***
Перешедшее в умиротворённый солнечный завтрак. К моменту, когда открылась входная дверь, они цедили уже второй кофе в столовой: эркер с арочными окнами приятнее подвальной кухни. Зерно оказалось пережаренным и горчило, без молока и сахара ситуацию не спасти. Гарри всё равно цедил целительно-пробуждающую жидкость мелкими глотками – иначе клевать носом весь день. Том, коснувшись губами пенки, тоже скривился и стоически продолжил пить. Никакой невкусный кофе не сможет испортить их нормальное утро. За переплётом виднелся очередной сад. Чуть заросший: можжевельник расползся кляксами, лаванда захватила обрамление дорожек и подводила к красным гроздям жимолости. Ватными шариками колыхались на границе сада хризантемы: их высадили широкой полосой вдоль ограды. Когда зацветут, будет красиво. За оградой, кажется, поля. С другой стороны должен шелестеть океан – но крылья дома с видом на него закрыты. Наверное, есть даже спуск к подножию утёсов, туда, где плещется и ласково тычется, смачивая штанины, вода. Стоило посмотреть. Псы точно должны знать дорогу: не по саду же их выгуливают. Тот казался небольшим и плотным, хоть на немногочисленных деревьях и успела развестись орава птиц – они и устраивали симфоническое выступление с утра. Именно эти лениво текущие мысли и прервал поворот дверной ручки. Что ж, если не горький кофе, так… — Добрый день, герр Гриндевальд, герр Зоммер, — спохватился Гарри, когда хозяева – гости? – уже скидывали лёгкие плащи в холле. Том застыл, крепче сжав ручку чашки. О камне они ещё не поговорили. О вчерашней недоссоре тоже – слишком увлеченно пытались друг друга укусить. О музеях, странной краске картин, тени в зеркале, кожаных ошметках… что ж, отодвинуть эти мысли как можно дальше и посмотреть в осадок на дне чашки. Как обычно: ровная мешанина мокрого кофейного порошка и остатки тёмной жижи. Никаких фигур. — Guten Morgen, Kinder, — ответил Зоммер. Усмехнулся, увидев лицо Гарри: попробуй удержать приличное выражение, когда немецкий, выученный по обрывкам фраз и разговорнику, находился под всеми пластами хогвартских знаний и литосферной плитой собственных мыслей. Не говоря уже о пыли прошедших лет. Когда они в последний раз говорили по-немецки без возможности перейти на английский, в Данциге?.. Это вторая зоммеровская улыбка за сутки – и чертовски непривычная, слишком искренняя. Как будто они, сами не зная, перешли какой-то барьер. Или просто за прошедшие годы вторая часть опекунского начальства смирилась с тем, что в домах постоянно заводятся бездомные дети, а эти хотя бы уже свои. — Wie ist die Stimmung deines Freundes?— продолжил он, остановившись в дверном проёме. Серый пёс немедленно подошёл. Зоммер почесал его за ухом, не сводя глаз с Гарри. Кофейная горечь тошнотворно доползла до корня языка. Ве-ис-д-что, хотелось переспросить, но звучало как проверка – очередная проверка, отделяющая их от всей той информации, что проносится мимо «детских ушей». Не всегда с ними заговаривали по-английски; не все из Жнецов, вероятно, вообще знали английский или приличествующий джентльменам французский, но до сих пор обходилось без душевных разговоров на стрекощучей немецкой речи. Гриндевальд остановился рядом. Тоже коснулся спины пса; тот обернулся, немыслимо выгнув шею, почти ткнулся носом. Рыжий ревниво зацокал когтями, встав из угла столовой. Пересёк полосу света: тюль перед окнами трепетал настолько тонкой паутиной, что не перекрывал взошедшее солнце и на процент, и лучи разлеглись по половицам. — Mein Freund… fühlt sich… großartig, — отчитался Гарри. Гриндевальд вскинул бровь со смешливым изумлением. Гарри опустил взгляд на пса, восторженно дёргающего лапой от почёсываний. Он только что феерически облажался? Боковое зрение показало, что Том тоже смотрит с непонятно-удивлённым выражением. Вот сам бы и ответил, раз может достать из своей интеллектуальной головы почти всё, что запихивал туда с момента, как научился читать. — Das ist gut, — хмыкнул Зоммер. — Голодные? Пытка закончилась быстро и с непонятными результатами: все, кроме Гарри, всё ещё улыбались. Гриндевальд – загадочно, Зоммер – удовлетворённо, Том – неловко, как будто он позволил собакам ходить по столу и тут пришли их владельцы. В этой ситуации скорее пришли владельцы всех, кто находился в этом доме: не стоит обольщаться улыбками. А Том объяснится позже. — Альбрехт, — между делом указал Гриндевальд на рыжего. Перевёл ладонь на серого: — Генрих. Даже собак звали пафоснее, чем их. Впрочем, что там было в документах? Томас и Гарольд? Или Генрих. Гарри действительно не держал в голове лишнюю чушь, когда можно помнить полезную. Вопрос про голод прозвучал из вежливости. Через четверть часа они снова сидели в столовой вчетвером: Гриндевальд и Зоммер по разные стороны стола и Гарри с Томом рядом. Пришлось быстро смахнуть рукавом рубашки развод, оставленный кофейной чашкой: опять слишком поздно вспомнил про палочку. Рукавом рубашки Тома. Впрочем, тот до сих пор не заметил чернильное пятно, и безопаснее на это не указывать. Третий кофе Гарри решил не пить. Предпочёл горячий шоколад – и заодно спросил, не придётся ли им отстреливать окрестную дичь так же, как и наполнять ванную: грубыми магическими силами. — Нет, что вы, — махнул рукой Гриндевальд. Опекуны нехарактерно веселились, даже раздавая задания двум эльфам: так приятно, когда из кухни в сервизную снуёшь не ты. — Продукты с доставкой на кухню, продуктовую лавку вы здесь не найдёте. Разве что захотите порыбачить. Гарри поправил чёлку, закрывая ладонью выражение лица. Рыбалка с ист-эндовских времён ассоциировалась с тоской и вонью. Занятие для неудачников: что там ловить-то среди горелых доков и мутных вод Темзы с притоками. Плескавшийся в жестяных вёдрах улов тянул на пенсы, не шиллинги, и рыбаки торчали мёрзнущими сгорбившимися статуями с самого рассвета, а то и раньше. — Вряд ли, сэр, — ответил он вслух. — Может быть, вечером измените мнение, — неопределённо и загадочно сказал Гриндевальд. Пояснить не успел – или не захотел: на стол лебедями поплыли первые блюда, и темнолордовское высочество обратилось к приборам. Тарелки расставлялись перед носом у Гарри, прошуршав по столешнице. Золотистой горкой шипел омлет, рядом возвышалась горка бриошей с поджарыми боками; пролетели разделённые на дольки апельсины и плошка с мёдом. При всей напряжённости ситуации трапезничать точно лучше с опекунами. Снующие возле Гриндевальда эльфы не превращали яичницу в угли и не распаривали овсянку до непонятной массы, как до сих пор случалось у Гарри, если утро особенно сонное. Этикетные формальности уже были соблюдены вчера, но тут Зоммер затеял новый тур утомительных учтивых разговоров. Погода (прекрасная), сад (запущенный), еда (благодарим за заботу); только перечислив очевидные темы, опекун номер два прочистил горло. Гарри насторожился. Комплименты французскому приятному лету и гобеленам дома в основном раздавал он: Том кивал и отмалчивался столько времени, что затишье становилось неловким и вызывающим одновременно. За уплетанием омлета легко забыть о невзгодах, но то, сколько секретов им надо сохранить и сколько преподнести в нужном свете, считывалось по аккуратности риддловских движений: он держал кончиками пальцев бриошь и якобы интересовался выпечкой. Отложил, стоило Зоммеру невзначай бросить: — Недавно заглядывал к нашей общей знакомой. Хвалила подготовку британцев. Ударил он по больному – намеренно или нет. Том страдал из-за проигрыша и исцарапанной обстоятельствами гордости. Гарри проиграл сам – поэтому злился ещё больше. — Спасибо, сэр, — ответил на этот раз Том. Поднял взгляд. То ли годы тренировок выдержки и лицедейства, то ли взросление, то ли Риддл снизил значимость проблемы из-за множества других: в его глазах, обращённых к Зоммеру, вызова не было. Но обиду тот, видимо, различил. И успокаивающе дополнил: — У вас ещё будет шанс проявить себя, господа. Фишер сообщил, что посмотрел на вас на помосте: от взрослых отстать не должны. — Мы почти взрослые, сэр, — разбавил атмосферу Гарри самой ребяческой репликой из возможных, поболтав шоколад в чашке. Состроил лицо посерьезнее: — Скоро обгоним. Зоммер рассмеялся: глухо, не запрокидывая голову, а ещё больше наклоняя её набок, как