***
Огонёк трясся: дрожали пальцы с сигаретой. Сидеть на подоконнике распахнутого окна было холодно. Ветер качал створку: туда, сюда, скрип, скрип. Том в очередной раз ткнул её ладонью, помешав захлопнуться. Бесполезно потрескивал разожжённый камин. Промозглый и влажный апрельский воздух он прогреть не мог, только дул тёплым дыханием в одну из щёк. По второй неласково проходился ветер. Том приподнялся на локтях, обхватил губами кончик сигареты, затянулся. Гарри отвёл руку, отвернулся от выдохнутого дыма. Бездумно посмотрел вдаль, на фонтан на территории: из чаши, увитой позолоченными ветвями лавра, блестящими брызгами разлеталась вода. Поверх лавра побегами приклеилась лоза – то ли недосмотр садовника, то ли концептуальное решение управляющего. Мысли забросало ветошью и смешало ворохом садовых листьев. Том лежал, подрагивая в наскоро подсушенной рубашке; его острые кости впивались в ноги, как будто вместо парня разлеглась тощая злобная кошка. Безмолвно отказывался и переставать курить – уже третью – и закрывать окно. Он вообще молчал с тех пор, как поздравил Эрну с победой и коротко переговорил с профессором Вилкост: скорее подошёл, бросил две фразы и удалился зализывать душевные раны. Через половину коридора Уилкис залечивал уже физические: скандинавский гризли в теле человека оказался слишком ловким для мальчика-политика, уповавшего на личную мощь и неторопливые качественные щиты. И хорошо, что не выиграл. Тоже не выиграл, поправил себя Гарри. Такие штуки вызовут если не перестановку в слизеринской иерархии, то подвижки, косые взгляды, шепотки за спиной; репутация Тома выдержит не один такой удар, но хорошо бы не допускать их вовсе. Всё-таки где шестнадцатилетний Том, максимум полукровный выродок обнищавшего семейства свихнутых, и где геральдические экслибрисы на детских сказках родовитых старшекурсников. Красивое лицо, убедительные речи и учебный табель могли поставить в одно созвездие с будущим магической Британии – но не зажечь путеводной, ярчайшей звездой. В Древней Месопотамии был Ану. Древние греки почитали Зевса. Кельты обращались к Таранису. Поколение – поколения – магической Британии должны идти за Томом Марволо Риддлом, и меньшего этот мальчик с амбициями до самых небес не признал бы. О том, что амбиции насчёт «я стану богом» обычно заканчиваются отказом от всего человеческого и падением в бездну, Гарри старался не думать. Затянулся той же сигаретой, презрев гневное фырканье угнетённого. Стряхнул пепел за окно. Не наорут же на них, тем более что у преподавателей, чиновников и половины аврорской братии была своя увеселительная программа в тех частях замка, куда их просили не соваться. Вторая половина авроров осталась на их пути, как древние рыцари-стражники, провожающие пронзительными взглядами. Гарри боялся встретить Фишера – или кого покруче, не тогда, когда Том так сильно расстроен, пожалуйста, – но его мольбы расчистили путь, и ни одного знакомого лица не оказалось. Ближайшее могло зайти к ним сегодня, если вырвется от своих; и точно, сквозь двери донёсся быстрый стук. По наручным часам полчаса до обеда. Грубое нарушение личного пространства. Том прикрыл глаза, вздохнув: первое выражение неудовольствия от той неразбиваемой пиньяты, в которую он запаковал все свои эмоции к завтраку. Гарри махнул палочкой, избавляясь и от сигареты, и от запаха, мимоходом погладил тёмные кудри. Бросил предупреждающе-угрожающий взгляд: мол, не ешь сразу, сначала напугай. За дверью обнаружился не Робер, обещавший рассказать, до чего он договорился с Фишером. У дверного косяка стояла и улыбалась Эрна. Она уже переоделась и зацепила чёлку заколкой-кинжалом; на ней Гарри и сосредоточился, убивая в себе желание захлопнуть дверь перед её носом. — Ты же не дуешься? — жизнерадостно бросила Эрна через его плечо. Теперь дверью хотелось приложить по самому носу. Он тут не наёмным привратником стоит, к тому же Том так тихо и спокойно лежал. — Привет ещё раз, Поттер. Я уже всех спросила, вы остались: поехали верхом проедемся? — Что?.. — ляпнул Гарри, поморгав. Сзади раздались шаги. Том не соизволил комментировать глупые вопросы, но и остаться в стороне тоже не мог. — Ну, верхом, прогулка, лошади, — протянула Эрна. — Тут конюшня есть. И круг по лесу. Я хотела вечер вместе, но с этими… наблюдающими не весело совсем. «А мы не хотели вечер вместе, дура, которую Гриндевальд по каким-то причинам предпочитает своим же воспитанникам», промолчал Гарри. Вежливо улыбнулся. Подставой пахло больше, чем недавним сигаретным дымом. «Мы же уточняли, с кем будем дуэлировать», говорила она месяцы назад. Каковы шансы, что слезливая история приютских сироток осталась секретом Хогвартса? То, что вряд ли сиротки постигали благородное искусство верховой езды, а в Хогвартсе конюшен не водилось, очевидно для любого человека с мозгом. Или не знала, или не обратила внимания, или хотела вдвойне унизить после победы – не только им быть двуличными. — Шестёрка лошадей должна найтись: на меня, вас, Арни, Робера и эту, даму его, Мари, — тем временем продолжала Эрна. Скептический взгляд Гарри её не смутил – но и все предыдущие разы не смущал. Чопорные юные дамы Хогвартса осудили бы такую наглость всем серпентарием, менее чопорные просто не