but be the serpent under't

      Тубус с гравировкой 83 прилетел в когтях невзрачной совы, когда Гарри высматривал за завтраком, не прислали ли Дэвидсону семейную посылку раньше времени: сигареты хотелось получить так, что чесалось горло.       Или оно першило из-за одолженной на пару затяжек трубки Бёрка. Не стоило: если с манерой выбирать самые странные сорта табака ещё можно было смириться, то с крепостью Герберт точно переборщил.       Тубус оттягивал карман все утренние пары, манил на лекциях, мешал трансфигурировать стеклянный флакон с первого раза, и в целом Гарри был готов поклясться, что неверный перевод руны тоже был как-то спровоцирован жестянкой, а не тем, что он ёрзал на стуле и отвлекался на каждый шорох.       Перед обедом улизнуть не удалось: в ближайшем туалете мыл руки Малфой, по пути к следующему поймал Грюм.       Мелкий гриффиндорец всё ещё пытался пролезть в дуэльный клуб любым путём, презрев возрастные ограничения и здравый смысл. Не настолько, чтобы таскаться по пятам профессора Вилкост, но достаточно для того, чтобы у Гарри подёргивался глаз от одного вида светлой макушки. Аластор – очередное странное имя от родителей с чрезмерно буйной фантазией – расписывал свою доблесть в традициях Мюнхаузена, моргал короткими ресницами и жестикулировал так, как будто уже выкалывает кому-то палочкой глаза.       Гарри вежливо кивал, заверял в своей неспособности повлиять на клубные правила и не мог избавиться от картинки на обратной стороне век: в одном из фолиантов «для лёгкого чтения» Тома среди убористого почерка были штрихи туши, демонстрирующие проклятие извлечения глазных яблок. Мелкому он бы такого не пожелал.       Да никому бы не пожелал, но уже завяз в этом по уши, с пристёгнутым поводком и болтающимся карабином, повисшим тяжестью тубуса в кармане мантии.       — В следующем семестре я не открываю свою учебную дуэльную группу, мистер Грюм, — скучным тоном повторил Гарри, аргументировавший это… ну, много недель назад. И неисчислимое количество раз после.       — Ну почему! — звонко возмутился Грюм.       Его вопль точно можно было расслышать за дверями аудиторий – а вообще-то ещё шли занятия, и если Гарри честно решил все свои задания раньше конца пары, предстояло выяснить, что прогуливает поганец.       Два поганца. За громким Грюмом смущённым валуном возвышался Хагрид, который рот в последнее время не открывал вовсе: у парня продолжал меняться голос, и петушиный писк среди баса звучал… странно.       — Потому что это был добровольный клуб, и в год СОВ и турнира у меня не хватает времени, — монотонно продолжил Гарри.       Было даже немного жаль: свои импровизированные занятия он ценил, пусть почти половина приходящих интересовалась вовсе не бросанием заклинаний в манекены. Но жалкие остатки свободного времени стоили больше – плюс, видит Мерлин, ему необходимы перерывы от студентов этого замка.       Уверенность в том, что в случае чего он знает все способности всех сколько-либо склонных к бою гриффиндорцев, считалась приятным бонусом. То, что хотя бы две дюжины человек не растеряются, если в них на улице полетит заклинание, тем более.       — Но нам надо! Ну, то есть, мне, — неожиданно сбавил темп Грюм.       Хагрид за его спиной попытался сжаться на несколько футов. Гарри не менее старательно попробовал убрать скептицизм из взгляда.       — Зачем? — нарушил он заведённый порядок дискуссии, которая из раза в раз шла от «мне очень надо попасть в дуэльный клуб» до «это технически невозможно, мистер Грюм, а мне пора».       Уединения до обеда всё равно уже не случится, через пару минут колокол, а сказки мелкий выдумывал интересные.       — Ну, это… укрощать, — ещё больше понизил голос Грюм и забавно округлил глаза.       — Кого? — вздохнул Гарри, проверяя ладонью, что тубус из кармана мантии не испарился. — Жгущие искры вы уже знаете. Боггарта в шкаф тоже загонишь.       — Тёмных тва… магов, — поправился Грюм так стремительно, как будто в жаре гриффиндорской гостиной не звучали куда более неприятные обороты. — Там это. Стычки.       Смотрел он в сторону, а Хагрид и вовсе отвернулся к окну с усердием актёра, игравшего лосиные рога на задворках сцены.       Какой бы ни была истинная причина мелкого, сбегать на фронт, маггловский или магический, он точно не планировал. Уже отлично: после некоторых услышанных обсуждений Гарри был морально готов спать на пороге гостиной и обвешать заклинаниями все окна, но вовремя обсудил проблему с Дамблдором и утешился тем, что соответствующие сигналки уже стояли.       