***
Даже пучины рефлексии не спасали от написания отчётов. Гарри носил префектский значок меньше года, а уже был уверен, что из могилы достанут, если вдруг забудет указать в личной карте кого-то из мелких непереносимость полыни в зельях. Большая часть макулатуры лежала на совести и под ответственностью деканов, но он видел кипы бумаг в кабинете Дамблдора – спасибо, что хотя бы переписка с родителями не на нём. Менее ответственные ограничивались отписками и цифрами из головы, но повторить такое, когда вторая староста – МакГонагалл? Без шансов. Коллегу Тома тоже стоило пожалеть: идеальное оформление всего, включая буквицы эссе, он считал хорошим тоном и делом принципа. Отчёт за предыдущий семестр они ещё не сдали, так что Гарри выщемил время из самого очевидного: общего собрания старост. Всё равно только сплетничают. Ежемесячная встреча по обмену сплетнями традиционно проходила в одном из кабинетов третьего этажа. Минута ходьбы до учительской, так легче таскать журналы и стопки бумаг, но достаточно в отдалении, чтобы преподаватели не могли услышать студенческие догадки о том, где Слизнорт прячет свой алкоголь. Гиббс ставил на потайной чулан в личном кабинете. Хаффлпаффцы, нора которых располагалась на одном уровне со слизеринским террариумом, воображали Мерлином забытый чулан в лабиринтах подземелий. МакГонагалл отказывалась от комментариев во имя репутации, хотя шотландская старая фамилия, тоже шотландский замок – точно знала местные традиции. Том усмехался и намекать даже в обмен на пять обходов не хотел: и из природной вредности, и потому, что шляться по Хогвартсу в своих мыслях Риддлу нравилось чуть ли не больше, чем спугивать парочки. Каждое поколение старост приносило в комнату что-то своё. Гарри особенно интересовало чучело джарви: не тот ли самый, цапнувший Лестрейнджа? Знамёна факультетов на стенах, ворох ковров с подозрительными пятнами, монструозный стол из тёмного дерева, за который влезали все и на преподавателей бы хватило, сервиз, отчаянно визжавший, если налить слишком горячий чай – их спальня с битой и плакатами была практически посрамлена экстравагантностью обстановки. И, если остальные семь старост не прекратят обсуждать фестралом траханый турнир, сейчас ковры обзаведутся дополнительными брызгами крови. — Как новые дети, Джереми? — МакГонагалл, благослови Мерлин её прямолинейную душу, оторвалась от бумаг ради более насущных вопросов. Кажется, она заполняла табель Лефевра. Они так старались, а мелкий всё равно рыдал ночами. — Ух, — оттянул рейвенкловский галстук Гиббс. Копна его волос болталась вслед за головой на тонкой шее, и Гиббс напоминал льва после удара током. — Уже донеслось? — Что донеслось? — спросила слизеринская староста, не отрываясь от подпиливания ногтей. Надела юбку наконец в рамках приличий, мысленно хмыкнул Гарри, сравнивая две строфы. Кто и как заставил эльфов считать пододеяльники, непонятно, но сдали им на пять больше, чем было выдано в сентябре. Это точно не трансфигурированные студенты – кто-нибудь поднял бы тревогу, – но в остальном воображение отказывало. — Да подрался, — недовольно ответила почему-то хаффлпаффка. — С моими. За честь сестры. — Был бы там вопрос чести, — фыркнул Гиббс. — Да я из-за своего спрашивала, — с запозданием ответила МакГонагалл. — Но вы продолжайте, — добавил Гарри. Если Минерва заслушается рассказом, то можно будет незаметно ткнуть палочкой в отчёт и убрать лишние пододеяльники до вопроса, откуда они могли взяться. — Особо нечего продолжать, — дёрнула плечом хаффлпаффка. Поставила пузатый чайник на горелку со свечой, ткнула палочкой. — Они из, эм, Румынии. Ещё и из деревни. По английски еле-еле. Ходят на факультатив по каллиграфии с первокурсниками, но правописание страдает, эссе пишем всей гостиной. — Спасибо за заимствования с французского, — сухо заметила Минерва. — Но как наш читает гласные… и как вставляет h куда угодно. Так кто из-за чего подрался? Гарри покосился за окно – якобы полюбоваться предсумеречными