поняли бы: не в британских обычаях идти напролом. — Сопровождающие в курсе? — поинтересовался со спины Том. Хрипло – много курил. Напряжённо – из обязательных джентльменских навыков он умел разве что сносно изъясняться насчёт погоды по-французски и строить вид напыщенного сноба. В жизни напыщенный сноб и гамму на фортепиано бы не сыграл: не все вещи можно догнать самообразованием в обнимку с книжками. — Конечно, — фыркнула Эрна. — И это конюшня… эм… папиного друга. Мне можно. «И замок папиного друга» шло жирным подстрочником этой театральной речи. Замок, в который пускают на подобные мероприятия и по которому ходят такие люди, от владельцев ни следа, а в конюшне минимум шесть коней при том, что маги держали этих животных разве что для статуса. Мир становился интереснее с каждой минутой. — А Колдовстворец? — вскинул бровь Гарри, найдя пробел в логике. Даже если Эрна имела в виду только группу «младшеньких», компания намечалась взрывоопасная. Мария не любила Гарри, Гарри не терпел Эрну, Том с Жоэлем боролись за призовое место по красоте перьев и делали вид, что никто никому ничего, ещё и никогда, не подливал. Завтра утром последние стычки – и не видеть бы их больше никогда, да только он уже обменялся контактами даже со старшими. Попросил писать в учебном году и в Хогвартс: кто знает, как работает иностранная совиная почта и куда полетят эти совы, если он под защитой. — Ай, они сказали, что ездить не умеют, — непосредственно бросила Эрна. — У старших там своя попойка. Даже «попойка» – и кто учил её такому английскому – звучала соблазнительнее конных прогулок. Гарри на секунду повернулся к Тому. Он рассматривал Эрну с той бесстрастностью, которая возникала при слишком быстрых размышлениях, когда концентрации ещё и поддерживать вид человека не хватало: оставалась рептилия повышенной вычислительной мощности. И не скажешь, что пару часов назад они швырялись друг в друга пламенем, а Том до сих пор разочарован в жизни. — Так едете? — добавила Эрна, перекатившись с пяток на носки. Она бросила короткий взгляд на Тома, но обращалась к Гарри. — Мне всех предупредить, и лошадей чистить-седлать долго, после обеда поедем: как раз будет солнце. Гарри досочинил мысленную хвалебную оду себе за то, что встречается не с такой нахальной девицей. И Моргане, уже укоризненную: что порождает таких дочерей. — Разумеется, — справился с размышлениями Том. — Встретимся на обеде. — Ага, — бросила Эрна, уже уходя дальше по коридору. Издалека доносились вопли энтузиазма на, кажется, немецком. Оставалось надеяться, что на конную прогулку все заявятся пьяные в брёвнышки или наевшиеся до осоловения. То, что такого быть не может, Гарри понимал так же чётко, как и «только примерно знаю, как управлять этими вашими лошадьми». Лошади из целого замка с конюшней вряд ли отзывались на цоканье и мат, к которым привыкла приютская кобыла. Интересно, можно ли увести с обеда морковь и уговорить животное побыть лапочкой. Или экстренно научиться ездить на примере табуретки – хоть трансфигуровать двигающееся и телесное подобие коня Гарри не умел, это и не каждый выпускник смог бы. — Мы в жопе, — резюмировал все эти мысли Гарри, предварительно закрыв дверь и махнув заглушающим заклятием для верности. — В некотором роде, — потёр переносицу Том. Не было трагедии подтасованного проигрыша, так перспектива трястись на буйном копытном подкатила. Если бы это предложил Робер, Гарри бы решил, что их пытаются убить перед командным финалом. Но скандинавы в него не вышли – ноль поводов, она победила везде, где могла. А если решила насолить из мелочности за ту отрезанную косу, Гарри знал, что с испугавшимися хлопка лошадьми порой не справляются и самые опытные всадники.***
Гладить василиска было бы приятнее. По крайней мере, к чешуйчатой твари Гарри уже привык. Вот к этой, шерстяно-копытной – не очень. Несмело поскрёб по шее рукой в перчатке. Второй ладонью сжимал поводья: так крепко, будто смог бы удержать рванувшую лошадь. Местные кони оказались чудо как хороши и, на его неопытный взгляд, дороги: тонконогие, с ровными расчесанными гривами, тёмными глазами, шерсть сияла, натертая сбруя блестела. В конюшне тоже что-то поблескивало, но в неё не пустили: конюх выводил лошадей одну за одной, раздавал по людям, сопровождал комментариями. Видимо, просил вернуть в целости. По постному выражению лица видно: судьба всадников его не волновала. Гарри ни книззла облезлого не понял и даже не разобрал кличку, но с улыбкой ответил «oui». За пять минут у конюшни с раздачей лошадей никто ещё не догадался, что предыдущая – и единственная – лошадь в его жизни выглядела не так пафосно. «Только шагом прогуляемся», прокомментировала в самом начале Эрна, обводя рукой свой брючный наряд. «Не преобразовывать же». Давно Гарри не был так благодарен тому факту, что кто-то из ровесников полная немощь в трансфигурации – или подразумевался немощью, уж одежду-то сменить на пару часов может почти каждый. Они сами были в наскоро укороченных мантиях: выглядело вычурно, но не в рубашках же ехать. Хотя тут, в отличие от Шотландии, ветром почти не сносило и вместо грязи зеленела газонная поросль. Исключительно дурацкая отговорка. Вероятно, Эрна так прикрыла то, что только пошагать им и