***
Первым делом перетащили, состыковав вместе, кровати. Не имело значения, насколько удобно будет спать с провалом посередине или какое количество «урнинг» услышат за спиной: расставаться они не хотели. Не после того, как Том коротко, сухо и от этого ещё более душевыворачивающе рассказал, как разломал пласты грунта и разнёс нагромождение заклятий. Залез в тёмное, древнее, к чему не следует взывать никогда; посмотрел в бездну и поздоровался с ней; оказался вывернут наизнанку, мысленно выпотрошен до головной боли, до брызнувшей из носа крови – и признан достойным помощи. Бездна осела прямо за его зрачками, растеклась по склере глазных яблок. Кровь оставляла дорожки на подбородке, капала на песок. Гарри представлял это слишком явно, чтобы не передёрнуть плечами: будто это его волосы трепал колдовской ветер сидов, вокруг него кружились души погибших. Том не просто выбирал, какими заклинаниями из сферы «без последствий не обойдется» воспользоваться: он, не зная обходных путей, ступил на тот, вернуться по которому уже не получится. «Глаза возвратятся к норме», помедлив, сказал он. «Но вернёшься ли ты», промолчал Гарри: ведь спешил Том из-за него. Кожа на ладони Тома была слишком гладкой, чересчур чувствительной; сам он – медленно моргающим и издерганным. Гарри засыпал, держа его ладонь в своей. Проснулся, уткнувшись во взгляд чёрных глаз. Кажется, они светлели, уже с синими искрами за тьмой – или ему это виделось из-за неровного освещения и большого желания, чтобы Том хотя бы выглядел, как раньше. Кто-то заходил, пока они спали. На столе лежали зубные щетки и порошок, в шкафу – запасная одежда и полотенца. — А где мы будем есть?.. — наконец задался бытовыми вопросами Гарри, рассмотрев внутренности шкафа и обернувшись к кроватям. Сказать, что он выспался и готов решать проблемы, было бы слишком оптимистично, но желудок интересовался местом раздачи ужина. Том тоже проснулся. Он потёр лицо, откинул взъерошенную чёлку: так и будет ходить, геля для волос не выдали. Покосился на ноги, торчащие из-под наброшенного пледа, пошевелил пальцами, видневшимися в дырке. — И брать носки, — траурным тоном прокомментировал он. — Тут должны быть, — отозвался Гарри, перебирая содержимое шкафа. — Вон, пижамы… сорочки… ночные… Разворачивая то, в чём им предстояло спать, он понижал и тон, и уровень энтузиазма. Оглядел с воротника до подола, надеясь, что это всё-таки галлюцинация от недосыпа. — Но мы в них будем только спать, — резюмировал, скомкав в сверток и запихнув в глубину полки. Том не должен увидеть оборки раньше вечера. Одежду им собирали или с чувством юмора, или с желанием освободить старый сундук. Повезло, что обошлось без ночных колпаков. — И чистить зубы в туалете. Общем, — сорочки Том не рассматривал, но оптимизма в его голосе и так не водилось. Гарри ещё раз обвёл взглядом комнату. Тайные надежды пришлось мысленно закопать под половицами: личной ванной не предполагалось. Кухни тем более. От перспективы просить очистку заклинанием, наждачно-резким и почти болезненным, кожу покалывало. Вряд ли фрау Леман под воспитательницей детского сада подразумевала, что будет мыть им головы и протирать уши. — Надо на него посмотреть, — обреченно сказал Гарри. — Надо, — согласился Том. Никто из них не двинулся.***
Это напоминало один из кошмаров. Выкрикиваемые заклятия. Крошка, отлетающая от стен. Обувь, скользящая на… лучше не думать, чём, перепрыгивая, пригибаясь, уворачиваясь. Рубашка прилипла к спине. Сбоку рвано дышал Том. Он был чуть-чуть слабее, бежал чуть-чуть медленнее, все эти «чуть» складывались в катастрофическое: он отставал. — Ну! — бессмысленно прошипел Гарри. Громко, но их топот и так слышно издалека. Схватил чужую потную ладонь, потянув сильнее.***
Кошмар приснился в первую же ночь. Они закрывали глаза, уже зная, где брать еду (выходить на маггловскую сторону, смешиваться с людьми в таких же куртках, называть чужие фамилии из списка; что случилось с настоящими владельцами фамилий, не спрашивали), мыться (действительно в общей комнате, обтираясь водой из раковины) и работать (незамысловатые задачи уровня домовых эльфов, которых здесь не было). Зная, что будет дальше: несложное, не слишком комфортное бытие с людьми, которым они безразличны. Зная, что ночные кошмары – не худшее из возможных дополнительных наказаний. Сомкнув глаза и упав в темноту сна, Гарри изменил мнение. Он едва ли запомнил, что снилось – только проснулся рывком, дёрнувшись и обнаружив, что давно сбросил с себя одеяло. Глаза можно было и не открывать: в комнате без окон, стоило выключить свет, наступала кромешная тьма. Сквозь полоску под дверью пробивался намёк на дежурное освещение из коридора: такой тусклый, что порог не преодолевала даже желтизна света; только всмотревшись, можно было заметить, что в той части чуть-чуть светлее. Потянулся искать одеяло, наткнулся на замотанный кокон. Понял странное: Том не полез обниматься во сне. Сейчас он дышал рядом слишком прерывисто, чтобы это оказалось спокойным сновидением, и красть одеяло обратно было неловко. Пот липко остывал на коже. Он повернулся, напряг зрение. Обычно, если долго всматриваться в ночную тьму, можно разглядеть силуэты, но тут не выходило. Закрыл глаза обратно. В них будто насыпали песка, и мелкие песчинки – остатки пород, материал мироздания, раздробленный почти в молекулы, – царапали глазные яблоки. Несмело протянул руку. Вздрогнул, стоило темноте прошипеть: — Чего вертишься? Голос звучал тихо, бодро и зло. Том тоже не спал. — «Последствия», — передразнил Гарри Гриндевальда. — Ты? — Насмотрелся уже, — буркнул в потолок Том, почти повторив его самого. Гарри проехался ладонью по его волосам, нашарил лицо, практически ткнул в глаз. Под подушечками пальцев была сухая кожа. Том слегка подрагивал, даже когда недовольно отворачивал лицо: знобило? Не зря же забрал два одеяла. Гарри вздохнул, закидывая ногу на кокон и придвигаясь ближе. Совершил топографический подвиг: приблизил лицо к голове Тома, горячо дохнув ему в ухо. Невесомо коснулся губами виска. Ничего не говорил: не о чем. Том тоже молчал, только глубоко, медленно выдохнул. Повозившись и двинув локтем в бок, вытянул руку из одеял, нашарил ладонь Гарри, переплёл пальцы. Стоило попытаться уснуть.***
