***
Для таких исходных данных проблема решилась удивительно просто: Том нашёлся в первом же классе, отданном под зельеварческие эксперименты. Гарри и получаса в подземельях не проблуждал – по вечерам они превращались в лабиринт из холодных коридоров, где по каменным стенам метались неровные тени от факелов, а перепутать повороты проще, чем угодить в незнакомую исчезающую ступеньку. Обычно обитатели башен дальше кабинета зельеварения не заходили, и даже привыкшему Гарри было не очень уютно идти вдоль ряда одинаковых дверей. Официально эти кабинеты были щедрым жестом Слизнорта в сторону одарённых студентов. Неофициально – возможностью слизеринского декана запастись простыми зельями, которые талантливые и трудолюбивые, чтобы получить допуск к своим экспериментам, галлонами варили параллельно с испытаниями. Без постоянного присмотра что-то комбинировать могли только лучшие из лучших, так что школа получала запас бесплатных зелий, а студенты – дополнительные часы над котлами. Сомнительное удовольствие, думал Гарри, толкая дверь в очередную тёмную нору: Том, как истинный наследник подземного царства, предпочитал работать с единственным тусклым факелом в полумраке. Вторым источником света было рабочее место: под котелком на несколько пинт облизывал стенки огонь, само зелье рассыпало серебристые блики по потолку. Том сосредоточенно нарезал фосфоренцирующих гусениц, бросив короткий взгляд из-под чёлки. Даже холод стоял такой же, как в подземной норе: прохладно и сухо одновременно, аж кожа зачесалась. Стерильные зельеварческие лаборатории всегда вызывали желание обмазаться жиром, или хотя бы утащить у девочек их массивные банки с кремами. — И? — спросил Гарри, закрывая за собой дверь и не торопясь проходить к котлу: наконец заметил едва поблескивающую плёнку заклинания. Что бы Том ни варил, такие вещи обычно предупреждали о том, что нарушать барьер не стоит: мало ли, вдруг зелью нужен кислород, который пробыл в помещении три часа, или что-нибудь столь же экзотичное. В зельеварении встречались самые странные штуки, и от творческих экспериментаторов вроде Тома можно было и клинок под ребро за нарушение протокола получить, причём не метафорический. — Минуту, — раздражённо бросил Том, продолжая мерно постукивать ножом по доске. Реплику про «сам позвал и сам огрызается» Гарри дальше своей головы не пропустил, но руки на груди сложил выразительно. В классе даже нечего было рассматривать: парта, котелок, синие всплески огня и Том, потусторонне-инфернальный в этой смеси синего и рыжего. Щёлкнул серебряный малфоевский хронометр, и Том отошёл на полшага; коснулся подбородка, кончиком ножа подцепил несколько частей гусеницы, скинул в котёл. Те плюхнулись в жидкость с едва слышным всплеском, но на вид ничего не изменилось. Том быстро облизал губы, небрежным движением отодвинул остатки нарезанного и махнул палочкой, уменьшая защитную плёнку: та придвинулась почти вплотную к парте. — Я был в Комнате… — Без меня, — перебил Гарри, у которого аж бровь непроизвольно дёрнулась от таких выкладок. Они примерно сто лет назад, то есть в середине прошлого года, договорились, что один к василиску Том не ходит. Если подумать, вряд ли Гарри смог бы сделать хоть что-то, если бы огромная рептилия решила поднять своё третье веко; да и, если он хоть что-то понимал в странной субординации опасной махины и слизеринского наследника, то первым пострадал бы он сам. Но это было делом принципа: не только Тому контролировать, под какие именно бладжеры и в каких ситуациях он влетает. — Это неважно, — отмахнулся Том. С ножом, блеснувшим в руке, выглядело почти угрожающе. — Важно, — упрямо проговорил Гарри. — Мы договаривались. И ты опять. — Хорошо, я понял, — скривился Том. Хотелось испортить всю работу и стукнуть его чем-нибудь увесистым: Том явно ни-че-го не понял, в том числе то, как важно соблюдать дружеские договорённости, даже если при нарушении не будет смертельных последствий. Ещё немного, и Гарри устроит как раз смертельные. — Мне нужно было забрать пару ингредиентов, — соизволил пояснить Том. Обиталище великого мага и его грандиозной питомицы постепенно превращалось в личный склад Гарри и Тома: Гарри не знал, что за веяния были в слизеринских подземельях, но сам он просто не мог оставить некоторые книги в гриффиндорской спальне. Даже если все умные, тактичные и не трогают чужие вещи, рано или поздно он ляпнет что-нибудь вроде «да сам посмотри в моём шкафу» и будет пожинать последствия, а нелюбопытных в спальне номер один не было: только воспитанные. Гарри не дрогнул, всё ещё сложив руки и выдав свой лучший скептический взгляд. После третьекурсников должно было получиться хорошо, но Тома – неудивительно – не проняло. Он только вгляделся в стрелки хронометра, приблизив к глазам и сосредоточенно закусив губу; взмахом палочки уменьшил огонь, вторым призвал запаянный флакон из открытого шкафчика. Снова поднял