***
Том ему действительно не снился, затерялся среди других кошмаров, липких и гадких. На это Гарри был согласен, но его жизнь не собиралась быть не то что замечательной, а даже приемлемой: политика нагнала на первой же потоковой паре – истории магии. С одной стороны, приближение к современной истории неизбежно: базовое образование заканчивалось на пятом курсе, и предполагалось, что к СОВ они будут знать всё, вплоть до последних решений Визенгамота. С другой, конкретно этим утром Гарри считал, что скучные лекции без провокационных вопросов лучше. Потому что на «приведите пример недавних политических противоречий» затих целый зал: все четыре факультета, сидящие в амфитеатре аудитории. Гарри со своей галёрки увидел, как неторопливо наклонил голову Том. Прошли почти сутки – ну ладно, ночь и утро, двенадцать часов кошмаров во сне и наяву, – а он всё ещё делал вид, что всё в порядке, то ли уважая чужие чувства, то ли просто выбрав свою любимую реакцию на все бурные эмоции: игнорировать и делать вид, что ничего не было. Гарри уже отбросил мысли о том, что он хоть сколько-либо понимает Тома, но его подход к проблемам был очевиден: рационализировать и разжевать до мельчайших структурных кусочков, будь то формула или чужой эмоциональный всплеск. Так что утром Том сидел на завтраке, как ни в чём не бывало, дежурно улыбался Лестрейнджу и расчленял сладости, как будто в его кофе не было горы сахара. С другой стороны терпеливо держал банку джема Абраксас. Судя по лицу, он намазал бы все риддловские тосты, лишь бы Том отвернулся от Дариана к нему. Потом они встретились в коридоре: Гарри плёлся на практикум по чарам и тёр глаза, Том шёл на уход, плотнее кутаясь в плащ. Со слизеринцами за спиной у одного и гриффиндорцами у плеч другого не было времени разговаривать, но в риддловском взгляде читалось что-то: настолько неуловимое, что не расшифровать, и даже дежурный вежливый кивок выглядел не таким. Гарри скривился, пропустив всю делегацию – только плащ Паркинсона взметнулся напоследок так, что Септимус закатил глаза, – и подумал, не припереть ли Тома к стене на ближайшей встрече дуэльного клуба. Вообще можно было поймать за рукав в коридоре, или обратиться на практическом занятии, или просто позвонить через зеркало вечером… но все эти варианты подразумевали, что Том ответит и с ним действительно придётся разговаривать, а неловко складывать слова и мычать Гарри ещё не готов. Даже с подготовкой нет – он уже на турнире выяснил, как тяжело выдавать заготовленные аргументы и как глупо они зависают в воздухе под взглядом синих глаз. Так что смотрел издалека на первой же совместной паре, анализируя каждое движение. Судя по профилю повёрнутой головы и руке, отложившей перо на парту, Тома это обсуждение интересовало; короткое движение подбородком в сторону сокурсников – понятно, вмешиваться он не собирался. Недавние политические противоречия, надо же. Какой элегантный эвфемизм для того, что стихийно металось между холодной войной и кровавой бойней. Слизеринцы сидели по диагонали, и большей части лиц не было видно, но Абраксас точно смотрел на преподавателя снисходительно и губы сомкнул покрепче. Слизеринцы, действительно связанные с политикой, лезть в школьные баталии не собирались: их мнение могло аукнуться семьям. Зато не выдержал Харпер, сосед зануды Такера по спальне: — Культ Гриндевальда. Отозвался хаффлпаффец через три ряда: — Почему культ? Партия… почти. — Фашисты, — фыркнул кто-то слишком просвещённый с задних парт. — Просто правые, — вежливо уточнил Хиггс с рейвенкловской стороны, поправив волосы. — Не к