разрешили, но претензий никто не озвучил. Принимали лошадей, крутились на пятачке пространства возле каменной конюшни – пока не начали выводить подготовленных коней, пятачок казался просторным двором, пустоватым без кустов. Потому что все насаждения были бы обглоданы, понял Гарри, в очередной раз одёргивая своего копытного. Достался гнедой… из того, что он мог видеть, мерин, похожий на мрачную змею, шеястый и гибкий, как морской угорь. Этот конь так заметно мечтал о массовом убийстве, что поразительно, что его поводья вручили не Тому. Том с каменным лицом и неловко поджатыми губами отодвигал от себя нос рыжей кобылы: бодрой, с вогнутой мордой и раздувающимися ноздрями, почти танцующей на колокольчиках-копытах вместо размеренного шага. На уздечку ей повесили кисточки со штор, но намордник на слюнявый нос не предполагался, и кобыла радостно тыкалась в рукав. Недоуменным, обиженным, возмущённым и даже грозным взглядом не останавливалась. На рукаве Тома уже появилось светлое мокрое пятно. Ещё и на руке, с которой только свели синяк после дуэли: упёртый дурак не подошёл к целительнице, молча закатал рукав в комнате и сидел ровно, пока Гарри перечислял альтернативную версию его родословной, с тупоголовыми змеями в качестве родственников. Аккуратно водя палочкой, убирал гематому, называл про себя ближайшие кости: иначе вылетел бы в коридор сносить голову Эрне за синяк и слишком тихого, кроткого Тома, который только трепетал ресницами и думал о своём. Теперь тоже думал, но уже о запрете верховой езды для всей аристократии, по лицу видно. Выглянувшее солнце путалось в его волосах вместе с ветром, тот трепал наскоро сделанную укладку. — Одерни её, — посоветовал Тому Жоэль, пристроившийся рядом так непринуждённо, как будто само так получилось. — Наглеет. Ему подвели коня цвета насыщенного сливочного масла с выгоревшей гривой: как специально подбирали. Поводья француз держал безо всякого напряжения и уже дёргал за ремешки стремян, что-то регулируя: сразу видно, умеет ездить. И конь у него стоял ровно, подёргивая ушами и даже не переступая. Лицо Тома перекосило в дежурной улыбке. Она легко расшифровывалась: принимать советы от Робера он не хотел; показаться дураком не хотел вдвойне; продемонстрировать, что искусство верховой езды постигал по байкам однокурсников, которые на словах всё детство на охоты ездили и заборы в пять футов перепрыгивали, – тоже. Надо было сказать, что не умеют ездить, отзеркалив бесцеремонность Эрны. Или соврать про моральную подготовку к завтрашнему дню – хотя какая подготовка, он выйдет с Томом и всех раскатает. Жоэль отвернулся, зачем-то прикладывая стремя к руке. Том мрачно, резко потянул за повод у самого железа. Кобыла дёрнула головой, попятилась. Конь Гарри воодушевился и пошевелил ушами, поэтому он отвернулся от плохих примеров подальше – в очередь к приступке, с которой как раз взлетал на свою лошадь рыжий Арни. Приступка приближалась, как лестница на виселицу. Уже усевшиеся верхом – Робер залез и без помощи – кружили по двору пираньями. Кони нетерпеливо грызли железо во рту, цокали коваными копытами по ровной брусчатке, пытались есть кусты. Повезло, что конь достался невысокий, да и кобыла Тома больше напоминала миниатюрную точеную статуэтку. Не повезло, что гривы у транспортного средства почти не оказалось: так, куцые клочки, даже не вцепиться. Вознеся мольбы богам и доброму приютскому сторожу с его кобылой, Гарри сжал седло до побелевших пальцев, удачно перекинул ногу, больше запрыгнул, чем заполз. Раньше, чем успел порадоваться, конь двинулся вперед – пришлось экстренно подбирать брошенные поводья и неловко болтать ногами в поисках стремян. Потом делать вид, что поводья он просто так подцепил, и перекладывать их в руке: про осуждающее «держат, как коров доят» знал даже он, а вот реализацию пришлось подсматривать у Перес. Она хихикала над чем-то с Эрной. Было бы здорово, если не над его элегантной посадкой. Но «дама Робера» предпочитала отмалчиваться и улыбаться – за пределами скачек на помосте Гарри так её и не узнал – и могла смеяться над чем угодно. Увидеть, как справляется ещё не обслюнявленный Том, не удалось. Когда Гарри обернулся, Том уже с деловым видом опытного всадника похлопывал лошадь по шее. К его напряжённой спине можно было прикладывать доску и получить идеальное совпадение прямоты. Пятно на рукаве едва виднелось, но наверняка ткань мерзко липла к руке. Его лошади повезло, что Том надел перчатки. Если ему даже ресницы с лица сдувать нельзя, а поцелуи проходят комиссию по определению слюнявости, конячьи слюни на руках точно перевели бы Риддла в другой вид плотности: грозовую тучу, например. Осанка, ага, самое время развернуть плечи. Осанка, поводья, пристроиться в конец и уповать на стадные инстинкты животного. На управление метлой не походило ни капельки. Ракурс на землю тоже непривычный, но метловище так не ёрзало, не перекатывалось при каждом движении тощим, почти фестральим хребтом. Ещё не дёргало головой, не косилось на него глазом, выражающим «как я понял, ты тут балласт», и не пыталось утянуть к кустам. — У нас лесной круг, — озвучил Арни. Он сидел самым спокойным членом их маленькой группы: нигде уже не выступал, ни к чему не готовился, расслабленно