голову, коротко посмотрев на недовольное лицо Гарри. — У тебя всё равно было занятие, — это бы даже было похоже на оправдание, если бы не было преподнесено настолько раздражённым тоном. Оправдываться Том не умел так же, как и извиняться. В базовую комплектацию не входило. — Так что ты готовишь? И что ты хотел от меня? — специальным тоном человека, который уже обиделся, но ещё не насмерть, спросил Гарри. — Афродизиак, — хмыкнул Том с непонятной ноткой веселья, поглядывая на зелье. Притянул короткий острый ножик, примерившись к флакону; тот блестел хрусталём. Гарри жил в магическом мире уже пятый год, умел летать на метле и делать узорчатые табакерки из щепок, но всё ещё завороженно рассматривал эти преломления хрустальных граней. — Надеюсь, ты шутишь, — ровным тоном произнёс Гарри. С той толпой людей, которая поглядывала на Тома, крутилась вокруг Тома и даже прямо намекала на «красоту такого эффектного молодого человека», не афродизиаки были нужны, а шипастый барьер: отбиваться от тех, кого не отпугнуло проскальзывающее во взгляде презрительное высокомерие. Люди всегда наивно надеялись на лучшее, так что вокруг Тома их крутилось действительно много – барьер вежливого равнодушия отсекал едва ли треть. После отставки Мэри особенно старалась слизеринская староста: на предыдущем собрании она появилась в такой юбке, что даже рейвенкловец приподнял бровь. Гарри он раздражал, на Лафингтона не походил и вообще, но тут случилась солидарность – девица едва удерживалась на грани между приличиями и наглым флиртом. — Конечно, дорогой, — всё ещё слишком весело для человека с такими дурацкими шутками сказал Том. — Проверяю гипотезу насчёт того зелья. Но ты мне не поэтому нужен… — Ну? — поторопил Гарри. Том, конечно, бесконечно красивый за своей работой, но квиддичную тренировку – и так сокращённую из-за того, что Гарри заложил на занятие с мелкими на два часа больше, чем стоило, – никто не отменял. Мерзавец как раз повернулся к своему хронометру; потом точным движением пробил крышку флакона, наклонил над котлом. Три капли медленно скатились по горлышку. Растворились они бесшумно, но зелье засветилось ещё больше: теперь оно было похоже на кровь единорога из учебников, переливаясь серебристо-металлическими отблесками. Том прижал кончик палочки к крышке и прошептал что-то слишком тихо, чтобы можно было разобрать. Гарри начинал подозревать, что разрешения на этот ингредиент не было даже у любимчика слизеринского декана. Флакон отправился на полку, просвистев в воздухе. Если Том будет тянуть с ответом ещё минуту, Гарри опрокинет его котёл, и никакой здравый смысл не помешает. — Сейчас, — заодно закрыл дверцу шкафчика Том, в очередной раз отмерив время и заглянув в разложенные записи. — Наша… питомица решила со мной поговорить и донести, что она не в настроении, потому что скоро сбрасывание шкуры. Поэтому я решил предупредить, чтобы ты не делал резких движений в Комнате. Выдала гору жалоб, как хочет кого-нибудь живого и дёргающегося, и поползать по улице, камень ей уже не нравится. — И ты при этом спустился туда один, — в деталях представил все ситуации, которые могли случиться, Гарри. В самой лёгкой из них Том просто умирал от кровотечения один, в тёмной холодной комнате, без шанса позвать на помощь: дорогое и слишком крупное для карманов зеркало он тоже хранил где-то в спальне. В худшей… ну, примерно тот же сценарий, только Гарри мог представить действительно много способов, которыми огромная злая змея может повредить хрупкого человека. Они даже не знали, пробивают ли эту шкуру заклинания, а убивать рептилию Гриндевальд запретил под примерно тем же страхом мучительной смерти. — Со мной ничего не случилось, — слишком безмятежным тоном пояснил Том. — И не могло, потому что я наследник. — Который даже не знал, спасёт ли его наследие, и до сих пор не уточнил, точно ли во всех случаях василиск будет ему подчиняться, — конкретизировал Гарри. — Я же не получаю учебными бладжерами от своей рассеянности, — тонко улыбнулся Том. — А ты паникуешь на ровном месте. — Восхитительно, — прокомментировал Гарри, ощущая, как неприятно сжимается сердце. За столько лет можно было привыкнуть, но любые отношения с Томом напоминали американские горки из фильмов: вот он прекрасный милый друг, вот снова игнорирование на неделю, потом возникает, как ни в чём не бывало, и комментирует учебные приключения слишком смешно, чтобы долго дуться, потом снова не видит разницы между дружеской подколкой и болезненным расковыриванием уязвимого места. Потом в очередной раз путает заботу и… ему уже не важно было, что именно там путает Том. — Я понял, что к василиску, к которому я и так не могу спуститься без тебя, лишний раз спускаться не стоит. Доброго вечера, — договорил Гарри и развернулся на носках, открывая дверь в коридор. Не проверять, не слушает ли кто-нибудь под дверью, было глупо, но подземелья оставались традиционно безлюдными. — Доброго, — рассеянно попрощался Том, снова уткнувшись в записи. Гарри не удержался и толкнул дверь, закрывая её, чтобы хлопок вышел погромче. Хотелось бы постучать этой дверью по голове Тома, но он знал: бесполезно.***