началу спора будет упомянуто. — А ты сочувствующий? — сощурился Харпер. — Нет, конечно, — успел фыркнуть Хиггс. — Господа, — прервал их Биннс. — Мы приводим примеры. Дискуссии проводятся в отдельном клубе. — Какие дискуссии насчёт этих уебков? — возмущённо вскрикнул Харпер. Гарри посмотрел в окно. Красивый снегопад. Хлопья крупные. К ужину, если повезёт, запекут свинину. Том мудак и методы обращения с людьми у него мудаческие, но слизеринцы молчат, а собственные одногруппники – непроходимые кретины. — Мистер Харпер! — вскинул палец Биннс. — Минус десять баллов с Гриффиндора и отработка. — Но он же прав, — поддакнули с галёрки. — Убийцы. — Мы обсуждаем историю, всякое бывает, — отозвались с первых рядов. — А когда революции были бескровными?.. — заметил в никуда Крауч, рассматривая свои отшлифованные ногти. Если запекут свиные ребрышки с картошкой и овощами, он наложит огромную тарелку, продолжил мысль Гарри. Под носом как будто возник запах этого восхитительного ужина, но нет, только чернильница воняла. От запаха чернил он морщился больше, чем обычно: хоть соседи и сделали вид, что это тусклое пятно лежало всегда и на поколения останется, отдраить пролитое с ковра в спальне он всё-таки попытался. Минус десять минут времени, плюс деловитый вид, что всё действительно так и было. Пусть эльфы летом пробуют. Стихийный спор вокруг набирал обороты, пока что без перебиваний и громких криков. Биннс скрестил руки на груди, не вмешиваясь: видимо, решил, что сейчас все выскажутся и можно будет снять баллы со всех махом. Или ему было всё равно – судя по виду, профессор застал ещё последние гоблинские войны и мог себе позволить игнорировать подростковые вспышки. Гарри с первого курса ждал, когда историк уйдёт на пенсию и пришлют кого-нибудь менее занудного. — Его Жнецы пытают людей! — продолжал уничтожать факультетские рубины ничего не понимающий Харпер. Гарри повернулся, поправив значок префекта, и смерил его недовольным взглядом. Но выбор между одёргиванием и влезанием был простым: первое не сработало даже у преподавателя, а вот если он сейчас откроет рот… ещё втянут в дискуссию, в которой оказываться категорически нельзя. — Какие революции вообще, когда он хочет всех поработить? — у некоторых девочек были мерзкие, слишком звучные голоса, разносящиеся на всю аудиторию. — Он этого не заявлял, — не выдержал кто-то из слизеринцев. Мгновенно заткнулся, стоило Тому немного повернуть лицо, но ущерб был нанесён и камень в муравейник брошен. — А ты читаешь, что он заявлял? — Смотрите, подпевалы завелись. — Может, вы ещё и в возвращение равноценности магии верите? Рёбрышки с соевым соусом, мёдом и паприкой. Кусочки моркови. Золотистая картошка. Чтобы уравновесить всё это, овощной салат. Некрепкий чёрный чай с молоком. До ужина всего несколько пар, те должны пройти быстро. — Никто не говорит про лично его взгляды, но некоторые мысли… — Ты там осторожнее, сейчас наговоришься про мысли. — А сколько у нас за госизмену? А после ужина он всё-таки позвонит Тому. И будет долго-долго выть на одной ноте, и Том просто обязан полностью разделить его чувства, судя по тому, как он обводил взглядом всех своих подопечных: через половину аудитории был виден грозный прищур. — Двадцать пять! — хотя бы узнал полезную информацию Гарри. — Но то, какими методами, не отменяет того, что… — Да давно пора его убить, неужели на столько стран не нашлось толкового– — Ты всех своих политических оппонентов будешь убивать? Может, фракциям друг друга повырезать? — А может, мы будем говорить по существу? — неприятно оскалился Септимус, глядя ровно в