жестикулировал, придерживая повод одной рукой. — Только без галопа, ребят. Точно разрешили только пошагать. Ещё поразительно, как не нагрузили аврором для контроля: разве что кони знали, где ужином кормят и куда бежать, а лес прилегал к замку и всё страшнее косуль оттуда вычищали по графику. А с косулями они и сами справятся, мысленно хихикнул Гарри, покосившись на Тома: тот разобрался с поводом и тоже уверенно изображал, что с самого начала так и взял. Если верхом вообще реально достать палочку для истребления косульего племени, не ускакав на испугавшемся коне за холмы. Тома-то примут как родного, та ещё фейская тварь, а вот его могут спасти разве что зелёные глаза. Лошади сами разобрались, как им идти, и разномастным табуном побрели в глубь лесной дороги – широкой и раскатанной, как от крупного экипажа. Гарри не успел опомниться, как оказался между Арни и Жоэлем: конь под ним понял, что помощи сверху не будет, и прибавил шаг. Оставалось делать вид, что он тут ради международного взаимодействия. Выдали ему рыбину с острым хребтом, а не статного скакуна. Спереди сельдь заканчивалась неожиданно быстро: одни уши, недовольно заложенные к шее. Под Арни рядом вышагивал пуфик в теле лошади, ну или лошадь, откормленная до целого дивана: массивная, широкая, с заплетенным хвостом и римским профилем. На вид удобнее. Если повернуть коня он ещё мог – два повода в двух руках, ничего сложного, – то замедлить, чтобы влиться в неловкую компанию из Тома и Эрны, которым не стоило держаться вместе, нет. Прямо за крупом Сельди ехала Мария, и коня, кажется, это тоже подбешивало. Драк за первенство Гарри как всадник не выдержал бы, избежать международного взаимодействия тоже не удалось: Арни решил завести вежливую беседу. Он-то не опасался, что конь перепрыгнет корень на земле или ближайшая ветка дерева выколет глаз. Этот лес был сплошь ветками, корнями, мхом у стволов и едва просохшей, бесконечной на вид дорогой. — А по какой причине вы здесь? Ну, на турнире. Кроме победы, конечно, — поправился Арни, отмахнувшись от очередной ветки с той же легкостью, с какой выговорил «победы», будучи при этом проигравшим. — Нам обещали летнюю стажировку в… неважно. Почти моя детская мечта. Когда он улыбался, ранние весенние веснушки смешно сдвигались почти под скулы. Теперь понятно, почему не расстроился. И ещё меньше понятно, при чём тут – то есть для чего – выигрыш Эрны. — Для старших дополнительные баллы на экзаменах, — добавил он. Придержал коня: — Тише. Эрна, куда? Гарри спешно натянул повод, чтобы Сельдь не вздумал выбрать неверный путь на развилке: судя по ушам, он уже нацелился вломиться в кусты посередине, объесться листвой и умереть молодым. — Лево, — донеслось сзади. Неласковый весенний ветер застревал на опушке, но говорить всё равно приходилось громко: сёдла поскрипывали, копыта постукивали и чавкали в небольших лужах, пульс тоже стрекотал в ушах. Для «просто замок отцовского друга» Эрна удивительно уверенно указывала путь. Хотя вряд ли собиралась завлечь их всех в чащу и расчленить по очереди: и технически невыполнимо, и голос слишком довольный. Сельдь всё-таки проскочил угрём между лошадьми, пристроился справа от Робера. Теперь копытная рептилия охотилась на ветки, неприятно вырывая повод из рук. И своим перестроением поменяла очерёдность разговора: теперь скандинав выжидающе смотрел на Жоэля вместо Гарри. — По личным причинам, — обронил Робер, чуть поджав губы перед тем, как улыбнуться: той усмешкой с зубами, которая насторожила Гарри в первую встречу. — Плюс честь и слава Франции, разумеется. В седле он напрягся так, что его конь начал перебирать ногами быстрее, недовольно вскинул шею. Гарри понял логику: перестал пытаться свести лопатки, чуть ссутулился, как в конце долгого матча. Плевать Сельдь хотел на его экспресс-методы исправления посадки. Повторить про личные причины уже не получилось бы: такую отговорку забрали. Гарри сделал, что мог: оттягивая неизбежное, повернулся к Марии. Поганец под седлом немедленно дотянулся до ветки, выпрямившийся огрызок хлестнул по ноге. Конь уже капал зелёной слюной – змей-искуситель в пене, картина маслом, только искушение не в том смысле и масть змея подкачала. — Обставила бывшего на отборочных из принципа, — засмеялась Мария, встряхнув кудрями. Жоэль вывернул шею, улыбнувшись на этот раз увереннее. Судя по лицам, «бывший» Марии был интригующей историей Шармбатона. Кажется, ещё несколько встреч, и Гарри мог бы смело жаловаться на Малфоя: они подкатились бы к школьным байкам, а не обсуждениям зубодробительной теории с претензией на «кто умнее выскажется». В это он тоже умел – и даже любил – играть; но иногда хотелось поговорить с соперниками как с, ну, людьми. Тем более что большая часть уже и не соперники. — А Эрна – бывшую, — тоже улыбнулся Арни. — Только тсс. — Ничего не слышала, — приложила руку к груди Мария. Её лошадь тоже изляпалась в собственной зелёной слюне, и это успокаивало: не он с конём не справляется, а кони изголодались по весенней поросли. — Но полностью понимаю. В кругу – таком же приблизительном, как и рисунки созвездий, они чуть ли не стременами сталкивались на дороге, – не ответившим остался только Гарри. Но он уже выбрал простой выход. Выспренно