За всеми дуэльно-квиддично-танцевальными приключениями Гарри периодически забывал, что он учится магии. Полностью вытеснить это из памяти было сложно: каждое утро на всю спальню разрывался прюэттовский монстр, на пятом году обучения душ всё ещё выдавал горячую воду не всем и не всегда, на завтраке окружали люди, пытавшиеся доучить параграф по принципу «сейчас быстро прочитаю и сдам», а минимум четыре пары в день вокруг летали, меняли цвет, преобразовывались по форме или по сути объекты. В крайнем случае розовый куст пытался зажевать кусок мантии: безобидные росли только в саду у замка, а старшекурсникам доставался травологический вариант, капризный и наглый. Но про магию он вспоминал время от времени. Сейчас, например: какую сотню заклинаний надо применить, чтобы руническая строфа с одной стороны страницы стала хотя бы примерно похожа на результат из учебника? Он мог поклясться, прижав обе руки к сердцу: не было у них таких значений, даже приблизительно. Но профессорский состав клятв не принимал, поэтому он сидел в углу библиотеки с Нэнси. Та на древние руны не ходила, но понимала долг лучшей подруги поддерживать в горе и в радости, поэтому символически открыла «Сто советов для хорошего хозяйства» и листала взятые рунические справочники, хихикая над чертами некоторых написаний. — Éoh biþ útan, эм, unsméþe tréow, — надругалась Нэнси над произношением. — Это что? — Тис, — бросил взгляд в справочник Гарри. Это он хотя бы уже разбирал: и не только он, в книге виднелись бледные, тщательно затёртые пометки. — Со стороны… ммм… с внешней стороны. Последнее – дерево. В середине я не помню. Твёрдый? Грубый? — Ого, — поёрзала на стуле Нэнси. — «Тис – это грубое дерево»? И столько страданий ради этой фразы? — Очень грубое, — хмыкнул Гарри, который пережил уже двое суток взаимного вежливого игнорирования, но Тома прощать не собирался. — Но это классика и позже десятого века, мы и похуже разбираем. И попоэтичнее, к сожалению. Нэнси затихла на несколько минут, разглядывая стеллаж: в октябре до студентов уже дошло, что учиться придётся, и из закоулков между полками раздавались шорохи бумаги. Когда Гарри окончательно понял, что у этой руны даже близко нет таких значений и либо он перепутал алфавиты, как зелёный третьекурсник, либо надо идти выпрашивать подсказки у Крауча, она снова дотянулась до ближайшей книги. Как раз для третьего курса, это выглядело как знак судьбы. — А это что? — подчеркнула ногтем она руническую формулу. — Я же не заучиваю их наизусть, — для порядка возмутился Гарри, но сочетание рун он узнал: на первом году изучения девочки просто обожали рисовать их на коже, и даже он уже запомнил лекцию, почему так делать ни в коем случае нельзя и чем это грозит порядочным ведьмам. — А, на хорошие отношения и любовь. На себе не рисуй, нельзя. — И не собиралась, — посмотрела честными глазами Нэнси. В солнечный день они были даже больше зелёными, чем серыми. — Хотя звучит как хороший способ, понятия не имею, что делать с этими отношениями. — Ага, — рассеянно согласился Гарри, складывая учебники в одну стопку: это была та стадия отчаяния, после которой наступает поход к рейвенкловцам за Краучем. Тома он спрашивать точно не будет. — А у тебя что? — Ты отлично шифруешься, — фыркнула Нэнси. — Наш дамский коллектив никак не может определиться, кто твоя пассия. А у меня всё ещё Кевин. — Именно, нет пассии, — упростил многословные жалобы Гарри. Нэнси была потрясающей и вообще его лучшей подругой, но даже лучшим подругам тяжело излагать вещи вроде «он мой лучший друг, но я его люблю, но он вообще людей не любит как вид, а меня терпит, а ещё мы шпионы под постоянной угрозой раскрытия» – даже в голове эта цепочка выходила длинной и невероятной, похуже самых сложных рунических ставов. В лучшем случае Нэнси воспримет как шутку и посмеётся. В худшем Гарри уже этим вечером будет созерцать Азкабан изнутри и ждать решения о государственной измене. Он встряхнул головой, выныривая из мыслей. — А что с Кевином? Он обижает мою даму сердца? Я всё ещё могу оторвать ему… кгм, перья. — Нет, — Нэнси покрутила его же запасное перо в руках. — Дама сердца сама может перья пообрывать, если понадобится. Он просто такой хороший! Гарри поморгал. Даже у лучших людей в этом мире логика порой беспощадно хромала на все конечности и хвост. И что-то такое он в прошлом году уже слышал. Нэнси прыснула смехом: — Видел бы ты своё лицо. Ну, он просто очень хороший, такой приличный мальчик из обеспеченной семьи, и мне кажется, что я фермерша какая-то – слишком галантный и умный. — Я тоже галантный и умный, — обиделся Гарри за весь опыт своих отношений. Обсуждать эти же отношения с самой бывшей