Первокурсники представляют дуэли как взмахи рук, широко разлетающиеся полы боевых мантий, выкрики и пафосно призываемые эффекты: шторм, песчаная буря, треск электричества в воздухе. Более искушенные в магии знают: бой, даже по правилам, быстр и молчалив. Не дай противнику просчитать твои движения. Не дёргайся лишний раз. Смазывай взмахи палочкой, безмолвно или в сторону шепчи инкантации. Бой – это шахматная схватка на скорость, расчёт и трезвый ум, годы в тренировочных залах, когда их потом покрыты даже манекены. Обитатели сумеречной стороны магического мира в курсе: лучшие из стычек нельзя услышать, еще сложнее увидеть, не зная, куда смотреть. Самая грандиозная из побед – это избежать боя, характерно сощурившись и показав открытые ладони. Слишком уж серьёзно этот бой мог обойтись при отсутствии правил и судей. Гарри прошёл все стадии, читал про боевые связки и следил за положением локтей, мог рассказать несколько нравоучительных баек и поставить хват палочки магглорожденному. Он знал, в него крепко, жалящими уколами вбили: если дело дошло до выкрикивания вербальных формул чар и топота ботинок по полу, то «всё пошло не так» – слишком мягкое описание ситуации. Всё пошло чертовски не так.***
— Ja, Sir, — кивнул он незнакомцу в середине первого дня. Из всех кошмаров, которые он успел себе представить, по-настоящему тревожащим оказался неожиданный: его знание немецкого. Люди говорили быстро и невнятно; речь сливалась в поток, который метафорически растекался лужей под ногами и заставлял поскальзываться; все были заняты вещами, в которых они с Томом не разбирались, но при этом «запереться в комнате» казалось невозможной опцией – и, будучи честным с собой, скучной. Его приставили к кабинету чего-то, занимающимся чем-то. Ничего из этого в дребедени звуков Гарри не разобрал, да и выражались расплывчато. Тома посадили в другом конце той же комнаты. Сейчас он наклонился над стопкой картонных скоросшивателей, аккуратно раскладывая бумаги по столешнице. Выглаженный воротник рубашки, куртка висит плоскостью вдоль стула за его плечами, плавные жесты – казалось бы, винтик, идеально вписавшийся в механизм. Но Гарри знал лучше. Встретил брошенный мельком взгляд, безрадостно приподнял уголки губ. Они переглядывались всё утро. В кровати, пока Гарри вслепую пытался прихлопнуть и изничтожить верещащий будильник. В туалетной комнате: взгляд через зеркало, зубные щётки во ртах, пена на губах и подбородках, уже одеты, но всё равно хочется, чтобы никто больше не заходил в это спонтанное уединение. В кабинете: касаясь взглядами лиц друг друга так быстро, будто кто-то мог их уличить, и тут же снова утыкаясь в тексты. С задачей – сортировать газеты, сваленные в коробки настолько плотно, что груды с шелестом разъезжались и валились на пол, – мог справиться и младшекурсник. Но на тускло-желтой шершавой бумаге оказались немецкие слова, и мозг порой поскрипывал на высоких оборотах: это про ход войны или уборку урожая? Маггловские чередовались с волшебными, зарубки на немецких шрифтах менялись округлыми кириллическими буквами и наборами черточек, приходилось угадывать по фотографиям и руководствоваться интуицией, надеясь, что перепроверять их очевидно сизифов труд никто не будет. «Ежедневному пророку» Гарри улыбнулся с почти патриотическими чувствами – хотя вряд ли временное начальство их оценило бы. Его временный смотритель, маг с ежиком светлых волос и выцветшими глазами, немного пугал. Моргал он медленно, и говорил – слава Мерлину! – медленно, и существовал тоже медленно, никуда не торопясь и тщательно рассекая пространство мира своим суховато-поджарым телом. «Гончая на охоте», подумал Гарри. На охоте за данными, в прериях нескольких столов, составленных без зазоров, со шкафами, полными папок, за ним, и меловой доской на стене. Доску покрывали разводы. На поверхности было нацарапано одно слово: «тишина». «Не мешайте», сказал маг. «Просто работайте». Пока что Гарри справлялся с этим бесхитростным требованием. Отложил к самой левой из папок очередную газету: на передовице задирал клюв гиппогриф. Что-то о сохранении редких окрасов. Зачем Гриндевальду селекция животных?***
Они влетели в комнату, усыпанную рваными газетными обрывками. Том опёрся об остов опаленного стола, наклонился вперед: его чёлка закрыла глаза, трепетала в такт с неровным дыханием. Гарри захлопнул дверь, уставился на расколотую доску. Трещина делила знакомую «тишину» на две части. Сердце пыталось расколоть рёбра. Осколок медальона на цепочке горел, прижигая кожу.***