сторону Мальсибера. Тот созерцал стену. Даже если бы он хотел что-то ответить, рядом незаинтересованно постукивал пальцами по пергаменту Том, так что Вилфорд скривил губы и гордо промолчал. — Мы будем говорить по существу, — вкрадчиво сказал профессор из-за кафедры. — Поэтому по минус пять факультетских баллов получают– Аудитория притихла, выслушивая фамилии: что ж, память у профессора превосходная, и не только на даты революций – участников микроскопического восстания на своём уроке он перечислял, не сбиваясь. Гарри, тщательно выдержав положение плеч, вздохнул. Боунс флегматично оставлял черту на пергаменте за каждую гриффиндорскую фамилию – набиралась почти полная строчка. Дракклов Том и его вышколенные одногруппники, ни одной слизеринской фамилии не прозвучало. — И мистер Харпер получает по отработке за каждое использованное нецензурное слово, — жёстко закончил Биннс. — Которые следует закрыть до начала экзаменационной сессии. Кто-то присвистнул: оставалось едва ли три недели, а наговорил он себе на добрых два месяца. Харпер фыркнул на всю аудиторию, уродливо скривившись, демонстративно смёл пергамент в сумку, скрипнул отодвигаемым стулом. Гарри с трудом сдержался, чтобы не бросить вслед что-нибудь мерзкое: его только что размазали как наблюдавшего за этим бедламом и частично ответственного за поведение однокурсников. На днях придётся искать декана и строить планы по длинной, выразительной, прочувствованной лекции, как взрослые люди старших курсов должны вести себя на цивилизованных дискуссиях, даже если темы спорные. Дробно простучали по ступеням ботинки, затем хлопнула дверь. — Пошёл плакать в коридоре, — прокомментировал второй друг Такера. — Три балла с Гриффиндора, — коснулся значка Гарри, не сдержавшись. Этого осла он просто повесит ночью. — Мистер Поттер, будьте любезны, проследите за отработками и донесите до мистера Такера, что за самовольно покинутую лекцию ему стоит написать три фута эссе по политическим противоречиям рубежа веков, — махнул палочкой, разворачивая следующий вопрос лекции, Биннс. — Конечно, сэр, — почтительно отозвался Гарри, мечтая о массовом убийстве.***
— О, блюститель порядка, — не преминул прокомментировать Малфой, когда Гарри втащился в класс зельеварения во всём великолепии хорошо отбитого зомби. Это была последняя пара дня – и вторая со слизеринцами. Никакие мысли о рёбрышках уже не спасали: он хотел отдохнуть, или хотя бы упасть в обморок и оказаться в больничном крыле, чтобы потом отдохнуть, или умереть от взрыва – смерть в каком-то смысле тоже отдых. Поэтому ушёл с обеда раньше, чтобы посидеть в пустом классе до пары. Холодная стерильность кабинета совсем не напоминала уютную гостиную, но, если он поднимется в башню сейчас, то на остальные занятия не пойдёт. Закрытая школа-интернат – не то место, где можно соврать про «появились срочные дела», да и со Слизнортом ещё за ужином встречаться. Прюэтт увязался следом, и это было приемлемо, но вот Малфой точно не входил в план. Разве ему не положено томно цедить чай, жалуясь на качество заварки? — Уймись, моль, — беззлобно брякнул Игнатиус, потянув Гарри за рукав в другой конец класса. Буксировке сопротивляться не хотелось, отвечать на провокацию тем более. Ещё предстояло объяснять, почему резко уменьшилось количество рубинов, Минерве – и, если не повезет, Дамблдору. Малфой в этой цепочке проблем не стоил даже сил, которые будут потрачены на открывание рта и аргументы. Поэтому Гарри молча скинул сумку у самой дальней парты, скрипнул стулом и опустил голову на сложенные руки. Парта под ладонями была шершавой и