but be the serpent under't

      Гриндевальд с Зоммером появились с условным боем часов в шесть вечера – если бы часы, конечно, били. Стрелки на пыльных циферблатах по всему дому уже давно застыли, и они не пытались запускать часы заново: есть же заклинания.       Поэтому вместо позванивания разнокалиберных будильников и тяжелого хода маятника щелкнула входная дверь. Они впятером – псы присоединились к встрече – стояли и ждали, выстроившись в прихожей, как гвардейцы на параде. Также начистили ботинки, проверили, нет ли пятен на рубашках. Гарри позаимствовал помаду для волос у Тома и зачесал челку назад.       Встречались сотни раз в разных состояниях и степени растрепанности, взъерошенных, мокрых и просоленных морской водой их тоже видели, не считая положения избитых котят в тренировочном зале – а все равно нервно.       Это Жоэль. Во всем виноват Жоэль, который сейчас пытался вплестись в ковер и прорасти нитями в настенные гобелены. Первый раз видит высокое начальство, вспомнил Гарри. Бахвальство слетело с Жоэля вместе с цветом лица, застряло доской вместо позвоночника, застыло в расправленных плечах. За его спиной неторопливо скатывались в бесконечность вышитые падающие звезды.       Первым, стряхнув мелкие капли с летнего плаща, зашел Зоммер. Следом прошествовал Гриндевальд, встряхнул волосами на манер золотого ретривера, блеснул зубами в улыбке.       — Доброго вечера, дети.       Хоровое «доброго» уже не слушал: наклонился к борзым. Будто зная, кто тут вершина пищевой цепочки, на этих гостей собаки не рычали. Альбрехт охотно плюхнулся на спину, подставляя Гриндевальду тощую оглоблю живота с коромыслами выпирающих ребер. Генрих перестал притворяться пуфиком в углу и ткнулся носом в ладонь Зоммера. Тот потрепал пса за ухом.       За неимением действия разум отмечал отдельные детали сцены: пышный сложный галстук на светлой одежде Гриндевальда, капли, пропитывающие тонкий ковер возле ботинок Зоммера, довольное пыхтение собак. Вошедшие принесли с собой влажные отзвуки петрикора – Зоммер больше, Гриндевальд появился сухим и без верхней одежды – и смесь незнакомых духов. Альбрехт задергал задней лапой в воздухе. Прихожая не предполагала таких толп, так что он задевал когтями штаны Гарри.       Жоэль, бледный под цвет потолка и сжавший пальцы за спиной, наверняка мечтал стать немым псом номер три. Но только моргнул, когда Зоммер равнодушно обратился к пустоте, скидывая плащ с плеч:       — Это пополнение?       — Ж…       — Да, — рефлекторно ответил Гарри, перебив Жоэля.       Ойкнул. Улыбнулся. В их плане по сокрытию всех мелких и не очень огрехов было вести себя естественно, но между естественностью и натужностью в такой обстановке один короткий приставной шаг.       — Это Жоэль Робер, — взял дело в свои руки Том.       Гарри забрал плащ Зоммера, дотянулся до крючка. Тонкая петелька чиркнула по пальцу.       — Приятно, — на секунду поднял взгляд Гриндевальд. Пес интересовал его больше. — Что ж, идемте обсуждать ваши подвиги.       Ком вязкой слюны неприятно скатился по горлу. Они сделали все по плану. Не надо искать в шутливых интонациях дополнительные смыслы.       — Вперёд, — толкнул Жоэля Том, милостиво лишив его необходимости идти прямо перед Зоммером.       Желание держаться подальше от начальства рухнуло под гнетом реальности: выпрямив плечи, Гарри шагал между Зоммером и Гриндевальдом. Если встанет на носки, окажется выше них – а ведь недавно едва до плеча доставал.       Зато цокающие псы всё ещё были чуть выше его пояса и легко могли повалить, встав на задние лапы. Сейчас они вписались в атмосферу и изображали хороших мальчиков: распределились по углам комнаты, как возлегающие статуэтки, нарушая образ только кряхтением. Водили своими носами муравьедов в надежде на благосклонность и угощение, но за отсутствием еды пока не дёргались.       