Селекция животных оказалась связана с семьей, её спонсирующей. Семья – с поведением одного из бастардов, всплывшего в новостной сводке из-за манипуляций с дурманящими зельями. Он их только принимал, но под давлением публично раскаялся и сдал поставщиков, которые, в свою очередь, использовали подвальные помещения румынского магического переулка, а их формальным владельцем был заместитель кого-то важного, недавно без шума переведенный на другую должность… ладно, Гарри теперь понимал, почему светловолосый маг – шел пятый день, а он все ещё не представился – смотрел сквозь предметы, а не на них. Если скандал двухлетней давности занял всю коробку задействованных газет и вырезок, не считая по-настоящему важных бумаг в закрытых для них шкафах, то утрамбовать все это в голове и не быть странным невозможно. Он и не пытался вникать глубже в то, что делал: кошмары закономерно продолжились и сил на концентрацию не оставалось. Иногда приходилось в середине ночи идти умываться, ожесточенно натирая влажным полотенцем потную кожу, и возвращаться в комнату, где постоянно не хватало воздуха – и не потому, что его там не было. Сон не приносил ни энергии, ни облегчения; скорее делил дни часами, когда приходилось закрывать глаза. По утрам мир расплывался сильнее обычного. Потом они бросали в лица пригоршни ледяной, сводящей скулы воды; терли глаза, полукружья под которыми выделялись все четче; прокрадывались в один из кабинетов, где за стенкой из шкафов располагалась маггловская плитка, а в тумбочке под ней – турка и молотое зерно. Иногда в этом углу в безумные семь утра уже сидели работники-жаворонки. Иногда те только заходили среди процесса подъема кофейной пенки. В первые дни они дёргались, порой проливая кофе: каждый незнакомец казался врагом, а не равнодушным к ним работником, пришедшим за очередной пинтой кофеиновой заправки. Они с Томом здоровались. Им кивали в ответ. Женщина с хищно-острыми скулами и полоской тонких губ даже показала, где лежит сахар, и открыла один из шкафов: между множеством папок были втиснуты магически охлажденные баночки со сливками. Наверное, офис департамента магического правопорядка выглядел так же за вычетом демонстративно маггловской мебели. Гарри осмелился поинтересоваться, в честь чего маскировка, во время одного из перерывов, когда почти весь отдел стекался к точке с кофеином. — Безопасность, — отмахнулся незнакомый маг. — Если кто-то зайдёт сюда, что он увидит? — Маггловский офис, — отреагировал Гарри. — Ну, до… Он проследил взглядом пролетевшую мимо папку. Схвативший её парень – с ним они часто сталкивались у плитки, один из самых молодых работников, ещё его рыжеватая копна волос напоминала Гарри о друзьях, – подмигнул с обезоруживающей улыбкой: — Это здесь запрещено. — Совсем, — подтвердил маг. — Но вам и так должны были сообщить. — Говорили, — бросил Том, отворачиваясь к турке. Соврал, конечно: его палочка лежала где-то среди гриндевальдовских ценностей. Но информация, что обычные клерки считали их не сосланными и наказанными, а законопослушными и набирающимися опыта, немного разгладила морщину между бровей Тома. Ту, которая не изменилась после всех шуток – впрочем, шутил Гарри невесело и сонно. Ночи кошмаров вымывали из него ошметки жизнерадостности. Глаза Тома светлели: из черноты в морозную лунную ночь. Гарри иногда вглядывался в свои в зеркале: казалось, что тьма перетекала в них. Разумеется, только казалось. Магглы в столовой почему-то не шарахались от их взглядов, будто видели обычные зелень и синеву. В целом благословенно не обращали внимания. Они смешивались с потоком людей в похожих куртках, у всех шнурованные ботинки, у всех синяки под глазами, у всех равнодушие на лице и одинаковые подносы в руках. Угнетающие не слишком отличались от угнетаемых, решил Гарри, вспоминая Данциг и лето сорок первого. Встать. Умыться. Кофе. Газеты. Обед. Кофе. Газеты. Ужин. Газеты, потому что лучше вернуться в кабинет к горной гряде не разобранных коробок, чем тоже разбираться, но уже в себе. Мерцающие лампы, отсутствующие окна, духота запертой – и даже не золотой – клетки. Он скучал по собакам. Немыслимо, но скучал по опекунам. Отрекся от всего этого, стоило крохам прежней жизни пробиться в их зацикленные дни. — Прошу прощения?.. — вежливо переспросил Гарри, разглядывая балерину на столе фрау Леман. Шли восьмые сутки работы и всё утро он потратил на размышления, была ли обозначенная неделя кошмаров календарной. Между висками в последние дни качался назойливый маятник: тик-так, тик и так, тик да так, он заглушал и мысли, и внешние разговоры. Кофе тёк вместо крови, и Гарри уже не стеснялся просачиваться в кофейный уголок вне обозначенных перерывов: что ему сделают, убьют? Хотя, наверное, так здесь поступали вместо увольнения: какое тут собственное желание и порывы к дальнейшему развитию в качестве аргументов к «отпустите меня», если, просто крутясь возле турки и уткнувшись в газеты в кабинете, Гарри успел услышать… многое. Поэтому, стоило светловолосому коллеге – Марку, как услышал однажды Гарри и поежился от ассоциаций, – впервые за несколько дней развернуться в его сторону, Гарри вспомнил все свои отлучки и то, что несколько газет на кириллических языках отправились в глубь «мусорной» коробки. Действительность оказалась ещё более пугающей: его попросили зайти к фрау Леман. С Томом. Тревога встрепенулась пополам с надеждой. Им не говорили, сколько продлится сизифов труд на элитной горе. Но чем ближе они подходили к кабинету – куртки на плечах, стук ботинок синхронизирован с внутренним метрономом, – тем тяжелее становилось оседающее напряжение и тем меньше шевелился под ним вялый оптимизм. «Откуда мне знать», нарочито безразлично ответил на вопрос, заданный взглядом, Том. Злился. Он в эту неделю часто злился. Оставалось только убираться с дороги и пережидать: зализывание настолько уязвленного самолюбия грозило продлиться до осени. — Мне нужно, чтобы вы выбрали, какие из знакомых вам магов могут оказаться… наиболее принципиальными, — повторила фрау Леман, не изменившись в лице. — Вот список. Том протянул ладонь за листом с пропечатанными машинописными буквами. Лист помялся в его руках, когда фрау Леман добавила: — Должны же вы хоть как-то компенсировать содержание. Укола в её словах не было: только констатация факта. Тем не менее, стало обидно. — Разумеется, мэм, — ровно ответил Гарри. Выдрал фразу Тома из голосовых связок Тома, но не только же ему быть иронично-любезным