***
Но он окончательно разбился через полдня, когда сложенный пергамент с сообщением впорхнул в окно башни. Расчёт на «дуэльная встреча случится в личном кабинете Дамблдора» был глупым, как и вся эта затея в целом. Ткнувший в плечо журавлик оказался с двумя витиеватыми цифрами: номер обычного тренировочного класса на третьем этаже, парты да старые таблицы в углу – то ли зарисовки гербария, то ли перечень растительных ингредиентов, надписи затёрты до нечитабельности. Гарри сидел на опасно поскрипывающей парте, болтая ногой, и с прищуром рассматривал остатки букв. От взгляда Тома, который оперся бедром на парту и крутил палочку в руках, могло скиснуть молоко в пределах окрестных десяти миль. Стоило заглянуть на кухню и убедиться, что с продуктами на ужин всё в порядке. За ним на бледном небе силуэтом проступал месяц: такой же ясный, как и ночью, порой прячущийся за хлопьями облаков и вновь выныривающий. Декан опаздывал. Они молчали. Тишину можно было резать ножом, но вскрыл её звук распахнувшейся двери. Зашуршал подол мантии, простучали подошвы: Дамблдор стремительно прошёл к центру класса. Остановился, посмотрел на них без улыбки. Драматическая фантасмагория. Не то чтобы он твёрдо знал, что такое фантасмагория, но определённо драматическая и с оркестром. «Доброго дня» декана рассыпалось неуместно натянутым стаккато; легато их «здравствуйте» практически синхронно прозвучало в ответ, затихло в воздухе. — Палочки, будьте любезны, — попросил Дамблдор, хотя они и так держали древка в руках: после дрессировки от профессора ЗоТИ Гарри предпочитал не терять бдительности. По взмаху чужой палочки на полу проявились линии: уменьшенный дуэльный помост. По второму вспыхнула защита. Третьим Дамблдор убрал пыль, и Гарри неловко поморщился: могли бы и сами догадаться. Том тоже скривился, но вряд ли из-за пыли. — Главная цель дуэли? — неожиданно осведомился Дамблдор, опуская руку с палочкой. — …победить? — озадаченно отозвался Гарри, бросив взгляд на Тома – тот наклонил голову, но отвечать не стал. — Почти, — неоднозначно ответил декан. — Главное правило боя, мистер Риддл? — Отразить атаку противника или превентивно поставить щит перед собственной, — проговорил «мистер Риддл», успевший убрать с лица раздражение. — Верно, — улыбнулся Дамблдор, но глаза за очками оставались серьёзными. Том отскочил от парты: та окрасилась ядовито-зелёным. Приподнял руку с палочкой, замерев – атаковать ещё не разрешали, и за несанкционированное заклятие в преподавателя можно было огрести множество последствий. — Но превентивные атаки, как вы видите, не самое хорошее средство ведения боя, — безмятежно продолжил Дамблдор, делая пару шагов в сторону от Тома, но глядя между ними. Зелёный сползал с парты, обнажая древесную текстуру. Гарри судорожно вспоминал классификацию щитов: в промежутках между философствованиями им сейчас могут и остатки самооценки разбить, хорошее настроение декан явно потерял утром. Они тоже, но кого заботили такие мелочи. — Мы в курсе, сэр, — сухо, но вежливо отреагировал Том, не сдвигая кончик палочки: так и стоял с напряженным запястьем. — Тогда попробуйте атаковать, мистер Риддл, — скучающе ответил Дамблдор, не поднимая рабочей руки. Для операции по вежливому и тактичному допросу декана, что именно связывает того с Гриндевальдом, время вышло идеально неподходящим. Если бы Гарри не присутствовал на знакомстве Дамблдора с Томом, то поклялся бы, что это давняя кровная вражда. Никакой вендетты между представителем старой фамилии и официально магглорожденным существовать не могло, но даже студенты негласно удивлялись, какой пикси пролетел между гриффиндорским деканом и не принадлежащим к его факультету, но талантливым и целеустремлённым студентом. К остальным слизеринцам Дамблдор относился без дружелюбия, но и упрекнуть в несправедливости шансов не было. Риддла же невзлюбил с первого разговора