странная птица. Блеснули зубы. Гриндевальд с другой стороны тоже приподнял уголки губ – и отставил тарелку, извлекая из складок мантии конверт. Всмотреться в него не получилось: даже когда в комнате аж три хищника, следить все-таки надо за тем, который открыто на тебя охотится. — Догоните и обойдете, — отсмеявшись, согласился Зоммер. — Меньшего и не ожидаем. — Сядут в министерское кресло… если поделят, — рассеянно вклинился Гриндевальд. Он пробегал взглядом распечатанное письмо, но возможности зрения отказывали любопытству, хоть то и было исписано с двух сторон – можно рассмотреть мелкие строки. Пергамент обычный, почерк – набор штрихов, больше похожих на стрелки: что-то знакомое, но после СОВ по рунам знакомыми могли показаться и разводы от собачьих хвостов на земле. Чернила темные и непримечательные; печать, если и была, осталась на конверте. Не напрямую же спрашивать. — Мы не будем дарить детям Англию, — сообщил Зоммер тоном строгого опекуна, отказывающего детям в покупке новой куклы. Тут даже Том уже не выдержал: усмехнулся в чашку. Наверное, представил ключи от Тауэра на подносе. Гарри вот мысленно перевязал бантом Лондонский мост. Настолько же нелепо, насколько и возможно в их чудовищно странной жизни: перевешивала то ли чудовищная часть, то ли странная – он не определился. — Так они вырастут, — тем же тоном ответил Гриндевальд. Оторвался от письма, посмотрел на Гарри. Под пристальным взглядом светлых глаз шоколад застыл в желудке комом. Гриндевальд редко смотрел на людей в упор; ощущалось как падение бетонной плиты на плечи, или ледяной предрассветный ветер, или момент, когда палочка дрожит в руках перед экзаменационной комиссией. Гарри плотнее сжал пальцы на чашке. Ничего у него не дрожит. И крови он не боится. Нечего Тому приближать колено так, что они соприкоснулись ногами. — Миру нужны лидеры без шор на глазах, — с расстановкой произнес Гриндевальд, когда Гарри не отвел взгляд. — На каких позициях бы они не стояли. — Артачится?.. — продолжением разговора, даже контекст которого они не знали, осведомился Зоммер. Звучало как риторический, много раз повторенный вопрос. Гарри пнул Тома коленом в ответ: видишь же, всё в порядке, семейный завтрак. — Морализирует, — театрально вздохнул Гриндевальд. — «Насилие уводит нас в круговорот повторного насилия», — передразнил он кого-то. Вероятно, отправителя письма – хотя Гарри мог половину палочки поставить на то, что язык не был похож ни на латиницу, ни на иероглифы. Может, шифр, открывающийся в нормальном виде только получателю, знающему ключ. В любом случае, он различал, когда не стоило лезть с шутками – и вообще предпочтительно помолчать. — Как будто можно покорить паству, просто накормив их хлебом, — раздраженно спрятал пергамент в карман мантии Гриндевальд. Рыжий пес – кажется, Альбрехт, – прижал уши. Гарри бы тоже прижал, да не мог. — Даже в древние времена просили кровавых зрелищ. — Не всем дано, — без интереса прокомментировал Зоммер. — Проповедовать с высоты моральных устоев дано, — потянулся за чашкой Гриндевальд, будто поставив точку. — Впрочем, всё идет практически по плану. Вы же слышали о выборах в конфедерацию? Гарри кивнул. Об этом желании патрона унизить государственных деятелей разных стран, вспорхнув на престол, он знал давно. Престол был символическим: сплошь созывы сессий и много бюрократического геморроя. Престол был лакомым: к главе конфедерации прислушивались, его или её мнение значило довольно много, а к весам, регулирующим все конфликты разнокалиберного магического общества, и так допускались избранные. Престол был… пожалуй, идеальным способом выскочить из серого кардинала в короли с положенными регалиями. Конечно, о намерении Гриндевальда получить именно этот набор регалий даже британские газетчики-аналитики знали уже минимум год, а они с Томом – с самого третьего курса. Тогда, в период «директор в большом зале не всегда сидит, а завхоз – вот он, подметки на входе в школу каждый день проверяет», желание казалось глупым: ну, глава чего-то там далекого и ни на что не влияющего. Ещё раз показывает, насколько глупыми