произнёс: — Постоять на пьедестале, — тут пришлось потянуть за повод, голова коня в кусте испортила бы пафос момента. — Простите, господа «честь Франции», пьедестал остался один. — Да ты попробуй, — не менее царским жестом беззлобно отмахнулась Мария. — Сегодняшнее сложно переплюнуть. Но мы тоже попробуем. Все разом обернулись на последнюю пару всадников. — Это было эффектно, — согласился Арни. Том с Эрной не только не подрались даже на словах, но и мирно разговаривали. Почти половину своей уверенности Гарри ставил на дружбу их лошадей: оба копытных вышагивали в такт, не отвлекаясь, всадники символически придерживали поводья, и нельзя было сказать, что Том час назад нервно вспоминал, с какой стороны к лошади подходят. Ему повезло с памятью – и тем, что малыш-первокурсник Том очень внимательно слушал чужое хвастовство и придуманные сплетни. — Что эффектно? — бросила Эрна, перестав улыбаться Тому – зубы сводило от этой победоносности в каждом мимическом жесте – и обратившись к ним. — Наша дуэль, — ответил ей Том. Сейчас он слушал чужие разговоры не менее внимательно, даже в процессе своих. Отзвук сарказма донёсся до верхушек деревьев, хотя говорил Том негромко: в них уже въелась привычка не тревожить лесных обитателей лишний раз. Впрочем, здесь вряд ли водились опасные: изрезанные временем стволы встречались нечасто, деревья как будто рассадили в шахматном порядке ухоженного сада, и минуло меньше века. — А, да, — расцвела Эрна, счастливая обладательница непробиваемой душевной организации. — Особенно когда пламя это, и ветки… И пламя, и ветки сопровождались жестикуляцией маститого лектора. Неизвестно, как держался Том – не иначе как на опыте общения со своим факультетом, где каждый второй властелин мира, – но Гарри предпочёл отвернуться к Жоэлю и воспользоваться моментом. — Как вчера?.. Конь рванул из-под седла. Позже – на долгий миг позже – донёсся хруст дерева: то ли неудачно оказалось под копытом, то ли Эрна взмахнула рукой так, что чей-то конь опешил и отшатнулся. Гарри дёрнул за поводья раньше, чем успел сообразить, что происходит. Не помогло: вокруг замелькали стволы, загрохотал мир, зачавкала грязь, всё мироздание накренилось и обдало холодным воздухом. Закончилось так же быстро, как и началось: конь, негодующе взвившись и всхрапом нажаловавшись на мир, закрутился почти на месте. Затормозил. Смотрел на мир шальными глазами, вздымались бока. Пальцы жгло: вытянутые рывком поводья обожгли даже сквозь перчатки. Сейчас они плотно обхватывали скрученную лошадиную шею, но вряд ли спасли бы, если бы эта змеюка не остановилась самостоятельно. Гарри неловко хмыкнул, выпрямился в седле. Стремена потерялись; он и сам бы потерялся с лошадиной спины, если бы не привык к крутым манёврам на метле. Конский прыжок оказался не таким страшным, как виделся в процессе: рядом крутился на своём нервном коне Жоэль, остальные разбежались едва ли на тридцать футов. — Больше не говорите про ветки, — нервно рассмеялся Арни. — Мы пообещали вернуться полным и целым составом. — Вернёмся, — бросила Мария. Её лошадь стояла на середине дороги, флегматично дожёвывая ворох листвы: пока они седели досрочно, испано-француженка могла пилить ногти. — Неожиданно? — раздалось сбоку. Что за дурацкий вопрос. Жоэль ещё и улыбался: криво, но расслабленно. Пока Гарри зарекался садиться на этих бешеных тварей ещё хоть раз, все вели себя так, будто полёты до Луны и обратно от треска веток в порядке вещей. Он переглянулся с Томом – но то ли его кобыла только казалась нервной и никуда не побежала, то ли Риддл уже принял, что мир невыносим, жизнь несправедлива и ничего лучше не предвидится. — Сто лет не ездил, — ответил полуправдой Гарри, на пробу ослабляя поводья. Сельдь зашагал вперёд, оскорблённо прижав уши: они оказались за всеми. Кого-то похожего с манией первенства Гарри уже видел. — Вчера… нормально, — обтекаемо сказал Жоэль, покосившись на пары впереди. — Я надеюсь, ещё встретимся не только завтра. Я думаю, — поправился он. — Если после завтрашнего захочешь, — саркастично улыбнулся Гарри. Кивнул в сторону Тома. — Прости, но… «Я выбираю не тебя» почти прозвучало – но и так было очевидно. Если Том завтра своими навыками не ослепит само солнце, он будет хандрить до конца года, с СОВ включительно. Недопустимо. Французы будут лежать на помосте на третьей минуте. Вряд ли Робер ожидал дружбы, но даже отдалённо симпатизировать ему Гарри был готов только издалека: с его жизнью со всех сторон опасно привязываться к людям, имеющихся проблем хватает. — Я понимаю, — расслабленным тоном ответил Жоэль, не поморщившись. Смотрел он серьёзно. Кони вышагивали в такт, смирившись друг с другом, бряцали железом во рту. Деревья по краям дороги редели – скоро выход из леса. Хоть из чего-то в этой жизни есть нормальный широкий выход. И то ветки под ногами порой трещат.***