прохладной: класс прогреется не раньше, чем через полчаса варки зелий всей толпой, да и начнётся это нескоро – Слизнорт никогда не торопился с обеда на сдвоенные пары. Пока все соберутся, перетасуются десяток раз и придёт профессор, он успеет даже подремать с головой на парте. Правда, если не врать самому себе, спать не очень-то и хотелось: шести ночных часов хватило. Он просто не желал видеть Тома, который с обеда тоже испарился, но и на зельеварение раньше не пришёл, хотя его сумка висела на втором малфоевском плече. Если тот сейчас поссорится с Прюэттом, и они все разойдутся по разным концам аудитории, будет замечательно. — Сам молчи, защитник — ожидаемо ощетинился Абраксас. — Что, Поттер, третьекурсницы недостаточно хороши, отбиваешь помолвленных женихов? Гарри поднял голову так резко, что хрустнула шея. Малфой кривил губы и явно мнил себя невероятно остроумным. Ещё, судя по загоревшимся глазам, не стоило так явно показывать болевые точки: этика этикой, равновесие межфакультетских отношений равновесием и всё такое, но от пинка в проблемное место гриффиндорца не откажется ни один уважающий себя слизеринец. Особенно мерзкий, противный и заносчивый слизеринец, вставший с левой ноги – и, видимо, сразу в навозную кучу. Тем более что мелкой Блэк здесь не было – при будущей невесте никто бы такое не пошутил, всем хотелось жить без грозной тени за спиной. Гарри слышал истории, как большие магические семейства расправляются с теми, кто портит их репутацию, и с тех пор не смеялся над сплетнями в кулуарах. — Никого я не отбиваю, — отчеканил Гарри с расстановкой. — И ты мешаешь мне спать. — Верен Лу навеки, — обезоруживающе улыбнулся Прюэтт. — А при чём здесь третьекурсницы? Огромных усилий стоило взвыть кастрированным оборотнем исключительно про себя, сохраняя безразличное лицо. Из всех позорных историй, которые могли всплыть сейчас, эта была не самой худшей – но и ничего приятного. Перед Уоррен он всё-таки ещё не извинялся, а сплетни по Хогвартсу разлетаются мгновенно. В дверном проёме замаячили первые студенты: теперь шансов тихо оглушить Малфоя и оставить в кладовке совсем не осталось. — О, ты не знаешь? — приятная улыбка Абраксаса смотрелась оскалом. Гарри прищурился. Наверное, Том не убьёт соседа по спальне, даже если очень убедительно попросить. — Ко мне подходила девочка, я отказал, она расстроилась, — кратко пояснил он: равнодушным тоном, но достаточно громко, чтобы услышали все нуждающиеся. «Отвалите» должно было слышаться в каждом звуке. — Не просто девочка, — не унялся Абраксас. — Очкастая Уоррен, помнишь, с Рейвенкло такая? Хваленая слизеринская политкорректность оборотов испарялась, как только речь заходила о ком-то не из их кругов – и немедленно возвращалась, стоило объекту оказаться сильным или влиятельным. Ни сильной, ни влиятельной, ни даже подходящей для матримониальных планов пигалица Уоррен не была. — Ну, — бросил Игнатиус. Студенты вокруг раскладывали принадлежности так, будто их троицы не существовало. Эйвери уже второй раз поправил учебник параллельно перу, которое на зельеварении вообще не требовалось. Если бы умел, ещё и уши бы повернул вместо того, чтобы якобы незаметно коситься. Заключительным аккордом позора аккуратно щёлкнул дверью Том. Нашёл взглядом свою сумку и Малфоя, двинулся к ним. Что ж, вот и кармическое наказание за все проступки; где наказание ходило до этого, непонятно, но выглядело оно таким же собранным, как всегда, и на Гарри посмотреть не соизволило. — До слёз довёл бедную, — протянул Абраксас, демонстративно смахивая что-то с сухих глаз. Артистичный