в стиле кинжала, спрятанного в сапоге. Кинжалов у них не было, да и палочек тоже. Только слова: орудие, которым можно уколоть сильнее заклятий. Том сидел так близко, что их колени соприкасались. Гарри не стал смотреть в его лицо – только на ладонь, сжимающую лист, белые полукружья у ногтей и ровные строчки знакомых фамилий. Разумеется, преподавательский состав Хогвартса: о ком ещё их могли спрашивать. Ещё полгода назад голову заполонили бы сомнения, густо приправленные горечью. Около месяца назад он бы смотрел на Тома, сощурясь и молясь, чтобы тот правильно прочитал эмоции, стоявшие за выражением лица. Моральные терзания остались на промокших от пота простынях, в шепоте тесных объятий, в множестве сделанных выборов и тьме, которая никогда не уходит, только застывает за горошиной зрачка. — Диппет, разумеется, — озвучил Гарри. Посмотрел на следующие фамилии. — Эти трое ведут дополнительные дисциплины, они не выказывали каких-то… политических пристрастий. — Вилкост, — бросил Том, её любимчик, так хотевший стать персональным ассистентом. — Прекрасный боевой маг, возраст ей не мешает. — О политике никогда не говорила, — перебил Гарри, вспомнив чай после турнира. Так смешно: одно «моя дверь всегда открыта» могло повлиять на то, останется ли человек в живых. Или не могло. Не может быть, чтобы целый отдел бездушных аналитиков опирался только на слова двух школьников – к тому же при них упоминали, что они в Хогвартсе не одни. Но если у него есть шанс облегчить судьбу тех, кто хорошо относился к двум приютским мальчишкам, ходившим в потёртых мантиях и с дырками на защитных перчатках, – он попытается. — Слизнорт – трус, — продолжил Том. — Но умный. Противоречить сильным он не станет. Гарри скользнул взглядом по листу, сощурился, пытаясь понять, не написано ли что-то на обратной стороне. Называть своего декана он не собирался. Но его замысловато-длинного имени не было – вообще не было, будто и не работал в Хогвартсе никогда, и на его столе не лежали… вспомнив письма, знакомых сов и тяжелое молчание за закрытой дверью класса, откуда его выставили, Гарри моргнул и постарался придушить догадки в зародыше. Не его дело. Фрау Леман пользовалась цветочными духами. Густой запах разносился по комнате, смешиваясь со стерильно-сухим воздухом. Слегка кружилась голова. Мир казался нереальным, сделанным из картона и обтянутым кожей – даже Риддл, сидящий слишком ровно и неподвижно, чтобы быть его Томом. Фрау Леман забрала лист из его рук: ухоженная кожа, не накрашенные, коротко подпиленные ногти. Ободок кольца на пальце. Мозг цеплялся за детали, чтобы не думать об общей картине – сцене, где они сделали то, чего избегали годами, и ничего при этом не почувствовали. — Завтра у вас выходной, — пообещала фрау Леман. — И, дети… Поглядели на неё они одинаково: настороженно, напряженно. — Вам просили передать, что можете спать спокойно. Милостивая отмашка высокого начальства. — Наша благодарность, мэм, — растянул губы в улыбке Гарри. Мышцы ощущались чужеродными. Действительно надо поспать.***
Ночь промелькнула мимо сознания. Он сомкнул глаза и снова открыл, не увидев ничего в промежутке; напротив лежало ленивое, сонное, теплое, завернувшееся в одеяло и улыбающееся в ответ. Гарри вслепую хлопнул по жестяной крышке подрагивающего будильника, подлез ближе под одеяло, мимоходом проведя пальцем по открывшейся ключице: их нелепые спальные балахоны с огромными воротниками постоянно сбивались, съезжая на плечи. «Доброе утро» Тома осело дыханием на пальцах. Гарри не выдержал: засмеялся, запуская ладонь в чужие мято-мягкие кудри. Губы у Тома были такими теплыми, что органы плавились под кожей, сливались в одну зыбкую, колышущуюся массу, и только сердце стрекотало: как-же-я-его-л… Гарри не закончил это «л» даже в мыслях, потягиваясь так, что чуть не сполз с кровати. Развернул скомканную одежду. Застегнул все пуговицы, зашнуровал ботинки, поправил воротник куртки: в местных коридорах с высокими потолками и вздымающимися арками прохладно. Это точно был какой-то замок, загадочно поделенный между магглами и магами, причем первые не подозревали о вторых, наполовину отреставрированный и приспособленный под нужды двух разных режимов, желающих захватить мир – общий на магглов и магов мир. Ну и пусть захватывают, подумал Гарри, начищая зубы и разглядывая отражение их лиц. След от пасты на подбородке шёл Тому больше, чем кровь. Он устал думать о судьбах человечества. Лучше уж брызгать водой на Тома, который морщился, как недовольная кошка, и независимо передвигался по туалету, будто ничего и не происходит. Гарри финальным жестом подскочил ближе, стряхнул капли на его волосы и с хохотом вылетел в коридор. Там пришлось вести себя потише: у отдела не было выходных, только менялись посменно работники. Они растекались по кабинетам ближе к восьми утра, но и днём, и ночью у голой стены в самом конце – за ней тот самый разрушенный зал и единственная точка аппарации – стояли дежурящие Жнецы, да и вообще по количеству мелькающих черных плащей Гарри понимал, что видел едва ли пятую часть местной охраны. Самое ценное в захвате мира – тысячи зашифрованных в разной степени бумаг – не могло остаться без присмотра. Когда они уходили спать, партию волшебных шахмат раскладывали Ворон и Хмурый. Разумеется, представляться им никто не собирался, но, выходя на маггловскую сторону каждую трапезу, Гарри запомнил и по-своему назвал всех, мимо кого проходил. Вроде бы в конце коридора всё ещё стояли, прислонившись к стенам, они же, но их с Томом интересовали более важные вещи: например, утренняя доза кофе. Два поворота, одна сквозная комната с равнодушными взглядами работников, самый любимый кабинет с углом из шкафов. Гарри подмигнул в ответ рыжеволосому – он был