девушкой в контексте её нового парня было странно, но не страннее, чем залипать на губы Тома на парах. — Да, но ты свой, — махнула пером Нэнси, пощекотав себе же щёку. — В смысле, с первого курса свой. А этот даты свиданий в бонбоньерках присылает, и конфеты каждый раз разные. Я даже не знаю, как это вывести из периода, где он целует кончики пальцев! — А-а-а, — немедленно пошло улыбнулся Гарри. Получил пером по голове: ни капельки не больно, Нэнси сама хихикала в кулак, чтобы не выгнали из библиотеки. — Ну, пригласи сама на свидание. Если откажется, сам дурак. Какой-нибудь тёмный романтичный вечер, девушка мёрзнет на прогулке по территории, можно вдоль озера, чтоб ещё лунная дорожка и всё такое… Раз пожаловалась, два пожаловалась, не поцелует – сам придурок. — Это сейчас вредный совет был? — деловито уточнила Нэнси. — Потому что, если да, перья я пообрываю тебе. — Я не отвечаю за мысли других людей, — на всякий случай открестился Гарри. — Но это классическая ситуация, даже дурак догадается. — Надо попробовать, — задумалась Нэнси. — Только попозже. Чтоб не убежал. Это ты смелый, он ещё про маму мне рассказывает. — Любовь зла, — заранее отодвинулся от всех предметов Гарри. Про «у меня просто мамы нет» шутить не стал: люди от таких шуток делали странные неловкие лица. — Да, поэтому ты терзаешься из-за кого-то там, хотя мог выдернуть любую девчонку из очереди… или не девчонку, — парировала Нэнси, откладывая перо. — Ладно, удачи в личной жизни и учёбе, мне ещё надо помочь Розе с причёской сегодня. — Тебе удачи, — хмыкнул Гарри, пытаясь нашарить в памяти хоть какую-нибудь очередь поклонников. Если подумать, действительно были. Но всё не то. Надо было пофлиртовать с Робером: может, он сволочь надменная не только по внешности, но Гарри устал столько переживать из-за недоступных опций и чужих способов мышления. Слишком звонкое для библиотеки «Гарри!» раздалось неожиданно, когда он решил хотя бы переписать результат для видимости учёбы, окунул перо в чернильницу и постукивал кончиком, чтобы лишние капли не попали на пергамент. — Да? — рефлекторно отозвался он с улыбкой раньше, чем повернулся: специальный префектский голос въелся, как второе обличие, и включался сам по себе, когда Гарри слышал кого-то из мелких. На этот раз не повезло в квадрате: у столика щербато улыбалась Уоррен. Даже если бы он умел аппарировать, внутри Хогвартса подобные штуки невозможны; залезать под столик было позорно, использовать дезиллюминационное, оставляя только разложенные вещи – поздно. — Что случилось, Миртл? — менее радостно спросил Гарри. Оставалось надеяться, что она спросит традиционные «какделаГарри» и вспомнит, что долго в библиотеке не разговаривают. — Ничего! Как дела, Гарри? — Отлично, — солгал он, наблюдая, как пигалица мнёт в пальцах короткие рукава мантии: она выделялась ростом среди третьекурсниц, а семья, видимо, не могла купить новый комплект. Много таких было, одёргивающих рукава. — Непойдёшьсомнойнабал? — выпалила девочка, округлив глаза за и так огромными стёклами очков. И затихла, как будто перестав дышать. Мозг Гарри медленно перекатывал камушки мыслей. Камнепад, сказал бы он, если бы не был так удивлён. Оползень. Лавина. Вот девочки его на бал ещё не приглашали. Исходя из того, как он мялся пару лет назад перед Нэнси, смелость требовалась недюжинная. Чтобы на третьем курсе пригласить пятикурсника – тем более. Больше-чем-гриффиндорская смелость, это почти как встать и поцеловать Тома среди большого зала: даже в фантазиях оборачивалось фатально, потому что Том на неожиданные события реагировал предсказуемо – злился. Улыбка на лице Уоррен таяла, как меловая разметка под дождем. Может, дождь и грозил начаться: Гарри с возрастающим ужасом отметил, как девочка начинает часто моргать. — Спасибо за приглашение, Миртл, — первым делом выпалил он, уже не заботясь, говорит ли он тихо. Только не плачущая чужая третьекурсница. Конец его репутации префекта, который должен как раз утешать. — Но… эм... Щёлкнуло сжатое в ладони перо; чернильные брызги разлетелись по столу, несколько осталось на драгоценных библиотечных учебниках. Гарри озадаченно посмотрел на два обломка и дотянулся до палочки, прошептав заклинание: освоить бытовые невербальные было делом чести, но сейчас он бы знатно облажался без должной концентрации. — Но я не думаю, что это хорошая идея, — наконец доформулировал он, каждой клеткой ощущая свою полную некомпетентность как префекта, парня и вообще человека. Здесь нужна была Нэнси, немедленно, её очередь давать жизненно важные советы. Итак, девочка всё-таки расплакалась. Молодец, Поттер, образцовый префект и обходительный молодой человек. — Дело не в тебе, конечно! — ещё чуть громче из-за паники добавил Гарри, который вовсе не собирался оказываться в таких кошмарных ситуациях в ближайшие годы. — Просто меня уже пригласили до начала танцевальных уроков. Он начинал понимать концепцию