детьми их подобрали. Министры магии направляли отдельные страны; глава конфедерации определял путь всего магического сообщества. И при должной сноровке, наглости и военной поддержке мог стать несменяемым. — В январе выборы, — продолжил Гриндевальд. Веско обронил: — Британский министр всё ещё не понимает, что решение должно быть единогласным. К этому всё шло так давно, что Гарри и не дёрнулся. — Поменять министра, — мимоходом пожал плечом Зоммер. Страшные реплики с кровавой подоплекой звучали, как бытовой разговор давних супругов: не налить ли кофе, дорогой, не забудь купить молока, милый. Почему-то стало смешно. Гарри поспешно ткнулся носом в остатки горячего шоколада, втянул терпко-слащавый запах. Чашка грела ладонь. Утреннее солнце путалось в волосах Гриндевальда, застревало в кудрях Тома, едва докатывалось до тени Зоммера. Солнечными зайцами – одну из форточек Гарри распахнул до завтрака, и теперь створка покачивалась от ветра – радовало собак, нежащихся на полу и провожающих блики томными взглядами. Поменять министра. Сущие мелочи. Сейчас он не удивился бы и заданию «сдвинуть остров ради более благоприятного течения». — Не вам, — добавил проницательный Зоммер. — Для вас вещи попроще. — К тому же оппозиция трепыхается, — продолжил его мысль Гриндевальд. — Неизбежно образовалась… альтернативная точка зрения, и они наглеют. Вы маловаты для таких дел. Намечались весёлые каникулы. — Поэтому нам нельзя выходить из дома, сэр? — уточнил практичный Том. — Сейчас станет можно, — совсем не угрожающе ответил Гриндевальд. — Гарри, подойди. Стул скрипнул по полу. Том пристально посмотрел в спину. Сам не дурак, мысленно огрызнулся Гарри, поднял подбородок и преодолел остаток расстояния до вставшего Гриндевальда. Пусть даже оклики патрона не приводили ни к чему хорошему чисто статистически, тупить, сомневаться и дёргаться можно было… так давно, что не стоит сожалений. Гриндевальд тоже шагнул вперёд. Протянул руки. Гарри напрягся – придержат за плечи для торжественного наставления? – но патрон удивил ещё больше: потянулся к воротнику рубашки. Расстегнул пуговицу, задев кожу прохладными пальцами. Наверное, все маги, заглядывавшие за предел человеческого, рано или поздно превращались в лёд – Том тоже вечно дотрагивался ледяными конечностями и грелся у всех каминов на жизненном пути. Вырезать сердце, согласно мелькнувшей шальной мысли, не стали. Гриндевальд только отогнул немного воротник, опустил руку в карман. Достал что-то, блеснувшее в ладони: цепочка? Защёлкнул на шее. — Том. С застегиванием воротника Гарри справился самостоятельно. Заодно ощупал приобретение: да, цепочка. Тонкая, невесомая, холодящая кожу. Когда Гриндевальд точно так же, мягко отогнув ворот, повесил вторую на шею Тома, стало понятнее: на цепочке висел медальон. Почти как собачий, с неудовольствием отметил Гарри. Покосился в сторону на рыжее благолепие, выставившее лапы к солнцу, убедился: да, очень похоже. — Не порталы, — коротко разрешил Гриндевальд основной вопрос. — Но, если влипнете в серьёзные неприятности, будьте любезны их сломать: помощь придёт. — А если нам их сломают? — тут же уточнил Гарри. Получил презрительный взгляд от Тома. Конечно, Тома Почти Победителя Турнира Риддла не могли застать врасплох на незнакомой земле в чужом доме, тем более на просторах Франции, где ещё надо найти какую-нибудь деревушку с сигаретами. Вот Гарри в своей удачливости уже уверился: пятьдесят на пятьдесят, феерическое везение пополам с эпическими провалами, лучше перестраховаться. — То сломавшим сломают кого-нибудь в ответ, — прокомментировал Зоммер. Вот и гадай: это одна из его редких осечек в английской грамматике или предполагалось переламывание тел врагов. — Спасибо, сэр, — опомнился Том. Он крутил медальон между пальцев: аккуратно, будто крался по минному полю или нёс десять стаканов шоколада с кухни левитацией. — Просто так не сломаются, не переживай, — отмахнулся Гриндевальд. — Это для экстренных случаев. Будем надеяться, опытным турнирным бойцам они не понадобятся. А вот здесь точно промелькнула издевка: веселая, но от этого не менее обидная. — Будем надеяться, — вежливо повторил Гарри.***