Заскрипели стулья, с шорохом легла на стол молочная скатерть. Слишком много изменений в жизни происходило под тонкий звон фарфора, бурление шампанского, обманчивую простоту чаепитий. Одиннадцатилетний Гарри был готов отдать пару не очень нужных органов за чистую скатерть и блеск приборов не на благотворительных обедах перед Рождеством. Почти шестнадцатилетний Гарри знал: чем параднее ужин, тем больше неприятности.       Которых не предполагалось, но мурашки маршировали по лопаткам. То ли подцепил нервозность от Робера, то ли проникнулся напыщенностью обстановки. По столу разлетелись тарелки, в них тускло отразилась не зажжённая хрустальная люстра. Гриндевальд и Зоммер сели по разные стороны стола, как и обычно; сразу же возникла сложная ситуация: две стороны и трое подростков. Бросать Жоэля невежливо. Бросать Тома опасно не только для аппетита, но и для далекоидущих политических последствий в их маленькой коалиции.       Том выбрал за него: с выжидающим взглядом придержал ладонью левый от себя стул. Жоэль потускнел ещё больше, отправился в обход. Обогнул Зоммера за три фута, как потенциально лягающуюся лошадь, почти задев рыжего пса. Гриндевальд тонко улыбнулся. Гарри взял вилку, хоть блюд пока и не появилось.       — Как вам Франция? — спросил Гриндевальд.       — Красиво, — расплывчато ответил Гарри.       За пределами утёса, побережья под ним и турнирных зданий они ничего и не видели. Деревенька, пройденная «на задании», слилась в ряд заборов и подозрений: наблюдают ли жители, не поскользнулся ли, оставляя след в пыли, Том, достаточно ли широки спины их двоих для сокрытия третьего.       — Гостеприимно, — конкретизировал Том.       — Хорошо приняли? — поинтересовался Зоммер.       Мир моргнул перед глазами: это на тарелках возникла еда. Заблагоухало мясо, истекающее соком среди крашеного чем-то в зеленоватый цвет пюре. Раннезакатный свет, влетающий через эркер с раскрытыми шторами, растекался по еде, опадал синими тенями от тарелок на скатерть. Окрасил золотом костяшки ладони, сжимающей вилку.       — …дружелюбно, — замешкался Гарри. — Пирогом покормили. Он, эм, на кухне. Не тот же самый, а… сами приготовили.       — Спокойнее, — осадил проницательный Гриндевальд. — Вы со всем справились. Юный Робер помог, не так ли?       — Очень, — бросил бонусный шарик в чашу полезности Жоэля Гарри. — Он написал письмо, и мы пошли.       — Судя по результатам, без новых спонтанных убийств, — с нарочито равнодушным лицом подколол Тома Зоммер.       Гарри бросил быстрый взгляд в сторону. Том натянуто приподнял уголки губ и проткнул вилкой пюре. Ответил, четко артикулируя:       — Без них, сэр.       — Я почти убил кошку. Взглядом, — попытался разрядить обстановку Гарри. — Всю руку исцарапала.       — Боевые травмы, — серьёзно кивнул Гриндевальд. В его глазах бесы плясали канкан, свет ореолом лежал на вьющихся волосах. Еще один ангел, падший в этот несовершенный мир. — Как вижу, ты от них не умер.       — Залечил, — кивнул в ответ Гарри. Тоже подцепил пюре. — Но собаки мне больше нравятся.       — Рад, что они не доставили вам проблем, — рассеянно ответил Гриндевальд. — Жоэль, как тебе родственники? Дети тебя не обижали?       Забота в его голосе – пусть и неискренняя, Гарри знал, – ревностью кольнула сердце, тонко и неглубоко, как канцелярская кнопка. Он наклонил голову, попробовал наконец пюре. Успокаивающе скользнула по шее цепочка подаренного медальона. Картошка проскользнула по горлу сливочной сладостью.       