В голове стелился звон похоронного колокола, сглаженный и тусклый. Бой закончился: такой скомканный и перевернутый, что палочка Перес во второй его ладони не радовала. Древко норовисто холодило и покалывало пальцы. Ни радости, ни азарта: сплошь туманная пустошь, клочки мглы и сухая полынь. Ей пахла мантия Тома с утра: в местные платяные шкафы раскладывали мешочки с сухотравьем. Гарри выдернул свою дуэльную из чемоданного чрева, отряхнул, вышел типичный младенец – сморщенный и с пятном. Том тем временем снова распахнул оконные створки, чтобы нервно уничтожать сигаретные запасы. Влажный апрельский бриз дохнул в комнату, прошелся мурашками по коже, вздыбил мелкие волоски, но ощущение тягучей шуршащей пустоши не прогнал. И фатум прими со смиреньем, и ешь апельсин вилкой для фруктов, оставив лодочки кожицы на тарелке, и не дерзи старшим, даже если британский аврор спрашивает имя британского же чиновника, и играй в межшкольный турнир, как будто никто не играет в тебя. Восточный анфил, верблюд, мудрец, амазонка – Бёрк как-то разговорился про фигуры, которые бывали на шахматных полях. Игры он предпочитал азартные, но энциклопедией работал насчёт каких угодно, выдавая факты с такой лёгкостью, что в половину не верилось. Верблюд или мудрец, размышлял Гарри всю дюжину минут дуэли, рефлекторно уворачиваясь от малознакомых заклятий. Или, может, две амазонки. Посмотреть бы на доску сверху. Может, она вообще не шахматная. Откланялся, улыбнулся преподавательскому собранию, толком не различая лиц, отошел в очередь к целительнице. Закатал рукав, уткнув взгляд в гаснущие руны помоста. Во-первых, обычный синяк на магической дуэли, где сверкали молнии до зрительской линии включительно – это неэлегантно. Во-вторых, у него съезжала крыша: знакомая паскудная улыбка портила лицо уже не французского аврора. Тот стоял, как античная статуя печального ангела. Казалось, все поменялись обликами: целый замок доппельгангеров, теней в зеркалах, людей, забывших свои лица. Ещё сутки, и даже Тому придется отвечать на вопросы, на каком холме он первый раз со змеей заговорил. К счастью, уезжали они раньше. Ветвистая вездесущая ложь проросла до костей, обвила шёлковыми нитями, как с ориентального орнамента на гобелене. То ли кармическое воздаяние за прошедшие годы безудержного вранья, то ли наоборот – настолько привык держаться на хрупкой грани из недомолвок и полуправды, что логическим продолжением вляпался в ложь покрупнее. Целительница махнула ладонью, отпуская, улыбнулась на равнодушное merci. Думать о том, сколько из вернувшихся людей будут теми же, кто касался портала пятничным вечером, было опасно: не в этой компании, не в это время. Кровь под кожей рассасывалась, синяк светлел, росчерк короткого шрама традиционно заклятиям не поддавался. Жоэль пожал руку по-жоэлевски: надменным жестом аристократа, но со смешливым огнём в глазах. Стоит написать через пару недель. Узнать, не убили ли его за запросы – и не пора ли им бежать на другой материк прямиком с Кингс-Кросса, пока есть шансы. Нет шансов: с таким валуном в груди вприпрыжку не убежишь. Страх рос медленно, незаметно, от боггарта-кролика до момента, когда они чинно расселись на стульях смотреть поединок старшей группы. Солнце, юность, золотой интерьер и блики хрустальных люстр расцвечивают мантию калейдоскопом; всё равно казалось, что ножки стула подогнутся под тяжестью мыслей и останется он сидеть один в центре вересковой пустоши, туманной и бесконечной. Не один, напомнил Том поворотом головы. Его действительно успокаивало повозить лицом соперника по помосту, пусть даже фигурально; сейчас откинулся на спинку стула, ровно развернув плечи, сцепил руки на коленях, перебирал пальцами, как прядущий паук. Даже дышал бесстрастным созерцателем. Злился он долго, но переплавлял гнев в планы холодной мести, плёл паутину, варил эликсир философов: нигредо переходило в альбедо, творилось алхимическое делание, за наклонённой головой и бесстрастным выражением лица прятались разветвлённые логические цепочки. Когда-нибудь оно могло дойти и до рубедо, горящего пламени магистерия, и – Гарри огляделся, проверяя, что никто в комнате не может прочитать крамольные мысли по его глазам – момента, когда Том выставит счёт за всё. Гранёным почерком напишет там сотню злопамятных строк, проведёт черту, выведет сумму – и восторженно покромсает мир в пыльно-кровавое крошево. Он не из тех людей, которые умеют вовремя останавливаться. Трэверс и Уилкис не смогли повторить их триумфальную ярость. Участники потянулись на обед, не утруждаясь переодеванием: позже, к церемонии награждения оденутся. Разбивая разбавленную охру супа ребром ложки, Гарри продолжал бестолково размышлять. Стоило отвлечься, как мир уезжал, смазывался в замедленном пике и наклонялся коридорами. Если бы не проглотил с утра мерзкий пористый безоар и не побывал на диагностике с полчаса назад, уже начал бы дёргаться; но Том флегматично подцеплял ложкой лосось, а мистер параноик не пропустил бы дивное ощущение, когда уроборос прошивает руку иголками. Глупейшая была задумка для людей, которые постоянно куда-то влезают. Но уступать с «давай попробуем снять эффект» не собирался ни один. Как и с отношениями. Гарри даже через восторженную дымку «какой же он красивый» понимал, что это идиотская, обречённая, нежизнеспособная идея: они слишком плотно прилеплены обстоятельствами, чтобы разойтись, слишком разные по отношению к миру, чтобы не уткнуться в неизбежное «не-можем-быть-вместе», – но слишком рядом друг с другом, чтобы этих отношений вообще не случалось. «Будет больно» шелестело вереском и пахло горечью полыни так же