Наполовину утешился. Всё-таки это означало то, что его периодические выходы вне графика и опоздания после комендантского часа были не такими тайными, как хотелось бы.       — Стычки, которые обойдутся без третьекурсников Хогвартса, — мягко сообщил Гарри. Не хватало ещё спровоцировать знаменитое факультетское упрямство. — В любом случае, вам остался семестр до официального вступления, подождать не так уж и сложно.       Как пятифутовый третьекурсник одним взглядом мог показать всю безысходность мироздания, было непонятно, но жестокость жизни он понял правильно: только притопнул ботинком, как мелкий гиппогриф.       — Понял, — буркнул он. — Увидимся.       Через пару дней с тем же вопросом, можно поклясться чемоданом со всем студенческим добром.       — А с какого урока вы… — начал Гарри, но закрыл рот и поморщился: по коридорам разнёсся колокол.       Между звуком и распахиванием ближайшей двери прошло секунд десять.       — Привет, Линда, Герберт, — вместо отчитывания мелких повернулся он. — Обед?       — Эскорт! — восторженно выдал Бёрк, поправляя волосы, почему-то лазурные. Верно, трансфигурация. — Пошли быстрей, пока не прошло, я Фоссету обещал показать…       Кажется, уединение в этом замке могло быть только в Тайной комнате, а он не знал парселтанга.       Том шипел на последнем бодрее, чем бегло говорил на латыни на спецкурсе, но отвлекать от загадочных дел такими глупыми просьбами не хотелось. Это было официальной завесой, закрывающей черную дыру вопроса «а что теперь делать-то». Так далеко Гарри ещё не заходил.       Выглядел друг как обычно, но по поведению в последнее время он находился в зоне между «ошеломительно странный» и «вероятно, это ошибка мозга и нужно сходить в больницу на обследование».       Возникало специфическое ощущение, когда приходишь однажды в дом и обнаруживаешь, что на твоем кресле спит кот, хотя никаких хвостатых у тебя никогда не имелось и все двери с окнами закрывал лично. Конечно, дома у Гарри не было, и кота не было, но странность ситуации он представить мог.       Том перестроил свои бытовые привычки с непринуждённостью любого кошачьего и точно так же делал вид, что ничего особенного не произошло.       Вылазка в Комнату вышла рутинной: спустились по трубе, Том проверил, что питомица переваривает незаконно сожранное, и был раздражающе любезен с «пройди, пожалуйста, чтобы я мог закрыть». Ещё бы с василиском расшаркался. Но на свою рептилию тот зыркнул так, что не осталось сомнений – будет дуться до конца жизни.       Встречи в библиотеке, две субботы в дуэльном клубе и пересечения в коридорах были обыкновенными: кивки, дежурные улыбки и «только человек с твоим направлением мышления мог подумать, что это трактуется вот так» – последнее до появления в поле зрения ближайшего подхалима, дальше Том был вежлив, как наследный принц, и холоден, как глыба айсберга. У айсбергов были метры прессованного льда под тёмной водой; у Тома тоже было что-то, но клуб чистокровок, бегающих вокруг со щенячьими глазами, мешал это разглядеть – нужно было держать собственное лицо, независимое и равнодушное.       Если не Клуб Поддержания Самооценки Тома Риддла, то кто-нибудь из хогвартских студентов вертелся рядом почти постоянно: последние учебные недели не оставляли пустыми даже самые заброшенные классы. Кто-то пытался нагнать семестр за несколько суток, обложившись самодельными амулетами «для ясности ума», младшекурсники всё ещё лелеяли надежды на работу двойных перьев, те, кто и раньше учился, решили повторить материал, доделать наконец учебный проект или выпросить дополнительное задание на повышение балла.       Поэтому в первый раз, когда Том перегнулся через его плечо и проговорил дату почти в ухо горячим дыханием, Гарри решил, что переутомился за учёбой. Цифры внеочередного собрания сейма легли в эссе, а через минуту Том уже делился другой книгой, извлечённой со стеллажей – на привычном расстоянии в два фута, равнодушно отслеживая взглядом строчки текста.       Потом он небрежно кивнул в коридоре, проходя мимо с таким целеустремлённым лицом, что окликать было неловко.       Через несколько дней приобнял за плечо, сворачивая из одного безлюдного прохода в тот, где даже эльфы пыль не вытирали. Сосредоточиться на патрулировании было невозможно: рука исчезла так же внезапно, как и появилась, только прикосновение горело вплоть до вечернего душа – видит Слизерин, после общения с его дальним потомком едва прогретая душевая вода была даже в тему.       