ублюдок. Гарри точно не открывал рот, выговорив эту фразу мысленно, но Малфой ухмыльнулся ещё противнее, посмотрев сверху вниз: — Аж на коленях стоял. Эйвери всё-таки хрюкнул в локоть, ноль из десяти за способность изображать кашель. Том, не обращая внимание на представление, снял свою сумку с малфоевского плеча, щёлкнул застёжкой. За его спиной снова приоткрылась дверь: проскальзывали опоздавшие гриффиндорцы. Вот дерьмо. — Как мог, так и успокоил, — напряжённо прокомментировал Гарри. Какой фестрал жранул бледную малфоевскую задницу, непонятно, но этот же пинал Гарри мордой под руку: достань палочку, прокляни кретина. На что Малфой и нарывался, одёрнул себя Гарри, тщательно складывая ладони на парте: шершавое дерево совершенно не отрезвляло, но, во-первых, сам придурок, во-вторых, за разнесённый кабинет последствия будут еще хуже, чем два насмехающихся факультета. Если Абраксас хотел кого-то спровоцировать, то у него есть целая ветка слизеринской иерархии, стоящая ниже его высочества. — А что, жалеешь, что не перед тобой? — наконец нашарил он подходящий ответ, наклоняя голову в точности риддловским жестом и растягивая губы в улыбке. Повадки Тома слизеринцев обычно отрезвляли, хоть и использовал их Гарри в крайних случаях: слишком легко провести ассоциацию. Прюэтт взоржал в голос. — Было бы ради чего штаны расстег– — Малфой и не понял намёка, и завёлся ещё больше. — Унялись, — развернулась на стуле Винникус, прищурившись так злобно, словно бойню тут скоро разведёт она. — Померитесь… остроумием в другом месте. — Не пытался, — миролюбиво вскинул ладони Гарри. Если просто девочки были существами загадочными по праву рождения, слизеринских девочек он предпочитал вообще обходить за милю. Поддразнивание Малфоя не стоило изощрённой мести змеиного клубка. — Его мамочка приличиям не научила, — осклабился Малфой, опираясь бедром о парту. Скрип ногтей по дереву прозвучал неприятно. Гарри посмотрел на свою руку – ногти впечатались в ладонь, но это лучше, чем малфоевский скальп в кабинете его же декана. Прюэтт рядом застыл, но это было затишье перед бурей. Класс тоже притих: кто-то потянулся закрыть сумку, кто-то уже за палочкой. — Хватит, — разбил тишину голос Паркинсона. Адриан влезал в чужие разговоры так редко, что тишина враз стала абсолютной: слышно даже дыхание студентов. Том продолжал созерцать учебник, как будто интересовался зельями, которые они прошли ещё летом. Зато Малфой замолчал, потом обернулся обиженно и недоуменно. Судя по складке между бровями, до него стало доходить, что именно и кому он ляпнул. Даже Лестрейндж за одной партой с Эйвери смотрел осуждающе: то ли морально поддерживал Гарри, то ли запоминал чужой промах, чтобы в нужный момент подвинуть слизеринскую иерархию в удобную для себя сторону. Скорее второе, определился Гарри, разжимая кулак. Малфоя он придушит в другой день, грешно трогать скорбных умом в моменты обострений. И ткнул локтем в бок Прюэтта раньше, чем из его рта вылетит «ты префект, что ли?», уже очевидное по выражению лица. Меньше всего хотелось, чтобы в ситуацию влезал ещё и Том – конечно, он может одёрнуть свой серпентарий движением брови, но быть спасаемой принцессой Гарри не собирался. — Сам научился, в отличие от, — прокомментировал он, зная, что Малфой ответить уже не сможет. И оборвал мысленное зрелище с просушкой чужих органов, когда наконец распахнулась дверь: вкатился румяный Слизнорт. Взмахнул палочкой, не обратив внимание на напряжённо застывший класс, и мел заплясал по доске. — Добрый день! — от сладости этой улыбки могли взвыть все зубы сразу. — У нас конец