неизбежно, как и всё, что случалось с момента его рождения. Вряд ли счастливого: как-то же оказался в приюте раньше года. Том вот собирался стать цепным псом Гриндевальда, потому что из положения любимого пёсика удобнее всего перегрызать шею и занимать трон. Он ни разу не сообщил это вслух, но Гарри знал эту манеру улыбаться: что Дамблдору, что Гриндевальду, разве что идеи второго Том считал не лишёнными рационального зерна. И слизеринское обыкновение – выезжать на облучке чужой колесницы, небрежно стряхнув извозчика. К финалу турнира паззл сложился в голове – резко, отрезвляюще, в совершенно не пронзительный момент поедания лососевого супа. Творческий почерк, а не обыкновение, сказал бы Том. Стиль. Месть настолько холодная, что уже плесень развелась, восстание ущемлённых амбиций, кто-то первым прибежал в песочницу и теперь лопатки берутся в аренду, но справедливость восторжествует. Гарри собирался не умереть, не дать умереть никому важному и принести в мир немного справедливости в процессе. Справедливость звенела, как хрустальная люстра над столом, и столь же неоднозначно колыхалась от сквозняка. Задумка не менее амбициозная, чем подвинуть грозу Европы, тем более в такой компании: все они полагали, что делают мир лучше. Даже хмыри из британского министерства. Правда, они делали мир лучше для себя, но и Гарри не из абстрактной любви к человечеству хотел, чтобы все утихомирились. Огненные смерчи, выжигающие социум, плохо отражались на душевном спокойствии. Магглы вот передрались коалициями – и что им, половина Европы устлана пеплом и хлопьями подсохшей крови, даже маги встревожились из-за барьеров, смерть кругом, а справедливости не видать. Гриндевальд хотя бы не считал порабощение всех отличавшихся хорошей идеей: наверное, счёл, что многовато ресурсов на побоище, заранее провальное в мире, где века чистокровных мрачных сказок всё ещё не снизили процент полукровок – куда там, пара поколений и они будут ядром магического общества. Образование, жестикулировал Гриндевальд. Ассимиляция. Не равенство для всех, но равенство возможностей. Перспектива построить мир, где благо может взять любой достаточно упорный и талантливый. Какое-то время им всем по пути – а потом неизбежно будет больно и местами смертельно, но, как и всякое размазанное по временной нити «потом», оно почти не пугало. Пальцы самостоятельно застёгивали пуговицы парадной мантии. Ноги шли по коридорной плитке. Он вошёл в зал за Томом – и мысли наконец отхлынули так резко, что ноги подкосились. Пристальный взгляд герра Фишера тоже мог поспособствовать. Гарри лучезарно улыбнулся ему в переносицу: только что наделал выводов на три смертных казни и год непрерывных пыток, ещё и Тома мог подставить, – не стоит рисковать ответным прямым взглядом. — Дорогие участники! — начала мадам Марино, стоило им рассесться по стульям. П-образному набору одномастных стульев-кресел, расставленных возле помоста, даже не трансфигурированных: рисунок древесины отличался, в такие детали погружаются разве что мастера преображения на квалификациях. Речь лилась грудным мощным голосом, дробилась под потолком, вылетала в приоткрытые верхние створки окон. «Мы рады объявить», «дух товарищества», «честная и красивая борьба» – заученные обрывки формальных речей, но преподносились так, что занавески колыхались. Мозг взвыл, как на особо скучной лекции Биннса. Гарри сконцентрировался, чтобы не упустить момент, когда важное всплывёт из-под словесной мишуры, и покосился на левый фланг: там расположились приглашённые гости. Успел появиться Диппет. Он сложил руки, смотрел проницательно – совсем не старческий взгляд, хоть и выглядел директор уставшим. Не смущаясь торжественных рулад про товарищество юного поколения, ему шептала что-то шармбатонская представительница. Хорошо, что они взяли хоть одно первое место. В немногочисленной компании разделённых возрастных групп даже второе смотрелось уже бледно, а у Гарри столько планов на позицию префекта школы – хотя бы для Тома, хотя он ещё поборется. Тома не было в клубе чар – он не симпатизировал заседавшему там Хиггсу. И единственный квиддичный матч, даже без победы, не мог перебить сиятельную серию Гарри. Спохватившись, Гарри зааплодировал: описание культурного обмена оказалось минут на десять короче, чем он приготовился внимать. Мадам Марино махнула палочкой. Блеснул перстень, с сиянием осыпалась закрывавшая пьедестал иллюзия. Поблескивали в стороне кубки. — Третья позиция индивидуального зачёта: Гарри Поттер, Хогвартс, Британия, — равнодушно – и неожиданно – зачитал судья. Время для эшафота. Зазвучали хлопки – участники вежливо поддерживали иллюзию дружелюбия. Робер кивнул, улыбнувшись. Гарри соскочил с кресла, шагнул на помост. Должно быть, Жоэль уступил по очкам за какую-нибудь чушь вроде вариативности заклятий: угнетённый проигрышем, Гарри не удосужился посмотреть даже на собственное судейское описание боя и не помнил, куда сунул ту бумажку. — Вторая позиция индивидуального зачёта: Том Риддл, Хогвартс, Британия. Том изобразил мальчика из церковного хора – бесполезное занятие с его чёрной мантией, таким ростом и сущностью отпрыска Люцифера. Гарри уже держал в руке небольшой лаконичный кубок – сойдёт, чтобы заваривать чай в