but be the serpent under't

      Зазвенели бокалы.       Гарри поморщился и попытался слиться со шторой. Окон в зале особняка было много: они почти полностью покрывали многогранный эркер на всю стену, компенсируя тканевые обои остальных трёх. Вечером за переплётами виднелась только тьма, поэтому их завесили тяжёлыми шторами модного когда-то цвета сольферино – почти такого же багрового, как его мантия. Изумительная возможность если не спрятаться, то хотя бы попытаться слиться с окружением и не участвовать в разговорах.       Протрезветь он за бесконечную лестницу – хорошо бы на небеса, но вела она в личный ад – не успел. Когда они вбежали в комнату, времени до ужина почти не оставалось; под слишком быстрое дёрганье минутной стрелки Гарри отряхивал запасную мантию, справлялся со всеми застёжками и, по-маггловски чертыхаясь, разламывал кусочек безоара.       Туман в голове отступил, оставшись плёнкой на краю сознания. Отражение в зеркале, бледное и растерянное, можно было оправдать волнением. Но резкие звуки вокруг раздавались чересчур часто – и это раздражало.       Том тоже бесил.       Тогда, в чрезмерно романтичном пабе, Гарри неловко – и громко, на него немедленно бросила взгляд ближайшая пожилая леди – рассмеялся. Провёл рукой по волосам, разметав всё, что и так едва держалось на нужной стороне. Взялся за ножку кубка, отпустил: ещё несколько глотков усугубили бы хаос.       Том смотрел своими тёмными глазами, поджав губы, и терпеливо вертел почти полный кубок. Свечи отражались в колыхающейся поверхности грога золотом в багрянце, покачивались вслед за жидкостью. Многоходовой план, в результате которого Гарри оказался спиной к стене без возможности ретироваться в туалет, использовать магию или хотя бы быть достаточно трезвым для «не буду об этом говорить», Риддл разыграл по нотам. Мог собой гордиться и пить дракклов грог.       Привкус собственного во рту вмиг испортился, как будто пальцы Тома сжимали не ножку кубка, а его горло. Гарри огляделся, словно мог узнать о шпионских намерениях всех посетителей, прочистил горло и, подбирая эвфемизмы со всей тщательностью нетрезвого мозга, заговорил.       Том не прерывал: цедил грог, встряхнул шар, чтобы дальше наблюдать за снегопадом, пробежался пальцами по шершавой столешнице. Когда Гарри закончил страдать с выбором обтекаемых вариантов фраз, разомкнул губы с коротким «понятно».       И задумчиво игнорировал оставшееся время, включая неловкий путь по лестнице, скоростное переодевание и даже глотание камня – обычно драматичный Том не преминул бы высказаться уже ко второй попытке его разломать, а Гарри удалось лишь с четвёртой. На ужин успели, вступив в дверной проём даже не последними – за ними по коридору шествовали переговаривавшиеся авроры.       С первого взгляда на зал трапеза заслужила звание самой неловко-напряжённой в его жизни – включая балы с напивавшимися сокурсниками, приём Гриндевальда с леопардом и тот первый день, когда они не сели на эвакуационный автобус и ещё стеснялись разводить костры в заброшенных зданиях.       Неприятности окружали со всех сторон. В более прямом смысле, чем хотелось бы, вздохнул Гарри, разглядывая круглые столики по восемь персон. Помимо того, что они почти опоздали и участники большей частью расселись, не оставалось шанса остаться с четвёркой своей школы или презреть культурный обмен, оккупировав один стол с преподавателями – у тарелок блестели позолотой карточки.       «Гарри Поттер», гласил кусок картона между Робером и русской девушкой. То ли насмешливая судьба, то ли кто-то остроумный из организаторов посадил Тома ровно напротив – тот, сверкнув фальшивой улыбкой, отодвинул себе стул около Перес. Между Перес и Робером восседала Эрна, собравшая остатки волос в миниатюрный пучок, от царапины на щеке не осталось и следа. На Гарри она даже не посмотрела, хоть и поздоровалась в ответ. Зато кинул взгляд её товарищ – Анскеллан больше не напоминал Уизли своей рыжиной и смешливостью, ещё и обзавёлся выражением лица «планирую кровную месть».       Поправляя мантию, Гарри чувствовал себя гладиатором, выходящим на арену. Слава Аресу, трапеза значилась не торжественной и короткой – поесть и перейти к прогулочно-разговорной части, потому что из семи человек за столом точно не хотели его убить только три: двое русских и Том.       Нет, уже два. Первым делом Робер заулыбался и предложил дополнительную салфетку. Том ревниво надулся, как нунду перед боем, и мог бы победить Анскеллана в конкурсе кровожадности. Разве что выражал это более сдержанно: прокрутил в пальцах столовый нож, не глядя в их сторону. Случайный жест, сказали бы шесть оставшихся сотрапезников.       