облаками, обычное действие утомившегося человека. Оттопырил локоть, потягиваясь. Прикатил к себе валявшуюся рядом палочку. Том напротив немедленно повернул голову, наблюдательный подлец, как будто своих дел мало. Гарри поднял плечо, словно разминая мышцы: мол, не лезь. Том невозмутимо отпил из своей чашки. За пятнадцать минут обсуждения действительно важной повестки и ещё сорок пять побочной болтовни в них плескалось уже несколько галлонов чая. — Из-за глупости, — сказал Гиббс. — Ага, мы скоро поставим забор между Хаффлпаффом и Рейвенкло, — кивнула его коллега. — Эти неразлучники вообще ни с кем общаться не хотят, кроме друг друга. — Ну, ей и показалось, что кто-то плохо отозвался о её семье, хотя там было про акцент. Сразу рыдать, — перебил Гиббс. — И к брату. Гарри фыркнул, просчитанным жестом перекладывая перо в левую ладонь и подбирая палочку. Застыл: Минерва выбрала именно этот момент, чтобы посмотреть на него. — Фыркаешь, — с намёком проговорила она. — Уже выяснил, почему третьекурсники по углам шепчутся? — Мастера маскировки, — невозмутимо ответил Гарри, сделав вид, что всегда левой рукой и писал. Или собрался притянуть чашку. Главное – уверенность, как с Томом и его королевским акцентом. — Пытать их ты мне запретила. Смотрел он на Тома, дописывающего расчёты, которые точно не имели отношения к собранию старост. Риддл не подвёл и дёрнул уголками губ. Наверное, только он и понял, что Гарри наполовину не шутил: к третьему месяцу шептаний уже не верил, что компания договаривается полистать скабрезные картинки или заказать сигарет, как приличные дети их возраста. И даже честно нажаловался Минерве, но та напомнила, что вытворяли они всей спальней в четырнадцать с загадочным видом и переговорами по углам. Пришлось утихнуть: ну да, Гарри искал василиска, Прюэтт взрывал даже носки, Септимус таскал биту, а Эдгар как раз презентовал свои наработки о загадочном превращении пропавшего ученика в кальмара. — А брат решил подраться с хаффами на ночь глядя, — терпеливо продолжил Гиббс. Минерве из вежливости пришлось повернуться к нему. Гарри возликовал, вознёс мысленную оду этикетным нормам и коротко ткнул палочкой в пергамент. — Те ответили, — перехватил инициативу уже хаффлпаффский префект. — И была у нас куча орущих детей. Пять синяков. Три фингала. Разбитая губа. Чернила нарисованной пятёрки скатились в комок, разгладились, растеклись по окружности, образовав ноль. Гарри выдохнул. Сходится, а методами можно пренебречь. Долговечностью изменения тоже: скинут в ящик и забудут через месяц. — Причём у девчонки, — поднял чашку в воздух Гиббс: то ли как тост, то ли перед траурной речью. — Кто виноват, так и не поняли, зато кто перед деканами стоял вместо десерта?.. — Вы, — ответила на риторический вопрос слизеринка, сосредоточенно разглядывая овал ногтя. — Первый месяц и драться. Дикари. — У них стресс, — пожала плечами хаффлпаффская староста. — У нас стресс, Эмили, — закатил глаза её коллега. — А у них учебники за счёт школы, курс каллиграфии продлён на семестр и– — Мы же не можем ограничивать образование, — перебил Гиббс миролюбивым тоном. — И не давать убежище. Устав Хогвартса. Гарри переложил перо обратно в рабочую руку, но какие простыни и шедшие за ними наволочки, когда обсуждают интересные вещи. Тем более что две подушки он лично утащил в Тайную комнату – трансфигурированные получались или долгоживущими, или мягкими, и никогда два в одном. Вернуть забыл. Недостача неизбежна. И что в причинах писать, повреждения от домашних животных? Василиск их даже не касался. — Но тратить деньги Совета на почерк людей, которые и вслух неважно говорят, можем, — заметила слизеринка, располагая руки с идеальным маникюром на столешнице. — Эмили, дорогая, чайник. Хаффлпаффка ойкнула, стукнула палочкой по горелке. Свеча, мигнув напоследок, погасла. Пронёсся всполохом запах дыма. Гарри не курил вторую неделю и страдал так, что ещё сотня потухших при нём факелов и придётся покупать фимиам – будет