тут все эти дни, так что, наверное, разгребал что-то совсем сложное. Щёлкнул переключателем на плитке. Приглушенно хлопнула дверца, зажурчали сливки: Том перелил немного в свободную чашку, чтобы не добавлять к кофе холодные. Стукнула по поверхности турка. Пощекотал нос аромат молотого зерна. — Передай, пожалуйста… — шепотом обратился Гарри, кивая на пачку в руках Тома. Потом – хлопок. Потом – далёкие крики. Потом – отрывистое немецкое «тревога», пророкотавшее в воздухе, поднимающиеся на ноги люди, извлеченные палочки. Все, кроме них, знали какой-то план. Все двигались слаженным механизмом защиты, испаряли в небытие ворохи бумаг, махали палочками: раздвигались обои, перестраивались на ходу стены, возник узкий, архитектурно невозможный здесь коридор. На его бетонном полу елочкой укладывался паркет. — Бегите, — бросил рыжий, пока Гарри сжимал ручку турки и растерянно думал, может ли кипяток в лицо остановить мага с палочкой. Думал, что у него палочки не было. Думал, что Том по-прежнему ходит медленнее обычного, движется аккуратнее, иногда морщится. Том оказался сообразительнее: потянул его за руку в свежеоткрытый, непонятно куда ведущий проход. Там едва ли хватало места на двоих, так что Гарри двигался за его затылком, стараясь не греметь ботинками. Вывалился вслед за Томом в кабинет – непонятно, знакомый или нет, ведь все они почти одинаковые, и люди в них одинаковые, и Том сразу же побежал вперед, толкнув кабинетную дверь, и нырнул в соседний. Убраться отсюда можно только из зала, со стороны которого – если Гарри хоть что-то понимал со скачками пространства – и доносился шум. Слишком неровный, чтобы напоминать быстро и успешно отраженную атаку. Оставалось надеяться, что кричали нападающие – но надежда подтаивала с каждой секундой, когда они дергали друг друга за руки, метаясь по разным кабинетам и инстинктивно убираясь подальше от входа. Вопли и топот в той стороне крыла не затихали. Гарри пришлось рухнуть на пол – резко, болезненно, – пропуская над собой заклятие. Зашипел, приложившись основанием спины, вскинул ладони в жесте побежденного. — Это Его дети, кретин, — рявкнула на автора заклятия смутно знакомая женщина. — Бегом в кабинет фрау Леман. Гарри неловко кивнул, не сводя глаз с направленной на него палочки. Рядом уже поднимался на четвереньки Том. В этом кабинете женщина под защитой комично-полного, усатого мага плавно водила палочкой в воздухе: папки сжимались до темных мушек, слетающихся к крупному кулону на её шее. Свои. Но свои, готовые отбиваться: значит, не надеются на дежурных бойцов. Живы ли вообще эти Ворон и Хмурый. Кровь шумно билась в висках. Сердце колотилось прямо в горле. Им бы самим остаться в живых. — Простите, — пискнул Гарри, почему-то по-английски. Поднимаясь, увидел протянутую руку Тома – и, подцепив его пальцы, побежал дальше. Не время размышлять над вопросами отцовства и опекунства. Не время разглядывать мешанину цветных вспышек и двигающихся тел, открывшуюся, когда они выскочили в основной коридор – только чтобы испуганно нырнуть за ближайшую дверь. Насколько велик отдел? Насколько хорошо закрыты проходы – и куда они вообще ведут? Надо было больше расспрашивать людей во время кофейных перерывов, резюмировал Гарри, шарахаясь от одного из проемов. Теперь они знали, куда бежать – но где это вообще? Всё же одинаковое. Бег по открывшимся путям напоминал скачки между лондонских руин. Мир скомкался и развернулся заново, перемешав кирпичные стены, ободранные обои, штукатурку, обратные стороны шкафов, косяки дверей, кабинеты, которые на самом деле располагались в разных концах коридора. Соваться в настолько хаотичные места было чертовски опасно – но насчет попыток затаиться Гарри тоже не питал иллюзий. Если бы ожидалось что-то подобное, их бы предупредили. Их бы не отправили сюда без палочек – даже в качестве суровейшего из наказаний. Дотошнейший из отделов, собирающий информацию про всех и вся, пропустил подготовку нападения на святая святых. А сейчас подошвы проскользили в луже крови у лежащего лицом вниз тела, которое не было видно за столом, и Гарри неловко затормозил. Впечатался в зашипевшего Тома. Побежал дальше. Они умели драться – но умели и убегать, пусть и давно не приходилось. Зрелище трупов на пути помогает восстановить навыки. При этой мысли он затормозил, уже почти толкнув очередную белесую дверь – и, развернувшись, кинулся обратно. Бросил Тому: — Обыщу. Где трупы, там и их вещи. Где тела магов – там и, вероятно… — Да! — восторженно ляпнул Гарри, пошарив под столом. Ладони испачкались в противной тёплой крови, рядом с ним лежал человек, ещё недавно такой живой, но главное – пальцы теперь сжимали короткую грубую палочку. Неизвестный мертвец их спас. Одна – чужая, будет сопротивляться проталкиванию магии и сбоить в заклятиях, непривычный хват, бугорки под пальцами, – палочка на двоих всё меняла. Дезиллюминационное такой не набросишь, да и не удержит он концентрацию, но простейшие заклятия теперь доступны. — Указуй, — нервно шепнул Гарри, положив древко на раскрытую ладонь и представив папье-маше со взмывающей балериной. Палочка замешкалась. Потом зашевелилась, задёргалась. Гарри поджал губы: секунды скакали табуном горячекровных лошадей, они слишком долго пробыли на одном месте, и целы-то до сих пор потому, что метались вспугнутыми оленями по лесу, а оба знали, где заканчивают олени и как хорошо потом спит василиск. — Быстрее, — бросил Том, разглядывая дверь, через которую они пришли. — Сам знаю, — парировал Гарри, отслеживая, как кончик палочки поворачивается налево. — Пошли. Может, тебе найдем. Том приподнял бровь. Гарри провёл рукой по волосам, поднимаясь. Ну да, мертвые люди и особенно процесс убийства его не радовали, но между второй палочкой для