семестра, так что давайте быстро, вы здесь почти всё знаете… Том, вскинув взгляд, шагнул в сторону и оказался за одной партой с Паркинсоном. Малфой втянул воздух так оскорблённо, что получился почти всхрап. Гарри ехидно улыбнулся: пора аспидам-альбиносам узнать, что карма настигает неожиданно и нечего фонтанировать эмоциями там, где это не приветствуется. Зелье по составу было почти чаем: стоило открыть дверь в кладовку, травы начали благоухать на всю аудиторию. Студенты зашевелились, наливая воду в котлы и разжигая горелки. Напряжение плавно рассеивалось: на них всё ещё любопытно поглядывали, но всем стало понятно, что сцены с мордобоем или мстительным снятием баллов не будет. И смысл тогда быть префектом, если мстить всяким ослам нельзя, мысленно вздохнул Гарри на пути к кладовке. Время он выбрал идеальное: туда же направился Лестрейндж. Мальсибер мог обижаться из-за Уизли, Паркинсон, хоть и помог, но слишком дружил с Абраксасом, Том вообще уткнулся в котелок, как в трактат с разгадкой смысла жизни. Дариан был идеальным вариантом для выяснения, что вообще происходит и какого ощипанного гиппогрифа Малфой это творит. Тем более что полевое разнотравье на подносах успели перемешать, и болиголов лежал прямо поверх листьев лимонной мелиссы. Гарри поморщился, подхватывая мелкий поднос и надевая перчатку: в эту потенциально ядовитую мешанину он голыми руками не полезет. — Что с Малфоем? — наконец спросил он, высматривая иглы розмарина. Лестрейндж обернулся на вход в кладовку, поморщился. — Плюнь и забей. Вчера с Риддлом поцапался, подошел невовремя. Сегодняшний образцовый префект Том с «поцапался» вязался слабо. За своими активами тот ухаживал старательно, не проявляя весь свой чудесный характер. — Не повод отрываться на людях, — пожаловался Гарри. Даже котлам на партах было очевидно, кто кого полез провоцировать. — А что с Риддлом? Лестрейндж посмотрел на вход ещё раз. Потом на Гарри, внимательно и серьёзно. Пожалуй, даже слишком внимательно: пришлось изображать самое безобидное выражение лица, потому что Дариан был умным, а умные проницательные люди вечно тычут в правду, даже если указывают пальцем в небо. — Ничего, — и даже наедине ответил уклончиво. — Серьёзно, не стоит лезть. Влез дальше некуда, мысленно прокомментировал Гарри, но кивнул. Поднос с разнокалиберной травой он принёс уже к островку напряжённого молчания: Абраксас сидел один, поджав губы, Игнатиус корчил рожи за его спиной, Эдгар осуждающе смотрел на всю композицию, разламывая хвойные иголки для Розы. Гарри бросил короткий взгляд на Тома, но у того с Паркинсоном всегда царили любовь и взаимопонимание – два лучших студента класса по зельеварению сосредоточенно крошили ингредиенты, слышались только шорохи перчаток да бульканье котлов. Желание массового убийства – или хотя бы взрыва на весь класс – вернулось из задворков мозга и почти гудело в висках.***
С таким набором людей и событий бросить курить было невозможно. Видит Мерлин, он держался до последнего. Выходить на улицу не хотелось, курить в своей башне приравнивалось к самоубийству – какой бы терпеливой ни была Минерва, такого даже она не поймёт. Поэтому Гарри вспомнил график патрулирования, хмыкнул и свалил на четвёртый этаж. В почти всех классах открывались окна: толкнул деревянную створку, обернулся, проверяя заклинание-заглушку, сел на подоконник, свесив ноги внутрь комнаты. Хотелось бы беззаботно поболтать ими на высоте, но на квиддичном поле до сих пор шла тренировка – наверное, рейвенкловцы, – и можно показаться суицидником для чьих-нибудь чрезмерно зорких глаз. Загорающийся