нюхать, как дурак. — Заорут, — кивнул на сервиз Гарри, оценив, сколько лишних секунд грелся чай. Заменить чашки хотели ещё тогда, когда ныне выпустившийся Лафингтон бегал с галстуком на резинке, но все принесённые варианты разбивались в первую же неделю. После того, как у Минервы трансфигурированный фарфор превратился обратно в перо, окатив мантию и руки чаем, никто не экспериментировал. — Совет не обеднеет, — резко сказала МакГонагалл. — Это не десятки студентов. — Пока, — заметила хаффлпаффка, приподнимая крышку чайника. Поморщилась: пар ударил ей в лицо. — Да, заорут. С происходящим… Том так неторопливо поднял голову от своих заметок, словно действительно их читал, а не вслушивался в разговор. Улыбнулся, показав зубы: — Думаешь, будет больше? Король лицемерия, восхищённо определился Гарри. И очарования: хаффлпаффка не зарделась разве что потому, что за пять лет учёбы можно привыкнуть даже к Тому Риддлу в одной комнате с тобой. Гарри так и не свыкся, но у него имелось множество отягощающих обстоятельств. — Хотелось бы думать, что… — многозначительно произнесла хаффлпаффка. — Кстати, слышали, у Диппета была встреча с департаментом защиты правопорядка? Хотят проверить щиты школы. Сердце замерло. — Да каждый год проверяют, — прокомментировала Минерва, возвращаясь к личной карте перед ней. Отмерло. Мерно застучало обратно, как будто ничего не случилось. Это что, они второй год как могли попасться с оленьими трупами не только преподавателям, но и сразу силам аврората? За содержание твари выше третьего класса опасности давали невменяемое количество лет заключения, он успел уточнить на досуге. За следы магии, которой они пользовались, тоже – только в январе вышли очередные постановления. — Приятно видеть заботу о нашей безопасности, — продолжал танцевать по грани Том. Ещё немного, и Гарри засмеётся на всю комнату. Придётся долго оправдываться – в остроумие хозяйственных отчётов для завхоза никто не поверит, ещё до начала собрания он ныл, что это-то точно деканское дело. На всякий случай уткнулся в пергамент, покрутив в ладони гусиное перо. Десять наволочек. Двадцать наволочек. Тридцать… — Кстати, о заботе, — оживилась рейвенкловка. Она, тоже не смущаясь посторонних занятий, перерисовывала из справочника литографию чертополоха: уже заштриховала фиолетовую пушистую шапку и мелкими движениями пера намечала колючие листья. Сорок наволочек. Пятьдесят. Сколько же в Гриффиндоре студентов и зачем им столько запасных комплектов. — Что? — вскинула бровь Минерва, тоже любопытно разглядывая перевёрнутое растение. Гарри не раз видел её с воротниками, расшитыми чертополохом или пурпурным первоцветом – одно из немногих украшений одежды, которое МакГонагалл позволяла себе в пределах школьного кодекса. — У нас тут скоро четырнадцатое… Гарри сбился с подсчёта наволочек. Гиббс заинтересовался облаками. Том – своими расчётами, хотя уже подвёл финальную линию, а пергамента для чистовика у него с собой не было. Хаффлпаффец спешно потянулся за почти не пыхтящим чайником. Ну, нет. У него и так достаточно поводов для траура.***
Траур пришлось откладывать, потому что – ну конечно – за анонимную почту отвечали те же, кто и за уроки танцев, сдирание устаревших объявлений с факультетской доски и журнал прогулов. Старосты. Хлопоты завертелись взмахами палочек, скрутились разноцветными лентами для свитков, запищали тонкоголосыми сычами, зашуршали мантией – вверх к совятне, вниз к кабинетам, и полы зимнего одеяния хлопают на каждый шаг. Гарри вытряхивал себя за полог кровати, топтался по чернильному пятну, напоминавшему о побеге василиска и новой стадии в его странных отношениях. Облачался в форму: брюки, рубашка, жилет, пиджак. Стягивал с каминного экрана тёплые носки. Выдёргивал из шкафа шерстяную мантию. Застёгивал все пуговицы, цеплял на лацкан префектский значок. Поправлял уложенные волосы. Хлопал за собой дверью спальни. С завтрака до обеда – пары, нудение преподавателей про СОВ, очередной травологический проект