лжи во имя высшего блага. Вот это благо определённо было высшим. Прокрутив в пальцах палочку, Гарри трансфигурировал из остатков пера платок и практически перетёк со стула на пол, оставшись на одном колене перед девочкой. Так он смотрел на неё снизу вверх, но в данном случае неудобная поза была ничем по сравнению с необходимостью срочно всё исправить. — И я согласился. Вот, — бессмысленно добавил он, вкладывая платок в руки Уоррен. Та громко и некрасиво всхлипнула, прижав платок к лицу. Гарри не оглядывался по сторонам, но вряд ли эта сцена не привлекла всех студентов из соседних секций: чужие проблемы всегда были куда любопытнее учебников, особенно громкие, ещё более особенно личные. — Я-я поняла, — шмыгнула носом Миртл. — Я просто так… так надеялась… Гарри растянул губы в профессиональной улыбке, ни одной мышцей лица не пропустив в неё выражение «на что ты, дура, вообще надеялась». Кажется, он действительно был не таким добрым человеком, которым себя считал. — Я пойду… — гораздо тише сказала Уоррен, нервно смяв платок. — Я уверен, твой будущий кавалер будет просто счастлив танцевать с такой прекрасной дамой, — дежурно ответил Гарри, всё ещё криво улыбаясь в надежде изобразить сожаление и дружелюбие одновременно. Девочка развернулась и, всхлипнув, быстрым шагом ушла за стеллажи. Она ещё не успела пройти даже сектор библиотеки, как за ближайшими полками раздалось хихиканье; Гарри порадовался, что не стал закатывать глаза к потолку, и прислонился виском к библиотечной парте. К вечеру его сбивчивая речь разойдётся по школе в перевранном и перекрученном варианте. Он наденет табличку «целибат» и будет с ней ходить. Ещё стоило срочно, экстренно и ещё вчера пригласить какую-нибудь девушку, договорившись с ней о небольшом спектакле: с Уоррен сталось бы и послушать сплетни о жизни кумира. Если она узнает, что Гарри так нагло соврал и при этом в глаза сочувственно заглядывал, ещё с астрономической башни сбросится.***
— Удачи, Поттер! — хлопнул его по плечу рейвенкловский староста в четверг. — Я тебя на обходе заменяю, не волнуйся. — Удачи, Гарри! — пискнула Миртл ранним пятничным утром, когда Гарри пытался сделать вид, что кофе на стол пролил не он, и убрать пятно незаметным взмахом палочки. К счастью, она больше не плакала при одном его виде, не пыталась заглянуть в глаза и по-прежнему спрашивала, как дела, в коридорах; Гарри надеялся, что предпочтения четырнадцатилетних девочек быстро меняются, но больше ставил на какой-нибудь хитроумный план вроде «приглашу кого-нибудь, а потанцевать позову Его». Надо будет забить все танцы до предела. — Вечеринка, Поттер, — помахала Линда в коридоре, поправляя сумку на плече. — Это если завтра не увижу. И удачи. — Давай, покажи семейную удачу, — хмыкнул Лестрейндж, уничтожая остатки зелья. День, когда слизеринцы перестанут считать Гарри плохо скрываемым бастардом семьи Поттеров, он собирался отметить в календаре. — Ну, удачи, — раздалось за спиной, когда Гарри почти прокрался к портрету по пустой гостиной. — И ты, Брут, — обернулся он к Нэнси, сделав вид, что вовсе не вздрогнул только что. — Хоть бы кто сказал «я верю, что она тебе не понадобится». Нытьё было наносным: на самом деле удача ему нужна была хотя бы затем, чтобы не грохнуться в обморок от волнения, ещё не добравшись до места назначения. Для этого и крался к самому началу завтрака, на котором в такое время сидел едва ли десяток студентов – нервно давиться тостом лучше в одиночестве. На плече уже висела сумка с дуэльной мантией и десятком нужных вещей. Пятью из десяти были мелкие безоары: собрал с одногруппников параллельно с шуточками про «поднять боевой дух вином и нейтрализовать безоаром». Теперь он рядом с французами без камней даже не появится. — Не понадобится, конечно, — фыркнула Нэнси, подтягивая рукава джемпера: в такое раннее утро в гостиной ещё было прохладно. — В бою. Но жеребьёвку лучше бы нормальную. — Да, — бессмысленно кивнул Гарри, приглаживая волосы. Бесполезное занятие: на них было столько геля, что можно было полный вечер оттанцевать и даже прядь не выбьется. Сейчас хотелось, чтобы все мероприятия длились по неделе вместо выходных: он был не готов с кем-то дуэлировать сразу после жеребьёвки, пусть даже самая нервная часть – командные зачёты – из-за количества школ начиналась со второго тура.***
