив Алине, - Приведи помощь, - спустился на лед, устремляясь к полынье. Какие-то пара мгновений, и распластавшись, он был уже рядом, протягивая руку – оставалось только схватить тонувшего ребенка за шиворот, но рука ухватила лишь ледяную воду, от которой свело пальцы. Озеро было большим и довольно глубоким, нырять в темноте в ледяную воду под кромку льда было бы самоубийством для человека, и крайне опасно даже для гриша. Любому своему воину Дарклинг запретил бы это без раздумий: жизнь ребенка с непонятным потенциалом не была для него ценнее жизни обученного взрослого, но по какой-то непонятной даже для него самого причине, сам он нырнул без раздумий. Скрутило судорогой мышцы в руках и ногах, ребра свело такой судорогой, что показалось – они сейчас лопнут, его глушило и ослепило невыносимым холодом и темнотой, но упрямо устремляясь ко дну, Александр слепо зашарил вокруг себя руками в надежде, что утопленник не мог деться слишком далеко. Минута, еще полминуты безрезультатных поисков, сердце гулко забухало где-то прямо в черепной коробке, выселенное туда из груди запредельным давлением, легкие будто сжались, разгораясь невыносимым огнем, перед глазами засверкали белесые вспышки, и сдавшись, он стал подниматься за глотком воздуха, ожидаемо стукнувшись головой об потолок из льда. Кое-как вскинул руки, выстреливая разрезом, и вынырнул среди расколотых льдин, с судорожным хрипом вдыхая. Глаза застилало водой и багровой пеленой, в ушах шумело, и он почти не слышал и не видел, но откуда-то знал – Алина там, на берегу, почти чувствовал е е отчаяние, и воспринимал его однозначно: она в отчаянии из-за утонувшего ребенка. Кое-как сделал еще вдох, с усилием загоняя ледяной воздух пополам с водой в сведенные легкие, и вновь нырнул, погружаясь обратно в темноту и холод. Голова от холода соображала уже плохо, но на сей раз Морозову повезло и наугад проплыв несколько метров в сторону, он наткнулся на безвольное тело. Закоченевшие пальцы не слушались, и он с трудом притянул ребенка к себе, попытался оттолкнуться ото дна, но дна не было, а сила, до этого выталкивающая его к поверхности, внезапно исчезла, и несколько раз повернувшись вокруг своей оси, он окончательно дезориентировался, ощущая, как желание вдохнуть становится все более нестерпимым. Вокруг была темнота – но не та темнота, что была его послушным продолжением; эта ледяная чернота давила, выворачивала каждую кость и каждую жилу в теле, связывала по рукам и ногам, и чувствуя, как начинают путаться мысли, Александр внезапно понял: эта темнота – его конец. Странный, неожиданный, совсем не такой, каким он его себе представлял, но совершенно определенный.