Оказавшись на коленях почти у ног Тома в дуэльном клубе – палочка валялась на помосте в нескольких футах, лёгкие горели, синяки предстояло лечить весь вечер, и вставать так невыносимо не хотелось, что проще перекатиться тюленем за деревяшкой, – Гарри снова видел над собой выражение лица «я только что уронил едва знакомого человека». Актёрскую игру портил блеск в глазах, поэтому вставать всё-таки пришлось – хотя бы для того, чтобы стереть чужое плохо скрываемое удовольствие.       Мозг работал на пределе уже несколько недель: он думал так много, что привычные действия выполнял сомнамбулически – случайно поджёг парту на чарах и не заметил, как на земле образовались снеговые шапки, пока не провалился по колено на пути в теплицу.       Том всегда так часто касался его ладони, сохраняя каменное лицо и нарочитую случайность прикосновений? Он же раньше тоже торопил, дотрагиваясь до лопаток в безмолвной просьбе шевелить наконец ногами? Подсказывал так тихо и небрежно, как будто не размыкал губ, где-то возле лица?       В голове звучало задумчивое «ничего».       И резкое «неважно».       И – вообще непонятное – «я ничего не хочу сказать».       Свой шаг навстречу он сделал; но Том шёл не по дороге, а по трёхмерной шахматной доске, задействуя и окружающие фигуры. Гарри всегда так себе играл в шахматы.       Заодно прослушал всё, о чём по пути щебетала Линда, рассеянно помахал рейвенкловцам и приземлился на скамью так, чтобы видеть нужный кусок слизеринского стола, пока ещё пустой – кажется, Том решил расшифровать руническую задачу, выданную как «нерешаемая, но вдруг на вас случится чудо», вместо обеда. Гарри не настолько лелеял свою гордость, чтобы пробовать.       Привычная компания тоже задержалась, и он быстро извлёк тубус из кармана. Студент в полупустом зале наконец добрался до письма от семьи, ничего необычного. Действительно ничего, если не впадать в паранойю – какая-то из мелких рейвенкловок тоже раскатала свой семейный свиток.       Почти порезался, вытягивая лист бумаги. Несмотря на подозрение, что через британскую систему безопасности можно прогнать африканский караван и авроры поднимут головы разве что на слонах, они до сих пор переписывались маггловскими средствами через адрес пустого дома; строчить ручкой на листе бумаги после перьев было чертовски неудобно, но, помимо аврората и прочих департаментов внутренней безопасности, в Министерстве всё-таки имелись умные люди, а в команде Гриндевальда – параноики.       Бесполезная перестраховка, считал Гарри, но всё равно выводил свои новости с вкраплениями правды. Он до сих пор не знал, кто именно отвечал на письма, поэтому на всякий случай был безукоризненно вежлив – как будто действительно пишет строгим опекунам.       Обратно приходили листы, полные чернильных завитушек и историй из жизни несуществующей горничной. Процесс обмена новостями был небыстрым, но Гарри не сомневался, что если они действительно облажаются, то на следующее утро уже будут висеть тестикулами кверху как минимум в главном зале Хогвартса. Если не в холле министерства, а страну Гриндевальд захватит по совместительству. Его всё равно интересовал верховный пост Конфедерации, а не министерское кресло какого-то острова.       Строчки замелькали перед глазами: это был ответ на ноябрьское письмо. Декабрьское, где они описали неприятное, но благополучно разрешившееся происшествие, исчеркав шесть черновиков на двоих, наверняка только дошло до адресата.       Экстренный вариант связи – через родителей бывшей девушки Тома, до сих пор смотревшей на него волком, – обоюдно и негласно решили не беспокоить. Замок не рухнул. Никто не умер. Кроме мозга Гарри, судорожно пытавшегося разгадать, это уже отношения или всё ещё любимая манера Тома размышлять, извлекая наибольшую выгоду в процессе.       Вероятно, Том предпочёл бы корь необходимости слишком много чувствовать.       А Гарри – нормальное изложение информации, не замаскированное под описание подмёрзших розовых кустов. Но это было настолько же невыполнимым делом, так что оставалось разбирать строки про колючки и волнующие новости о потрескавшемся паркете. Наконец он прочёл небрежно выписанное «да, оставайтесь» – понятное и краткое настолько, что можно всерьёз забеспокоиться.       Настоящую причину Гарри не писал как дурацкую и слишком детскую, а на «хотим лучше подготовиться к экзаменам и позаниматься перед турниром» не купилась бы даже индейка на гриндевальдовской кухне. Он ожидал приказа вернуться по графику и не отвлекать взрослых людей подростковыми капризами. Или хотя бы вопроса, где они головами стукнулись.       Отписка с разрешением смотрелась крайне подозрительно. Прищурившись, повертев письмо и почитав заглавные буквы предложений, ничего не нашёл.       