Гарри улыбнулся в ответ, поблагодарил Жоэля и уткнулся в тарелку, пока не поздно. Дразнить разъяренных мантикор на последней шерстинке самообладания весело в менее публичных местах, когда можешь вскочить и убежать. К тому же мантикора не одна: Эрна сосредоточенно распиливала мясо, и непонятно, хотела ли она повторить движение на его горле. Том отвлёкся на расспросы парня из Колдовстворца об особенностях зельеварения с их специфическим ботаническим набором, но назвать опасность миновавшей не смог бы даже оптимист – он сегодня оптимистом не был.       Краткая трапеза тянулась, как полноценный торжественный пир. Есть не хотелось, оставлять полные порции на тарелках – тоже. Завязался разговор, неловкий и прерывавшийся, со скачками между дежурными темами: погода, учебная нагрузка, требования к поступлению после школ.       Невысокие, судя по тому, как гоготали авроры – они сдвинули свои столы и организовали столь тесное международное сотрудничество, что «а я его ошеломляющим хрясь!» и «да этот купол ни во что не годится» перебивало студенческий разговор.       Перерыв до общего десерта прозвучал освобождающе, как поимка снитча на чужом пятичасовом матче под ливнем, на который пошел из вежливости. Том, положив запястья на стол, даже не прекратил обсуждать выращивание каких-то лютиков. Гарри, улыбнувшись в пространство, прошел к окну и попытался слиться со шторой.       Даст Мерлин, и через десяток минут можно будет выскользнуть из двери и запереться в комнате – раньше, чем придется встречаться с Дамблдором, Вилкост, слишком глубоко для хороших новостей задумавшимся Томом и даже министерским усатым. Все они нависали осуждающими тенями над плечами, в том числе тогда, когда физически на него не смотрели – хотя нечитаемый взгляд Дамблдора он успел поймать.       И быстро отвёл глаза.       — Ты в порядке?       Мерлин был жесток ко своим сыновьям. Следовало молиться Мордреду.       — Конечно, — повернулся он к Роберу. Тот стоял неожиданно близко: в паре шагов, можно было разглядеть тёмные ресницы и то, что правый глаз чуть светлее левого – или это свечное освещение так легло. — В полном.       Если бы добавил ещё что-нибудь, это из просто лжи превратилось бы в ложь наглую и подозрительную, так что Гарри сомкнул губы и попытался улыбнуться. Он так и не спросил у Тома детали боя, слишком увлёкшись попыткой убежать от собственных проблем. Теперь стоять вдвойне неловко: ему прокомментировать что-то вроде «ты неплохо держался»? «Я не смотрел, но уверен, что ты был крут»? «Извини, мой друг – амбициозный мудак, иногда слишком жестокий»?       Называть другом человека, с которым он целовался, которому симпатизировал и который почти гарантированно хотел открутить ему голову за исключительную тупость, было странно. Но кем же ещё? Технически верное «компаньон по команде» и на процент не передавало всей сложной истории, а слово «любовник» он не мог сложить даже у себя в голове – да и, если такое вскроется, Тома не будут сдерживать мелочи вроде публики и репутации. Труп Гарри найдут нескоро. Слишком много всего поставлено на эту карту якобы вынужденной приязни.       — Я рад, — светло улыбнулся Робер, продемонстрировав зубы. — Это было зрелищно.       — Ага, — сообщил Гарри тоном похоронного агента, увидевшего, что последняя дюжина клиентов воскресла из мёртвых и денег не предвидится. — Твой, эм, не увидел. Извини.       — Ничего, — повёл плечом Робер.       Сощурился, развернулся к столику, подхватил два бокала из сложной конструкции: за размышлениями Гарри пропустил и появление напитков.       — Если ты стоишь со мной и бокалом, меньше шансов, что кто-нибудь подойдёт общаться, — заговорщическим тоном проговорил он, протягивая бокал и уверенно выводя себя в топ-3 людей этой комнаты. — Если честно, многого ты не пропустил.       Гарри перехватил скользкую ножку бокала и некстати вспомнил, как чесался под мантией уроборос. Впрочем, это проблема Тома. Если подумать, зелье не навредило, а французу он уже симпатизировал: плевать на предыдущий неуместный флирт, его только что спасли, пока Том разговаривал уже с полной компанией дуэлянтов Колдовстворца.       Обернулся, столкнувшись взглядом. Гарри отсалютовал бокалом, не улыбаясь: не вышло бы. Том, не поменявшись в лице, кивнул и отвернулся. Сейчас порвётся от злости.       Гарри немедленно залил глотком шампанского ощущение, что он усугубил проблему раз в десять. Непривычный вкус прокатился по языку, пузырьки защекотали нос.       — Они дали нам алкогольное?.. — покосился на поднос он.       — Нет, я поменял с преподавательским, — невозмутимо ответил Робер. Его улыбка осталась только в паре морщин возле глаз. — Наследуемый секрет всех старост Шармбатона. Ловкость рук, отсутствие палочки и почти никакой магии.       — Мы просто разводим в каком-нибудь пунше, — повертел бокал Гарри, вглядываясь, как пузырьки поднимаются от центра. — И отгоняем младшекурсников. Иногда спасаем не младшекурсников от репутационного позора.       — У нас тоже перебарщивают, — кивнул Робер, отодвигая штору: видимо, смотреть на людей в зале ему хотелось так же, как и Гарри. Но окно отражало только их силуэты, размытые черты лиц, пляшущие на заднем плане огни свечей. — Ты тоже староста?       — К сожалению, — кивнул Гарри. — И Том тоже. То есть Риддл.       — Я запомнил, — дёрнул губами Робер. — Он сильный. И очень быстрый.       Что на это ответить, Гарри не знал. Пришлось прибегнуть к универсальному способу: глотнуть шампанского. Кажется, в нём меньше градусов, чем в гроге, и его ждала омерзительная ночь, полная головной боли, но сейчас это не имело значения.       Приятно чуткий Робер сменил тему. Беседа текла легко – обсуждение французских виноградников недалеко от этой провинции менялось на рассказ о манере шармбатонских кошек делать затяжки на сатиновых мантиях, переходило в итальянскую технологию изготовления неведомого Mondoro Asti, потом диалог вывернул к сложности многокомпонентной трансфигурации. Робер даже потянулся к поясу, но поморщился и выдал что-то, подозрительно похожее на тихое «merde» – палочки здесь разве что у авроров и остались. Продемонстрировать, как менять узоры этикеток на трансфигурированных бутылках, не удалось – а жаль, Гарри бы блеснул самомодифицирующимися вензелями на СОВ.       — Я напишу тебе формулы после возвращения в… — как раз обещал Робер, когда изменился в лице: едва заметно, но Гарри смотрел прямо на него и жил с мастером невыразительности, — …школу. Доброго вечера, Том.       Гарри недовольно сжал ножку почти пустого бокала – кажется, второго. Или третьего. Он наконец-то разговаривал с человеком, который не ожидал ничего, кроме приятной беседы; ещё за Робера не надо было ни отвечать, ни решать его проблемы, и на «делиться своими» тот тоже не настаивал. Том не только вызывал воспоминания обо всех провалах последнего времени, но и прервал самый безмятежный разговор за месяц.       Заодно напомнил, что они с Жоэлем успели перейти на имена. Гарри перестал использовать фамилию только несколько реплик назад.       — Доброго, — отозвался Том непонятным тоном. — Жоэль.       Гарри подавил порыв закатить глаза. Прекрасные по отдельности юноши превращались в павлинов, находясь в радиусе пяти футов друг от друга – и, он подозревал, проблема не в проигранной дуэли.       Просто всегда неприятно смотреть в кривое зеркало.       Он вздохнул и потянулся за новым бокалом – в голове снова шумело, у висков, пока не касаясь, постукивала назревающая боль, но трезвым парад пижонства он переносить не собирался. Жоэль щёлкнул пальцами. Внешне в бокалах только ход пузырьков и менялся; Гарри хихикнул, представляя, сколько безалкогольного шампанского оказалось на преподавательском столе и как те вынуждены делать вид, что всё идёт по плану.       Том приподнял бровь, забирая последний бокал с подноса. Для него Жоэль ничего менять не стал, улыбнувшись уголком рта.       Гарри был готов зааплодировать, но его достаточно одёрнуло глупо вырвавшееся хихиканье: не хватало ещё показаться кому-то пьяным. Например, аврорам. Как бы он не был погружён в разговор с Жоэлем, мерзкий усатый француз – в жизни сплошные проблемы от мужчин с усами, оставалось надеяться, Зоммер продолжит бриться, – периодически мелькал на периферии и даже пару раз поймал взгляд. Гарри предпочитал смотреть на более приятных французов, светловолосых и улыбавшихся ему – дежурно, но славно.       У Тома точно не осталось иллюзий насчет количества градусов в его шампанском: он шагнул так, что почти коснулся плеча, улыбнулся с выражением, вырвавшим из Гарри сердце и оставившим зудящую пустоту.       Пустоту хотелось расцарапать, вывернуть наизнанку, забить прикосновениями к коже и поцелуями, сдёрнуть это глупое надменное выражение лица и оставить настоящего Тома, того, кто оставался с ним наедине летними вечерами.       Но Том был и тем безмятежным юношей, и этой высокомерной маской, и подростком, слишком легко вскидывавшим палочку для убивающего заклятия; получить исключительно приятную для себя версию Риддла невозможно – оставалось только смириться с тем, что он наконец удовлетворил своё любопытство насчёт русской магии и пришёл ревниво мешать его разговорам.       — Мы как раз обсуждали трансфигурацию, — пояснил Гарри, не дрогнув голосом, даже когда губы Тома коснулись края бокала. Мерлин. Этот день его добьёт. — Вариативные узоры на части от целого, если часть отличается текстурой и плотностью.       К концу этой фразы он официально считал себя трезвым. Пока Том не разомкнул губы, коротко облизывая верхнюю.       — Интересно, — обронил он, явно не подозревая о новом кризисе, который принёс в жизнь и бросил валун в этот омут проблем. — Твой родственник преподаёт трансфигурацию, верно?       Смотрел Гарри на Тома, но то, как улыбка Робера перетекла в вынужденно-вежливую, заметил даже боковым зрением.       — Да, — сухо ответил он. Можно было подумать, что по горлу Жоэля пронеслось перекати-поле. — Преподаёт. У меня почти все что-то преподают.       Его тон лучше померкшей улыбки выражал, что в семье Роберов закопаны дюжина скелетов, пятёрка инферналов и платиновая статуя гиппогрифа в полный рост, украденная из залов Атлантиды. Так о любящей семье не говорят: Гарри достаточно наобщался со слизеринцами, чтобы различать ненависть к своему семейству с просто прохладными отношениями.       Том, с этими слизеринцами пять лет проживший, тоже считал выражение без проблем. Интересно, они разговаривали о родственниках прямо на первой встрече?       Зелье симпатии, вспомнил Гарри, потерев лоб под озабоченным взглядом Жоэля. Улыбнулся в ответ, насколько смог. Робер с весомой вероятностью подливал только условно разрешённые зелья – теперь хотя бы понятно как, – вовсю кокетничал, но не переступал границ, безмятежно разговаривал о чём угодно, как будто они давние друзья, и расшифровать эту загадку было невозможно. Таких, не решаемых, у Гарри скопилось чертовски много – две ближайших стояли в радиусе пары футов. Он по-прежнему ничего не понимал, но и в лоб спросить не мог, так что оставил сложный разговор Тому.       Появление которого разбило иллюзию о том, что они здесь все близкие друзья. Наблюдая, как тот делает ещё глоток из бокала – чётче выделилась линия челюсти, дёрнулся кадык, – Гарри не жалел, но ощущение, будто он проваливается в свой личный ад, кружило голову.       — Думаю, вам стоит попробовать крокембуш, — восстановил самообладание Жоэль, жестикулируя. — Или канеле.       — Крепкий сон, — пошутил Гарри, продлив словесный ряд. — Стану великим учёным и сделаю сон в склянках.       — Буду первым покупателем, — невозмутимым тоном ответил Жоэль, но уголки его губ дрогнули. — Думаю, мне пора к Марии.       — Жду сову, — отсалютовал бокалом Гарри, крепче сжав пальцы.       Том взглядом «ты рушишь мою дружбу с нормальными людьми, даже если они потенциальные отравители с непонятными мотивами» не проникся. И ответил своим, передающим «здесь завёлся человек, не способный понять, было ли письмо от начальства письмом от начальства» лучше всяческих слов.       — Канеле? — вскинул бровь Гарри. — Кстати, что такое канеле?       — Кексы, — бросил Том. — О твоём душевном состоянии спрашивала Вилкост.       Гарри выдохнул. Если сразу не позвали на разнос, значит, он откладывался до Хогвартса. Ещё столько шансов умереть досрочно.       — И как моё душевное состояние?.. — поинтересовался он.       Выход из зала после поединка был достаточно плох, чтобы заработать лишние полчаса лекции. Настроение портилось. Ноги уже затекли стоять на одном месте, но угла получше не найти – раньше его заслонял Жоэль, теперь Том.       — Удовлетворительное, — смерил его взглядом Том, точно определив попытку выкрутиться из разговора. — Поговорим о нём после ужина.       — Ужин закончился, — немедленно сообщил Гарри. Перспектива сталкиваться с неудовольствием Тома один на один радовала так мало, что он рассматривал вариант махнуть кому-нибудь и следующие полчаса по всем правилам этикета обсуждать погоду.       — В комнате, — пояснил Том, отрезав все шансы. — Мне нужно поговорить с Этье, будешь уходить – предупреди.       — Конечно, — усмехнулся Гарри, сдерживая иррациональное желание громко возмутиться. Том только что пришел, лишил его собеседника и уходит к… кажется, французской девушке из старшей группы, он смутно ориентировался в фамилиях. — Громовещателем.       И раньше, чем Том успел бы ответить на подколку, проскользнул между людьми. Хорошо бы найти в этом коридоре туалет и не заблудиться в процессе, желательно ещё не вписаться ни в кого знакомого по пути.       Якобы разглядывая узор на обоях – пёстрые птицы на ветвях, на которых почему-то висели лимоны, хотя дерево на лимонное не походило – схватил с ближайшего блюда печенье в виде ракушки. Обогнул по широкой дуге организаторско-преподавательскую группу, убедившись, что и Дамблдор, и Вилкост смотрят в другую сторону. На то, что все школьники пьют совсем не сок, никто демонстративно не обращал внимания, но подышать алкоголем в сторону организаторов – совсем другое дело.       Из-за этого пришлось пройти неприятно близко к аврорам, но вторым вариантом был разговаривающий с огромным скандинавом Уилкис: ни представителя Дурмстранга, ни тем более Уилкиса Гарри видеть не хотел. И был слишком сосредоточен на избегании всех подряд, чтобы не сглазить себя: прямо на финишной прямой, за несколько шагов до двери, остановился перед Эрной.       — О, — улыбнулась та.       Гарри был чересчур трезвым для разговоров с девчонкой, которая размазала его самооценку по помосту – и слишком пьяным для политических игр. Том бы выстроил здесь два альянса и одну коалицию. Или занимался этим прямо сейчас, прерываясь только на такие важные вещи, как оторвать Гарри от нормального соперника и бросить перед менее приятным.       — Привет, — по-дурацки сказал Гарри, радуясь, что дожевал печенье. — Извини за косу, твой палудаментум слишком хорош в отвлечении.       — Я же сказала, ничего, — махнула ладонью Эрна. Кажется, она тоже брала напитки не с безалкогольного стола для школьников – или слишком радовалась победе. — Мне так даже лучше.       Даже Линда, как ни в чём не бывало смахивавшая грязь с лица после дождливых матчей, вряд ли так спокойно отнеслась бы к насильственной стрижке. Где-то среди этого диалога лежал подвох размером с громамонта.       Гарри бросил взгляд в сторону. Том стоял совсем рядом, через несколько человек скандинавской команды, и чуть повернулся к ним – но только рассмеялся после реплики француженки, запрокинув голову.       — Тогда, эм, ладно, — пожал плечами Гарри, убедившись, что спасать утопающих никто не собирается. — Ты отлично дуэлируешь.       Выговорить это было сложно, но, отставляя в сторону личные обиды и заклинание чистки овощей, не хватало ещё дуться на собственный справедливый проигрыш ближайшие несколько лет.       — Тоже считаю, что было круто, — непосредственно перекатилась с пяток на носки Эрна. — Теперь открываются новые горизонты и всё такое.       Реплика прозвучала странно даже для этого загадочного вечера. Победа в турнире считалась просто победой; то есть его, конечно, расчленят за такой провал, но никаких грандиозных денежных призов или весомых наград Гарри не помнил. Каждый человек, открывающий рот рядом на этом ужине, собирался сжечь его мозги непонятностью намерений.       — В этот раз поздравляю, — выкрутился Гарри. — Но в командном победа будет за мной.       — Посмотрим, — хмыкнула Эрна. — У меня Арни, у тебя Риддл.       — Тем более, — улыбнулся Гарри, приглаживая волосы. Пора прекращать вежливые расшаркивания. — Прошу меня простить…       — Конечно, — кивнула Эрна, направившись к своим с видом некоронованной правительницы мироздания.       Ульрикссен превысила лимит разговоров, которые он мог выдержать, не слишком сильно жалея, что не сломал шею на той лестнице.       Головная боль приблизилась вплотную к вискам и уже не постукивала, а настойчиво зудела. Мышцы ныли хором, икры и вовсе исполняли балладу староанглийской обсценной лексикой. Гарри махнул рукой Тому, не заботясь о том, увидел ли он, и выскользнул из зала в коридор.       Загорелись длинной полосой свечи. Открыл глаза ближайший портрет со смешным гофрированным воротником: таким огромным, что лицо джентльмена казалось диском подсолнуха среди лепестков. Потянулись одинаковые двери, в ассортименте которых оставалось угадать туалет.       Слава прогрессу, не такой, как в девятнадцатом веке. С тех пор, как Гарри узнал о предназначении некоторых балконов, едва выходивших за пределы замковой стены, он побаивался попасть в старомодный в плохом смысле особняк. Владельцы таких могли придерживаться раннесредневековых традиций – в магическом мире бывало всякое.       Пытаясь выбить из головы дурацкое хихиканье и ощущение расплывающегося мира, выкрутил кран. Вода прогудела по трубам, зашумела, звонко разбиваясь о каменный умывальник. Ладони свело: ледяная.       Наученный хогвартским душем, ждать тёплой Гарри не стал: поплескал в лицо, радуясь, что возвращаться в зал не надо, и мокрые рукава мантии никто не заметит. Потёр сонные глаза. Видит Мерлин, его ждёт долгий и сложный разговор с Томом, который не отсрочит никакая головная боль – ещё и прокомментируют, каким способом Гарри её заработал.       Если очень повезёт, помогут нанести согревающую мазь: после квиддича спасал Уизли или Прюэтт, смотря кто первым в душевой объявится, и сам он не упражнялся в акробатике и попытках дотянуться до лопаток уже пару лет как.       Закончив мечтать о несбыточном, Гарри растёр лицо ладонями, встряхнул руками, избавляясь от лишней воды – и почти вскрикнул третий раз за неполные сутки. Он найдёт этот особняк на карте и воткнёт флажок «не приближаться».       На него смотрел французский аврор – с тем же кантом на той же мантии. Подошёл ко второму умывальнику, милосердно не обратив внимания на то, как вздрогнул участник «испытания для умных и отважных». Тоже включил воду.       Гарри протянул руку к непривычному сдвоенному смесителю, убирая поток со своей стороны. Дежурно растянул уголки губ в «я тут прощаюсь до завтра, но разговаривать с вами не хочу». Развернулся, взявшись за дверную ручку: меньше всего хотелось оставаться с незнакомыми людьми в туалетах без палочки.       — Хорошо сработано, Поттер.       Гарри обернулся. Аврор смотрел на его бледное лицо в отражении зеркала, насмешка искривила улыбку. Добавил:       — Правдоподобно.