Тома и смертью едва ли знакомого – а то и вовсе нападающего – человека всё очевидно. Если Том в нынешнем состоянии вообще может творить магию, не падая в обморок, но это Гарри не озвучит. — Мы идиоты, — неожиданно сказал Том. Вскинул ладонь к шее. «Не настолько», хотел возразить Гарри, понимая с полуслова и поднимая руку к воротнику – но за дверью загрохотало, совсем близко, дребезжаще, послышались голоса и они бросились в проход. Жаль, что кирпичи не складывались за спинами. Как бежать налево, если проход забирает в разные стороны, и вот тут они снова врываются в пустой кабинет, наступая на остатки разломанного шкафа, тут вылетают в коридор, тут приходится пронестись по прямой, и, наконец, хоть что-то знакомое – дверь туалетной комнаты. Здесь тихо и пусто. На зеркалах потёки от их утренних водных игр, все кабинки закрыты. Гарри толкал одну за другой, пока Том застыл у прикрытой двери: чисто. В коридоре уже не кричали; только разговаривали громко, хрипло, сквозь стук пульса в ушах Гарри не мог распознать язык. Отбились? Или все забрали бумаги и ушли через эвакуационный выход в кабинете, куда отправили и их, но они ни книззла драного не понимают, как туда попасть? Это он обдумывал, уже ломая медальон на цепочке под рубашкой. Медная пластинка согнулась неожиданно легко, треснула между пальцами, как печенька-предсказание. Отвалившийся кусочек зазвенел, откатываясь по кафельному полу. Если это не момент звать взрослых и умных, поджав хвост, то другого он представить себе не мог. Голоса приближались. Том сощурился, отступил от двери в сторону, показал «ты тупица и диагностированный кретин, палочка же у тебя» одним взмахом руки; Гарри бы хлопнуть себя по лбу, но нашлось дело поважнее: махнув палочкой, он закрыл дверь. Оставалось надеяться, что щелчок замка не привлечёт внимания – по коридору, судя по звукам, шёл чуть ли не отряд. Надеяться, что у них будет возможность перебежать всего-то сотню футов – это если считать нормально, с движением по прямому коридору. Он выучил, где располагается кабинет фрау Леман, чтобы его избегать. Кто знал, что понадобится с совсем другими целями – и он будет медленно, проклиная слишком шумное дыхание, красться к Тому, чтобы посовещаться перед марш-броском. Том стоял бледным, напряженным, сжимал собственный медальон. Том казался хрупким: куда более хрупким, чем обычно, с его шестью футами роста, курткой на узких плечах и напряженной челюстью. Том вздрогнул, когда медь треснула, поддавшись его пальцам. Когда запертая дверь хрустнула, незамысловато разлетаясь на деревянные щепки, и никакой запертый замок не спас. Когда в них быстро – слишком быстро, будто знали, куда целиться – полетел оранжевый луч. Когда Гарри, не думая, выпалил самое короткое, простейшее, что он знал, вскинув палочку побелевшими пальцами: — Seco! Многочасовая дуэльная работа над хватом и реакциями помогла: кожа человека раскроилась тонкой полосой как раз на шее. Тёмноволосый маг булькнул, спотыкаясь в движении. Посмотрел на них нелепо и удивлённо. Почему-то он успел моргнуть – хотя Гарри вложил в сопротивляющуюся чужую палочку такой толчок магии, столько страха и напряжения, что голова мага держалась на лоскуте с задней стороны шеи. Тело – в черной мантии, как у Жнецов, в высоких ботинках, как у Жнецов, и ведь различить можно только по тому, нападают на тебя или нет – так долго оседало. Звук падения задребезжал в ушах. Он поднимался выше и выше, заполоняя голову, вкручиваясь в затылок. Под телом растекалось так много крови. В себя Гарри пришёл от чужих ногтей, болезненно впившихся в ладонь. Том стоял напротив, зрачки расширены, губы поджаты. Потянул за руку, которую держал. Они снова побежали. На этот раз Гарри двигался ещё быстрее: надо же убежать от себя. Безнадежная задача, но она увеличивала шансы на выживание. Комната, откуда им принесли коробки с газетами: пустая, штукатурка да подпаленный пол. Комната, где они работали. Захлопнуть дверь, оценить расколотую на две части доску, остановиться так резко, что от потока воздуха приподнялись обрывки газет. К горлу поднималась желчь. Не время. Горела цепочка с осколком меди, горела кожа, горели нездоровым румянцем щеки Тома: он согнулся с одышкой, упёрся руками в опаленную столешницу. Гарри зажмурился, потёр глаза кулаками: поверх радужно-мыльной темноты расцветали пятна настоящей. Проморгался. Болела рука. Горели мышцы ног: давно у них не было таких марш-бросков. — До кабинета одна прямая, — озвучил Том. Дышал он хрипло, но голос не дрожал. Гарри поднял взгляд. Сейчас они были почти одним целым – давно сработавшейся командой, людьми, которые понимают друг друга по жесту, по тону, по движению ресниц. — Они ушли из коридора? — прошептал Гарри. — Раз к нам пришёл только один. — Возможно, — с сомнением произнёс Том. Приник ухом к двери. Как он что-то мог расслышать, непонятно: у Гарри до сих пор звенело в ушах. — Кажется, тихо, — прокомментировал Том, отшагивая назад. — Может, пришли за чем-то… — Что, если и лежит, то там, куда нам надо, — закончил Гарри. — Или там, куда нас не пускали, — возразил Том. Гарри пожал плечом. Тоже возможно. Они знали едва ли половину местных проходов даже без учёта дополнительного лабиринта, по которому бежали сегодня: за чем или кем не пришли бы нападавшие, шанс угадать микроскопический. Время не останавливалось и не давало шанса на размышления. Нападавшие могли уйти. Нападавшие могли поджидать. Нападавшие могли обходить комнату за комнатой, разматывая клубок из проходов и перебежек, оставляя за собой кроваво-красную нить. Они позвали на помощь, но Гарри был готов съесть свой ботинок, если тревогу не подняли ещё раньше и Жнецы не заходят рядами в аппарационную комнату, истребляя всё лишнее. На месте нападавших он бы