— Как псинам, серьёзно, — озвучил он небесам через несколько часов. Небеса отозвались голосом Тома. — Вряд ли собаки смогут их позвать. Они лежали на покрывале в тени утёса. Даже сквозь плотную ткань пляжная галька покалывала лопатки: приятно, ведь океан обточил камни до кругляшей и овалов. Громадина утеса изрезанными краями заслоняла солнце. Оно высветлило небо до разбавленной белилами голубизны, по которой метались кудри облаков, рассыпало жемчужины бликов по накатывающим волнам. Океану безразличны мысленные метания биологических песчинок, ещё одних в границах вечности: он слизывал волнами песок, миллиардами приливов и отливов формировал береговую линию, болтался теплым бульоном с расплывчатыми кляксами медуз. До их рождения, до возведения особняка, до смерти самых первых обитателей кладбища вода уже была тут – даже с медузами – и через века после их отхода в пустоту продолжит плескаться с тем же рваным, негромким шумом. Он усыплял и навевал мысли о будущем человечества одновременно. Общечеловеческое переходило в частное, но тревожные мысли накатывали и отступали, как волны, возле границы сознания. Где-то вдалеке, отбежав почти до предела видимости, носились друг за другом выпущенные из особнякового заточения борзые. Дозваться бы потом, иначе их ждет ночное преследование на незнакомой местности. Гарри сощурился, приподнимаясь на локтях. Даже если почти полностью сомкнуть ресницы, мир слишком яркий. Том и вовсе закрыл глаза, развалившись на животе и положив лоб на скрещенные руки. Лопатки смешно торчали из-под рубашки. — Зато собак можно отследить, — рассудил Гарри. — И нас, наверное, тоже. Теперь. Лопатки Тома зашевелились. Он повернул голову, недовольно приоткрыл глаза. Осведомился без улыбки: — Будет повод? Гарри попытался пожать плечами, но, опираясь на руку, не смог. Перекатился. Дотянулся до ближайшего кругляша гальки, проследил пальцем шершавые разводы на нём. Протянул мерзким тоном: — Даже не зна-а-аю. Если Том хотел обходить эту тему на цыпочках вечно, то у него не получится. Ставки высоковаты. Виселицу для них он уже воздвиг и сейчас заканчивал плести веревку. Он держал кольцо в руках с момента, как они распрощались с опекунами. В процессе того, как они пошли собирать вещи и псов, поправляли собачьи ошейники и искали покрывало; как спускались, оскальзываясь, по утесу, шли вдоль океана; как искали затененное место, куда не будут долетать брызги от волн. Даже сейчас сжимал в ладони. Гарри в процессе не комментировал: не его это решение. Но проблемы принесет обоим. Скрывали они многое, и Гриндевальд знал, и они знали, что он знал; но врать в лицо, ещё и по важному вопросу, до сих пор не решались. — Как великим кельтским воинам повесили, — всё-таки мастерски завернул разговор в сторону Том. — Ощущаешь себя великим? — Не кольцо же, а цепочка, у них прямо ошейники были. — опроверг Гарри. — Но чувствую себя потомком кельтов. Тоже есть шанс сгинуть от более… упорядоченной цивилизации. В осаде. Давать Тому шанс увильнуть он всё-таки не собирался. — Может, это не тот, — со смешным упрямством сказал Том. Сжал перстень до побелевших костяшек ладони: право, как будто Гарри собирался отбирать. Он не сумасшедший. Зато полный идиот, потому что сдавать Тома Гриндевальду, даже завуалированно, окружным хитрым планом, который максимально бы обезопасил этого осла, не собирался. — Да, мы не знаем, что оно делает. И тут нет кладбища испытать, — якобы согласился Гарри. Подкинул гальку, поймал на ладонь. Швырнул под самый обрыв утёса. Камень зашлёпал среди других, стукнулся, остановился, слился с окружающим пейзажем. Замаскировать бы дракклов перстень, да как намекнуть Тому, который даже с декоративным якобы семейным медальоном носился так, что Гарри его с момента вручения и не видел? Перстень он тоже наверняка обнюхал по четверти дюйма, проанализировал всеми известными заклинаниями, покрутил и чуть ли не в зелья засунул, пытаясь извлечь из него родовую пользу. Правда, результатами не делился. И трупы тоже вряд ли пробовал поднимать. Сейчас Том вздохнул. Перекатился