Игнатиуса, который вопреки всему пытался зажелтеть и издохнуть, миграция студентов по коридорам, напоминавшая нерест лосося: только и мелькали цветные изнанки капюшонов вместо рыбьих спин. На обеде шотландский брот, валлийский коул из ягнёнка или каллен-скинк, густой и тёплый, параллельно с очередной скоростной летучкой: формулы, причины прогулов, на какое время переносить тренировку из-за снегопада. Снова занятия. Квиддич, или библиотека, или учебная группа по чарам, или заполнять формы закупки для подготовки к Дню Розового Кошмара, или вытереть сопли подвернувшемуся студенту, или доделать наконец эссе про Восьмой Всемагический Конгресс. Блестел ало-багровый значок с золотыми буквами, кремовыми стопками раскладывались в почтовой комнате конверты, несмело горели февральские закаты за изнанкой шотландских холмов. Внутри скручивалась пружина, но он делал всё, чтоб набросать на неё как можно больше тяжёлых предметов – и молиться, чтобы не разлетелось в самый неудачный момент. Пристукивал каблуками ботинок, взлетая по лестнице в очередной раз пересчитать почтовых сов: сам-об-ла-жа-лся. Гонял кругами в такт Прюэтту, который не мог думать, не устраивая из парт барабанные установки: все-о-бо-шлось-бла-го-да-ри-ме-рли-на. Чиркал перочинным ножом, очиняя перо: мир-не-на-тво-их-пле-чах. Но Вилкост всё-таки легко говорить такие вещи: у неё талантливых студентов – они не первые и не последние, мероприятий за жизнь тоже сотни, и профессор давно забыла, что такое первый унизительный проигрыш. А Гарри разобрал ту дуэль по секундам, не мог выбросить из памяти и чуть не порвал график обходов, резко нажав на перо – взял чужое, с непривычной очинкой. Четырнадцатое приходилось на воскресенье. В честь такой радости и старост, и часть преподавателей заранее сорвали в дополнительные обходы: и статуям из главных коридоров понятно, что традиционной паре надзирателей не справиться. Посматривая на одногруппников, Гарри мог ближайшим рыцарским плюмажем поклясться – не зря. Замок огромный, а резиновые изделия в похожих на портсигары коробках носили немногие, хотя однажды Флимонт и орал на половину башни – кто-то оставил сушиться в общей душевой. Все посмеялись. Владелец, конечно, не объявился, и наверняка интригующий рассказ «почему не высушил заклинанием» услышать не удалось. Не просвещённые до этого чистокровные подняли выручку хаффлпаффцам. За целых полгода бытия Гарри старостой не случилось ни одного скандала с девушкой, которая экстренно исчезала с учёбы на несколько недель, так что он планировал продолжить профилактику неприятностей. Но четырнадцатое. День похода в Хогсмид, а до этого – субботняя проверка, чтобы никто не отправил сопернице гной или вспышку в лицо, перед тем – пятничное подкармливание отобранных сов. И тоже субботний дуэльный клуб, потому что, если Гарри не победит хотя бы в командном зачёте, он застрелится раньше СОВ. В «пучинах рефлексии» профессор Вилкост его с чаепития и не видела – только злым, резким и отправлявшим манекены в полёт с такой силой, что к новичкам объяснять особенности плетений ставили предупредительного Тома. Тот скорбно мерцал глазами, но улыбался, образец благовоспитанного юноши с зеленью префектского значка на левом лацкане и брошью-змеёй на правом. Так случилось и тринадцатого февраля: сначала Том показал восторженным младшекурсникам модификации луковичного сглаза, потом посверкал участливой улыбкой, поправляя сжатые детские пальцы на их палочках. Гарри от приступа умиления чуть мимо манекена не промахнулся. К детям любого возраста Том относился так же равнодушно, как и к остальному человечеству, которое не приносило прямой пользы, но преподавать любил – там, где Гарри доставалось язвительное фырканье и тысяча придирок на одно движение, мелкий рейвенкловец получил только сочувственный кивок и мини-лекцию. Находясь так близко к Тому, который трогательно сонно моргал по утрам и иногда вёл себя по-человечески, легко получалось забыть, что он – юный гений и надежда