и достижения поощрял так скупо, словно Том не демонстрировал уровень студента на пару лет старше, а только к пятому году одолел преобразование спичек в иглы. Когда-нибудь Том его убьёт, констатировал Гарри, глядя, как тот вскидывает палочку и проговаривает вербальную формулу. Слизнорт предпочитал не видеть, что происходит, пока не дошло до открытого конфликта. Дамблдор мог подозревать, но недооценивал. Том выждет в своей холодной ярости и убьёт – и думать об этом было странно, понимание обвивало рёбра терновыми ветвями, покалывало при вдохах, будто утренний заголовок превратился в древесину и оплетал тело. Что там будет, «чудовищное преступление Тома Риддла»? На обезличенного Жнеца Том не согласится, минимум на преемника с громким именем. Как будто человек – всё ли ещё человек? – с бледными глазами на остром лице готов делиться властью, которую собирал в свои руки. Кровавой ценой, и такие опасные – особенно в этой компании – мысли сжимали грудную клетку ещё плотнее. — Неплохо, — прокомментировал Дамблдор усилия Тома, когда три луча от лилового до малинового погасли, не долетев считанные футы. Он даже не поднял свою палочку. — Что-нибудь ещё? Гарри выдохнул – шумнее, чем следовало бы, – и убрался к стене. Том кивнул – и рассёк воздух со свистом, уже двигаясь в сторону. Этот свист в последующие минуты слышался десятки раз: из воздуха возникали декорации, лезвия обращались в воду, вода становилась льдом, на льду поскрипывали ботинки. Выпроси они тренировку действительно с целью узнать новые трюки, Гарри бы впечатлился ещё больше – декан умудрялся даже поддерживать массу крутящегося песка, показывая, как можно схлопнуть щит локальной пылевой бурей. До таких трансфигурационных извращений они ещё не доходили. Оставалось смириться, что ответов сегодня они не получат, и смотреть на мрачного Тома – тот стоял за плёнкой заклинания с поднятой палочкой, нахмурившись. Щит слетал уже не раз, поэтому и влажные волосы, и пыль на мантии счастливее чрезмерно гордого Риддла не делали. — Сосредоточеннее, — бросил Дамблдор. …а любимый декан не упускал случая подколоть. В отличие от усмехавшегося Флитвика, его сегодняшние комментарии дружелюбными не были. Том только сжал губы, зажмурившись, когда щит схлопнулся через полминуты и ему в лицо прилетела очередная порция песка. Молча смахнул пыль с волос, не утруждаясь очищающим заклинанием. — Хорошо, — скупо похвалил Дамблдор. — Быстрая реакция, хорошая фантазия. Гарри, хочешь попробовать? Гарри не хотел, но пора было спасать одного из них от второго: Том, продемонстрировавший навыки куда выше своего возраста и официальной подготовки, от сухого «хорошо» сжал палочку ещё крепче. — Ага, — кивок вышел недостаточно убедительным, пришлось озвучить. Том быстро посмотрел из-под влажной чёлки, отходя в сторону, с мантии на пол осыпалась пыль. Встряхнув головой под внимательным взглядом декана, Гарри натянуто улыбнулся – и продержался со своим щитом едва ли две минуты, считать секунды, пытаясь удержать метафизическую преграду одной силой намерения, оказалось тяжеловато. Пыль влетела в лицо, заколола кожу, пришлось вскидывать руки к глазам: почти ткнул палочкой в досаднейшей ошибке новичка, впервые за годы пожалел, что не носит очки. — Концентрация, — поправил свои Дамблдор, блеснули стекла. — Со всем этим попробуй сконцентрироваться, — проворчал Гарри, проводя ладонью по волосам: и точно, тонна песка. Уже чистый Том – только волосы лежали ворохом волн – скептически посмотрел то ли на получившуюся композицию, то ли на наивную попытку свести тему к нужному. Сам бы попробовал, мысленно огрызнулся Гарри, прищуриваясь в сторону оконного света: не хватало ещё декану заметить их заговорщические переглядывания. — Неразличение, что есть благо человеческое, а что способы самоутверждения, действительно может принести много бед, — пространно и загадочно проговорил