спальне, – проследил, что Тому дали почти такой же, попытался покоситься в обе стороны сразу. Дамблдор выглядел довольным; профессор Вилкост не напоминала человека, который немедленно отречётся от персональных ассистентов на десять лет вперёд, потому что они её разочаровали. Только себя. — Первая позиция индивидуального зачёта: Эрна Ульрикссен, Дурмстранг, — заявил судья, не назвав страну скрытных скандинавов. Хлопали омерзительно громко. На этот раз Гарри целенаправленно повернул подбородок к «директорско-знатной» импровизированной ложе: рядом с дурмстранговским директором смыкал руки в сухих, редких хлопках светловолосый хмырь знакомых черт лица, с таким же острым взглядом голубых глаз, как и у его… видимо, дочери. Кто ещё мог появиться на вручении, сидеть в настолько важном птичнике и ни разу не взглянуть на украшенный зал, словно видел его дюжину посещений только в этом году? Только человек, чья ближайшая родственница могла взять и попросить лошадей для толпы неизвестных подростков из чужой конюшни. — Ещё раз мои поздравления, — процедил сквозь улыбку Том, стоило Эрне взлететь на пьедестал в неуместных среди весны парадных мехах. Украл фразу, подлец. — С победой, — не растерялся Гарри, тоже стараясь не опускать уголки губ. Честно или нет, задуманно или нет, хочется ему заорать «всё не так!» или не очень – в зале находилось слишком много сторон довольно острого противостояния одновременно. Если ценой их молчания балансируются эти весы, пусть. Том всё равно всё запомнил на столетие вперёд, а маги живут долго. Герр Фишер прошёлся вдоль окон, остановился напротив пьедестала. Гарри не мог отвести глаз от его пустых ладоней, но собрал силу воли, нервно посмотрел в сторону преподавателей – это же всё не для того, чтобы собрать множество важных людей в одном месте и устроить кровавую бойню, верно? В итоге уткнулся взглядом в мадам Марино. Она сцепила руки, наклонила голову с высокой причёской так, что завитки седых волос держались разве что на магии, посмотрела на него в ответ. От понимающего выражения лица передёрнуло. Как будто все здесь умели читать мысли, или у него на лбу написаны все сомнения, едва прикрытые зачёсанной чёлкой, или просто третье место «премилого мальчика» было решено когда-то давно, в те времена, когда Том спасал его от неловких танцев. Аплодисменты поредели. Он джентльменски подал руку Эрне, пока Том не успел выпендриться своей нарочитой вежливостью – да и не смог бы, второй она держала увесистый на вид кубок. Под последние хлопки Эрна спрыгнула с первой ступени, всё-таки приняв руку Гарри. Ладонь оказалась горячей и влажной. Нервничала, хоть и бахвалилась со своим задранным носом. Может, тоже сложные отношения с родителями, предположил Гарри, усаживаясь на место между Жоэлем и Томом. Он не очень понимал детско-родительские штуки и сопутствующие сложности, хотя Септимус жаловался на своих родственников с первого курса в деталях. — Поздравляю, — разомкнул губы Жоэль. К его спине можно было прибивать доски, как к Тому вчера: герр Фишер стоял ровно за ними за ещё одним рядом стульев, так выразительно, что волосы у шеи дыбом становились от ощущения иллюзорного взгляда – но не мог же он, одевшись в простую мантию наподобие помощников судьи, действительно рассматривать их в упор при всех. Да и незачем. Как бы не трепыхались – все приказы под видом намёков исполнены. — Спасибо, — так же негромко и безэмоционально ответил Гарри, пока по пьедесталу расставляли старшекурсников. Похлопал Уилкису. Похлопал первому месту. Похлопал речи мадам Марино, уже про командный зачёт, что-то там про силу духа: не иначе как намёк на то, что два последних раза хогвартские студенты эффектно проигрывали по субботам и собирались в двойной комок боевитости к воскресеньям. Хотелось прокомментировать, что в деле участвовали сложные отношения, суматошные поцелуи у дверных косяков, грог и гроза магической Европы, но к почти шестнадцати годам Гарри научился оставлять мысли в глубинах своей головы, даже если было обидно. Проводил взглядом Эрну и Арни – третьи. Жоэля и Марию – вторые. Поднялся одновременно с Томом, шаг – переступить стёртую сейчас линию, второй – помост, третий – пьедестал. Прижался плечом к Тому, воспользовавшись узостью ступеньки. Улыбнулся в пространство. Хлопки дробились в голове, сквозняк пытался взъерошить укладку. Заодно разогнал туман с воображаемой вересковой пустоши: теперь она цвела лиловой россыпью растений. Суетился колдограф, выстраивались у отсутствующего четвёртого места студенты Колдовстворца: групповой снимок младшей группы. Мадам Марино протянула кубок. Её губы шевелились, но набат «и это всё?» в голове пропускал только обрывки поздравлений. Том зачем-то заглянул внутрь золотой чаши, обзавёлся непроницаемо-льдистой улыбкой: той, которая то ли примёрзла намертво, то ли вот-вот соскользнёт с лица. Гарри проронил очередное merci, хотя можно было ограничиться и английским, притянул прохладную руку Тома к себе под предлогом «подержать вместе». На дне кубка скрутилась дополнением к победе знакомая золотистая цепочка. Такие же прибывали к ним перед каждыми каникулами: портал «домой». Улыбались они сейчас, наверное, одинаково криво. Пора скалиться поприличнее: скоро фотография.