Они уже где-то провалились, но не так сильно, чтобы отчитывать? У Гриндевальда и так были средства узнавать, что происходит в замке и на многострадальном турнире? Они в принципе не нужны, а предыдущие вложения были из формальной вежливости?       Гарри фыркнул, вскинув взгляд – зал заполнялся, пора красть кофейник, если он хочет дожить до написания вечерних эссе. Конечно, из вежливости, ведь главному лицу будущего культа больше некуда вложить деньги, время и небрежные реплики, как нельзя распиливать курицу за ужином.       За плечом раздался стук ботинок, слишком целеустремлённый, чтобы принадлежать просто проходящему мимо студенту.       — Ты же мне друг? — судя по бодрости голоса, Уизли пришёл, чтобы превратить остаток его жизни в кошмары.       — Эссе Слизнорту писать не буду, — сразу открестился Гарри, сминая бумагу в руках.       Но Септимус заглядывать в письмо даже не собирался: он пытался сделать жалобный взгляд и перекинуть ноги через скамейку одновременно.       — Я считаю, друг, — настойчиво сказал он. — Друзья должны помогать друг другу.       — Ты отдрессируешь мне третьекурсников как танцоров за оставшееся время? — вскинул бровь Гарри, всё-таки приподнимаясь за кофейником.       — Могу, — слишком охотно согласился Септимус. Знал, что Гарри никому свой набор брёвен не доверит, чтобы не получить непотребные движения в самый неожиданный момент. — Но я тут решил…       — Бесстыдники, — объявился Прюэтт. — Заговоры. Без меня.       Сумку Игнатиус бросил так, что оставалось надеяться, что он явился не с факультатива артефакторики: заготовки такие удары судьбы могли и не выдержать.       — Ты тоже, — отмахнулся Септимус. — Но сначала мне нужно, это, разрешение.       — На что? — обречённо протянул Гарри, понизив голос.       — На шанс спасти свои отношения, — подыграл Септимус.       Нарочито тихим полушёпотом: через несколько мест располагались четверокурсники, и их голоса почти перекрыли фразу. Уизли почесал затылок, непривычно вздохнул:       — Последний.       Игнатиус присвистнул, всё-таки вызвав недовольные взгляды: что Септимуса, что рассаживающегося по скамьям шестого курса. Гарри подмигнул Минерве – ей ещё предстояло выслушать очередной эпизод шоу «Аластор Грюм набивается в дуэльный клуб».       Всё, чтобы подавить порыв закрыть лицо руками. Разве за милю не видно, что у него аллергия на слово «отношения» и всё, что с ними связано? Но провоцировать друзей загадками, с кем и как, не стоило – и так еле отмахивался, – так что вслух он прокомментировал:       — Ну, опыт у нас есть. Игнатиус с Лу ещё не расстался.       — Попробовал бы я, — фыркнул Игнатиус, связанный помолвкой прочнее, чем всякими высокопарными магическими клятвами из девичьих мечтаний. — Вы ж вроде мирились.       — Ему пора выбирать, — видеть Септимуса без улыбки было странно, пусть и говорил он своим обычным тоном. — Его взгляды или… или мы.       Вероятно, ещё не поздно выброситься в ближайшее окно, но вряд ли удастся умереть от падения с первого этажа. Меньше всего он хотел влезать в это.       — Но вы формально не в ссоре? — уточнил Гарри.       — Мы даже на бал идем, — взял столовые приборы Септимус. — Просто… ну. Я попробую. Он пусть думает. Достало уже.       — И что тебе для этого нужно? — вкрадчиво спросил Игнатиус, придвигая к себе картошку.       И куда подевался Эдгар? Единственный парень спальни, у которого были нормальные и добровольные отношения, не омраченные всякими политическими изысками, как назло испарился. Место Аббот тоже пустовало: если они остановились поцеловаться в коридорах и увлеклись так, что обед пропустят, Гарри передавать им сэндвичи не собирался.       — Поучаствовать в украшении замка. Знать, где будут омелы. Тут одна, там одна… — помахал вилкой в воздухе Септимус. — Устроить что-нибудь. Катание на озере, например. Как раз замёрзло.       Удивительно, как много важных разговоров можно спрятать, накладывая себе курицу.       Гарри не выдержал, потерев лицо рукой, как будто у него действительно чесался нос.       Мальсибер был одним из столпов образовавшейся вокруг Тома группы. Том надёжно блюл, чтобы его приватизированные товарищи никуда не делись. Ещё Том открыто, насколько это было возможно в змеином гнезде, поддерживал взгляды Гриндевальда.       Те взгляды, которые Септимус отвергал настолько яростно, что порой было неловко даже сидеть рядом. И собирался пойти на подвиг – украшение замка каждый раз превращалось в баталию всех участников, спорящих даже насчёт оттенка искусственного снега, – чтобы наладить отношения со своим парнем.       Не выдержав, Гарри бросил взгляд в сторону слизеринского стола. Том уже явился и снисходительно выслушивал Абраксаса – впрочем, вряд ли тот отличил бы снисходительность от вежливого принятия. Риддл вечно улыбался, как будто он был магическим подарком человечеству от всего пантеона богов. Эталоном высокомерия, добавил бы Гарри, если бы эталон не обладал неземной красотой и не потратил на этой неделе полтора часа, чтобы разъяснить продвинутую нумерологическую тему.       Ситуация попахивала дурно, как совятня перед чисткой.       — Я в деле, — сообщил Гарри, убирая ладонь от лица.       Друг он или кто?