Дамблдор, как будто начал лекцию: проскакивали у него порой между трансфигурационных выкладок темы добра и морали. Ответ был не к месту и излишне философским, плюс смотрел декан на Тома, так что под его словами точно лежало ещё три слоя неприятностей. Том успел изобразить златокудрого смиренного ангела, только кудри были темно-каштановыми, а фальшивая полуулыбка совсем не такой рассеянно-расслабленной, как на старинных фресках. — Конечно, — подтвердил он вслух. Гарри вспомнил металлический запах; кровь, растекавшуюся под телом, волосатые лодыжки, щеточку усов; застывшие глаза, пятна на золотых локонах, глухой стук упавшей головы, деловитое обшаривание хижины. Дамблдор, заложив руки за спину, уже смотрел в окно. Небо скатилось в приглушённую синеву сумерек, и месяц горел ещё ярче. — И может показаться, что вопрос, что есть благо для кого-то, может решить один человек по своему разумению, — походило на проповедь. Вместо постепенно темнеющего класса возникло ощущение церкви – рассеянные лучи с танцующей пылью, запах свечей, гулкая тишина храма. Дамблдор развернулся, приподняв уголки губ. — Но это одна из самых губительных иллюзий на свете. Запорошит зрение так, что с пылевой бурей не сравнится. Палочки в руки, будем учиться создавать песок.***
«Приятно провёл время без вас», собирался съязвить Гарри вернувшимся друзьям, но так нагло лгать он не хотел. Ничего приятного в остатке каникул не было. Том после щелчка по носу от Дамблдора ходил хмурый, задумчивый и неприступный, как личная защита того, про кого думать не хотелось. Не впервой, но отстранённые ответы царапали самолюбие. Преподаватели тревожились. Голоса за трапезами стали тише, морщины между бровями заметнее, даже бряцанье столовых приборов неприятно напоминало облачение в доспехи перед боем. Или он перебрал с историческими хрониками, когда писал зимнее эссе Биннсу, и видел то, чего нет, за желанием уставших взрослых отдохнуть. Бросить студентов в замке на каникулы означало вернуться к руинам, так что он не знал, какие именно схватки проходили за дверями учительской, но всегда оставалось несколько взрослых. Тем не менее, даже те, у кого не было ни семьи, ни желания или сил на поездки, круглосуточно возиться с подростками не собирались: за пределами назначенных тренировок и трапез Гарри даже собственного декана не видел, разбираясь с мелкими самостоятельно. А они опять завели шарманку ночных всхлипываний, беспомощных и от этого ещё более противных. К тем, у кого семьи жили на маггловской стороне, теперь добавились дети из магических анклавов – слишком впечатлились фотографией. Гарри проклинал художественные обороты журналистов, щедро раздавал плитки шоколада и снова читал вслух под игру всполохов пламени в камине. В тёплой освещённой гостиной, когда оконный переплёт отсекал воющий на высоте ветер, дети всё равно плотнее сбивались на диванах. От этого порой чудилась давняя, надрывная сирена, которой в сокрытой множеством чар шотландской местности быть не могло, треск огня звучал перестуком дальних обстрелов, духота натопленной гостиной напоминала тесное убежище. Оставалось встряхивать головой, сбивая наваждение, и следить за своим лицом: защитить мелких от надвигающейся сложной жизни он не мог, зато успокоить сейчас – вполне. И своё воображение тоже: перестрелки слышал только в фильмах, сирене здесь взяться неоткуда, а вместо испуганно-возбуждённых лиц товарищей по приюту – совсем другие, без потерянных зубов и свежих царапин. Защита Хогвартса, древнего и пережившего поколения магов, могла поспорить с министерской. Магглы со своими междоусобицами не достанут. Маги… бояться магов ему не стоило. Прижавшимся друг к другу детям – к сожалению, да: родственников трети из них могло снести надвигающимся катком гриндевальдовского режима. Несмотря на непростые мысли – или как раз из-за них, потому что Том окопался в серпентарии