оставил встревоженной охране воинственный сюрприз. Этот выход точно был закрыт для них. — Попробуем, — нерешительно согласился Гарри. Сжал палочку плотнее. Она холодила и покалывала пальцы: негодовала, что и у владельца забрали, и обращаются, как с прутом, сорванным с куста. На месте умных нападавших он бы ещё отследил, куда стекаются люди, и устроил засаду именно там. Невидимую, тихую засаду. Том кивнул: мол, у кого палочка, тот первым и танцует. Гарри аккуратно толкнул дверь, опасливо высунулся в коридор. Пусто. Слишком пусто. Странно, что шума и криков было больше, чем они видели нападающих – едва ли десяток теней, и тех можно перепутать со Жнецами. Странно, что основной коридор выглядел так, будто сейчас обед рабочего дня, о произошедшем напоминали разве что проёмы выбитых дверей и тело, лежащее в другом конце – Гарри предпочёл не присматриваться, свой или чужой. Странно, что было так тихо. Сосредоточившись, он шепнул: — Revelio. Волна тепла прокатилась по руке – и затихла, заколов под ногтями. Палочка не отозвалась. — Revelio! — громче шепнул Гарри. Проклятый кусок деревяшки показал бы средний палец, если бы мог. Шею обожгло чужое дыхание. — Идём так, — напряжённо сказал Том. Он сжимал в руке каркас ящика стола – оружием не назвать, но по голове кого-нибудь стукнуть можно. Гарри всё ещё тошнило даже от мысли об этом, но повторил бы он… то, что сделал? Разумеется. Снова пошёл первым. Опирался на носки ботинок, чтобы не стукнуть случайно каблуком; дышал медленно и глубоко; оборачивался на Тома, в стороны, на стены, в которых в любой момент мог открыться проход – казалось, что даже на затылке пытались вырасти глаза. Почему-то ощущалось, что норовистая палочка и щит ему не поднимет. Ещё в груди холодком оседало впечатление, что этот кошмар повышенной реалистичности пока не закончился. Не могли все нападавшие испариться. Не могли работники отдела оставить их одних – ну, просто работники, может, и могли, но зазубренная медь царапала вспотевшую кожу под рубашкой. Пусть отчитывают, как хотят, только сначала достанут отсюда. Футы коридора растягивались, как во снах, где расстояние мнётся в произвольных плоскостях и можно даже не пытаться считать шаги. До проёма – дверь тоже снесло с петель – они дошли в тишине. Горел мерцающий потолочный светильник. Стояли пустыми шкафы. В центре стола возвышалось папье-маше, прижимающее знакомую золотистую цепочку – точно портал. Они застыли в дверном проходе плечом к плечу. Гарри обернулся в коридор. Том, приподняв свою деревяшку, с прищуром осматривал пустую комнату. — Revelio, — ещё раз попробовал Гарри, запихнув в упрямую палочку всю свою целеустремленность. Руку словно ударило током. Гарри тихо зашипел и потряс ладонью. Впрочем, если бы тут кто-то сидел в засаде, за витринную демонстрацию себя прямиком в проёме их бы уже уложили в штабель из двух брёвен. — Ладно, — бросил он Тому с сомнением. Шагнул вперёд. Мир потемнел.***
Очнулся он с водой на лице и чужой палочкой, прижатой под подбородком. Голова гудела чугунным котлом, по которому стукнули поварешкой. Мир размывался по краям и всё ещё свистел в ушах. Запястья сцеплены – кажется, веревкой – за спинкой стула, ноги просто не шевелятся, хотя всё ещё при нём. Напряг боковое зрение. Том рядом в том же положении. Их расположили прямо за столом фрау Леман: комната обозревалась с непривычного ракурса. Пустая комната, потому что один человек стоял прямо за спиной Гарри, второй – если скосить взгляд до боли в глазных яблоках, видны его руки – за Томом. Третьего Гарри заметил, только когда он вошёл в поле зрения. Чёрный плащ, лицо с чертами, на которых невозможно сосредоточиться. Глупо было думать, что даже удавшееся revelio раскроет мага, способного на такое. «Думать» в целом казалось идеей, далекой от его раскалывающейся головы. В горле пересохло. Гарри нервно облизнул губы. Маг смотрел на них. Они молчали. Оставалось надеяться, что Том в сознании и тоже не истекает кровью: помимо того, что собственное тело напоминало разваренные макароны, Гарри не чувствовал ни повреждений, ни зуда татуировки. Капли воды сползали с подбородка, впитывались в рубашку. — Добрый день, юноши. Голос оказался женским – и сказано по-английски, со странным, мягким акцентом. Гарри вздрогнул бы, если бы мог. — А вы менее ловки, чем вас описывали, — продолжил голос. — Никакого сопротивления. Вывод раз: если труп со вскрытым горлом и нашли, то записали не на их счет. Вывод два: она не знает, что они здесь без палочек. Но знает, кто они. Гарри был готов поставить какой-нибудь орган – всё равно, кажется, скоро они перестанут быть необходимыми, – на то, что они тоже своего рода… ценные бумаги. Которые вскоре пропустят через шредер, если он верно оценивал укол чужого древка под кадыком. Не мешало дышать, но не давало отвлечься. С вертящимся перед глазами миром он бы предпочел обратно в обморок. В голове мелькало сплошь глупое: что не успел выпить кофе, поджечь оставшиеся стопки газет и спросить, как поживают Альбрехт и Генрих. Он скучал по собакам. — Посидите пока, — насмешливо велела женщина. — Несколько минут и мы отправимся. — Не думаю. Гарри моргнул, но иллюзия не исчезла. Маркус Зоммер стоял в дверном проеме, скрестив руки. Он выглядел так, будто пришёл на домашний обед после тренировки: всё ещё боевая мантия и высокие ботинки, но волосы уложены, лицо не блестит от пота. На его щеке осталось несколько капель крови. Гарри бы вырвало, но на это тоже надо было наскрести силы – а он едва держался в сознании: так мутило. За спиной Зоммера возвышалось несколько чёрных теней – уже Жнецы. Гарри поспорил бы на свой призовой снитч о том, что момент претенциозного появления был просчитан с не меньшей точностью, чем их синхронное возвращение