на спину, сел, подтянув ноги. Поковырял комариный укус сразу над носком: каким бы величайшим магом голубых кровей ты не был, насекомым безразлично. Молчание затягивалось. На бледной ноге расцветало красное начесанное пятно. — Том. Том приложил ладонь к глазам, глядя, как собаки играются в воде. Гарри повторил жест. Альбрехт пытался оторвать хвост от Генриха, тот отмахивался зубастой пастью и скакал, вздымая лапами лавины брызг. Те переливались фейерверком, блестели радугой в солнечном свете. — Том, нет, — выпалил Гарри. Слишком уж хищным у него был взгляд. После такого приходится левитировать оленей, таскать трупы и гоняться за василисками. Ещё вопрос, что Гриндевальд сочтет более оскорбительным: сокрытие камня или убийство его собачек. — Я не настолько глуп, — поджал губы Том. «Ага, именно поэтому собираюсь спрятать от покорителя мира то, что он хочет, у него же под носом, и надеюсь остаться в живых», подумал Гарри. Но ничего не сказал. Том ещё раз вздохнул, на секунду сомкнув ресницы: ужасно подозрительно. — Мы не экспериментируем на собаках, — счел необходимым пояснить Гарри. — Не на этих, — согласился Том. — Том. — Что? — Ни-че-го, — отчеканил Гарри. — Могилу тебе тут долго копать, камней много. — Трагедия, — кивнул Том. Подтянул носок поверх укуса, потянулся к палочке. — Уже начинае… — открыл рот Гарри, но Том перебил, не дав съехидничать. — Что-то он с мёртвыми всё же делает… должен делать, — рассудил он. — Но не поднимать скелеты из могил. Может, вызывать духа? Не зря же он говорил, что смертью всё не заканчивается. — Не стоял над конкретной могилой, — мотнул головой Гарри. — Армию духов, ха. Да и кому нужны духи? Привидения же бестолковые. Упаси Годрик повторить это при ком-то из хогвартских привидений: хоть их диапазон чувств и был ограничен до предела, какую-то посмертную память духи всё же имели. Пивз отлично осваивал все новации в сфере изощренных пакостей, хотя даже его кости наверняка где-то сгнили – или, как в случае с жертвами василиска, лежали позабытыми и пыльными. Они ни разу не пробовали вытирать пыль в Тайной комнате. Гарри поморгал, возвращая мысли в нужную колею: мозг всеми силами пытался избежать заранее неприятных выводов. — Помнишь тень в зеркале? — раскрыл ладонь Том. Посмотрел на кольцо. Камень вспыхнул бликом, и они оба, не сговариваясь, задрали головы к краю утёса: не смотрит ли кто. Солнце ошпарило глаза так, что Гарри закрыл их руками и моргал с полминуты, но силуэт утёса на фоне выбеленного неба не поменялся: никого там не стояло. — Запертую, из музея? — уточнил Гарри. — Нам сказали души в предметы не заключать. Думаешь?.. Побрякушка в ладони Тома – грубо отлитое золото, неровный камень с резкими чертами, – стала казаться опасной. Хотя глупо: они же проверили, как смогли, да и Том на занятия носил – будь там чему порабощать личность, Риддл бы уже утрамбовал это обратно силой воли. Подозрительный взгляд Том трактовал по-своему. — Я – всё ещё я, — напыщенно сообщил он. — Не сомневался, — съязвил Гарри. — Но, может, есть ритуал… — проигнорировав подколку, протянул Том. — …который он бы провёл, и мы знали, — перебил Гарри. С медальонами на груди называть имя патрона вслух хотелось ещё меньше. С топотом наступающей кавалерии мимо промчались собаки. Рыжий лёг на песок, взбивая его хвостом; серый припал на передние лапы, задрав хвост. С перерывами на ленивое возлегание в тени они носились так уже добрый час и утомлёнными не выглядели: наоборот, посматривали на них и изредка подтявкивали, будто приглашая в игру. Том сжал перстень пальцами, будто псы могли принять его за палку и попытаться выпросить. Поднёс ближе к глазам. Гарри протянул ладонь, дотрагиваясь до камня подушечкой пальца: ну, драгоценность и драгоценность, хорошего гравёра не видела, царапины будто выцарапаны алмазом по стеклу – шершавые. От долгого сжатия в кулаке перстень чуть нагрелся, свет преломлялся через грани камня, отсвечивая бликами в его глубине. Гарри отодвинулся: в исследовательском порыве почти уткнулся носом в руку Тома. — Вообще обыкновенное украшение, — констатировал он. — Прости, но