и раньше ужина выходить не собирался, – он решил встретить друзей на ступенях замка. Вышел заранее, так что встретился разве что с ветром: тот влетел в лицо, почти отнёс обратно в проём калитки, подхватил конец шарфа, и так поднятого до носа. Вдали уже мелькали огоньки, если прищуриться – из-за порывистого ветра слезились глаза, – получалось разглядеть силуэты экипажей. Через несколько минут пробился гомон: ни ветер, ни дверцы карет с задёрнутыми шторами не могли заглушить студентов, которые не наговорились за день в поезде. Фестралы, пофыркивая и весело мотая слепыми головами, останавливались длинным рядом. Хлопали дверцы, раскидывая рыжие полосы света по синему снегу. Кто-то не преминул ляпнуться в сугроб, увлекая за собой хохочущего друга. Жизнь возвращалась даже в самых своих неприятных проявлениях: завхозе, возникшем из-за плеча. Он тоже недовольно щурился и держал в руках палочку, и Гарри поспешил смыться в холл быстрее, чем заставят сушить обувь младшекурсникам – те выдавали то искры, то полное исчезновение ботинок, и потом только тупились и шевелили пальцами в дырявых носках. Первым вошёл Септимус, пижонски продемонстрировав чистые подошвы. Одновременно с ним вплыл Абраксас, надменно кивнул, проходя мимо – в свете факелов сверкнула и вышивка на мантии, и камень перстня на пальце, не иначе как папенька порадовал ответственностью за часть инвестиций в честь шестнадцатилетия. Гарри постарался не осклабиться в ответ. Помимо лекции Тома, в пользу «вести себя прилично» зудело понимание, что у Малфоев есть множество имущества и родни во Франции. Подмять под себя Францию Гриндевальд считал делом чести, потенциальных союзников злить не стоило. Поэтому позволил себе сморщить нос, только когда уже отгородился от мира Прюэттом и Боунсом: те шли вдвоём, все-таки Эдгар не совсем потерян для мира как друг и иногда отлипал от своей девушки. — «Ну как» спрашивать не буду, — первым делом пошутил Игнатиус. — Мелкие не добили? — Были хорошими детьми, — не стал очернять нытиков Гарри. — Как оно? — Ну так, — дёрнул плечом Септимус, поморщившись. — Видел? — Конечно. — Мама теперь боится, — вполголоса произнёс Эдгар. — Потому что он что-то непонятное творит, — пояснил он позже: шикнувший Прюэтт потащил всех в спальню, но Гарри поймала Минерва, нужно было приветственно обнять Нэнси и махнуть Бёрку с Лестрейнджем… от последнего желающего задать важный вопрос он попросту сбежал, выдохнув уже в родном обиталище, благо не нуждался в раскладывании чемодана. Остальным раскидать вещи стоило, и до сбора толпы на ужин оставалась четверть часа, так что Гарри нетерпеливо притопывал ногой: и так стоял у входа в спальню, чтобы вылететь сортировать малышню, а Эдгар ещё не закончил свою мысль. Боунс пожал плечами, как будто всё было понятно и так. Ну, было, но Гарри вскинул бровь: за этот год уже усвоил, что даже у самых классных людей мнения могут сильно различаться. — До этого было стремно, но… политически? Эдгар сидел на кровати, прислонившись головой к столбику, и крутил в руках чётки – линия деревянных шариков мелькала между пальцами так быстро, что взгляд цеплялся за них больше, чем за лицо с поджатыми губами. — Типа он страшный, конечно, и страшные вещи творит, — продолжил Эдгар, не глядя ни на кого из них, — Но обычных людей разве что случайно цепляло. — Ну, — поторопил Игнатиус настолько спокойным тоном, что вышло утверждение. Сам он уселся на кровати Гарри, подогнув ногу, и потирал глаза: точно перед поездом не спал. — Теперь вот… зацепило, — пожал плечами Эдгар. — Да убить его надо было, а не политически расшаркиваться, — подал голос Септимус. Он вываливал одежду из чемодана на кровать, но остановился с мятой мантией в руках. — До сих пор же все знают, что по приёмам шастает. Убивает и шастает. И принимают! — Не лично же убивает, и попробуй докажи, — Эдгар опустил взгляд на чётки, завертел