***

      Когда Том вошёл в комнату, Гарри разглядывал завитки ковра.       Он зажёг только канделябр на своей тумбочке, и рыжий тусклый ореол свеч высвечивал натёртые ботинки да несколько золотых спиралей. Поверх лёг треугольник света от дверного проёма, через секунду перекрытый тенью Тома.       — Приве-ет, — протянул Гарри, не отрываясь от ботинок.       Дежа вю накладывалось поверх пелены усталости, разделявшей мозг и остатки здравого смысла. На этот раз он хотя бы не лежал на кровати – но только потому, что расшнуровка ботинок казалась морально невыполнимой задачей.       Даже не был так пьян – только чертовски расстроен мирозданием, всеми его столпами и почти всеми представителями.       — Уже здоровались.       Поднимать взгляд на Тома не хотелось, но за день он посмотрел в лицо почти всем своим страхам – что может сделать один Риддл?       Ничего: Том разглядывал его лицо так же сосредоточенно, как и в пабе, не тратясь на вежливые улыбки для отсутствующих зрителей. Прошел к своей кровати, взял палочку, стукнув по второму канделябру. Потянулся к застёжкам мантии.       Страдальчески вздохнув, Гарри наклонился к ботинкам. Что бы там себе ни думал Том, какие бы разговоры – и даже далёкая, как какой-нибудь Сатурн, парная дуэль, – ни ждали завтра, без душа он спать не ляжет.       — У тебя закончились безоары? — поинтересовался Том, когда за минуту пыхтения поддался только один ботинок. — Я видел, что нет.       Насмешки в его голосе почему-то не было, но вскидывать голову не хотелось – мир закружится.       — Нет, — выдохнул Гарри. — Мышцы болят. Я в душ потом.       — А я в душ сейчас, — сообщил Том, интенсивнее зашуршав слоями одежды. — Подождёшь пару минут?       — Умру от тоски и ожидания, — съязвил Гарри, вытягивая кончик шнурка.       Том, хмыкнув, забрал зубную щётку и щёлкнул дверью.       Исполняя обещание, Гарри честно страдал, откидывая ботинки, расстегивая пуговицы и нашаривая пижаму в сумке, в которую набросал второпях содержимое половины спальни – красный одинокий носок точно не его.       Потом прогулялся к окну. Ничего, кроме размытого лица и заново прилизанной прически, оно не показывало: на территории не горело ни одного фонаря. Идеальное место для курения, даже подоконник широкий, но он бросил часов восемь как и пока ещё держался.       Том вернулся действительно быстро – где-то между воспоминанием о сунутой на самое дно сумки пачке и попыткой выпихнуть из сознания мысль, как ему приказали проиграть и он послушался, и что было бы, если бы в стремлении выиграть удача развернулась другой стороной.       Ничего хорошего, мог сказать Гарри и без дружеского совещания, разбирая пряди волос под водой. Выбитый в коже уроборос мелькал на периферии зрения насмешливым напоминанием: некоторые глупые вещи сотворил он сам. Другие, несоизмеримо более бестолковые, не оставили напоминаний на теле – даже шрама от утренней царапины, – но въедались в мозг так сильно, что в попытках отмыться от омерзения он натёр кожу до красноты.       «Новые горизонты» Ульрикссен топтались по самооценке, и сухое «правдоподобно» добило с двух сторон – той, где он вполне самостоятельно проиграл, и той, где мог и выиграть. Мысли уходили на повторные скаковые круги, не ограничиваясь стандартной милей. Гарри встряхнул волосами, выключая воду и сдёргивая полотенце: в голове прояснилось до обидного быстро, а здравое мышление на ночь ничем хорошим не заканчивалось – сейчас несколько часов вместо сна будет вспоминать в деталях, как он облажался.       За весь день совершил один здравый поступок – притворился, что не услышал, что ему сказал аврор. Слова стоящего с закрытым ртом человека против него и не обернёшь, как однажды сказал Паркинсон, посидевший на переговорах отцовской фирмы.       Собирался совершить второй, молча отправившись спать, но в любого типа отношениях с Томом всё не могло быть так просто: когда распахнулась дверь, тот сидел на своей кровати и крутил что-то в руках. Прищурился, наклонив голову.       Гарри застыл в проёме, как кролик в свете фар, и вскинул брови. С полотенцем через плечо и зубной щёткой в руке ещё не поздно убежать. Вероятно, к Роберу. Если он найдёт одного француза среди множества одинаковых дверей в коридоре, где и свою приходится отсчитывать от лестницы.       — Снимай одежду, — бросил Том.       — Что, прям уже? — заинтригованно поинтересовался Гарри, закрывая дверь за собой.       Том махнул палочкой, не разжимая второй ладони. Гарри поленился уклоняться и приготовился к унижению, но только на миг замерцали обои – здесь расписанные фазанами и розами на выцветше-зеленом фоне. Через секунду снова остались только световые пятна от медных канделябров. Заглушающее.       — Конечно, — учтиво кивнул Том. — По-моему, идеальный момент.       Настроение испортилось обратно за два слова.       — Ошеломительно идеальный момент, — прокомментировал Гарри, проходя к своей кровати. — Идеальный день. Идеальный, мордредовы прегрешения в алфавитном порядке, мир.       