поколения. Восхищённые взгляды мелкотни и отсутствующие Вилкост – она не следила за безопасностью на риддловской стороне аудитории, – отрезвляли. Разрезая оставшиеся тканевые доспехи, Гарри на волне всеобщего помешательства подумал, не отправить ли Тому послание – ну, раз большей частью почты всё равно занимаются они. Но слишком ярко представил последствия. Да и что написать? «Как осужденный, права я лишен тебя при всех открыто узнавать»? Будет смеяться до конца жизни, если не состроит лицо человека с изжогой. «Пускай сойду я в мрачный дол, где ночь кругом, где тьма кругом»? Они уже вполне себе во мрачном долу. И не сошли, а скатились. Были сброшены. Со скалы. Библейское «и свет во тьме светит, и тьма не объяла его»? Оптимистично и не в тему. На этом обрывочная эрудиция, почерпнутая откуда попало, заканчивалась, а «маггловский» шкаф в библиотеке давно растаскали на цитаты более сообразительные люди. К тому же Гарри говорил «красивый». И повторял «умный». Разбавлял поток патоки «мерзавцем» и «скотиной», огрызался на ироничное «дорогой» и иногда так же саркастично ронял «милый». Но никаких «ты мне симпатичен». Ноль «я к тебе привязался». Полное отсутствие слов на букву Л, как бы не колотилось сердце от прядей на лбу и теней от ресниц. Не те отношения, в которых подобный шаг можно делать первым. Как бы Гарри Тома не л… ему не симпатизировал, тот воспользуется, пристегнёт к себе и будет выдавать подачки по расписанию. Уже отработал на слизеринцах, те таскались за Риддлом свитой ровно до взмаха отпускающей руки. В ответ тоже только «прости» и «ничего» – до сих пор, уже два месяца как. И «что-то вроде того», и «эта… прерогатива», и «теперь пора». Безразличный вид на общих парах и мероприятиях. Ласковые касания пальцев в неровном свете канделябра. Происходящее сбивало с толку даже больше того, что сначала их попросили выиграть турнир, а потом, с той же небрежностью, уступить. Поэтому, когда Гарри запер почтовую комнату за несколько минут до отбоя, письма Тому Риддлу там не лежало. Зато Вилфорду Мальсиберу подложил – Септимус не хотел светиться во всех хогвартских сплетнях. Оставалось дождаться Слизнорта, проверить все конфеты и поставить галочку в общем плане. Позднее дежурство он обменял за то, что ранним утром в Хогсмид потащатся хаффлпаффские старосты. Нужно только состроить страшные глаза Бёрку, чтобы никаких пассий с часа до семи, когда дежурили гриффиндорцы. Пусть Том с коллегой со всеми разбираются, плюс когорта преподавателей, которая после ужина вместо отдыха пойдёт проверять целомудренность поцелуев.***
В девять утра он орлиным взглядом выспавшегося человека обвёл Большой зал. Плеснул себе кофе, проследил за разводами сливок – жидкость богов стала цвета тёмного терракота. Чашка грела ладони, отлаженное взаимодействие всех старост – душу. Даже слизеринка сегодня благосклонно кивнула. На лацкане её мантии поблескивал бутон пудровой розы. Гиббс приколол бутоньерку из гвоздики. Хаффлпаффка явилась в венке – хвоя, боярышник и дерен, россыпь рубиновых и полуночно-синих ягод. Том оставил свой выбивающий дыхание завиток волос у лба и перевесил змею к префектскому значку. Студенческая масса спускалась в парадной одежде, многие с плащами в руках – хотели смыться в Хогсмид незамедлительно, едва дождавшись, когда завхоз встанет у ворот с длинными списками. Нэнси вытащила новую вязаную кофту с причудливым узором. Она постоянно оглядывалась на рейвенкловский стол: Ке-е-евин. Гарри глотнул кофе и посмотрел на наручные часы. Одновременно с этим по пламени свечей у потолка прошёлся сквозняк: распахнулись створки, влетело множество сычей и сплюшек. Рейвенкловка в порыве романтики предлагала ещё и окольцевать их розовыми лентами, но после взгляда МакГонагалл утихла: это ещё предстояло отвязывать обратно, плюс нежный цвет лент за ночь в совятне… Гарри и так магией почистил перья нескольким почтальонам, пока все спорили – такое запрещалось, но не купать же их. Теперь оставалось надеяться, что