к… моменту этого появления? Фарс. Но фарс, в котором они участвовали на полудобровольных и неоплачиваемых началах. Женщина даже не дёрнулась. — Даже раньше, — будто бы радостно сказала она, повернувшись к Зоммеру. Почему-то палочки были обнажены только две – ради них с Томом. Ни книззла облезлого не понятно, что происходит. Зоммер не выглядел злым – просто сосредоточенным. Женщина… никак не выглядела, что-то можно было предположить только по её тону и осанке. Гарри судорожно перебирал в голове варианты обеих сторон: аппарация точно закрыта, порталов ни у кого в руках нет. Создавалось ощущение, что все собрались на деловую встречу, только их сюда повесили, как две свиные туши для торга с мясником. Если Тома ударили по голове и поэтому он настолько неподвижен, он как-нибудь раскрутит этот стул и перегрызёт ей горло. — Но я ожидала полного родительского собрания, — нараспев произнесла женщина, отразив позу опекуна. — Дети хорошо себя вели, — улыбнулся он. Опасно, с зубами и по-разному поднявшимися уголками губ. — Нет нужды приходить вдвоём. — Воспитанные у вас дети, — продолжая говорить, женщина обошла стол, остановилась между ним и Томом. Гарри напрягся, но куда там отстраняться, если мышцы не слушаются. Короткие ногти волшебницы проехались по его щеке: то ли поглаживание, то ли укол. — Не кричат. «Гори в аду», мысленно прокомментировал Гарри. «Я открою рот, и головы у меня больше не будет». Ну, это если бы он мог открыть рот. Как бы хотелось сейчас хотя бы сидеть напротив Тома. Совместно обматерить всех глазами. Почему-то он уже не боялся – устал бояться и паниковать. Зоммер здесь. Всё хорошо. Или ужасно, но их странная жизнь в конце должна была прийти к какому-то из пунктов, будь то счастье или самая идиотская смерть в истории волшебного мира. — Сейчас исправим, — раздался хриплый мужской голос за спиной. Гарри предугадал произошедшее раньше, чем палочка шевельнулась возле его горла. Он ожидал магии: жалящей волны, подрагивающих в агонии мышц. Но кончик древка скользнул под расстегнутую куртку, проехался по рубашке. Боль пришла позже. Терпимая, ноющая так же, как и голова, выталкивающаяся из тела вместе с сочащейся кровью. Гарри отстраненно отметил, что до брюшной полости не дошли – убивать пока не собирались. Чертовски чесалась рука. Он уже не мог посмотреть, что происходит с Томом, поэтому разглядывал Зоммера. Тот наблюдал за происходящим с равнодушием энтомолога. Как на тренировках, когда их роняли на пол. Как в те моменты в дуэльном зале, когда обтесывал ими стены самостоятельно. Почему-то это было ещё более обидно, чем вся дурацкая ситуация – хотя много лет назад стало понятно, что их отправят в расход, если понадобится. — Вы надеетесь повысить ценность мальчиков, вывернув их наизнанку? — скучающе поинтересовался Зоммер. Хотелось плакать – больше от усталости и напряжения, чем от нынешних чувств, – но не доставлять же всем участникам такое удовольствие. Да и вряд ли у него получилось бы. Глаза пересохли, как и горло. — Ну что вы, — вступила незнакомка. — Только чуть испортить шкурки. Милый Геллерт предпочитает красивых, не так ли? Вытащить её органы через глотку и нафаршировать пространство между ребер мелко рубленой беленой, чтобы та медленно отравляла ошметки плоти. Том бы помог. Зоммер вскинул брови. — Но не этих, — насмешливо прокомментировал он. — А зря, — протянула женщина. Положила пальцы на подбородок Гарри, обвела губы. Отгрызть бы – но он мог только моргать и сглатывать скудную слюну. — Такие… милые. Работоспособные. — Всё театральное представление ради того, чтобы мне это сообщить? — перебил её Зоммер. — Не совсем. Послышался стук каблуков – она сделала шаг или назад, вплотную к стеллажам, или в сторону. — Так называемое театральное представление, — голос прозвучал всё-таки сзади, — было, потому что один французский мальчик остался без семьи. А один из присутствующих юношей даже утешал его и рассказывал о сиротстве. Лицемерно, не так ли? Её пальцы коснулись волос, слегка оттянули голову. На фоне имеющейся боли почти как ласка. Лефевр. Этой связи Гарри не ожидал, но все остальные знакомые сироты были магглами. Перед мелким французом он ничем не провинился и даже подавал платочки – и вот, последствия чрезмерной доброты натирают веревкой запястья. Ещё он пытался просчитать, кто же за ними стоит и в каком порядке, если палочка второго или третьего лица в комнате до сих пор упиралась под ключицу. Кровь оттуда текла неторопливо, противно-липко, оставляя мокрое пятно на штанах. Сколько именно Жнецов за спиной Зоммера. Как быстро начнется бой – и у кого больше шансов выйти невредимым. Их личные шансы едва ли трепыхались над плинтусом – которого тут, кстати, не было. — Нехорошо давать человеку, способному на такой приказ, слишком много власти, — проникновенно сообщила женщина практически в ухо Гарри. — Спрятаться здесь было умным ходом. Позволять пташкам выпархивать на кормление – глупейшим. Зоммер сощурился – в точности как Том, когда он слишком много думал. Гарри вовсю пытался шевелить непослушными пальцами ног в ботинках: начать хотя бы с этого. Тварь в мантии врала: с маггловской стороны в зал могли зайти только они. Он бы вздрогнул, если бы мог, от мысли, как их оглушают в углу столовой под прикрытием от безразличных магглов, забирают волосы, оставляют умирать. — Советую передать пташек из рук в руки, — впервые в голос Зоммера прорвалась нота нетерпения. — Ваш план провален. Вы отсюда не уйдёте. — А я не собиралась уходить, — неуместно радостно заявила женщина, противореча предыдущим своим словам. Палочка под ключицей дёрнулась. Мир расцвёл лучами – и снова наскоро упавшим занавесом, поднявшим клубы пыли, потемнел. Стало по-настоящему больно. Сознание милосердно погасло.