Это он озвучивал, уже вскидывая руки, чтобы брошенный пузырёк не прилетел в лицо: ладони выхватывали предметы раньше, чем мозг успевал что-то сообразить. Драматично плюхнулся на спину на покрывало. Свет потолка не касался, но смотреть в пустоту получалось даже драматичнее.       Ладонь холодила склянка с мазью, Гарри привычно прошелся пальцем по сколу у крышки. Том забрал из его же сумки, наверняка наткнувшись на непарный чужой носок и слишком поздно нашедшийся комплект запонок.       — Если бы ты не решал всё в любимой манере… — начал Том. Оборвался. Выдохнул. — Ладно. Мажь, ты так завтра на помост не запрыгнешь.       — Запрыгну, — из принципа ответил Гарри. — И не «ладно». В какой манере?       К пуговицам пижамной рубашки он всё-таки потянулся, поёжившись: окна они не открывали, но и тепло в комнате не было. Оставалось надеяться, что под тяжёлым покрывалом лежало несколько одеял.       — Самоубийственной, — сухо пояснил Том.       Гарри подождал, вытягивая ладони из рукавов, но продолжения не последовало. Пришлось сесть, чтобы не пытаться разобраться в настроении Тома по его ровному тону.       Тот сидел на кровати, скрестив ноги, и рассматривал его с отстраненностью мыслителя. По коже пробежался табун мурашек – не от холода.       — Моя любимая манера – рациональная и взвешенная, — проговорил Гарри, закатывая штанины. Скрипнул пробкой склянки. — Остальное – клевета.       — Поэтому, не включив мозг, ты решил, что это была шутка, не сказал мне, почти добился, чтобы тебя выпотрошили, и молчал ещё полдня до прямого вопроса, — перечислил Том. — Бесконечная рациональность. Второй Вебер.       — Простите, не подумал. Ведь ты так много мне рассказывал о своих проблемах, — раздраженно зачерпнул слишком много мази Гарри. — Советовался по каждой. Знаешь, прямо выработалась привычка обсуждать важные вещи вместе.       Икру защипало от холодной мази. Гарри скривился. Потом оно всё будет растекаться по коже, после – жечь, и только в конце, через добрых полчаса, мышцы вернутся в состояние «отдохнувший спортсмен с идеальным графиком тренинга». Если бы не магический во всех смыслах эффект, он бы это исчадие зельеварения имени Карла Филдса выбросил и ещё два сикля за него вернул.       А так приходилось молчать, терпеть и закупаться в Хогсмиде, куда доставляли под заказ из «Всё для квиддича», и не дай Мерлин забыть вписаться в лист ожидания.       Том приносил в его жизнь больше проблем, чем недавно почивший зельевар. Когда Гарри поднял взгляд, его встретила статуя имени оскорблённого достоинства. Судя по напряжённой челюсти, желвак на которой очерчивал свет канделябра, дружеские подколки Том не понимал.       Дружескими подколками оно и не было, но Гарри достаточно устал, чтобы не сглаживать острые углы.       — Ты говоришь глупости, — наконец разомкнул губы этот окаменевший сфинкс. — И мы уже это обсуждали.       «В такой же ситуации» осталось невысказанным. Турнир увеличивал частоту серьёзных разговоров на ночь глядя настолько, что Гарри всерьёз задумывался, не проболеть ли третий тур. Может, если он сломает позвоночник и не умрёт, ночь с костеростом в Мунго окажется легче, чем третий заход «кто кому не доверяет». Согласно всем мифологическим канонам, третий раз будет последним – и вряд ли исход выйдет благополучным, не с его удачей и не с мудаческой сучностью Тома.       — И ты согласился из вежливости, — скучающим тоном ответил Гарри, распределяя мазь по второй ноге. Закатанные штанины норовили съехать обратно и всё испортить. — Может, закончим этот парад взаимных обвинений? Вставать рано.       Лучшим средством от холода оказалась злость: несмотря на голые плечи, он больше не хотел укутаться во все одеяла. Скорее поджечь что-нибудь. Если быть честным, кого-нибудь.       Когда Том встал со своей кровати, всё равно дёрнулся, но к палочке тот не потянулся; просто неторопливо подошёл, явно наслаждаясь настороженным взглядом. Опустился на покрывало. Гарри выпрямил спину и сощурился: грозный вид он, без рубашки и с блестящими от мази ногами, принять не мог, но и сдаваться не собирался.       — Перевернись, — скомандовал Том.       — Что?.. — хлопнул ресницами Гарри. Он готовился к словесной пикировке на сложные темы дружбы, любви и доверия, а не к спокойному взгляду напротив.       — Ляг на кровать, — проговорил Том, забирая из его пальцев склянку. Пробка упала, прокатилась пару дюймов по покрывалу. — Или у тебя вторая пара рук на спине?       — Нет, — с сомнением ответил Гарри.       Ты ляжешь на живот, а тебе нож в спину. Том добровольно дотрагивался до людей редко; если бы не его привычка обтирать лопатками Гарри все грязные холодные стены, лишь бы закрепить превосходство, и вовсе можно было заподозрить аллергию на человеческую кожу.       Том протянул руку и положил ладонь на его грудь, слабо толкнув. Никакой аллергии.       