никто из сычей лицо экзекутора не запомнил и сюрприза на голову не будет. Совы, маневрируя под необычно ясным небом потолка, спускались к зардевшимся адресатам. Перед Августой села напыщенная, совсем не хогвартская желтоглазая болотная сова, вытянув лапу со свёртком. Младшекурсники уже пищали насчёт вырезанных сердечек и их первых знаков внимания, но драк не намечалось. Хорошо. В одиннадцать он писал перевод в библиотеке, слишком тихой для последнего выходного дня перед учёбой. Идти в Хогсмид бессмысленно – всё нужное уже купил, заведения вплоть до последнего паба с очередью из студентов, вокруг праздник любви, а его зазноба снова закопалась в подземельях. После всех размышлений об определённости и взаимности Гарри казалось, что напряжение между ними надулось воздушным шариком, который вот-вот лопнет. Риддлу точно ничего такого не виделось: кивнул за завтраком и бросил в переходе, что до дежурства у него биография Нериды Волчановой. Что ж, у Гарри расшифровка огамических надписей с «Auracept na n-Éces» наперевес. То есть на столе: редакция текста сохранилась в таком талмуде, что и трогать его страшно. На карточке с заданием красовались геометрические штрихи письменности, которой испещряли могильные камни ещё до прихода норманнов. На шершавом пергаменте книги – круги, черты и почему-то лосось. Лосось Мудрости, прочитал Гарри, утрамбовав в себе желание побиться головой о столешницу. Как-то быстро они перешли от футарка к письменам, напоминающим царапины домашней кошки, и лососям мудрости. Теперь понятно, почему после СОВ на изучении древних рун оставались самые упорные. «Gort», выписал Гарри распознанный кусочек, наклонив перо. «Плющ, сторонящийся света – символ бессмертия и привязанности, растение Аполлона». Аполлон действительно сторонился света и предпочитал биографии тёмных магов, так что ему оставались только лососи и не опоздать на обед – после него начинались нудные часы обходов. В час он убедился, что в Хогсмиде никто не подрался, не решил остаться в сугробе, убежать из школы в вольную жизнь вопреки воле родителей или сотворить ещё что-нибудь глупое. Переглянулся с Минервой. Чудовищно подозрительно и грозило неожиданностями под вечер – лучше под тот вечер, где дежурят уже слизеринцы. В три шёл по переходу замка, разглядывая пейзаж. Виднелась голая ива – с шестого этажа она казалась кляксой с огамическими чертами чёрных веток на снегу. Колыхалось тонкой рябью озеро. Дураков целоваться в ветреных переходах не нашлось, поэтому и пошёл сюда, оставив Минерву на нижних этажах под благовидным предлогом «зачем тебе столько лестниц». Прошёлся по нескольким, заглянул за гобелен, перед этим постучав по стене, но наткнулся только на широкую паутину без обитателя. В пять загорелись настенные факелы. Свет лёг вдоль прохода, затрепетал на стыках каменного пола, мазнул по сводчатому потолку. Блеснула заколка в волосах рейвенкловки, идущей из библиотеки, и позолота на её книгах – левитировала целую стопку. Гарри раскивался и продолжил путь. Он выбирал популярные коридоры, в которых никто и не решится на непристойности. Видеть романтику вокруг не хотелось, к тому же большинство парочек ещё гуляло по территории или ворковало в гостиных. В семь прищёлкнул каблуками перед преподавательницей рун, пока студенты просачивались в Большой зал на ужин. Хотелось спросить, зачем такие сложные надписи в такие сроки, но озвучил только «в замке всё в порядке, мэм». МакГонагалл рядом кивнула: максимумом её проблем оказался исчерна-фиолетовый маникюр гриффиндорской третьекурсницы, хотя в уставе и чернилами по бумаге, и тем же по более древнему пергаменту написано: натуральные оттенки. В половину девятого последний раз за день пересёкся с Томом – довольным и спокойным, в выглаженной мантии и со сверкающим значком. Надо же было узнать, на какую часть территории их отправили, и передать Нэнси – Гарри был хорошим другом, даже если считал её парня недалёким идиотом. В девять завибрировало зеркало. Гарри медленно