***

      — Потому что с красными акцентами будет эффектнее, — сложила руки на груди Эмбер Бун.       — Не уверен, — отразил её жест Дерек.       Гарри пробежался пальцами по подлокотнику кресла – невысокие, обтянутые шершавой тканью, они возникли на местах школьных стульев после нескольких взмахов палочкой. Минерва не зря планировала пойти на мастерство трансфигурации, едва закончив школу, – и точно что-то знала об обсуждениях рождественских украшений по опыту своего прошлого года.       Сейчас она невозмутимо создавала серебряные шишки, вытянув ноги в соседнем кресле. Справа хлопал глазами Септимус – масштаб дискуссии и хлесткость аргументов можно было представить уже по тому, как охотно старосты школы согласились расширить клуб для избранных со значками случайным гриффиндорцем.       Раньше он не задумывался, как именно в коридорах появляются венки и падающий снег, но стоило насторожиться ещё на моменте обучения детей танцам: конечно, за украшение замка тоже отвечали старосты. Исключением считались разве что ели Большого зала – те выбирал и левитировал из леса Кеттлберн, потом над хвойными колдовали старшеклассники из клуба чар во главе с Флитвиком, а кружок по трансфигурации имени Альбуса Дамблдора помогал с игрушками.       Он бы предпочёл левитировать ели, вряд ли это сильно сложнее, чем таскать тушки крупной лесной живности. С Томом, который сейчас воплощал ангельское терпение к ближним и изысканные эстетические вкусы: ровно сидел в кресле напротив, сложил руки на коленях и с заинтересованностью на лице не сказал ни слова после приветствия. Вероятно, визуализировал сожженные кости всех спорящих, развешенные по учебным классам, и застывшую кровь преподавателей вместо снежных шапок – в разгар зачётов пришлось выдрать из графика несколько часов, чтобы слушать, как все спорят уже на стадии оформления венков.       Хаффлпаффцы страшные, и теперь ничто не может его переубедить. Расставленные по кругу кресла напоминали то ли кабинет психоаналитика, то ли планирование военных действий высшим руководством, и раскатанный по полу план замка намекал на второе.       — Может, по цветам факультетов? — подало голос взъерошенное недоразумение с Рейвенкло. Гиббс, как наконец запомнил Гарри спустя почти полгода.       — Цветастая безвкусица, — возразила слизеринка. Судя по повороту головы в сторону Тома, озвучивала она факультетское мнение, но поддержки не получила: Том сохранял дежурную вежливость.       Минерва метко кинула очередную шишку в корзину. На второй год она влезать даже не собиралась.       — Разделить цвета факультетов по этажам?.. — уныло вставил Гарри прошлогодний вариант, стараясь не смотреть на улыбку Минервы.       — Было, — фыркнула Бун. — Уизли?       — Радуга, — с каменным лицом ответил Септимус. — С единорогами. Проходишь мимо и ржёт.       Том повернул лицо к окну. Его коллега переживала испанский стыд не так замаскированно.       Стоило перестать пялиться на Тома, как бы удобно тот не сидел напротив, но девочки расставляли свои орудия перед битвой «какой именно золотой, совсем теплый или похолоднее»: выбора не существовало.       «Поттер, Уизли, разметьте места для омелы» спасло его в момент, когда Том поймал взгляд и приподнял бровь в вежливом недоумении: веселился, красивый мерзавец.       Пришло время лежать на плане и чёркать кресты в стратегически выгодных местах, как Септимус и хотел, пока над головой происходит перестрелка аргументами. *       Венки сверкали образцом минимализма с золотыми и серебряными лентами. План Хогвартса исчёркан цветными крестами – последствиями споров, где венки, куда омелу и в каких местах нетающий снег.       Каток, ради которого Уизли и затеял эту авантюру, одобрен и согласован даже с медсестрой.       На всех огрызках пергаментов проставлена размашистая подпись Дамблдора, что всё это не нарушает школьную безопасность и достойно праздника.       