— Резюмирую конструкцию нашего созидающего дружеские связи мероприятия, — продолжила Марино, отставив напёрсток с эспрессо. За почти полчаса торжественных речей он практически успел привыкнуть к манере изложения; чрезмерно вычурно, словесными конструкциями прошлых веков и вообще неведомыми лексическими изысками глава комиссии объясняла очевидные вещи: соперников бить только в пределах дуэльного постамента согласно кодексу. Ещё было длинное вступление про радость от организации такого несомненно важного мероприятия, но Гарри был слишком занят: игнорировал Тома, встав между Трэверсом и Уилкисом. Том, вежливо кивнув с утра, держался поодаль и страшно раздражал своей тактикой решения конфликтов «засовываю голову в песок, пока все не перебесятся». Такие ссоры, тихие и без быстро решаемой проблемы, были самыми неприятными: Гарри уже почти неделю рефлекторно поворачивался к Тому в коридорах и на парах, чтобы что-нибудь рассказать – от выходки Уоррен, про которую все так тактично молчали, что он был уверен, скоро что-то грядет, до вычитанной дуэльной схемы. Но тут же вспоминал всё и отворачивался обратно, делая вид, что смотрел в окно или рассматривал настенный гобелен. Первым он подходить не собирался. И сейчас если и смотрел на студентов, то на русских – те стояли навытяжку, но по остекленевшим взглядам было понятно, что настолько сложные словесные конструкции они даже не пытаются расшифровывать. К тому же Марино говорила с акцентом, сложным даже для студентов Хогвартса, где говор лондонских улиц мешался с диалектами шотландских деревень. Гарри радовала мысль, что кто-то понимал ещё меньше, чем он, но не радовало абсолютно всё остальное. — Ваши имена находятся в этой чаше, — то, что стоя и во время всяких торжественных речей кофе не пьют, главу дуэльной комиссии не смущало совершенно. — Случайным образом будут организованы пары из двух участников, не состоящих в одном учебном заведении. Также случайным образом будут отобраны школы для командного этапа, стартующего с нашей следующей группы встреч, по каждой из возрастных категорий. При итоговом подсчёте результатов каждого из участвующих лиц будут учитываться результаты как личного, так и командного зачёта, в случае совпадения– Лучше бы она снова говорила чересчур заумно, решил Гарри, вежливо сцепив руки за спиной и пытаясь поддержать интерес на лице. Чтобы второй раз не стоять идиотом там, где все всё уже знают, он всё-таки почитал правила мероприятия: очень интересные вещи нашёл, например, избранные заклинания, которые в британской дуэли были бы дисквалификацией, здесь проходили среди разрешённых. Стоило спросить Вилкост, насколько ему отрубят руки, потому что лично он считал, что все средства хороши. Особенно когда бумажки уже закинуты в чашу, ладони неприятно потеют, а между жеребьевкой и первым поединком всего полчаса: переодеться в дуэльные мантии да побегать кругами по стенам, что их дуэльными навыками разве что зайцев в лесах ловить, и то поубегают. На одной четвёртой, где участников всех возрастов набиралось аж шестнадцать, даже личные зачёты поделили на два дня. Если не повезёт, то он будет выступать вечером второго; Гарри внутренне морщился от одной мысли – он бы предпочёл идти первым, не успев накрутить себя до «они все тут более тренированные и быстрые». Чтобы не смотреть ни на организаторов с их бюрократически-заумными речами, ни на Тома, Гарри повернулся в другую сторону и встретил прямой взгляд Жоэля Робера, ещё одной занозы в его… многострадальной жизни. На этот раз француз прилизал волосы к черепу массой геля, а камзол цвета слоновой кости с золотыми нитями подчёркивал, кто тут статный и эффектный блондин. Гарри, соблюдая официальную политику британской делегации и свою стратегию дружелюбия, растянул уголки губ. Робер тоже улыбнулся: широко и смешливо. Эта демонстративная радость встречи не распространялась дальше его отбеленных зубов и даже близко не докатывалась до глаз, но раньше, чем Гарри успел додумать свое негативное мнение насчёт жизни вообще и французов в частности, Робер ему подмигнул. Этот день собирался добить его даже до начала официальных сражений – насколько вообще можно назвать сражениями стычки одной четвёртой финала, где Гарри планировал понаблюдать за стилем соперников, а не показывать всё, на что он способен. Не отрывая взгляд от Робера, он улыбнулся чуть шире, надеясь, что внутренняя паника не отражается на лице. Как говорил Том, в эту игру действительно можно играть вдвоём. Том, кажется, как раз наблюдал за этим переглядыванием; когда Гарри снова повернул голову к организаторам, заметил разворот краем глаза. К моменту, когда прилизанный секретарь сделал шаг вперёд, Том снова смотрел идеально прямо. Ну и ладно. Ну и пожалуйста. — Оглашаем порядок дуэлей, — озвучил секретарь, хотя остальные представители организаторов, не скрываясь, уже смотрели на столик с тарталетками. Хотя бы сделали вид, что их действительно интересует, кто с кем будет сражаться. Хотя Вилкост ещё с утра сказала, что закопает их в навозных кучах у теплиц, кому бы там ни проиграли. Официально это звучало как «любой результат в такой конкуренции хорош» и «главное для нашей школы – ваше участие», но Гарри уже достаточно вырос, чтобы считывать подтекст завуалированных разглагольствований. Прямо сейчас тарталетку с лососем он хотел даже больше, чем узнать свой номер: они поели, но и от стола с угощениями пахло так, что думалось не о дуэлях. Пока размышлял о слабости плоти и чревоугодии – приютский пастор обожал разглагольствовать о смертных грехах в деталях, чтобы голодные дети точно сглатывали слюну, – участники замерли и даже дышали тише. Жеребьёвка началась. — Робер – Бартенева, — отложил первую пару бумажек секретарь. Жоэль и русская Нэнси непонятно посмотрели друг на друга. Робер улыбнулся, разводя руками – позиция джентльмена ему не шла, слишком много надменности. Гарри утешился тем, что хотя бы не только в его сторону рассыпаются эти милые, слишком зубастые улыбки. — Анскеллан – Риддл. На Тома обернулись почти все, так что Гарри обратил внимание на смешливого дурмстранговского парня: тот шутливо отсалютовал палочкой. Обеспокоенным он не выглядел. Зря, решил Гарри, но тут он рвался между поддержкой сильного спортсмена и тем, что Анскеллан ему в душу не гадил. Осталось четыре младших участника; Эрна безмятежно крутила кончик собственной косы, русский мальчик рассматривал панели на стенах, испанка с горой имён пыталась открутить шнурок с одежды. Гарри надеялся, что он стоит статный и красивый, но со стороны это наверняка походило на то, что кто-то старательно прибил доску к его спине и сейчас задёргает нитями марионетки. Всё-таки второй день. Ошеломительно неудачно, хуже только оказаться второй парой из двух: он умрёт от нервов и даже не сможет поныть Тому, потому что он не разговаривает с Томом. — Ульриссен – Шшач– Шаховской, — поправился секретарь. Эрна улыбнулась практически плотоядно. Гарри поддерживающе усмехнулся, но подумал, что ему повезло: знал он таких боевых девчонок, если понадобится, ногтями глаза выцарапают. Последняя пара была очевидной, поэтому, когда раздалось «Поттер – Перес», они с Марией уже повернулись друг к другу. Девочка. Не очень здорово: как бы ни старался, бросить что-нибудь мерзкое в парня куда проще, чем в девчонку. Невысокая, что тоже минус – он уже не спотыкался среди двух стульев, как в период скачков роста, но и таким юрким тоже не был, ещё несколько дюймов и пришлось бы думать насчёт ухода с позиции ловца. Улыбчивая, что вбивало последний гвоздь в этот гроб: Гарри знал своё доброе сердце. Как и то, что про доброе сердце и альтруистические наклонности стоило забыть сию же секунду, оставив их для всех, кроме Перес. Та рассматривала его внимательными карими глазами, не выдавая на лице ничего, кроме вежливого дружелюбия. Напряжение можно было резать, как торт, и разносить на большой лопатке; оно только обострялось – называли фамилии старшей группы, и Трэверс уже недовольно напряг спину, как будто его соперница была неприятным сюрпризом. — Участники, — окликнула всех Марино таким полководческим тоном, что захотелось прищёлкнуть каблуками. — Первая пара стартует в основном зале через тридцать минутных отрезков ровно. Настоятельно советую держать в ваших вместилищах разума, что дуэли – это спорт искусства, дуэльный кодекс и уважение к вашим соперникам. За любой конфликт за пределами площадки вы будете дисквалифицированы. — Всем удачи, — скучным тоном добавил секретарь, когда Марино сочла свои обязанности выполненными и отвернулась. — Проследуйте к вашим комнатам для переодевания. Его палочка рассекла воздух, и материализовались огоньки; один на двоих, недовольно отметил Гарри, глядя на пульсацию синего сгустка. Сейчас он предпочёл бы раздеться до нижнего белья рядом с Уилкисом и Трэверсом, чем стоять в одной комнате с Томом. Тот проговорил что-то в сторону Робера и уже быстрым шагом двинулся к выходу, уводя с собой и огонёк. — Удачи, — бросила Эрна, направляясь за своим. — Тебе тоже, — рефлекторно ответил Гарри. От слова «удачи» его уже тошнило даже больше, чем от перспективы дуэлировать в последней двойке. Шли они все в одну сторону: видимо, под участников отдали какое-то гостевое крыло замка. Несмотря на это, Тома пришлось нагонять: тот двинулся, только когда Гарри поравнялся с его левым плечом. Их каблуки застучали по каменному полу коридоров. Как воинский гимн, сравнил бы Гарри в нормальном настроении, но сейчас он первым делом подумал про похоронный марш. Через два поворота и одну широкую лестницу – даже без сопровождения сложно заблудиться, хотя другие проходы вились лабиринтом развилок и арок, – они дошли до нужного коридора с дверями и, переглядываясь, разошлись по комнатам. Гарри посмотрел на часы раньше, чем на интерьер. Хотя разглядывать было нечего: симметричные кровати, шкафы, ширмы и одна дверь в уборную, спасибо, что не одну на этаж, он представлял себе планировку средневековых замков даже слишком хорошо. Торопиться смысла не было: это Тому стоило спешно шнуровать ботинки и подгонять регулировки мантии. Гарри не собирался смотреть все чужие поединки в неудобной парадной, но мог пойти в упрощенной, небрежно закреплённой версии дуэльной. Так что он прошёл к кровати, скидывая наплечную сумку на покрывало, и вздрогнул от голоса со спины: — На что ты снова обиделся? — Ни на что не обиделся, — отреагировал