страшненькое. — Кто бы понимал, — задрал нос Том. — Ты собой компенсируешь, — примирительно сообщил Гарри. — Так будешь пробовать? Найдём какую-нибудь… не собаку. Мерлин седобородый, докатились: он предлагает Тому убийство. Шансы отыскать на галечном пляже уже подготовленный, не слишком воняющий труп или выветренный скелет приравнивались к нулевым. Том вскинул бровь в нарочитом удивлении, осознав то же самое. Довольно сверкнул глазами, приподнял уголки губ. Не стал язвить вслух, потому что понимал, что опрокинут его на гальку быстро, а та больно впивается в спину, ещё и собаки прискачут в общую кучу. Но искать он ничего не стал. Вскинул палочку, раньше, чем Гарри успел завопить насчет жизней Гарольда и Альберта, или как там их, выговорил: — Accio рыба. Вот за такой испуг в камнях можно и повалять. Но Гарри даже не стал толкать руку с палочкой – Том остановил движение древка, чтобы не получить мокрой чешуёй в лицо. Сидел хмурый: наверное, пытался со своей силищей, к которой не всегда прилагался здравый смысл, выдернуть не акулу – было бы неловко. На берег, глотая воздух и взбивая хвостом песчинки, хлопнулась сардина. Собаки заинтересовались немедленно: пришлось подскакивать и преодолевать дюжину шагов с резким «нет!». Борзые сделали вид, что они шли поплескаться в солёной воде. Том, самоуверенный подлец, неторопливо встал с покрывала и отряхнул колени от несуществующего песка. Точно, они же могли просто призвать вторую рыбу, осознал Гарри, уже изображая смотрителя музея: посмотрите налево, посмотрите направо, ограждения не трогать, а вот у нас представитель семейства… хм, рыбьих. Про музей вспоминать не стоило: вместе с океаническим ветром плечи окутал уже нервный озноб. Гарри сморгнул с изнанки век кровавую картинку, уставившись на рыбину. Пришлось повторить «фу!»: собаки закончили символическое омовение лап перед трапезой и теперь кружили около ног, подлезая, как два хищных угря. Бывают ли угри хищными, Гарри не знал, но за сардиной – вернее, её агонией – следил самоотверженно. Настолько, что вспомнил про голод и время ужина. Отступил назад, только когда рыба окончательно затихла, а Том поддел её носком ботинка: да, точно не шевелится. — Фу, — прозвучало заевшей пластинкой. — Nein! Немецкий собаки понимали лучше, хоть должны были среагировать по одному тону: их почётные круги стали шире. Заинтересованность на их мордах могла сравниться только с любопытствующим Томом, который сел на колени на край галечной полосы, шикнул на рыжего – тот, виновато вильнув хвостом, отошёл к воде. Медленно, фаланга пальца за фалангой, Том надел перстень. Гарри на всякий случай ещё раз осмотрелся: на забытом всеми – или отгороженном магией – пляже они были одни. Том подождал, пока взгляды зрителей вернутся к его рукам и рыбе соответственно, прежде чем коснуться камня палочкой. Плеснул шумной волной на несколько футов берега океан. Весь мир затаил дыхание. Мёртвая рыба не шевельнулась. Впрочем, что она должна была сделать? Если заговорить, то объект для вызова они выбрали паршивый. Чем ещё могут быть полезны мертвые, Гарри не представлял: это же просто ошмётки духа, привязанные к костям, примитивный набор из пары черт, даже без последних воспоминаний – как портреты. У рыб и черт-то нет. Трупик сардины лежал, выпучив потускневшие глаза. Хищно кружили борзые, с их шерсти на гальку и песок капала вода. Озадаченно стоял на коленях Том, сжимающий перстень и палочку, кончик древка всё ещё упирался в камень. Пахло солью и прогретой землёй. — У нас есть рыба, — нашел положительный момент Гарри. Альбрехт подскочил, щелкнул зубами – и ухватил рыбину за хвост. Радостно подкинул в воздух, уже уносясь и окропив их мелкими холодными каплями с хвоста. — Нет рыбы, — поправился Гарри. Том тоже не дёрнулся спасать мертвое подопытное. Пришлось предупредительно добавить: — И мы не будем убивать прохожих. — Их здесь нет, — возразил Том. Ровным тоном резюмировал: — Увы. От удара по волосам уклонился, только съехала на лоб прядь. Борзые мутузили друг друга лапами, разделяя добычу. Тому как будто было всё равно: восстановив равновесие, он