Гарри откинулся раньше, чем под чужой ладонью ускорилось бы заполошное сердце, с демонстративным вздохом перекатился на живот. Подумав, положил руки под голову. Поможет не дёргаться от мази, которая не согрелась, хотя он сжимал пузырёк в руках.       Лежать было неудобно: он смутно видел поверхность покрывала, перекрытую собственной тенью, и догадывался о движениях Тома только по шорохам. Сердце лихорадило. В болоте мыслей плавала щепка «я и парень моей мечты одни в запертой комнате» – медленная, но непотопляемая.       «Где он сидит, чтобы в очередной раз поругаться со мной», уронил на эту щепку воображаемый валун Гарри. И шумно выдохнул, когда мазь упала на левую лопатку – Том явно вознамерился вылить на него всё, что было, чтобы окунуть в пламя горящих мышц.       — Ай, — озвучил Гарри, перебивая то, как кожа покрылась мурашками: вслед за мазью её коснулись кончики пальцев.       — Это не парад обвинений, — неожиданно вернулся к теме Том. — И я согласился…       — Почему? — перебил Гарри.       Пальцы плотнее прижались к лопатке. Том смахнул мазь ниже по спине, садист.       — Потому что посчитал это разумным, — спокойным тоном ответил Том.       Закрыв глаза – всё равно ни драккла не видно, канделябр с другой стороны, – Гарри сосредоточился на ощущениях прикосновений. Чужие пальцы подрагивали, а ведь Том ещё в детстве вскрывал лягушек украденным из госпиталя скальпелем – хотел рассмотреть, что внутри, и вырезал омерзительные потроха с ювелирной точностью. Видимо, его величеству не нравилась консистенция мази.       «Потому что фразы наподобие «я тебя ценю» ты никогда не скажешь», мрачно и безмолвно прокомментировал Гарри. Нормальные разговоры у них происходили только в его воображении. Иногда путались с настоящими.       — А я посчитал, что раз уже случилось, зачем сразу рассказывать, — мирно пробубнил Гарри в скрещённые руки. Накалять обстановку не хотелось: Том пробежался пальцами по основанию шеи, ткнул в мышцу между шеей и плечом, её тут же прошило болью. Из такого положения спор выходил заранее проигранным. — И, кстати… нежнее!       Профессиональный садист в неизвестном поколении перестал щипать его плечи со второй стороны и тихо рассмеялся – так неожиданно, что Гарри почти вскинул голову.       — Если ты завтра провалишь щит только потому, что не можешь махнуть рукой, то не доживёшь до Хогвартса, — почти нежно сообщил Том, действительно уменьшив силу нажатия. — Что «кстати»?       — Заглушка ещё стоит?       — Я не первокурсник, — Том пробежался пальцами по позвоночнику. Холодными, липкими, противными пальцами. Гарри попытался вжаться в покрывало сильнее, но проваливание сквозь физические объекты ещё не освоил.       — Столкнулся с одним аврором в туалете.       — Занимательная история.       — Да подожди, — возмутился в собственную руку Гарри. — Он меня, эм, похвалил.       — Твоя самооценка должна взлететь до небес, — Том был злобной тварью, и шутки его не лучше.       Гарри бы оскорбился, если бы не то, как начинали гореть лопатки – и как неторопливыми кругами скользили кончики пальцев над поясницей. Почти ласково. Вот мудак.       — За правдоподобие, — саркастично выплюнул Гарри.       Сарказм в тоне съели собственная рука и покрывало, но рука Тома остановилась на секунду – и вернулась к вырисовыванию кругов, только уже в другую сторону. То, что болели только плечи и икры, Гарри озвучивать не собирался.       — Интересно, — бездумно бросил Том.       — Надеюсь, ты в этом что-нибудь понимаешь, потому что я – ни кната, — вывернул голову Гарри, попытавшись заглянуть в лицо Тома.       Тот сидел у ног тёмным силуэтом на фоне свеч. Слишком далеко, чтобы что-то рассмотреть.       — Могу только предполагать, — так же безотчётно выговорил Том, глядя в пространство и не останавливая движения.       — Тебе не нравятся эти предположения, — наобум сказал Гарри.       Теперь горела вся спина. Том молчал. Несколько томительных минут, пока впитывалась мазь, пришлось так и лежать: в неприятной тишине и с ладонью, от которой пробирало дополнительным жаром, почти возле резинки пижамных штанов.       Отсчитав полных три, Гарри приподнялся на локтях, покряхтев, сел напротив Тома. Тот снова превратился в статую – только зрачки шевельнулись, когда Гарри оказался перед его лицом. Ободок синей радужки был залит золотом от свечей.       — Не нравятся, — наконец сказал Том. — Но ничего… жизненно важного для нас это пока не значит. Будь любезен, не пытайся больше игнорировать прямые приказы.       — Если буду их различать, — фыркнул Гарри, но вышло неубедительно. Расправил штанины обратно, нашарил пробку, закрыл почти пустой пузырёк, вынув из рук не сопротивлявшегося Тома обратно. — Слезь с моей рубашки. Кстати, как ты победил Робера? Мне сегодня было неловко ничего не знать.       Том дёрнул уголком губ, позабавленный топорной попыткой сменить тему на что-нибудь полегче.       — Ложись, расскажу эту сказку.