Гарри, откидывая крышку сумки. Полчаса казались большим сроком только тому, кто никогда не шнуровал дуэльные ботинки, не закреплял все пуговицы мантии и не затягивал воротник так, чтобы шальное заклинание не помешало, но при этом при движении ничего не душило. Тому следовало одеваться без промедлений, а не задавать дурацкие вопросы. — Ты хлопнул дверью, — монотонно прокомментировал Том, проходя к своей кровати. Он опустил свою сумку куда аккуратнее. — Я закрыл дверь, — возмутился Гарри, вытряхивая второй ботинок. Отполированная кожа отражала свет за окном: в нервном ожидании отдраил всё, что мог, а остальное начистил. К завтрашнему вечеру успеет протереть носки до дыр. — И я не обиделся. Прикинув, будет ли надевать дурацкую парадную мантию на завтрашний завтрак – нет, даже если это некультурно, в обычной походит, – практически разодрал застежки, небрежно выщёлкивая их из ткани. А вот пуговицы на манжетах стоило расстёгивать до того, как уже скидываешь эту помесь камзола и смирительной рубашки: мантия повисла на руках. — Давай помогу, — направился к нему Том. — Я сам справлюсь, — проговорил Гарри, отшагивая назад. Под колени ткнулась кровать, но обошлось без позорных падений. Том сделал дурацкое раздражённое выражение лица, уже стоя в шаге от него. Раньше, чем Гарри успел придумать что-нибудь идиотское вроде «упасть на кровать руками назад и гордо фыркать, как дикая лисица в силках», он перехватил запястья; перевернул руки, пытаясь подцепить пуговицы. Было неудобно. Ещё неудобнее потому, что облегчать работу Гарри не планировал, замерев в позе оскорблённой гордости. — Итак, если ты не обиделся, то?.. — Том мудро не стал комментировать элегантную манеру раздеваться при том, что оба запястья Гарри были в его лёгкой хватке: отличная поза, чтобы врезать по подбородку. — То я не обиделся. Удивительно, — выводить Тома было просто весело. Не то чтобы Гарри собирался поссориться уже всерьёз и надолго, особенно с тем, что им жить в одной комнате ближайшие два дня, но не только его нервы должны быть истерзаны. Когда пуговицы поддались, Гарри ретировался в сторону и сел на кровать, пока Том не решил помочь с ещё чем-нибудь. Тот, слава Моргане и её сыновьям с мерзким характером и ненужной дотошностью, решил раздеться на своей половине комнаты и молча. — Я не понимаю, — наконец сказал он, когда Гарри успел накинуть мантию, подумать о смысле жизни и сосредоточенно шнуровал ботинки. — Чего ты от меня хочешь? — Мозгов, — недовольно отрезал Гарри. — Серьёзно, а что ты от меня хочешь? Плетёный шнурок больно чиркнул по пальцу. Их разговоры начинали превращаться в театр абсурда, зацикленный и нелепый. Том обернулся с настолько непонимающим лицом, что Гарри решил всё-таки объяснить. — То тебя не интересует моя жизнь, то ты пытаешься её контролировать. То ты говоришь, что мы работаем вместе, то устраиваешь какие-то проекты за моей спиной. То ты утверждаешь, что я твой друг, то я узнаю, что у тебя уже полгода какая-то группа студентов и ты даже не сказал. Он ожесточённо ткнул концом шнурка в отверстие, вытянул и продолжил, набрав воздуха: — И каждый раз, когда что-то из этого пытаюсь сделать я, это «не моё дело», или «расскажу позже», или ещё что-нибудь, как будто я один из твоих подхалимов. Определись уже. — Ты не «один из подхалимов», как ты изволил выразиться, — остановился на середине застёгивания пуговицы Том. — Очень заметно, — съязвил Гарри. — Вероятно, ты рассказываешь свои планы моему двойнику. Я его ещё не видел. Завязав мёртвый узел, который проще будет порвать, чем развязать, он встал и одёрнул короткие полы мантии: — И, если ты дальше будешь делать вид, что я приложение к твоим гениальным планам, я срежу себе кожу, — указал Гарри на внутреннюю сторону плеча жестом, драматизм которого мог бы перекрыть все античные трагедии. Том открыл было рот, но негромко запищали часы: настало время ускорить сборы, или они пропустят начало первой дуэли и будут заходить в незнакомый зал, полный недовольных взглядов. Гарри за всего несколько опозданий очень разонравились такие ситуации. Тому и вовсе сегодня участвовать: каким бы придурком он не был, проигрыша из-за обилия переживаний Гарри ему не желал. Том посмотрел на часы, как будто уже умеет уничтожать предметы взглядом, и потёр лицо руками; приподнялись и опустились во вздохе плечи. Это зрелище пролилось патокой на душу Гарри: всё-таки не он один порой не знает, что сказать. — Вечером договорим, хорошо? — практически просяще произнёс Том, пытаясь закрутить последнюю пуговицу одной рукой и дотянуться до чехла с палочкой второй. Гарри подошёл ближе, поправив лацкан чужой мантии и проверив, всё ли застёгнуто. Ладони снова вспотели, а ведь до его выхода на дуэльный постамент больше суток. — Договорим, — согласился он, рассматривая ткань, чтобы не видеть выражения лица Тома. — Удачи, придурок. Том бледно улыбнулся. Его улыбка тоже не дошла до глаз.