скрестил ноги, уже не заботясь о чистоте штанов, и пытался разложить камень перстня на молекулы взглядом. — Может, нужны человеческие тела, — предположил Гарри. — Которых мы здесь не найдём, — прокомментировал Том. Разговор уходил в цикл. Закручивался в уробороса. Следующую фразу Гарри предугадал. — Но мне кажется, что это просто камень. — Ага, поцарапанный, — согласился с ним Гарри тоном категорического опровержения. — Знаешь, на сколько частей нас разделают за… непризнание? Том поднял голову. Сощурился. — Это ты анатомию учил, — сказал он рассеянно. Стянул перстень с пальца, уже без торжественных церемоний, придвинул к глазам. Повертел. — Я делал с ним всё, что можно придумать, — обиженно сообщил Том то ли Гарри, то ли перстню. — Это просто кольцо. Или условия активации только предстоит разгадать. — Их уже знают, — в последний раз попытался Гарри. — Или нет, — отрезал Том. В повисшей паузе раздался визг: в процессе разделки рыбы борзые решили разделать и друг друга. Непреклонный взгляд Тома выдерживать было трудно даже при том, что он сидел, а Гарри стоял, скрестив руки в профессорской позе. Первый раунд борьбы за здравый смысл провалился, оставался второй: попытаться сгладить последствия. — Но непредусмотрительно оставлять его… где оно, — пространно помахал рукой в воздухе Гарри, понятия не имевший, в какие органы Том засовывает своё сокровище. — Сам же понимаешь. У человека много органов, в мире много пыток… Том открыл рот, но говорить глупые вещи вроде «он бы не посмел» не стал: закрыл обратно. — Эта местность выглядит достаточно заброшенной, — вместо этого рассудил он с отчётливым нежеланием. — И мы знаем, где она. — Утёс, опять же, изрытый… — продолжил мысль Гарри. Вскинул руку, отваживая играющих – и снова мокрых! когда успели и сколько же с них отмывать соль, – собак от своих ног. И так грязный. Договариваться вслух не требовалось – и так друг друга поняли. Поэтому вслух Гарри предложил: — Давай хоть рыбу пожарим… другую, конечно. И подумаем. — Может быть, — нехотя согласился Том.***
К вечеру не осталось ни дюйма сухой или чистой одежды, как будто им снова тринадцать. Гарри неудачно вскрыл рыбу. На них несколько раз напрыгнули песчаные монстры, в которых превратились собаки, извалявшиеся не только в песке, но и в рыбной требухе. Даже волосы пропахли костром: он потрескивал, взмывая к темнеющим небесам, превратил в угольки несколько первых рыб, которых Гарри с таким трудом потрошил (в памяти всплывали сугубо боевые заклинания), и обжигал щёки горячим воздухом. Трансфигурированный в гальку камень – место в перстне занял продукт обратной трансфигурации, Тому удалось передать даже царапины граней, – занял своё место в тайнике под утёсом. На накладывание всех известных скрывающих чар, их комбинаций и «вдруг не рванёт»-экспериментов ушло несколько часов. К концу руки дрожали: именно эту версию, почему рыбина номер три упала в центр костра, Гарри был готов защищать перед судом. Надёжность их тайника – не с такой уверенностью. Что их школьные и вычитанные заклинания против умелых магов? Оставалось только надеяться, что их замаскированная, наполовину честная – ведь вопроса «нет ли у тебя камня» не было – ложь, отточенная годами замалчиваний и передёргиваний, не будет подвергаться серьёзным проверкам. В то, что вкрапление в перстне не имеет никакого отношения к искомому камню, Гарри точно не верил. Слишком много совпадений. Дёрнулся, когда Том погасил зашипевший костёр, бесхитростно выдернув воду из океана. Недовольно вытер капли со щёк. Поёживаясь, почти полчаса поднимался по лабиринту троп. К счастью, собаки знали, где ужин, и не пришлось спорить с Томом насчёт выбора пути в сумерках. Перед дверью пустого дома они всё равно переглянулись, два заговорщика-суицидника. И одинаково потянулись к палочкам, когда дверь приоткрылась навстречу, звякнув колокольчиком. Альбрехт звонко гавкнул. Гарри разжал ладонь, уже снимавшую древко. Том, и так недовольный, за секунду помрачнел до состояния грозовой тучи. — Привет, весь вечер вас ждал, — неловко поздоровался Жоэль Робер, засовывая руки в карманы.