Было сумасшедше странно то, к чьему вниманию он ревновал: ведь одновременно с этим хотел оказаться как можно дальше и никогда не попадать в круг даже шапочных знакомств этого человека. То, что знак приватизации неведомым образом успокаивал – ещё страннее. Даже для фантасмагории его жизни это всё чересчур.       Чернилами в коже носить знак одного психа с искривлённой картой моральных ценностей. Металлом на груди – знак другого, не менее властного и гораздо более мощного. Чувствовать себя при этом как под защитой уютного дома, в какой бы зачехленной пыльной дыре не находился. Жить в напряжении: ведь дом едва держится на краю скалы.       — Не обижали, — прервал мысли Жоэль. Он едва начал есть, из вежливости коснувшись блюда вилкой. Акцент слышался сильнее обычного. — Родственники были достаточно милы принять нас с Гарри… Том был невидимым. Показали свои цветы. Мы пили чай. Том искал бумаги.       — Там и была кошка, — придал живости механическому отчету Жоэля Гарри. — Хитрая тварь, но я её взял на руки. Но она всё равно потом Тома увидела, просто они… эм, договорились.       — Да, хитрых можно перехитрить, — вступил в разговор Зоммер.       Прозвучало двусмысленно: то ли вежливая реплика как комплимент Тому, то ли намёк на что-то из того, о чем они много лет умалчивали. Гарри нервно отпилил кусочек мяса, скрипнув ножом по тарелке.       — Мы скопировали бумаги, вернулись и отдали герру Фишеру, — ровным тоном перечислил достижения Том. — Всё прошло вроде бы без проблем.       Завершение вышло почти вопросительным.       — Как я уже сказал, вы справились, — подтвердил Гриндевальд. — Слухов не возникло, господа фольклористы не в курсе.       Продолжил, усмехнувшись – выражения их лиц всё-таки выдали эмоции:       — Вы же не думали, что оставлены совсем без присмотра?       — Не думали, сэр, — приторным тоном ответил Том. Он разминал вилкой пюре, между комками которого разливалась жижа из мясного соуса, и выглядел невинно. Злился.       — Для вашей же безопасности, — Зоммер феноменально проницательно улавливал риддловские перепады настроения. — Не все из тех, кто недоволен нашими действиями, выражают это… сугубо на политической арене.       — Мы знаем, сэр, — напомнил Гарри, на миг коснувшись рубашки поверх медальона. Жоэль рассматривал его с любопытством: его в секрет короткого – и почти натянутого – поводка не посвятили. — Мы осторожны.       — Весьма, — согласился Гриндевальд. В его тоне проскользнуло что-то, что Гарри за одно слово не различил. — Жоэль, какие дисциплины ты больше всего любишь в школе?       Разговор свернул на безопасные окружные рельсы. Гриндевальд мастерски успокаивал Жоэля безобидными расспросами про учебу, культуру и детские магические сказки, о которых Гарри с Томом даже не слышали. Зоммер ел молча. Гарри поспешил умять мясо, пока снова не всплыло что-то, что заставит мозги гореть от быстрого перебирания мыслей: разговоры в этой компании часто портили аппетит.       Опустевшие тарелки с разводами от соусов сменились салатами, салаты – изогнутыми пирожными-лодочками. К десерту еда даже начала приобретать вкус: вроде бы они действительно нигде не облажались и ужин можно считать праздничным. Альбрехт уже вертелся возле стола, аккуратно поднося нос к локтям и намекая на угощение, Генрих перетёк поближе к эркеру: солнце опускалось, и на ковер легли греющие полосы из лучей.       Пока по тарелкам разлетались куски их карамельно-яблочного пирога – втроём всё-таки справились, и даже карамель вышла приличной консистенции, – Гарри качнул ногой, успокаивающе коснувшись колена Тома. Получил пинок в ответ. Улыбнулся тарелке, на которой под медово-коричным, тягучим даже на вид слоем карамели лежали узором тонкие дольки яблок.       — …этот призрак и в британской мифологии есть, — прокомментировал Том. Стряхнул крошки с пальцев. — Или похожий.       Ужин приближался к концу, и сытость размазала по стулу, а облегчение дополнительно придавило плечи. Скоро все разойдутся и удастся выспаться.       — Тоже молчит и растворяется в воздухе? — поинтересовался Жоэль.       — Вроде бы, — неуверенно сказал Том. — В магических источниках не встречал.       Обсуждаемая бледная дама, она же белая леди, она же с ещё пятеркой имен разных переводов и эпох, всего лишь предвещала несчастья, историями не делилась и поэтому Тома не интересовала. Он в целом со снисходительным презрением относился к застрявшим душам: новый опыт проживают, а сделать с ним ничего не могут.       — Изучал смертные предзнаменования? — шутливо поддел Гриндевальд.       — Не совсем сфера моих компетенций, сэр, — улыбнулся Том. Напряженно: его выдали застывшие ладони. Гарри поспешно двинул ногой, стараясь не задеть скатерть.       — Казалось бы, — наклонил голову Зоммер.       Том неторопливо продолжил стряхивать крошки с уже чистых пальцев. Жоэль недоумевающе повернул голову от одной стороны стола к другой – он так и провёл весь вечер, не зная, на кого смотреть, и периодически упираясь смущающе пристальным взглядом в Гарри. Гарри сглотнул слюну, но закашлялся – и теперь все смотрели уже на него.       Пришлось спешно глотнуть чай, неожиданно крепкий для вечера. Чашка звякнула по блюдцу.       — Простите, — просипел Гарри. Прочистил горло.       — Ничего, — милостиво бросил Гриндевальд. — Не продолжаешь семейные традиции, Том?       Мимические морщинки возле глаз улыбающегося Тома постепенно расправлялись: его маска улыбающегося подчиненного сползала, и, судя по снова остановившемуся движению пальцев, у Риддла не получалось её поправить.       Он положил ладони на стол по краям тарелки, округлив пальцы, словно собрался играть на фортепиано или держал два снитча. Осторожно ответил:       — Не в курсе подобных, сэр. Мне не довелось… долго пообщаться с семьёй. Как вы знаете, сэр.       Слова слетали с его губ брусками, складывались в стенку подогнанных предложений. Гриндевальд снёс её одним ударом:       — Принесённые тобой бумаги говорят, что у тебя в наследстве не только медальон.       — Не видел в них подобного, сэр, — бесцветным тоном произнёс Том.       Мир застывал, покрывался налетом театральности, подрагивал перед глазами в такт с трепетанием ресниц. Гриндевальд, расслабленно откинувшись на спинку стула и положив пустые ладони на стол, разглядывал Тома. Тот, распрямив плечи до натяжения ткани рубашки, смотрел на патрона в ответ. Боковое зрение цепляло бесстрастное лицо Зоммера и напряженно-непонимающее Робера.       В комнате было тепло, но пальцы похолодели.       — Ты уронить эти листы, — неожиданно вступил Жоэль. Его голос, хоть и негромкий, звенел. — Склеенные. Не заметил. Я собрал, когда отдавал.       Захотелось выругаться, хроноворот и зверское убийство – можно в другом порядке. Но Гарри позволил себе только поправить якобы сползшую челку, дотронувшись до неприятно жестких из-за фиксатора волос.       Это чушь. Это недоразумение. Этого не может быть.       — К сожалению, я не в курсе своего потенциального наследства, — признался Том искренне. На миг сомкнул ресницы, приподнял уголки губ. Коснулся собственных пальцев, почти сцепив руки в замок. — За пределами… рептильной части.       Всё ещё не знал, можно ли говорить о василиске при Жоэле. Вряд ли, решил Гарри. «Черт, черт, черт,» — повторял Гарри про себя за – он надеялся – прочной маской незаинтересованности.       — Боюсь, дело обстоит не так, — лёгким тоном озвучил Гриндевальд. — Я уточнил, с каким артефактом были связаны упомянутые Гонты. Раньше он нигде не появлялся.       — Тогда… — слишком быстро начал Том.       Гарри почти прикусил губу. Зря. Но их палочки бесполезны, их движения бессмысленны. Они не убежали в тринадцать – и тем более не смогут исчезнуть из комнаты сейчас.       Так много раз представлял момент, где всё идёт не так – но и вообразить не мог, что самый резкий поворот этой драмы случится с карамельной сладостью на языке и под лучами заката, подсвечивающими руки Тома.       Гриндевальд вскинул ладонь. Том оборвал реплику, хлопнув губами. Тень от пальцев Гриндевальда легла на его плечо, заползла на щеку – почти прикосновение. Практически пощечина.       Том вздрогнул от касания, которого не было.       — И достаточно неожиданно для меня, — с мягким укором продолжил Гриндевальд, — на вопрос о таком источник в вашей школе сообщил, что ты появлялся с этим предметом. А потом перестал его носить.       Гарри старался слиться с обоями и перестать дышать самостоятельно. Неплохой способ смерти. Лучше, чем сгореть от потрескивающего напряжения, задохнуться в сгустившемся воздухе, сидя между подчеркнуто расслабленным Гриндевальдом и закаменевшим Томом. Почти слышно, как шумит, пытаясь найти решение, его разум.       — Не понимаю, о чем вы говорите, сэр, — протолкнул сквозь зубы Том. Прозвучало жалко.       — Кольцо с камнем, — разъяснил Зоммер.       Гарри дернул головой, пытаясь разорваться на две стороны стола. Зоммер выглядел строгим и равнодушным, как и обычно; но в изгибе губ, в блеске глаз считывалось: бегите.       А бежать уже поздно.       — Думаю, нам стоило бы на него взглянуть, — монотонно продолжил Зоммер, не отрывая взгляда от Тома. — И ты наверняка об этом думал.       Том смотрел в стену над плечом Робера остановившимся взглядом. Сглотнул: дёрнулся кадык. Жоэль побледнел, сжался, от его бегающего взгляда хотелось отряхнуться – или подставить руки под поток холодной, разлетающейся брызгами воды. Растереть ими лицо до сведенных мышц, до красных пятен на коже.       Щеки горели, будто уже растер.       Том повернул подбородок вправо, медленно, как шарнирная кукла. Разомкнул губы. Сказал неожиданно весомо, звучно:       — Думал.       Будто на плечи положили гигантские руки, придавили совсем не доброжелательно: хотелось протечь сквозь нити ковра и щели половиц, стать стулом, обратиться в ничто от страха и неловкости. Они с толчками нервного сердца смешивались с кровью, и на губы пыталась пробиться неуместная улыбка, а кончики пальцев похолодели.       Все верно: нет смысла отпираться. Наверное, Розье рассказала. Милая, славная дурочка Мэри, которую Том бережно – и бездушно – целовал в заснеженном саду. Сейчас его губы сжались в бледный росчерк, ресницы смыкались раз в несколько секунд медленно, будто по команде разума, а не из-за пересохших глаз.       — Оно здесь? — сухо спросил Гриндевальд.       Его беспощадно деловитый тон пугал больше, чем угрозы. Испарились и учтивость, и наброшенное маской дурашливое веселье.       — Да, — почти тем же тоном ответил Том. Тише, осторожнее. Будто ответ из него выдушивали, вжимая подушечки пальцев в горло.       Тишина насытила воздух настолько, что дышать удавалось с трудом. Коротко и непонимающе заскулил Альбрехт. Зоммер протянул руку, почесал пса за ухом, не отводя взгляда от Тома.       Тут, на перекрестье взглядов двух самых страшных людей в их жизни, Том потерял свою выдержку. Но изо всех сил держался за гордость: не опускал лица, не пытался отпереться от очевидного или задавать глупые вопросы, чего от него ждут. И так понятно.       