ещё быстрее. Гарри, удивлённый ещё на стадии «все знают» – лично он, например, нет, – переглянулся с Игнатиусом. Тот коротко закатил глаза за спиной Септимуса, но ухмылки на лице не было. — Короче, раньше это было где-то там и с политиками, а тут и по мирным, и рядом, — совсем тихо сказал Эдгар, оглянувшись на дверь и на миг встретившись взглядом с Гарри. — Вот мама и боится, возле Британии же. — Вся Европа возле Британии, — отрезал Септимус, бросая мантию поверх стопки: та начала съезжать на пол, хорошо, что ещё чистый. — Чего он хочет, лично я не понимаю, но передышка была короткой. А его даже остановить не пытаются нормально, ходит по Европе, как у себя дома. Знали бы вы, хотел прокомментировать Гарри, но пришлось повернуть лицо к окну: не хватало ещё выражением что-нибудь выдать. Там даже снег не падал, сплошное тёмное январское небо. — Судебная система не так работает, — поднял взгляд от четок Эдгар, но в лицо Септимусу смотреть не стал: задержался на том же окне, что и Гарри. Как работал мир в целом, Гарри понимал меньше, чем трансфигурационные выкладки академического уровня: там хотя бы имелись знакомые элементы. Что происходило – тоже. Чего хотел Гриндевальд на самом деле… Зоммер, может, и был в курсе, но Гарри с ними уже два лета завтракал и всё ещё не знал. Том – и с аналитическим мышлением, и со знанием того, кто с кем раскланивается и почему, – мог догадываться, но не озвучивал. Тыкаться в предположения слепым котёнком было неприятно, особенно когда где-то в Польше в тумбочке лежал пергамент с росчерком подписи. Септимус с резким вздохом поднял рубашки, пошарил в чемодане. Вытащил сомкнутые лодочкой ладони. — А мне мама это дала. На его тумбочку хлопнулся вредноскоп: старый, на вид медный и причудливый. Дыхание на полсекунды перехватило – сейчас мог бы выйти очень неловкий момент – но безделушка остановилась на боку, даже не начав крутиться. — Ладно, ничего мы не сделаем, пошли ужинать, — резюмировал Игнатиус, так и не притронувшись к своему чемодану. И невесело пошутил: — Септимусова родня нас всех спасёт. Гарри, сгоняй своих цыплят. Не спасёт вас вредноскоп, подумал Гарри, потирая лицо: сейчас бы он точно не удержал нормальное выражение. С «цыплятами» пришлось собраться: первый ужин нового семестра всегда бил по голове громким хаосом. Трэверс обзавёлся дурацкими тонкими усами и пытался притвориться взрослым, но шутки отпускал всё ещё туалетные. Аббот успела упасть на лестнице и сидела с лицом серийного убийцы, как бы Эдгар не смягчал положение. Мисс Наваляю-Тебе-Битой Августа оккупировала внимание МакГонагалл так плотно, что из чувства самосохранения Гарри проверил, какой стороной завязаны галстуки у мелких, в одиночку. Белби развернулся поразговаривать с рейвенкловцем так сильно, что раскачивал скамейку, и на него уже начинал нехорошо коситься Джойс. Момент, когда Диппет встал для торжественной речи, как им пережить ещё полгода, Гарри воспринял с облегчённым выдохом. Рано обрадовался: директор, по внешнему виду уже заставший столетнюю войну, тоже начал про тяжёлые времена. Марк Роули, заметный в просвете между рейвенкловцами, закатил глаза. Непредусмотрительно, но логично – тяжёлые времена наступали не для всех, и произошедшая бойня, как и пунктиром намеченная канва будущих событий, некоторые семьи хогвартских студентов более чем устраивала. Том, к счастью бестолкового мелкого, жест не увидел: он сосредоточенно внимал пассажам про «мы глубоко обеспокоены». Директор был толковым, много чего пережившим магом, поэтому его публичные выступления ни на фут не отходили от норм министерства преподносить всё максимально расплывчато. Настоящие мнения с наставлениями излагались позже, в тесном кругу деканов или расширенном – префектов. Те сейчас сидели с не меньшим вежливым вниманием, но Гарри мог поставить свою тренировочную метлу, что нетерпение у того же Гиббса