Септимус сообщил, что не станет старостой, даже если Гарри напишет это в своём завещании и погибнет во цвете лет.       Гарри всерьёз задумался о такой возможности среди обсуждения праздничных салфеток для ужина.       На нормальный ужин они опоздали всем префектским составом: баталия насчёт подходящей музыки вышла с потерями, в какой-то момент казалось, что рейвенкловская и хаффлпаффская старосты подерутся. *       Но все страдания стоили того дня, когда на импровизированный каток высыпала треть замка.       Со времён третьего курса навыки планирования у спальни номер один улучшились: итоговая схема была многоступенчатой, блестящей и помогающей абстрагироваться от собственных терзаний. Гарри уже находился на финальной локации; хотелось думать, что как полководец и командир, но в этом масштабном плане он просто помог повесить омелу в нужном коридоре.       За самое сложное – обеспечить Мальсиберу свободный выходной и не вызвать подозрений, – взялся Лестрейндж. Перед этим пришлось обращаться к Тому, чтобы не получить неминуемую реакцию за попытку поиграться с его собственностью за его спиной, но Риддл невозмутимо поморгал и кивнул раньше, чем успел дослушать сумбурные аргументы. Уговорить Дариана удалось ещё легче: видимо, в подземной части замка кипели такие же страсти и нытьё, а Гарри знал, что жили они с Мальсибером в одной спальне.       С расчётом времени традиционно работал Боунс. Прюэтт отвечал за то, чтобы допинать одну нервничающую половину плана до второй, ещё ничего не подозревающей, даже если придётся конвоировать под прицелом палочки. Посвящённая в план Минерва смотрела на них всех, как на слишком всё усложняющих идиотов, но согласилась провести танцевальное занятие одна – Гарри хотел посмотреть на результат лично.       Так что сидел на организованной у озера скамейке, смотрел на лёд и делал вид, что любуется пейзажем: молитвами Уизли недельная хмарь, когда даже на обеденных парах включали светильники, разошлась серыми клочками и открыла небо.       До весеннего и безоблачного оставалось больше полусотни листов календаря, но лучи солнца отражались от снега, и мир окрасился множеством бликов: те танцевали по стволам деревьев, слепили катающихся студентов, подсвечивали замок – каменная глыба казалась особенно праздничной.       Отсюда не было видно, но он лично вешал венок на главные двери донжона: колокольчик на том должен сиять. То, что им удалось ввосьмером развесить и расставить украшения, не поубивав друг друга, было большим достижением, чем итоговая цветовая схема.       Плотный слой льда на озере стелился перед глазами. Вдали топорщились холмы, рядом похрустывали снежные шапки – всё больше студентов выползало на свет, пренебрегая тропинками, чтобы похрустеть снегом и уронить ближнего своего в сугроб.       За плечом раздалось пыхтение бегущего атаковать громамонта.       — Провёл, — отчитался Прюэтт, — Кинул перед гадюшником.       — Чувствую себя сводником, — протянул Гарри, пряча ладони в карманах плаща.       — Мы и есть, — радостно согласился Игнатиус, бесцеремонно двигая его на скамейке. — План расположения омелы, серьёзно?       — Любовь зла, — меланхолично отозвался Гарри, прослеживая взглядом ближайшую пару. — А так он каждый год был, оказывается.       Линда хохотала, разворачиваясь на ходу, за растрепавшимися волосами летал синий конец шарфа. Бёрк профессионально наворачивал круги и уже нарисовал кривую розу следами коньков: правда, не угадать, Линде или Сандре Винникус – та рассекала лёд с поднятым подбородком и надменным лицом, удивительно, что ни разу не упала.       Что компенсировали Хиггс с его хаффлпаффкой, которым веселее было толкать друг друга на, слава Мерлину, укреплённый лёд, чем кататься под руку.       Гарри точно не смотрел на царство романтики, в которое превратился обычный рождественский каток. Впрочем, немногие одиночки тоже выглядели счастливыми, а младшекурсники и вовсе катались целой стайкой верещащих воробьёв.       — Очень, — не вникая, подтвердил Прюэтт. — Ладно, если не поссорятся в коридоре под первой же омелой, сладкая парочка скоро придет сюда. Я к Лу, окей?       — Даю вам своё благословение, — помахал рукой Гарри, не отводя взгляд от катка.       Кататься не хотелось: пусть на первых курсах его затянули на лёд так стремительно, что пришлось учиться хотя бы держать равновесие, летать на лезвиях над тоннами воды он так и не полюбил. Метла в воздухе приятнее.       