поднял взгляд от книги, ожидая, что обман чувств сейчас закончится. Намечался самый блаженный вечер за последние недели. Эдгар с Розой, Игнатиус ушёл радовать наречённую, Септимус показал пошлый жест и ускакал к Вилфорду. В гостиной остались младшекурсники и одиночки, но он обустроил гнездо в пустой спальне: зажёг пару свечей вместо светильников, подбросил яблоневое бревно в камин для приятного запаха, подтащил к себе «Антиквара» Скотта. Лежал поверх покрывала и свитер не стягивал, но и выходить никуда не собирался. Растекавшийся по рунам амальгамы свет намекал, что идиллия закончилась, едва он прочитал предисловие. И в последний раз, когда Том связывался таким способом в неожиданное время, он потерял василиска в лесу. Поэтому Гарри спешно стукнул костяшками пальцев по холодной поверхности, откинув книгу. — Поттер, — начал Том. Окей, это уже подозрительно. Этап «Поттер» они закончили с год назад – примерно на тринадцать лет позже, чем стоило. Белым от волнения, кровоточащим или как-то повреждённым Том не выглядел. Довольным тоже. На его лице лежали резкие тени, за волосами, кажется, тёмный камень – не разобрать. — Будь столь любезен спуститься в подземелья. Переход у отъезжающего факела на третьем повороте. По голосу тоже не слышалось, что где-то рядом зверское массовое убийство. Гарри поморгал, тоскливо покосился на книгу. — Срочно?.. — Да, — отрезал Том, кинув взгляд за пределы зеркала. — Советую поторопиться. Но… не так. То есть не ломать шею на лестницах в пижаме, перевёл Гарри, порадовавшись не снятой одежде. Зеркало потухло, снова отражая его лицо и зажжённые свечи. Мудак не пояснил, в честь чего тревога, но и на приглашение на свидание мало походило; к тому же у них там обходы ещё несколько часов. Пришлось тушить свечи, набрасывать плащ – у них разве что в террариуме условно тепло, а в лабиринтах после второго поворота околеть можно, – и топотать по всем двум дюжинам лестниц. Если окажется, что Том позвал его из-за какой-то мелочи, то переводить надпись огамом тоже будет он. И настрадается, потому что карточки всем выдали разные – Риддл переводил руны валлийских бардов. Набросив на себя деловой вид, кивая знакомым и деликатно отвернувшись от целующейся одногруппницы на втором этаже – не его смена, хотя выбрали бы уже альков потемнее, – он добрался до подземелий за приличные меньше чем пятнадцать минут. Пошёл тише, миновал кабинет Слизнорта и несколько классов для экспериментов, нырнул в лабиринт мрачных проходов. Говорили, что дальше нескольких поворотов уже можно раскладывать нить, как в лабиринте Минотавра, и молиться на возвращение, но они с Томом углублялись на полчаса ходьбы и всё ещё живы. Схватился за склизкую ножку факела, толкая вовнутрь, брезгливо отряхнул руку. Их прошлогодние исследования упрощали беганье по замку, но этот факел отчистить так и не удалось, как будто там самозарождающаяся слизь – или кровь, судя по багровым пятнам на руках. Гарри предпочитал думать, что это мох такой. Очищающее заклинание неприятно стягивало кожу, так что из прохода он вылетел уже с серьёзным и недовольным лицом человека, оторванного от исторических романов. Поморгал. Наклонил голову. Эта иллюзия тоже саморазрушаться не собиралась. В широком, скудно освещённом коридоре напротив прохода была ниша. В нише – низкая дощатая дверь. Из проёма торчали нелепыми палками ворсистые, размером с его руку лапы, и темнело в глуби остальное переплетение жёстких шерстинок. Это что, хелицеры? Слева в композиции, съёжившись и упершись подбородком в грудь так сильно, что примялась растущая раньше времени борода, стоял Хагрид. Справа, с двумя палочками в руках, в почти расслабленной танцевальной позиции – один ботинок под углом к другому – располагался Том. Кончик его светлой палочки горел серебряным светлячком. Мелкие блики танцевали и на броши значка, и на серебристой змее. Гарри захлопнул бы рот, но даже не открывал его – просто моргал, пытаясь понять, не уснул ли он в башне и что происходит.