бурлит так же, как и у него. Младшекурсники в словесных кружевах ничего не понимали. Старшие переглядывались, затихнув со своими перепалками и даже вечными вопросами экстренного списывания каникулярных эссе. Студенты распределились по скамьям с непривычными пробелами: ещё один семестр, когда некоторые не вернулись – кого-то переводили на домашнее обучение, кого-то увозили на континент или даже за океан. Счастливчики, решил Гарри, поднимаясь и махая рукой факультету: каждый семестр школьникам напоминали, к кому здесь приставать с глупыми проблемами. Его от полной приключений жизни вряд ли спасло бы обучение в Ильверморни или даже Россия, закрытая настолько, что из всей жизни Колдовстворца он знал только форму парадной одежды, и то из-за турнира. Русские о своей учёбе не распространялись даже в рамках бессмысленных бесед ни о чём, хотя улыбались приветливо. — Также я надеюсь, что обитатели Хогвартса радушно примут новых учащихся и помогут им освоиться, — продолжил Диппет, пока Гарри в размышлениях садился обратно на скамью. Желудок плевать хотел на серьёзные темы и требовал ужина. — В этом семестре по семейным обстоятельствам у нас будут учиться… Впрочем, на этот раз ему хотя бы не возиться с дополнительными ночными рыданиями. Как переносят обстановку мелкие других факультетов, он у префектов ещё не спрашивал, но эти двое точно будут проблемами рейвенкловского и хаффлпаффского соответственно. Девочка и мальчик лет тринадцати, светловолосые и большеглазые, одинаково испуганно рассматривали огромный зал и съёжились, когда внимание зала обратилось на них в ответ. Точно из консервативной глуши, хорошо, если британской, ещё и сразу на разные факультеты. Гарри коллегам не завидовал: его Лефевр первый месяц даже с одногруппниками разговаривал так осторожно, словно это стереотипные слизеринцы, ходила среди младших такая байка про коварных и опасных змей. Том, мазнув взглядом по макушке ближайшего новичка, отвернулся шептаться с Дарианом. Первое, что Гарри скажет детям в следующем году насчёт слизеринцев – если гадюку вежливо обходить, она тебя и не тронет. Сам он, кажется, гадюками обмотался – Лестрейндж подмигнул, поймав взгляд, отсалютовал рукой. Малфой рядом скучающе рассматривал текстуру стола. Его величество тоже интересовалось какими-то детьми сильно меньше, чем едой. — Да начнётся пир! — провозгласил Диппет, закончив с декламацией прописных истин. И кошмар, мысленно прокомментировал Гарри, улыбаясь в сторону преподавательского стола. Профессор Вилкост только приехала, а уже нахмурилась в сторону трёх столов сразу: пронесло только рейвенкловцев, которым повезло в турнир не пробиться. Спустя полгода тренировок он уже считал попадание на эти соревнования сомнительной гордостью, без которой можно было выиграть так много свободных часов. «Куда денешься», гласил взгляд Трэверса, который тоже правильно считал будущие неприятности и повернулся к Гарри. — Куда, — раздражённо отрезал сам Гарри через полчаса. Толпа, неровно выходящая из Большого зала, пестрела галстуками, вопила новостями, которые не были изложены в поезде и за ужином, и растекалась в разные стороны так стремительно, что своих мелкашей он мог и потерять. За полгода даже первокурсники запомнили, куда идти к башне, но первый день приезда же: кто-то хотел в импровизированную курилку, кому-то девушку с другого факультета проводить, ещё одному историю другу дорассказать, а потом проверяй, чтобы весь этот набор был в гостиной или в кроватях в момент комендантского часа. Привычный комплект студентов уже разлетелся, но Хагрид вроде не курил, прямо сейчас историю не рассказывал и в направлении подземелий идти ему незачем. Грюм так же подозрительно уже поднимался по лестнице, а разлучить эту парочку могли разве что профессора на занятиях, и то самые жестокие. — Так это, — чётко выловил оклик и обернулся Хагрид, — свободное