Сместившись – стул скрипнул по полу – он плавно потянулся к палочке в бедренном чехле. Движением заинтересовался уже Генрих: со смешным и неуместным кряхтением встал с пола, процокал отросшими когтями по полу, попытался вклиниться между стульями и напроситься на почесывание. Гарри отодвинул его морду рукой, препятствуя. Казалось, что ладонь шевелилась сама по себе, и тепло собаки ощущалось странно.       Пёс назойливо двинулся вперед, несмотря на вытаскиваемое древко. Пришлось влезть в полилог, в котором оказываться никак не хотелось:       — Генрих, nein.       Голос прозвучал чужеродно.       — Accio, — сказал Том, с дотошностью младшекурсника выполнив жест палочкой.       Генрих наконец понял, что всем не до него, отошёл. На его обиду не обратили внимания: все с одинаково натянутыми выражениями лиц – и, наверное, совсем разными эмоциями – разглядывали Тома.       Раздался далекий звон. Через несколько вечностей ещё один. Призванный брусок разнёс стекло эркерного окна, влетел вместе с душистым садовым воздухом – верно, дверь комнаты Тома же была закрыта. Гриндевальд, не меняясь в лице, шевелением пальцев остановил полёт осколков в первый же миг.       Они посыпались на пол один за одним, раскалываясь и отлетая к стенам. Окно щерилось краями стекла, закат растёкся по сетке трещин, как по витражу. До спины Гриндевальда ничего не долетело.       Лицо Тома теперь окрашивало теплом спускающееся солнце. Он опустил взгляд, бледная тень от ресниц расчертила щеки. В его раскрытой ладони лежало кольцо.       Никто даже не дернулся, когда он достал палочку, и это почему-то особенно обижало.       Равнодушно, как лишнюю стекляшку из коробки с бижутерией, Том передал кольцо Гарри. Оно не успело согреться от ладони: уперлось гранями прохладного камня и грубой отливкой металла. Сглотнув, Гарри передал его левее, положил возле рук Гриндевальда на плотную ткань скатерти. Сдержался от вздрагивания: шевелился он, но смотрел Гриндевальд всё ещё на Тома.       Ничего хорошего этот взгляд не сулил.       — Твои родственники неплохо работают, — дружелюбным, не сочетающимся с ним тоном сказал Зоммер Роберу. — Покопались в редких источниках.       Хотелось расхохотаться, но роли в абсурдальной постановке уже расписаны, и закадровому смеху от одной из кукол в ней не место.       — Oui, — невпопад отреагировал Жоэль. Звучало жалко. Перед ним стояла тарелка с остатками крошек, рассыпанными по мазкам карамели: в неё и уставился.       Сердце Гарри можно было услышать и на побережье. Потому что Гриндевальд вертел в руках, небрежно сжимая палочку парой пальцев, кольцо; потому что Том это кольцо призвал; потому что оно было подделкой, настолько искусной, насколько это было возможно для их уровня – но подростки, но школьники, но никакие таланты и запретные книги не могли заменить опыт.       Если повезёт, Гриндевальд сочтёт, что Тома провели и оригинальный перстень исчез в дебрях ломбардов пару столетий назад. Если нет…       Гарри легко коснулся коленом напряженной ноги Тома, пользуясь прикрытием свисающей скатерти. Им феноменально повезло выжить – и даже не один раз. Госпожа удача стояла лицом и определенно благоволила.       Но до какого-то момента она благоволила и Ротбауэру, оставшемуся лежать со вскрытым горлом и его смешной обувной щеткой усов.       — Понятно, — наконец обронил Гриндевальд.       Запах еды издевательски разбавляли ароматы цветущих клумб, но нормально почувствовать их Гарри не мог. Он дышал быстро и часто, стараясь потише выдыхать воздух, который никак не мог закончиться – но и до легких будто не доходил.       — Что ж, — продолжил Гриндевальд через секунду. Лениво повел палочкой. Через несколько секунд он держал в ладони ещё две: светлее и темнее, остролист и тис.       Подступающие к глазам слезы – злости, разочарования, обиды – отзывались головной болью.       — Imperio, — напевно произнес Гриндевальд. — Убей его.       Время пустилось вскачь.       Непонимание, пронизывающее мышцы слабостью. Поворот головы: дальше, дальше от этого светлого взгляда, волос королевского золота, выжигающего холодом интереса в глазах. К такому же исследовательскому любопытству Зоммера. К тонко всхлипнувшему вместо вздоха Жоэлю и его паническому лицу.       К третьему лицу – изменившемуся, удивленному, с чертами, склеенными не в том порядке, с поволокой в глазах, такой привычной ранним утром и настолько шокирующей сейчас. Редкая вспышка искренних эмоций гасла, остывая самой искаженной маской, которую Том когда-либо натягивал.       Поздним и горячим толчком сердца пришло осознание, кому был отдан приказ – и насчет кого.       Он не стал уворачиваться – не потому, что не успел. Можно было ударить на опережение: по лицу, по стулу, опрокидывая; самому откинуться, встать, побежать; выдернуть остролистовое древко из ладони совсем рядом, на расстоянии руки – и вряд ли ему бы помешали.       Кажется, на это даже рассчитывали. Том ведь остался без палочки – и сейчас падал в глубины собственного сознания, оттесняемый волей заклинателя. Гарри же в сознании оставался. Откинуть, связать, отключить. Унизить окончательно. Повестись на очевидную провокацию, где они не смогут обернуть ситуацию так, чтобы победить в ней.       Нет.       Поэтому ногти впились в ладонь. Усилия, которыми уложил без сознания инстинкт самосохранения, сморщились кожей на лбу. Сцепленными зубами можно было раскрошить тарелку – ведь посуда так и стояла, никем не убранная, белые кругляши на фоне осколков и стекла, и их дробящейся жизни.       Глаза напротив синими осколками на фарфоровой плоскости лица. Губы росчерком. Одна прокушена: из-под края белого зуба набухала капля крови.       Он так старался сопротивляться – но никак не получалось.       Протяжным движением подрагивающих рук Том обхватил его шею ладонями; провел подушечкой пальца нежно, ведь всё это игра, сейчас он скинет заклинание, сотворит невозможное; плотно приложил пальцы к коже.       Сдавил. Не игра.       Распахнутые глаза, синее и зеленое, золото заката, холодные тени. Мир неважен, мир – шум, декорация, покрашенная шторка. Сначала воздуха хватает: и так паршиво дышал, разница не заметна. Потом шторка, кажется, подергивается. Но это не имеет значения, потому что глаза напротив видны четко: яркая радужка, сжимающиеся глубокой чернотой зрачки, внутренняя тьма выбирается наружу, стремится до кончиков пальцев, сжимает всё сильнее.       Это так больно, что сердце захлебывается – но боль не физическая.       Реальность вывернулась наизнанку, и он застрял в её воротнике, не в состоянии даже признаться в любви напоследок. Во рту копилась слюна, но сглотнуть не выходило. Руки у Тома тёплые, а кончики пальцев ледяные, они впиваются в шею, пока основание ладоней лишает воздуха.       Жарко. Может, они попали в ад. Может, он в своем личном аду: когда не просчитал, не переубедил, позволил случиться, осознавая риски, и теперь принимает последствия. Не стоило ожидать, что везти будет всегда.       Равнодушные глаза Тома, пока он пытался вдохнуть хотя бы ртом и проигрывал, говорили: вот и не повезло. Они темнели – или мир становился мутным. Отстранённая часть сознания подсказала: ещё несколько минут и всё. Сердце слепо пыталось выбиться из грудной клетки. Хотелось сомкнуть ресницы, но, кажется, он больше не управлял телом.       