огонёк сигареты и тишина в пустом классе были подарком богов. Тех самых, которые сначала завязали ему глаза, а потом отправили гулять по тонкой доске над пропастью. В метафорической пропасти пестрели шипы и пики, в реальной жизни – спорные моральные решения, где ни одно не виделось правильным, сошедшие с ума из-за гормонов подростки, к которым он тоже принадлежал, и глупо красивое лицо Тома Риддла на десерт. Или на финальный удар, если возвращаться к пессимистичным мыслям. В случае последнего даже оправдаться гормонами невозможно: Том был, есть и будет, как неизбежное свойство бытия, и шансы куда-то от него деться исчислялись как ничтожные. А он всё, кажется, испортил, констатировал Гарри, выдыхая дым в окно. В пачке оставалось четыре сигареты, до ближайшей возможности купить – то есть хаффлпаффца Дэвидсона, который наладил свой маленький бизнес через посылки от семьи, – почти две недели, и это тоже было неприятностью. Маленькой такой неприятностью в череде разноразмерных. В мире были сады из камней, вот у него будет сад из неприятностей, тщательно пестуемый – прошло два дня, а Абраксас не перестал дуться даже при том, что сам виноват. Видимо, кто-то перед ним на колени когда-то не встал. Том продолжал делать вид, что они давние и не очень близкие знакомые, и с этой мыслью Гарри вытянул вторую сигарету. Запретный лес темнел большим пятном, над ним – полуночно-синее, безоблачное небо с мелкими яркими звёздами. Где-то там бродили фестралы и не ползал василиск. О том, почему рептилия вообще высунула свой мерзкий нос на улицу, Гарри хотел поговорить только чуть-чуть меньше, чем о «знаешь, чтобы узнать, что василиск пропал, сначала надо к нему спуститься». Мысль почти физически горчила на языке, как рвота, но вслед за ней шла другая – озноб и ледяные мурашки, кулак поверх сердца и щупальца вокруг рёбер. Потому что Том не стал бы целовать в ответ, если бы не был согласен, верно? Риддл совершенно не из тех, кто постесняется проклясть или ударить. Гарри был уверен, что зафиксируй Тома намертво, приставь пистолет к виску и попытайся поцеловать насильно – эта гадюка язык откусит. Но цепочки реакций и мотивов в этой очаровательной голове он не мог разгадать и в лучшие времена – только догадываться, и жизнь доказывала, что толкователь из него не очень. Уже третий окурок вжался в подоконник, засверкал мелкими искрами. Надо будет убрать налёт сажи с камня. Он повернул голову к скрипнувшей двери, но шагнул вперёд, вскидывая бровь, совсем не рейвенкловский староста – а Гарри отлично помнил графики обходов, сегодня планировалось это недоразумение. — Сегодня не ты, — сообщил он Тому. Тот аккуратно прикрыл дверь, подошёл так, что можно было разглядеть сияющий префектский значок рядом со змеёй на лацкане. — Уже я, — равнодушно ответил Том, без разрешения усаживаясь на другую сторону подоконника. Не на пятно сажи, недовольно отметил Гарри. — Ну, можешь снять баллы, — пожал плечами, отворачиваясь. Вскакивать и выходить из класса было так же смешно, как и бросаться в окно: они же не ссорились. «Ничего» Тома лучше всего характеризовало эту неловкую подвешенность. Кажется, Том её тоже испытывал – молча протянул руку к пачке. — Так, пошел нахер, — быстро отдёрнул драгоценность Гарри. — Баллы снимай, сигареты не трогай, у тебя свои есть. — Нужны мне гриффиндорские баллы, — проговорил Том, покачивая ботинком. — И нет моих. — У тебя было две пачки, — с подозрением сообщил Гарри. Минус попыток бросить курить: за количеством сигарет Тома, который вредные привычки вредными не считал и благородные цели не поддерживал, он