время… — Час, да, — кивнул Гарри, огибая стайку девочек, чтобы не орать через весь холл. — На разбор вещей. Зачем тебе в подземелья? — Так я, это, не туда шёл, — Хагрид потянулся к галстуку, перекрутив несчастную полоску ткани. Соврал он для своих ораторских навыков вполне умело, но Гарри видел Тома почти шестнадцать лет и мог различить уклонение даже от мастера спорта международного класса по размытым ответам. — А сейчас пойдёшь туда, — утомлённо выдохнул Гарри. — Ну хоть ты, пожалуйста, мне ещё курильщиков собирать. — Ну… — ещё сильнее дёрнул за галстук Хагрид. — Отлично, — прокомментировал Гарри. Оставалось надеяться, что он не сорвал свидание или ещё что-нибудь такое, но мотивов блуждать по подземельям у гриффиндорцев в первый день быть не должно, точка, конец, финиш мысли. — Догонишь Аластора, хорошо? — Ну ладно, — прогудел Хагрид, продолжая коситься в сторону коридора. Проглотив шутку про «класс зельеварения тебя дождётся», Гарри кивнул и повернулся к главным дверям: ещё договариваться с Минервой, кто с утра пораньше идёт за расписаниями, а кто гонит табун сонных студентов на завтрак.***
Совмещать курс СОВ с обязанностями префекта и побочными мероприятиями оказалось не лучшей идеей. Гарри ныл про себя ежегодно, но в начале этого семестра даже пострадать времени не находилось. Утреннее натягивание носков из заготовленной кучи переходило в задёргивание полога вечером за одно моргание; понедельник сменялся средой, грейпфрутовый сок по выходным апельсиновым в будние, пузыри зельев в котле иероглифами рун. Круглые деревяшки с резьбой – простенький рунный манускрипт – лежали и на прикроватной тумбочке: Уруз, Ингуз, Ансуз, Феху – пережить всё и не сдохнуть в процессе. Не менялись изо дня в день только оклики профессора Вилкост. В учебные дни дуэлянты выступали манекенами для одногруппников, в иные таскались на тренировки – несмотря на победы, профессор грозно запретила расслабляться и гоняла по совсем уж сложным вещам, не различая пятикурсников и выпускников. За попытку прошептать невербальное Гарри получил склеенные губы до конца занятия и не раз позорно повалялся под ногами Уилкиса – слаженностью готовых пар Вилкост тоже пренебрегла в пользу зрелища, с какими лицами младшие падают на помост. Методическую подоплёку смены противников Гарри понимал, но, залечивая синяки на полу, собирался в традициях позднего пубертата дуться до конца года. Слава закончившемуся факультативу знахарства: неприятно опухшая нога возвращалась к привычному виду, и не надо униженно хромать к мадам Дженнингс. Пострадала в итоге только самооценка – Тому губы не склеили, хотя тот просто удачно отворачивался, прежде чем их разомкнуть, а Трэверс усмехнулся и не сдал. Уилкис был неприятнее, но с главной скотиной этой комнаты Гарри самозабвенно целовался в коридорах, так что на задранный нос старшекурсника смотрел со скептицизмом. Слизеринская силовая игра заключалась не в возрасте – и безродный полукровка за прошедший год перевернул всё так, что в дуэльный зал всегда заходил первым. Момент в середине января, когда Уилкис махнул ладонью – иди вторым – ознобом прошёлся по позвоночнику, но копировать поведение пираний местного пруда он уже научился: расправил плечи да шагнул в проход. Сгладить разницу в навыках было куда сложнее – не у них одних были хорошие наставники. Почти ежедневные тренировки сближали настолько, что осквернять розарий курением они ходили тоже вчетвером, набросив капюшоны поглубже – на таких недостойных поступках не стоило попадаться ни «примерам дуэльного клуба», ни тем более двум старостам. — Да ерунда это всё, — глубина разницы в социальных классах постигалась по байкам расслабившегося Трэверса. — Когда мне лет шесть было, на танцах и не так гоняли. — А на балах и не видно, — издевательски изобразил реверанс Уилкис, хлопнув полами тяжёлой мантии. Он успел недобровольно поцеловаться с