Потому что вскинул руки, перехватывая чужие запястья, сдавил так же сильно в ответ, замычал что-то бессловесное, дергано-хриплое. Может, и смог бы оторвать от себя – если бы вцепился в пальцы Тома минуту назад.       Сейчас сил уже не хватало. Скоро кошмар наяву сменится бессознательной темнотой. Может, даже хорошо.       — Отпусти, — раздалось из другой вселенной, мира, сцепленного с настоящим едва ли не волоском паутины. — Хватит.       Он закашлялся со всхлипом; отшатнулся подальше от расширившихся зрачков, от проступившего страха, от рук, которые отпустили шею и тут же потянулись к нему вновь.       В другие руки, уверенно и холодно обнявшие за плечи, чтобы не упал со стула. В них было ещё страшнее.       Том напротив загнанно дышал, будто пробежал марафон. Его ладони рухнули на колени, пальцы сжимались. Капля крови уже проползла по подбородку, размыто-розовым пятном впиталась в рубашку. Всё равно поднял руку, коснулся пальцем кожи нижней губы – она разошлась, как шкурка на лопнувшей вишне, но кровь не текла.       Смотрел в ответ с ужасом. Большим, чем когда смылся василиск; большим, чем в моменты падавших рядом с убежищем бомб. Молчал.       — Вот видишь, — прошелестел Гриндевальд тихо – или это сердце, бухающее в ушах, заглушало всё.       Горло ныло. Гарри боялся пошевелиться, но кашлял, снова кашлял, глотая воздух, прижимая ладонь к груди. Гриндевальд стоял прямо за ним, придерживая, и перебирал пальцами, постукивая по плечам: как пианист на нудной отработке гамм.       С негромким хлопком наконец-то исчезли тарелки. Из окна всё ещё дуло. Что-то говорил Жоэлю Зоммер, негромко и ровно, но Гарри не вслушивался: существовал только человек напротив – и человек за ним. Ещё горло с надсадной болью и ноющие легкие, но это было так далеко, так неважно.       — Я же могу сделать с вами что угодно, — продолжил Гриндевальд. Контраст ласково аккуратных прикосновений, тона и смысла произносимого продолжал душить, хоть шея и была свободна. — А вместо этого вытянул из руин, накормил и дал шанс. И что же вижу в качестве отплаты?..       Том разглядывал свои ладони. Возле его ресниц блеснула влага: кажется, слезы все-таки просочились. Щеки Гарри тоже уже были мокрыми, хоть он и не заметил, когда начал плакать – и когда прекратил.       Плачут же дети. Плач ни от чего не спасает. На плач никто не придет. Разве что забредут хищники – и заведут в такую ситуацию, что лучше бы умер в детстве, а лучше вообще при родах.       — Обманывать нехорошо, дети, — судя по тону, Гриндевальд улыбался. — Но, раз всё так удачно вскрылось… Том, ты знаешь, где оригинал?       Том кивнул, сглотнул, поднял покрасневшие глаза. Сейчас, со сбитой уверенностью и разнесенной в клочки гордостью, он морщил лицо, потеряв свою классическую красоту.       — Славно, — резюмировал Гриндевальд. — Времени у тебя до утра. Палочку я заберу, при необходимости воспользуешься нашим… французским другом. После полуночи тут будет лежать портал в место, где ты отдашь мне камень. Не успеешь к восьми утра – каждую минуту промедления Гарри будет очень нехорошо. Решишь сбежать – умрёшь и ты. Понял?       Мир снова застыл на мгновение – и дернулся вместе с грудной клеткой Тома. Он просто вдохнул. Гарри тоже вдохнул – потому что только сейчас понял, что забыл о дыхании на весь длинный набор фраз. По горлу проехалась наждачная бумага, опять вырвался кашель, глухой и надсадный.       — Да, сэр, — будто вместо Тома каркнул ворон.       Гарри не успел ни сказать что-нибудь, ни даже бросить взгляд в сторону, где сидел Жоэль, ни даже прекратить кашлять – Гриндевальд хмыкнул, и их опрокинуло в кружащуюся пустоту.