следил почти как за своим. — Было, — легко пожал плечами Том. Слишком легко для человека, у которого эти две пачки имелись ещё в начале выходных. — Ты добил всё?! — вытягивать последнюю на чужих глазах было как-то неловко, но Том сам невовремя пришёл. Гарри щёлкнул зажигалкой: некоторые маггловские привычки неистребимы. Некоторые магические – держать палочку с тусклым огнём вместо того, чтобы зажечь настенный светильник – тоже. — Ещё в день, когда ты довёл Малфоя, — Том проследил, как он выдыхает после первой затяжки. Зависти в его глазах вроде не было. Да и вообще непонятно, что там мерцало вместе с темнотой радужек. — Это ты первым довёл Малфоя, — уколол Гарри, не сдержавшись. — Откуда?.. — приподнял брови Том. — Свои источники, — отвернулся Гарри. Сдавать Дариана нехорошо. Даже боггарт все свои конечности может сломать в хитросплетениях слизеринских взаимоотношений: может, Том их пытает каждое утро. Или шантажирует еженедельно по списку. Спрашивать Гарри не собирался – ему достаточно своих кошмаров и своих идиотов, благо первые отработки Харпера начинались со следующей недели и ещё не пришлось выдерживать истерику «а что я, ко мне просто прицепились». — Ну-ну, — хмыкнул Том. Очень глубокомысленно. Откинулся к стене, прикрыл глаза. Если всмотреться, он выглядел не бодрее, чем полнедели назад, как бы ни блистал на парах. Тоже плохо спал? — Тебе не пора продолжать дежурство?.. — намекнул Гарри. — Не-а, — такие вольные формы слов были чудовищно непривычными. — И вообще, Малфой первым довёл меня, — зашёл Гарри с другой стороны. — Может быть. Сигарета тлела быстро. Гарри недовольно покосился на маленький огонёк: через минуту дойдёт до пальцев, и дальнейшее молчание будет очень неловким. — Ты ничего не хочешь сказать? — пошёл он напрямик после очередной затяжки. Том открыл один глаз, проследил за остатками дыма в воздухе. — Нет. Это точно последняя? Гарри надеялся, что его закатывание глаз было хорошо видно. Поёрзал, придвигаясь ближе на подоконнике, наклонился. Том сам выпросил, не так ли? Том послушно приоткрыл губы. Задохнуться можно от одного зрелища, но оставалось только выдохнуть дым и шустро отодвинуться обратно: в дюйме от чужих губ он за себя отвечать не мог. Табак мешался с озоновыми духами и морозным воздухом. Мир снова ощущался нормальным. Неловким, но нормальным. Том сидел, опять прикрыв глаза, бледный и спокойный, только едва покачивал носком ботинка. Гарри смотрел в окно – игроки на квиддичном поле спустились к раздевалкам, погасло освещение. Считанные минуты до комендантского часа, но по жеребьёвке им предстоял матч со Слизерином в феврале, и Бёрк проныл мозги всем, исключая самих слизеринцев. — Теперь точно пора, — негромко заметил он. — Ты сюда посидеть пришёл? У вас что, шумно? — Что-то вроде того, — отозвался Том, открывая глаза. Ещё один уклончивый ответ, и Гарри скинет его с четвёртого этажа. Сердце и так стучало куда чаще, чем положено мышце человека, который сидит и отдыхает. Том нехотя сполз с подоконника: ему, если действительно поменялся обходами, предстояло несколько холодных этажей, пока Гарри мирно пройдёт в тёплую башню. Обернулся. — Подожди пару минут, я проверю, нет ли преподавателей. — Ага, — рассеянно согласился Гарри. Отмазка звучала глупо: никакие преподаватели посреди замка в это время не ходили. Сказал бы уже, что не хочет идти вместе. Он смотрел больше в окно, чем на Тома, поэтому вздрогнул от руки на плече. И ещё раз дёрнулся, когда чужие губы коснулись виска: так легко, словно Том случайно задел, если бы для этого ему не надо было сделать лишний широкий шаг.