помостом и стоял язвительнее обычного. И мрачнее: крутил в руках маггловскую сигарету так, словно уже переламывал чьё-то горло. В отличие от флегматичного Трэверса, его ещё ждал индивидуальный зачёт – и высокие, выше вихрастого затылка и планки самомнения, семейные ожидания. — Так и мне уже не шесть, — миролюбиво парировал хаффлпаффец. — Вот ты с чем до Хога страдал? Реверансы точно паршивые. Язвительность передавалась воздушно-капельным путём, решил Гарри, отодвигаясь от слизеринцев. Хотя технически было поздно. Ну, поцелуи в коридорах. — С историей, — скривился Уилкис. — Дадут талмуд с тебя размером и учи, радуй батеньку. А там из картинок только литографии и то с пытками ведьм. — И инквизиторский стул? — заинтересовался Том. Даже он, пусть и неохотно, допустил коллег по несчастью в статус своих приятелей: стоял с менее пафосным лицом, делился сигаретными поставками Дэвидсона и иногда улыбался не отрепетированным растягиванием губ. До ямочки на левой щеке пока не дошло. — Тот с шипами тоже был, да, — кивнул Уилкис. Шторм в их с Томом отношениях сгладился до настороженного нейтралитета: так, холодное море с лёгким бризом. — Облажаемся – нам предоставят и стул, и колодки, и испанский сапог, — пошутил Трэверс, щелчком стряхивая снег с ближайшей ветки. — Ещё личную версию «Разоблачения колдовства», чтобы под больных сошли. — И дыбу, — подтвердил Уилкис. — Чего такие тихие? — Думаю о дыбе, — отозвался Гарри, стряхивая пепел на снег. Припорошил верхушкой ближайшего сугроба, притоптал. Ноги в оксфордах мёрзли, но расходиться не хотелось – и компания сносная, и в башне ждал отчёт по успеваемости пятого курса для Дамблдора, оставалось придумать ещё четыре повода для прюэттовских прогулов. В придачу приятно искрился снег: накрыл ветки вечнозеленых кустов, пригнул ещё ниже массивные бутоны роз. Кусты круглогодично кололись и забивали нос удушливым ароматом, зато и сигаретный запах прятали отлично. Про то, куда бегают курить студенты, знал и коврик в подсобке завхоза, но стоило соблюдать формальности с «пришли любоваться новыми сортами», даже если кусты не менялись уже пять студенческих поколений. Преподаватели порой символически заглядывали в этот тихий угол, и счёт тогда шёл на секунды: или испарить сигарету, или убрать запах. Сейчас окурка оставалось на пару затяжек, и это Гарри выщелкнул последнюю из риддловской пачки. Но за пределами розария наступал жестокий мир, а тут даже Уилкис шутить научился. Том же просто стоял, засунув свободную руку в карман, и рассеянно смотрел в сторону внутреннего двора. Кончик носа у него уже покраснел, завиток отросших волос выбился из-под капюшона и заканчивался у пунцового пятна возле скул. Холодная зима не щадила ни кровообращение, ни людей в целом. Молчание становилось неловким, так что Гарри выдохнул дым в сторону Тома. Тот по-кошачьи скривил нос, но повернулся. — Да ничего не сделают, я же жив, — пожал плечами Трэверс. — Это мы ещё командные не всрали, Кайлеб, — застращал Уилкис, понизив голос. — И мелкие отличились победами, так что ты удачно попал. — Прокляну за мелкого, — расслабленно пообещал Гарри, испаряя бычок с места преступления. — Ох, простите, ваше высочество, — взоржал Трэверс, возвышавшийся на пару дюймов даже над Томом. — Но да, не смейте слиться, а то эти… тоже высочества не только в мою сторону будут так паскудно лыбиться. — Посмотри на мальца, его самооценка не переживёт, — хмыкнул Уилкис. В сторону Тома он даже голову не поворачивал: сила репутации. Гарри вскинул средний палец, с удовольствием пронаблюдав, как Уилкис шарахнулся от резкого жеста почти в шипастые кусты. — Это они не переживут его самооценку, — наблюдательно заметил Трэверс. — Профессор переживёт нас всех, если мы проиграем, — хрипло проговорил Том. Опуская то, что в первую очередь их убила бы не Вилкост, он был прав. До второго этапа оставалось трое суток.