Но на попытки младшекурсников повторить подвиг Бёрка с менее цензурными картинками загляделся так, что обернулся к замку слишком поздно: пара, ради которой всё и было организовано, уже подходила к катку. Септимус сиял ярче снега, Вилфорд не выглядел как человек, склонный к убийству: кажется, план с промежуточной страстью под ветками омелы был не таким плохим, как втайне думал Гарри.       В его отношениях без отношений ничего не разобрать даже ему, но вряд ли Том обрадовался бы поцелуям под омелой даже в тихих коридорах: где нет стены огня или смертельной ловушки, там могут возникнуть люди, а слизеринцы в целом крайне скупы в публичных проявлениях своих привязанностей.       В принципе, стена огня только привлекла бы внимание – не у всех хогвартских студентов есть чувство самосохранения. Младшенькие вот половые органы дорисовывают, а каток видно из четверти окон замка и возле озера три префекта – правда, хаффлпаффцы, так яростно спорившие над каждой деталью зимнего оформления, сейчас ничего не замечали за своим курлыканьем.       Четыре, прищурился Гарри. Парочка помирившихся настолько целеустремлённо шла бессмысленно скользить по льду, что Риддл с Лестрейнджем даже не скрывались: сопровождали в футах сорока. Для радостной полуденной прогулки их маскировка казалась провальной: оба слишком глубоко надвинули капюшоны, пряча волосы от искрящегося в воздухе снега – и, видимо, глаза от ярких сугробов.       Проблемы слишком подземных мальчиков, которых и свечи в библиотеке порой раздражали.       Приход Лестрейнджа в плане значился, тот всё-таки хотел посмотреть на результат аферы, а вот Риддла там не было – Гарри даже не был уверен, что тот слушал, что именно они собираются сделать, при его быстром пересказе. Но Дариан шёл по правое плечо Тома так непринуждённо, что Гарри сощурился ещё сильнее, почти сомкнув ресницы: от выжигающей глаза белизны, вовсе не от того, как обыденно они переговаривались в полушаге друг от друга.       Разваливаться на не самой короткой скамейке, делая вид, что место зарезервировано только для Лестрейнджа, было глупо, так что пришлось приветливо кивать обоим. На катке раздался вопль: Прюэтт решил покрутить свою невесту. Но завизжала не она, и Гарри добавил ещё балл в мысленную копилку Лукреции Блэк, одной из самых терпеливых к чужим выходкам чистокровных девушек.       — Идеальная операция, — блеснул Лестрейндж знанием маггловских терминов, вытягивая ноги. Кожа ботинок отражала свет почти так же, как шапки снега.       Гарри кивнул, наблюдая, как Септимус извлекает из набитой сумки ещё пару коньков. На трансфигурацию в столь ответственный момент тот решил не полагаться.       На спинах обоих оставался не стряхнутый снег, рыжие волосы Уизли топорщились мокрыми прядями. Кажется, путь до озера обзавёлся множеством снежных ангелов, или кто-то излишне буквально применил совет «завалить и…», опустив последнюю часть. Стоит забежать в больничное крыло за бодроперцовым: Боунс выглотал последнее из дежурного флакона, вернувшись с настолько позднего свидания, что Гарри едва смог прикрыть их перед Минервой.       К счастью, у девочек имелись свои запасы зелий на все случаи жизни, иначе операция по сокрытию провалилась бы из-за необходимости лечить Аббот.       — Ага, — всё-таки озвучил Гарри. — По всем омелам протащил?       — Я не смотрел, — усмехнулся Дар.       — Но точно слушал, — отразил усмешку знакомый со слизеринскими приёмами Гарри.       — Мне надо было убедиться, что они не поссорятся до выхода из замка, — невозмутимо подтвердил Дариан. — И Риддлу пришлось спугнуть второкурсников. Вторые курсы. Под омелой.       — Истинная страсть, — вспомнил Гарри себя в тринадцать. Кажется, про поцелуи он думал как про самый большой кошмар в своей жизни, и даже возможность облажаться перед Гриндевальдом пугала меньше. — Спасибо, Риддл.       — Не стоит благодарности, — отозвался Том. — Я не могу не помочь истинной любви.       В некоторые моменты улыбка на лицо наклеивалась сложнее, чем обычно. Улыбаться глазами Гарри даже и не пытался: таких вершин актёрского мастерства могла достичь разве что причина его проблем.       Лестрейдж вовремя фыркнул, снижая градус напряжённости.       — Хорошо бы эта истинная любовь лёд не растопила. У вас там никаких фейерверков?       — Не в этот раз, — мотнул головой Гарри. — И лёд укреплён.       — За успешную реализацию, — поднял воображаемый тост Лестрейндж, когда от торможения Мальсибера по льду рассыпались искры. — Я греться.       — И даже не опробуешь каток? — вскинул брови Гарри. Вот только остаться наедине с Томом и неловким молчанием ему и не хватало: тот явно уходить не собирался. — Знаешь, как его выбивали?       — Тогда почему ты не на нём? — Лестрейндж повторил жест артистичнее.       — Уел, — поднял ладонь Гарри. — Только если с тобой.       Дариан обернулся в сторону озера. Том смотрел туда же, не улыбнувшись, даже когда младшекурсник в хаффлпаффском шарфе ляпнулся и камнем из кёрлинга проехался по льду. Расхохотался, утянул за собой друга.       — Не хочешь позориться один? — Дариан был слишком проницательным для его же блага.       Уизли засмеялся на весь каток, разворачиваясь пируэтом – нелепым, с размахиванием руками и скрипом лезвий, но Мальсибер рядом улыбался и страховал. Ещё несколько минут таких прыжков, и будут лежать с открытыми ртами на льду, как две рыбы.       — Конечно, — невозмутимо подтвердил Гарри. — Ведь у квиддичных игроков нет координации.       Кажется, сарказм передавался воздушным путём.       Гарри бросил взгляд на Тома.       Воздушно-капельным.       — Уверен, так и есть, — кивнул Дариан, наблюдая, как свет слизеринской команды и отъявленный загонщик почти растянулся в шпагате, пусть не без помощи своего парня. — С полчаса, и ты просишь шоколад у эльфов.       — Принято. Риддл?       — Воздержусь, — хмыкнул Том. — Здесь удобнее.       — Замёрзнешь, — осторожно сказал Дариан.       Вместо ответа Том извлёк палочку, с негромкой вербальной формулой рассёк воздух: плёнка заклинания замерцала даже ярче, чем снег, чтобы раствориться через секунду. Согревающие чары они освоили давно и надёжно.       — Нет.       Планы до Рождества дополнились пунктом «затащить Тома на каток». Кататься тот умел: нервно относящийся к социальному мнению Том просто не выносил мысль, что он может попасть в неловкую ситуацию из-за отсутствия навыков. Вероятно, даже на фортепиано что-нибудь смузицировал бы при всём равнодушии к музыке: умение не убить чужой слух клавишами входило в джентельменский набор воспитания наследников.       — Как знаешь, — пожал плечами Гарри, потянувшись уже за своей палочкой: красивые коньки не сделает, но за полгода до СОВ грешно не суметь преобразить что-нибудь скользящее.       Подобие лезвия как раз максимум полчаса и проживёт. Утешало то, что у Лестрейнджа вышло не сильно лучше.       Бегство на каток оказалось не лучшим выходом: с первого шага пришлось изображать самолёт, раскинув руки, и повезло, что в хаосе прибывающих студентов никто не смотрел на его попытки пенсионерского передвижения.       Дариан, изобразив стоическое лицо приговорённого к казни, двигался куда лучше: и капюшон на ходу скинул, и руки за спиной сцепил. Превосходство как оно есть.       Поскрипывали лезвия. В голове носились мысли, насколько много воды под ними. Гарри выбрал полосу, освобождённую орущими первокурсниками – если лёд выдержал их падающие с разбега тушки и игры в керлинг, то точно не проломится.       Спустя несколько минут и равновесие с ритмом нашлись, и можно было оторвать взгляд ото льда, оглядевшись: Том сидел памятником самому себе, записывая что-то в тетради, Прюэтт снимал коньки на берегу, распинаясь перед Лукрецией, Септимус с Вилфордом усвистали на самую границу катка – широкая красная линия отмечала место, где никакие заклинания на лед уже не наложены и можно неожиданно искупаться.       — Абраксас уже не в фаворе? — начал Гарри издалека, показывая взглядом на Тома. В первую очередь интересовало, почему тот вылез из подземелий, но во вторую он действительно задумывался, из-за чего количество Малфоя в его жизни так приятно сократилось: за Томом надменный мерзавец таскался чуть реже.       А Лестрейнджа – приятно возросло. Если бы этот выпендрёжник не развернулся, двигаясь почти спиной назад с прежней грацией, было бы ещё приятнее.       — Абраксас на свидании.       — Все на свиданиях, — закатил бы глаза Гарри, но боялся упасть, сбившись с сосредоточенного перебирания ногами. — Кажется, наши… объекты за уши вытаскивать отсюда придётся.       Уизли вовремя опустился на одно колено, ойкнул в процессе: кажется, вечером будет ещё и починка штанов. Вилфорд взоржал на весь каток.       — Думаешь, у них что-нибудь выйдет? — прокомментировал замолчавшему Лестрейнджу, тоже смотревшему на сцену с прищуром.       — Только если кто-то из них сменит… мировоззрение, — обогнул острый угол Дариан.       — Септимус нет, — уверенно прокомментировал Гарри.       Махать рукой не стоило: мог бы упасть, но квиддичные тренировки действительно налаживали координацию.       — Вилфорд нет, — с той же интонацией пожал плечами Лестрейндж. — Никаких возможностей, сам понимаешь.       На Тома они оба намеренно не оборачивались, хотя Гарри казалось, что взгляд в спину он получил.       Паранойя. Ничего с такого расстояния не расслышать.